Участковый

Глава 16

Выбор, стоявший передо мной после выхода с мясокомбината, был предельно простым. Либо возвращаться в отдел, либо…

Я выбрал второй вариант. Отправился на поиски места, где обитает эта мадам Ля Флёр или, по-русски говоря, Флёрова Любовь Никитична.

Комиссионный магазин в N-ске располагался на первом этаже старого, похоже, еще дореволюционного дома, соседствуя с хлебным отделом гастронома и мастерской по починке обуви.

Вывеска, синяя с белыми буквами «Комиссионный магазин №2», висела чуть криво, будто стремилась свалиться на землю.

Самое любопытное, конечно, это чехарда с номерами организаций. Если данный магазин числится вторым, то, чисто теоретически, должен быть и первый. Но две «комиссионки» для столь небольшого города — многовато. Есть подозрение, в данном случае, как и с отделами милиции, произошла загадочная история. Номер «один» просто канул в неизвестность. Хотя… Может у них тут коллективная нелюбовь к нормальному порядку чисел? Городишко то со странностями.

Я тихонечко открыл дверь и проскользнул внутрь. За пыльными витринами царил хаотичный, но по-своему притягательный мир советского дефицита: на полках теснились хрустальные вазы и сервизы, на вешалках телепались меховые шапки и драповые пальто, на полу стояли патефоны и радиолы, а на стене виднелась гитара с несколько своеобразным декором. Такое чувство, будто ее обклеили вырезанными из журналов картинками. Ну, как говорится, каждому свое. Я не знаток креатива и дизайнерского искусства.

Воздух внутри был густым и слоеным, как «Наполеон», собранный из десятка коржей. Пахло нафталином, старым деревом, кожей, а ещё — едва уловимыми нотками чужих жизней.

Я переступил порог, на секунду задержался у входа, более внимательно оценивая обстановку. Магазин был пуст, имею в виду, отсутствовала толпа желающих приобрести по сходной цене что-нибудь особо ценное. А вот у прилавка маячили две фигуры. Вернее, одна маячила за прилавком, а вторая — перед ним.

С внутренней стороны, на месте сотрудника магазина, стояла женщина, которую я сразу узнал. Даже не так. Я ее буквально почувствовал всеми фибрами души.

За прилавком возвышалась горой та самая монументальная особа, в чью комнату я столь неудачно проник ночью. К счастью, сейчас на ней была одета не ночнушка, а темно-синее рабочее платье. Однако, это совершенно не меняло сути. Масштабы и мощь остались прежними.

Перед продавщицей, а моя ночная «нимфа» была именно продавщицей, пошатываясь, стоял невысокий, тощий мужичок в помятом пиджаке. На прилавке лежала груда тряпья, из которой он с трогательным упорством выхватывал то одну вещь, то другую, а затем настырно совал их в нос продавщице.

— Ну, Наденька, родная, взгляни ещё разок! — голос мужичка был сиплым и заискивающим. — Это ж чистый шелк! Практически историческая ценность! Парадный галстук наркома!

Надя скептически рассматривала предложенный «шедевр» — выцветший, в жирных пятнах, галстук с дутым советским узором.

— Семён Семёныч, — она сурово свела брови, которым, пожалуй, мог позавидовать сам Леонид Ильич, в её голосе звенела стальная решительность, — Этот «шелк» последний раз стирали, наверное, когда тебя в армию забирали. И наркомом тут не пахнет. А вот самогоном и котлетами из столовой — очень даже. Три рубля. И то, исключительно потому, что жалко тебя, дурака.

— Три⁈ — Мужичок аж подпрыгнул на месте от такой вопиющей несправедливости. — Да я за него пять отдал в семьдесят пятом! Это ж память!

— Память о чём? О том, как тебя с похмелья тошнило? — безжалостно парировала Надя. — Два. Потому что ты меня уже зае…ммм…– Надежда осеклась, вздохнула, рассудив, что не пристало ей, приличной женщине, материться, а потом закончила свою мысль, — Утомил! Ты меня, Семён Семеныч, утомил! Ясно?

— Надюша, золотце, да я бы сам его носил, мне воротничок жмёт! — Семён Семёныч сделал трагическое лицо. — Четыре! Четыре рубля и пол-литра «Столичной» в придачу! Только между нами!

Я стоял в тени у входа и чувствовал, как во мне идет сложная непримиримая борьба двух Иванов.

