Участковый

Глава 5

Мое новое рабочее место представляло собой унылое зрелище, что, в принципе, совершенно ожидаемо. Это же милиция, а не курорт. Тут по другому не бывает.

Кабинет оказался крошечной клетушкой, он делился между тремя участковыми, одним из которых все еще считался Семёнов. Остальных в данный момент на месте не было, что совсем не удивительно. Как правило, застать эту братию в отделе достаточно сложно.

Да и потом, если мы полным составом соберемся в комнате, боюсь, она нам будет тесновата. Придётся стоять плечо к плечу, изображая символ крепости духа правоохранительных органов. Так что в отсутствии коллег я видел скорее плюс, чем минус. Еще успеем познакомиться.

— Ну, вот твои хоромы, — Семёнов широким жестом обвёл кабинет, в котором с трудом помещались два стула, два стола, сейф и картотечный шкаф. Количество столов было обусловлено, так понимаю, малой площадью помещения.

Одно единственное окошко выходило на соседний двор, а если говорить более конкретно, то на мусорку, расположенную с торца пятиэтажки. Была в этом, конечно, какая-то знаковая ирония. У меня язык прямо чесался пошутить, мол, мусора́ на мусор и смотрят. Но я придержал ретивых скакунов своего остроумия. Боюсь, в данном времени подобных приколов не оценят.

— Обустраивайся. — Семёнов махнул рукой в сторону одного из столов, — Да… Смотри, ты занимай тот, который справа. Он будет твоим и Лыкова. А тот, что слева — там Капустин сидит. Просто у Капустина прямо сдвиг по фазе на счет порядка. У него даже ручки в ящике лежат по цветам и размерам. Я однажды карандаш не в тот стакан сунул, тут крику было, половина отдела сбежалась. Капустина из-за его педантизма практически никто выносить может. Терпения не хватает. Зануда чертов.

Я опустился на стул с просевшим сиденьем и грустно посмотрел на стол, который был завален кипами бумаг. Вот они, суровые будни участкового.

— Таааак… Ну что тебе рассказать для начала? — Семёнов подошел к окну и замер возле него, уставившись на улицу. — Эх… До чего же погода хороша… Сейчас бы на рыбалку.

Я поддакнул старлею, что рыбалка — дело замечательное, хотя совершенно не понял, каким это чудесным образом у него подобные мысли породила мусорка, пятном раскинувшаяся прямо под нашим окном.

Затем, чтоб не сидеть без дела, принялся перекладывать документы, лежавшие на столе. Решил сгоряча навести подобие порядка. Внезапно под сводками о кражах велосипедов, которые я отодвинул в сторону, обнаружилось нечто крайне волнительное.

Папка. Но не простая. Она была сделана из кожи странного цвета. Цвет этот не поддавался описанию. То ли красно-желтый, то ли оранжево-малиновый. Тона сливались и переходили из одного оттенка к другому.

На обложке — изысканное золотое тиснение, изображающее всевидящее око в треугольнике, но не масонское, а какое-то… инопланетное, что ли. И подпись:«Договор о ненаблюдаемости. Конфиденциально. Для агента Упырь-01».

У меня зашевелились волосы под милицейской фуражкой. Сразу вспомнились слова Лилу о том, что в случае раскрытия моей настоящей личины и настоящей миссии я могу пополнить ряды амёб. Провалить все пароли и явки в первый же день совершенно не хотелось.

Инстинкт сработал быстрее мысли. Семёнов в этот момент по-прежнему стоял возле окна, рассуждая о видах рыбалки, спиной ко мне. Я, как сумасшедший мангуст, рванулся к папке. Нужно было спрятать Договор подальше от глаз старлея. На кой черт его вообще сюда, на самый вид положили? Имею в виду, Договор, конечно. Не старлея.

Сначала просто прикрыл папку другими документами, но она, вот ведь странное дело, прикрываться не захотела. Взяла и наглым образом сдвинулась в сторону, вынырнув из-под кипы бумаг, которую я навалил на нее сверху.

Сама сдвинулась! Руку даю на отсечение, я к этому не имел никакого отношения. Просто чертов Договор медленно поехал вправо, снова явив свое золотистое око в треугольнике всему миру, мне и старшему лейтенанту Семенову, если тот обернется.