Первый, узнав дамочку с первого взгляда, настойчиво бубнил:«Идем отсюда! Поговорить с Флёровой можно и попозже! Например, после закрытия магазина! Идем, Ваня, нам это все точно не нужно!»

Второй, осознавая всю тяжесть бытия милицейской службы решительно твердил:«Ну и что⁈ Ну и да! Узнает — черт с ней. Нам нужно опросить вампиршу! »

В общем, скажу честно, мысль развернуться и уйти была настолько соблазнительной, что я даже непроизвольно сделал шаг назад. Но профессиональный долг перевесил все остальное. Мне нужна была Ля Флёр и это важнее личных переживаний.

В этот момент Надя подняла взгляд и, конечно же, заметила меня, мнущегося в дверях. Её глаза, слишком маленькие для такого большого лица, внезапно расширились. Она, естественно, в первую очередь разглядела милицейскую форму. Напряжение мгновенно отразилось на её лице.

— Семён Семёныч, дело говори! — рявкнула Надежда на заказчика, не сводя с меня взгляда. — Три рубля, и чтоб духу твоего здесь не было! И твоих «наркомовских» воспоминаний тоже!

Семён Семёныч почувствовал напряжение продавщицы. Он обернулся, чтоб понять, куда это она так пялится. Увидел милиционера, то есть меня, всхрапнул, как норовистый конь, схватил свои жалкие три рубля, которые Надежда положила на прилавок, а затем, бормоча что-то невнятное, шмыгнул к выходу, на бегу едва не оттоптав мне ноги.

Дверь захлопнулась. В магазине воцарилась тишина, нарушаемая лишь тиканьем старых часов с кукушкой на стене. Я и эта прекрасная женщина остались наедине.

Честно говоря, стало немного не по себе. Судя по ее строгому взгляду, она пока что меня не узнала. И слава богу. Оставалось надеяться, что наша ночная встреча не оставила ярких воспоминаний в ее голове. Потому как сейчас, при свете дня, я понял, мои предположения насчет внешних данных этой особы были верными.

Она и правда напоминала женщин, изображённых на картинах Рубенса, но в очень хорошей физической форме. В том плане, что ее, пожалуй, даже не взяли бы в команду толкательниц ядра. По одной простой причине. Нет таких ядер, которые ей пришлось бы толкать. Щелчком пальца отправить в вольный полет — это, да.

Лицо Наденьки очень подозрительно напоминало мне злого и голодного бульдога. Только этому бульдогу еще сделали химическую завивку на голове, волосы выкрасили в отвратительно коричневый цвет, маленькие глазки подвели ярко-зелеными тенями, а губы накрасили красной помадой. Радовало одно — Надежда точно человек. Потому что ни одна нечисть, даже под страхом изгнания из мира Яви навсегда, не согласилась бы принять подобный вид.

Надя вышла из-за прилавка. Её платье, плотно облегающее пышные формы, тихонько потрескивало при каждом шаге, а стук обуви по полу звучал так, будто ко мне приближается не обычная женщина, а Каменный гость.

— Товарищ Лейтенант… — начала она, широко улыбнувшись.

Я вздрогнул. Потому как, и без того поражающая воображение «красота», теперь дополнилась помадой, красными разводами отпечатавшейся на зубах Нади.

Она сделала шаг, потом другой, а потом…её взгляд вдруг стал более внимательным. Наденька прищурилась, всматриваясь в мое лицо. Я почувствовал, как по щекам поползла предательская краска.

— Постойте-ка… — Тихо, с легким томлением в голосе, произнесла Надежда. — А вы, случайно, не тот ли наш новый жилец? Тот самый… десантник? Иван, кажется?

Она подошла так близко, что в нос настырно начал лезть густой, сладкий аромат её духов «Красная Москва».

— Надежда…здравствуйте.– Я постарался сохранить официальный тон. — Да… Мы, кажется, соседи.

— Соседи, соседи… — протянула Наденька, игриво подняв обе брови, отчего стала еще больше похожа на действующего генсека, — И в каких только интересных ситуациях не встречаются люди, да? Особенно по ночам. Когда кое-кто лезет в окно…

Надежда окинула меня пылким взглядом с ног до головы. В её глазах полыхал огонь и, скажу честно, меня это реально пугало. Бесы не пугали, вампиры не пугали, рецедивисты с криминальным стажем в половину жизни — тоже. А вот эта, конкретная дама вызывала нервную дрожь.