Около минуты я пялился на папку, она своим оком пялилась на меня. По крайней мере, такое возникало ощущение. В какой-то момент мне даже показалось, что сейчас из-под кожаной крышки раздастся зловещее:«БУ-ГА-ГА!». Потому что папка вела себя так, будто она — живая!

— И вот ты понимаешь, супруга моя рыбалку вообще как явление не признает… — Продолжал рассуждать Семёнов, грустно рассматривая улицу за окном.

— Да, да, да… Полностью с тобой согласен…– Тихонько пробормотал я, хотя на самом деле вообще не слушал, о чем там говорит старлей. А потом, от безысходности, попытался прикрыть папку руками.

Однако она оказалась великовата. Это во-первых. А во-вторых, стоило мне прижать ладони к крышке с золотым тиснением, меня словно током ударило.

— Ах ты ж, дрянь такая! — Вырвавшееся на свободу ругательство было естественной реакцией моего организма. Не любит он, когда его током хреначат. Даже потусторонним.

— Ну это ты уж слишком… — Обиделся Семенов, расценив, что мое высказывание относилось к его жалобам на жену. — Она у меня, конечно, мегера та еще. Но за языком-то следи.

Старлей оторвался от окна и, по-моему, вот-вот собирался обернуться ко мне.

Я схватил папку, прижал ее к груди, лихорадочно соображая, куда засунуть чертов Договор. В ящик стола? Ага! А потом придет какой-нибудь Капустин или кто там еще, сунет свой нос, и все — пиши пропало. Здравствуй, мир одноклеточных! Да и сам Договор мне был необходим. Я должен изучить его, чтоб понимать, с чем буду работать.

— Ладно. Черт с ней, с рыбалкой. Вернёмся к нашим делам. — Семенов, наконец, повернулся ко мне лицом.

А тут я — сижу, как дурак, прижимая папку к груди. Еще цвет ее этот, дебильный. Сразу в глаза бросается. Не долго думая, я шлепнул папку обратно на стол и прилег сверху грудью, одной рукой подперев голову. Сделал вид, будто очень внимательно слушаю Семенова.

— Что ты там возишься, как жук навозный? — Поинтересовался старлей, с подозрением рассматривая меня задумчивым взглядом.

Я замер. Мысленно уже начал прощаться с миссией, карьерой и, возможно, с жизнью в привычном временном потоке.

— Да так… Тебя слушаю, — выдавил я, не меняя позы. — Рыбалка, говоришь… Ага…

— Да все уже. Это я так, в преддверии выходных. Ты чего на стол улёгся? Там вообще-то бумаги лежат, которые Лыков рассортировать должен по возвращении. Встань-ка.

— Не могу. — Заявил я, чем окончательно обескуражил Семенова.

— Эм… В смысле не можешь? — Осторожно поинтересовался старлей. Тон у него был спокойный, ласковый. Обычно таким тоном врачи разговаривают с психами.

— В прямом. Не могу. — Решительно высказался я и поплотнее прижался грудью к столешнице. — В спину вступило. Прямо не разогнуться. Ты иди, Витя, я тут сам как-нибудь.

— Ох ты ж, мать моя понятая…Щас. Айн момент. — Семенов в два шага оказался рядом.

Он встал за моей спиной, схватил меня под мышки, а затем, резко подтянув вверх, так «дернул», что в глазах потемнело. Дури у него, конечно, немеряно.

— Ну⁈ Как? Отпустило? — Спросил старший лейтенант заботливым голосом.

А меня не то, чтоб «отпустило», меня еще больше «прихватило». Из-за желания Виктора помочь, папка теперь лежала на самом виду, прямо сверху бумаг.

Все. Это фиаско. Сейчас он увидит надпись, прочтет ее и… Не знаю, как будет выглядеть это «и». Возможно, я вознесусь в светлую комнату, а возможно наоборот, провалюсь сквозь землю. Или сразу — к одноклеточным.