— А я вас сразу не признала в форме-то. Вы так… солидно выглядите. Куда как лучше, чем в том спортивном костюмчике. Хотя и в нём вы были очень… энергичным… — Промурлыкала Наденька.

— Так! Надежда… не знаю, как по батюшке…я по служебному делу. Давайте снова вернёмся к более официальному тону общения. — Попытался я направить разговор в нужное русло. — Мне необходимо поговорить с вашим директором, с Любовью Никитичной Флёровой. Она на месте?

Лицо Нади стало абсолютно непроницаемым. Даже улыбка испарилась.

— Ах, Любовь Никитична? Нет, её нету! Уехала. В командировку. По делам. На неделю, не меньше. Далеко уехала. — Надежда махнула рукой, указывая это неизвестное «далеко». Со стороны выглядело так, словно она отгоняет назойливую муху. — Так что, милый мой Иван, придётся тебе обходиться мною. Чем я могу тебя порадовать? Может, чайку попьём? У меня как раз есть прянички… домашние.

Она снова приблизилась, и я инстинктивно отступил, уперевшись спиной в стойку с ремнями и портфелями. Пришлось сдвинуться в сторону, чтоб случайно не испортить товар.

Надя не отставала, продолжала напирать. Она мягко, но неумолимо прижала меня к стене. Её грудь, не менее монументальная и грозная чем вся хозяйка, оказалась в нескольких сантиметрах от моего лица.

— Я вижу, ты стесняешься, — прошептала Надежда, её голос стал томным и густым, как патока. — Не надо. Мужчины мне всегда нравились… скромные. И молодые. И служивые. У меня, знаешь ли, натура жаркая, любвеобильная. Васька-машинист уже приелся, а Петька-электрик вечно на работе. Место для нового друга всегда найдётся.

От близости этой дамы у меня начала кружиться голова. И это вовсе не по причине ответной страсти. Во-первых, от Наденьки невыносимо воняло «Красной Москвой». Нет, сами-то духи вполне даже ничего. Но когда их используют без меры, вылив на себя половину флакона, вот тогда они начинают вонять.

Во-вторых, стало понятно, что впервые за всю мою жизнь мне придётся вести себя с женщиной грубо. А я, как бы, это не очень люблю. Меня воспитывали так, что девочки — слабые, нежные, ранимые существа, которые нуждаются в защите и крепком мужском плече.

— Надежда Степановна, — сказал я, глядя ей прямо в глаза и стараясь не опускать взгляд ниже её подбородка, чтоб она, не дай бог, не сочла это появлением интереса. — Я, конечно, очень польщён… Но, честно говоря, не хотел бы пополнять список… гм… ваших машинистов, электриков и кого там еще. У меня и своих забот хватает. К тому же, если не ошибаюсь, вы — дама замужняя. А это, знаете, совсем некрасиво, крутить романы с замужними женщинами. Мужская солидарность.

Я попытался отодвинуться, но Наденька была непреклонна. Она сдвинулась вместе со мной, чуть ближе переместив свою грудь.

— Ах, какие мы гордые! — рассмеялась Надежда. — Это мне нравится! Настоящий мужчина должен быть с характером!

Я уже собирался применить более решительные меры, возможно, даже слегка нарушив устав, как вдруг с улицы донёсся оглушительный рёв, от которого задрожали стёкла в витринах.

— НАДЬКА!!! АХ ТЫ, ДРЯНЬ БЛУДЛИВАЯ!!! Я ТЕБЕ СКУЛУ СВИХНУ ЧТОБ ТЫ ЗНАЛА, КАК МУЖА ОБМАНЫВАТЬ!!!

Лицо Нади из розового и кокетливого мгновенно превратилось в белую, как мел, маску. Глаза округлились, а грудь начала часто и быстро вздыматься. Правда, на этот раз вовсе не от страсти.

— Николай! — выдохнула Надежда. — Муж… Спать после ночной должен…

Она метнулась к окну, я — за ней. Хотелось понять, что там за Николай является обладателем столь великого счастья.

По улице, размахивая руками бежал мужик… Ну как бы объяснить… Его физические данные совершенно не соответствовали моим ожиданиям. Я думал, Николай должен быть раза в два больше Семёнова и Васьки Бугая вместе взятых. Иначе как ему со своей супругой управляться.

Однако Коля меня удивил. Росту он был невысокого. Где-то метр семьдесят. Шуплый, мелкий, больше похожий на подростка. Правда, при этом, лицо его выглядело совершенно устрашающе. Николай явно был в гневе.