Времени на раздумья не было. Я хапнул папку со стола и опять прижал ее к груди. Для себя решил, что вырвать Договор из моих рук получится только с руками. Ибо зачем амёбе руки?

Семенов обошел стол, замер напротив, с сомнением глядя на меня сверху вниз.

— Ты чего это с Кодексом делаешь? — спросил он, нахмурившись.

— С… с каким Кодексом? — Настороженно поинтересовался я, ибо никаких кодексов не заметил ни на столе, ни под столом.

— Ну, с этим, — Семёнов ткнул пальцем в папку, которую я прижимал к себе. — Уголовный кодекс РСФСР. Стандартное издание. У нас их в каждом кабинете по несколько штук лежит. Василий Кузьмич распорядился. Зачем ты его, как дитё ненаглядное, к сердцу прижал? Решил повторить, освежить? Так это похвально, но без фанатизма.

Я осторожно оторвал папку от груди и посмотрел на нее. Золотое теснение было на месте. Надпись — тоже. Странно…

— Погоди-ка… — Я поднял взгляд на Семенова. — Ты Уголовный кодекс видишь?

— Ядрен-батон! Конечно. А что же еще? — Старлей покачал головой и прищелкнул языком. — Слушай, Петров, ты с комендантом общежития больше не пей. У него глотка лужёная. Он лакает, как чёрная дыра в Мариинской впадине. А потом чувствует себя прекрасно. Да отцепись ты от Кодекса! Ты его словно девицу к груди прижимаешь. Аж не по себе, честное слово.

Я медленно, как во сне, положил папку обратно на стол, попутно размышляя о случившимся. Похоже, Договор защищён от посторонних глаз каким-то чудесным образом. Для Семёнова это был всего лишь Уголовный Кодекс, старлей не видел ни надписи, ни кожи, ни золотого тиснения.

— Да нет, что ты, — затараторил я, чувствуя, как снова краснею. Что ж у этого Петрова крообращение такое хорошее⁈ По любому поводу его сразу в краску бросает. — Просто… показалось, что корешок у него погнулся. Хотел поправить. Беречь госимущество надо!

Я осторожно открыл верхний ящик и смахнул папку с Договором туда. Надеюсь, он защищен не только от чужих глаз, но и от чужих рук. Вон как током долбанул, когда ему не понравилось мое поведение. Как только избавлюсь от заботливой опеки старшего лейтенанта, сразу заберу Договор с собой.

— Ага, вижу, как ты его бережешь, чуть не расплющил, — фыркнул Семёнов. — Ладно, хватит ерундой заниматься. Давай ближе к делу. Прежде, браток, были цветочки. А вот — ягодки. — Он похлопал ладонью по картотечному шкафу. — Все подучётные участков. Учи матчасть.

Я с тоской посмотрел на эту махину. В моей прошлой жизни бумажные реликвии давным-давно заменили компьютеры. Теперь же мне предстояло погрузиться в мир, где информация хранилась не в битах, а в засаленных карточках с каллиграфическим почерком какого-нибудь сержанта.

— Начнем с малого, — Семёнов взял со стола другую папку, обычную, дернул завязки и развернул ее ко мне. — Алфавитный указатель. Списки лиц, состоящих на профилактическом учете. Раздел «А» — Алкоголики.

Я заглянул внутрь. Список был длинным, очень длинным. Фамилии, адреса, даты последних задержаний, характеристики: «злостный», «активно сопротивляется при доставке в вытрезвитель», «склонен к философским беседам в состоянии опьянения».

— Это же половина участка! — не удержался я.

— А ты что хотел? — старлей усмехнулся. — Народ пьет. От безысходности, от радости, просто по привычке. Твоя задача — не перевоспитать, это уже поздно. Твоя задача — минимизировать ущерб для общества. Чтоб не буянили, чтоб на улице не спали, чтоб семью не тиранили. В общем, чтоб был порядок. Дальше — раздел «Т» — Тунеядцы.

Тунеядцев оказалось намного меньше. Молодые (или не очень) люди, уклоняющиеся от «общественно-полезного труда», разного рода «индивидуалы», предпочитающие работать на себя, а не на государство. Пробегая взглядом фамилии, я поймал себя на мысли, что лет через двадцать этих людей назовут предпринимателями и будут ставить в пример. А пока что они — «антиобщественные элементы».

— И последнее по списку, но не по значению, — Семёнов перевернул несколько страниц. — Вот. Смотри. Лица, ведущие антисоветский образ жизни. Сюда попадают все, кто не вписывается в рамки. Сторонники разнообразных религиозных течений, любители западной музыки, просто странные граждане. К сожалению, в последнее время таких граждан стало что-то многовато. Вот твоя паства, батюшка. Учись беседы проводить. А теперь пошли, покажу тебе будущие владения.

Однако, выйти из кабинета мы не успели, потому что в этот момент дверь распахнулась и в комнату тихонечко просочился весьма колоритный экземпляр мужского пола. Был он небольшого роста, плюгавенький, с маленькими глазками, испуганно бегающими из стороны в сторону, без малейшего признака порядочности на жуликоватой роже.

— Товарищ Семенов…Виктор Николаевич…– Произнёс экземпляр тонким, слегка заикающимся голосом. — А я к вам.

Мужичонка замер на пороге, не решаясь пройти дальше. Он смотрел на Семёнова таким взглядом, будто старший лейтенант собственноручно собирается его на лоскуты покромсать.

— Гражданин Поташевский. — Со вздохом констатировал Сёменов и оглянулся на меня. По-моему, в его взгляде отчетливо промелькнуло сочувствие. — Это, лейтенант, главный раскрыватель заговоров против власти и преступлений против человечества на твоем участке.

Семенов многозначительно подмигнул мне, затем снова повернулся к мужичонке.

— Поташевский, может, ты пройдёшь от двери, а то у меня возникает обманчивое ощущение, что ты к нам на минутку заскочил. Это, конечно, было бы лучше всего, но, боюсь, такого счастья нам не дождаться. Что случилось, Володя?

— Дык, это… — Экземпляр испуганно оглянулся в сторону закрытой двери, шагнул вперед, а потом заговорщицким тоном произнёс. — Труп я нашёл, товарищ старший лейтенант. Прямо, где улица Советская заканчивается. Поняли? Где пустырь, поближе к речке. У деревьев лежит, горемычный.

— Ага. Ясно. — Совершенно спокойно ответил Семенов. — Ну так ты это не мне рассказывай. Я с сегодняшнего дня уже не ваш участковый. Вот. — Старлей широким жестом указал на меня. — Вот ваш новый участковый, лейтенант милиции Иван Сергеевич Петров.

Мужичонка взбодрился, обрадовался и даже слегка порозовел лицом, которое до этого было синюшно-бледным. Похоже, я внушал этому Володе гораздо больше доверия, чем Семенов. Экземпляр сделал шаг в мою сторону и открыл рот, собираясь обратиться.

— Но ему тоже ничего рассказывать не надо! — Рявкнул Семенов. — Иди в дежурку, пиши заявление. Так, мол, и так. Я снова нашёл труп, пятый на этой неделе. Предыдущие четыре оказались, конечно, вовсе не трупами. Один был мусорным мешком, другой — гнилой картошкой, оставленной нерадивыми гражданами, и так далее. Ну… Ты сам все помнишь, Поташевский. А мы с товарищем лейтенантом пойдем. Мне его надо в курс дела ввести.

Семенов в два шага оказался рядом с экземпляром, подхватил его под локоток и настойчиво подтолкнул к выходу. Володя пытался сопротивляться.

— Вы не понимаете! Он там есть! — Бормотал Поташевский, попутно хватаясь за дверной косяк грязными пальцами.

— Я тебе сейчас руку сломаю. — Мрачно пообещал Семёнов.

Угроза возымела свое действие. Володя жалобно всхлипнул и исчез за дверью.

— Ты терпения набирайся с этим гражданином. — Сказал Семёнов, возвращаясь ко мне. — Ему постоянно трупы мерещатся. То трупы, то заговоры. То, прости Господи, инопланетяне соседей крадут и мозги на опыты забирают. Так — он человек спокойный, не буянит, диагноза, опять же не имеется. Проверяли неоднократно. Но вот исполняет номера, конечно, похлеще Куклачева. Все. Идём. Пора с родным участком попрощаться.