— Надька, дрянь такая! Мне все рассказали! — Орал супруг Надежды, скорой рысью иноходца приближаясь к магазину.

И вот тут Наденьку словно подменили.

— Быстро! — прошипела она, хватая меня за рукав.– В подсобку! Сиди тихо, как мышь!

Надежда буквально волоком потащила меня к неприметной двери, расположенной за прилавком. Честно говоря, ее искренний страх перед мужем изрядно удивлял. Она, при желании, могла одним щелчком отправить Николая в нокаут.

Надежда распахнула дверь, втолкнула меня внутрь, а потом захлопнула створку прямо перед моим носом. И тут же послышался щёлчок подвернувшегося в замке ключа.

— Ну охренеть… — Протянул я, в легком офигевании.

Затем повернулся и осмотрелся. Надежда спрятала меня от гнева ревнивого мужа в небольшом, тускло освещённом помещении. Это была классическая подсобка: стеллажи с папками, коробки, запах пыли и бумаги.

Я прошёлся вперед и в углу увидел еще одну дверь. Возможно, это был запасной выход. Если так, то мне фантастически повезло.

Я толкнул дверцу, она тихонечко скрипнув, отворилась.

— Не повезло… — Вырвалось у меня досадливое замечание.

Потому что из следующей комнаты пахнуло не свежим воздухом, а все той же пыльной хозяйственной бытовухой.

Я распахнул дверь шире, переступил порог и… замер с открытым ртом. В дальнем углу комнаты, на двух табуретках, стоял… гроб. Гроб, блин! Солидный, старинный, украшенный завитушками и фигурками ангелочков.

Я, забыв и о Наде, и о её ревнивом муже, медленно подошёл ближе.

Со стороны торгового зала доносились крики, ругань, звон бьющегося стекла (видимо, пострадала какая-нибудь хрустальная ваза) и гневный бас Николая, разбавленный испуганными писками Нади. Эта парочка так голосила и орала, что их скандал был слышен даже здесь, в дальней комнате.

Я снова повертел головой, рассматривая обстановку помещения. Помимо гроба в наличие имелись два старинных дивана, здоровенные, напольные полсвечники, парочка картин на стенах и даже небольшой клавесин. В общем, не подсобка, а реально салон для приема гостей, которому место в прошлом столетии, а никак не в комиссионном магазине советского разлива.

Я подошёл к гробу вплотную. Крышка была не полностью прикрыта, ее будто специально немного сдвинули в сторону. Сделал глубокий вдох и мысленно приготовившись ко всему, эту крышку вообще отодвинул.

В гробу лежала женщина. Ей на вид было лет тридцать. Невероятно, почти неестественно красивая. Лицо с идеальными, тонкими чертами, фарфорово-бледная кожа, длинные, тёмные ресницы. Губы — алые, словно капля крови на снегу.

Незнакомка была одета в элегантное платье из чёрного бархата, которое выгодно подчёркивало её хрупкую, изящную фигуру.

Женщина выглядела полной противоположностью Наде — утончённая, хрупкая, смертельно прекрасная.

Я стоял, заворожённый этой необыкновенной красотой, пока за дверью бушевала семейная гроза. Девушка в гробу не подавала признаков жизни, её грудь не поднималась от дыхания. Она была похожа на изваяние, на спящую царевну из сказки. На Белоснежку, отравленную злобной мачехой.

Я осторожно склонился над незнакомкой, не в силах оторвать взгляда от ее лица. В этот момент меня что-то больно кольнуло в бок. Я раздраженно расстегнул пуговицы форменного пиджака и распахнул его. Затем снова наклонился к красавице. Мое слегка затуманенное сознание настойчиво посылало сигналы, суть которых сводилась к непреодолимому желанию прикоснуться губами к коже красавицы.

Однако, в бок снова что-то упёрлось, мешая мне наслаждаться неестественной привлекательностью незнакомки.

Я, чертыхнувшись, сунул руку в карман. Карандаш! Ну конечно! Дурацкий карандаш Капустина развернулся в кармане поперёк и теперь своим острием постоянно тыкал мне в бок.

В этот момент произошло две вещи и обе они были максимально неожиданными.

Сначала со стороны торгового зала раздался громкий звон разбитого стекла. Более громкий, чем до этого. Похоже, Коля и Наденька начали тупо крушить магазин.

А потом, незнакомка резко открыла глаза и отчетливо произнесла:

— Едрить твою в нос! Этак они мне весь магазин разнесут к чертям собачьим!