Мы вышли из кабинета и направились по коридору в сторону дежурной части. Я едва поспевал за старлеем, который на приличной скорости несся вперед, приветственно кивая попадающимся на встречу коллегам.

Выйти на улицу после душного кабинета было равносильно глотку свободы. Солнце припекало по-летнему, хотя, судя по отрывному календарю, висевшему в кабинете, сейчас еще только май. Воздух пах асфальтом и цветущими акациями. Семёнов, задав направление, шагал вперед, без устали комментируя каждую деталь.

— Вон тот универмаг– источник бо́льшей части проблем. Когда завозят водку «Столичную», тут такое начинается… Однажды дед Кузьма огрел по голове Серегу Рыжкова банкой с томатным соком. Да так, что у Сереги чуть контузия не случилась. Но Рыжков, он хитрый тип. Упал плашмя и лежит, стонет. Мол, плохо мне, подайте две бутылки водки, да поползу я к дому родному, раны зализывать. А бабка Агафья, которая мимо проходила, решила, что красная лужа вокруг Серегиной головы — это кровища набежала. Кинулась к автомату, давай нам звонить. Кричит, главное, не своим голосом. И все одно по одному:«Помогите! Убили!». Василь Кузьмич как раз в дежурке был. Так на звонок Агафены Пахомовны половина отделения примчала. А Серега уже, как ни в чем не бывало домой с двумя бутылками смылся. Но звоночек-то был. Дед Кузьма потом объяснительную писал, мол, Серега прилюдно обозвал его буржуем недобитым. Не вынесла оскорбления честная душа рабочего человека. Вот и получилась ситуация. А через дорогу — сберкасса. Там народ спокойнее, деньги носят, тихо стоят в очереди. Ну про клуб филателистов я тебе уже говорил…

Я слушал вполуха, стараясь запомнить расположение домов.

Участок оказался достаточно большой. Он охватывал частный сектор, несколько пятиэтажек, штук пять двухэтажек, школу №2, детский сад «Солнышко» и несколько магазинов. Но зато выглядела моя территория обнадёживающе. Фасады не облуплены, стекла в окнах целы, на клумбах у подъездов растут бархатцы. Чистая идиллия.

И тут мой взгляд упал на женскую фигуру, стоявшую во дворе дома, мимо которого мы проходили. Сердце ёкнуло, а потом тревожно забилось. Не может быть… Ну нет! Нет, блин! Нет!

Я не верил своим глазам и очень хотел, чтоб все происходящее, особенно эта женская фигура, оказалось итогом полученной в процессе «скачек» травмы. Как ни крути, когда мы с Семеновым летели в кусты, приложился я башкой о землю знатно.

Женщина что-то горячо и громко вычитывала дворнику, размахивая руками. Та же самая осанка, тот же самый поворот головы…

— Это кто? — спросил я, стараясь, чтобы голос не дрогнул.

Семёнов хмыкнул.

— А, это наша местная активистка. Валентина Семёновна Зайцева. Муж ее на ликероводочном трудится. Мастером по оборудованию. Ты его в своем списке найдешь под буквой «А». Пьет, сволочь, хоть ты убейся. Сколько его отучить пытались, ни хрена не выходит. А ведь мастер — золотые руки. Его на заводе потому и держат. С закрытыми глазами любую деталь тебе отремонтирует. А Валентина Семеновна — наоборот. Дюже правильная особа. Бдит за общественным порядком. Глаз — алмаз. Позавчера, например, докладывала, что из дома инженера Круглова ночью подозрительный свет шел. Оказалось, телевизор просто смотрели. Но бдительность — похвальная.

Семенов помолчал пару секунд, а затем, скривившись, добавил:

— Иногда даже излишне похвальная.

Я смотрел на Валентину Семёновну со смесью ужаса и какой-то извращенной радости, похожей на радость жертвы, встретившей своего личного маньяка.

Проклятье какое-то. Как она вообще здесь оказалась? Пожалуй, если Небесная канцелярия хотела усложнить мне работу в новом статусе, то они выбрали самый жестокий вариант из всех возможных.