Участковый

Глава 11

«Разве ж это кладбище?» — с тоской подумал я. — «Нет, это не кладбище, это проходной двор какой-то! Ступить нельзя, чтобы с кем-нибудь не столкнуться»

Я осторожно выглянул из-за дерева, стараясь не обнаружить свое присутствие. По тропинке шли парни, лет пятнадцати, не больше. Двигались они друг за другом, «гуськом», потому что тропинка была узкой и втроем на ней особо не развернешься.

Первый был одет в кожаную куртку, украшенную самодельными заклёпками, в руках он держал гитару и вид имел вполне приятный. Этакий любитель рока в советском варианте. Легкая претензия на бунт, но не настолько выраженная, чтоб выгнали из комсомола и школы. Второй выглядел более привычно для нынешнего времени. Штанишки, рубашка, джемпер. В руках пацан тащил авоську, которая при каждом его шаге подозрительно «дзинькала».

Третий, замыкающий, был похож на юного депутатика, который пришёл выступать перед будущим электоратом. Ну или на очень порядочного, ответственного комсомольца. Пиджак, рубашечка, застегнутая под самое горлышко, брючки со «стрелками» и лицо, преисполненое идейного вдохновения. Именно «комсомолец» вычитывал парню с гитарой за неверно выбранный предмет спора.

— Тебе, Леха, лишь бы только перед девками выпендриваться. — Бубнил он. — Нельзя было, например, в случае проигрыша обозначить… не знаю… внеплановый субботник?

— Ну ты скажешь тоже. — Засмеялся Алёша, перекинув гитару в другую руку. — Субботник — это ерунда. А старое кладбище… Сам знаешь, какие про него истории ходят. Сейчас отсидим тут положенные три часа и все. Завтра — мы герои. Васька Зыков слюной от зависти подавится. Даром, что проиграли спор. Все равно победителями выйдем.

— И на кой ляд я с вами поперся? — Грустно вздохнул тот, что с авоськой. — Меня вообще не было, когда вы спорили. Меня, если что, мамка послала тару теть Нюше отнести, чтоб она завтра молока набрала. А я, ё-мое, с вами по кладбищу шатаюсь. Вы это… имейте в виду! Я три часа тут сидеть не могу! Меня батя пришибет, если я так поздно задержусь. А у бати рука тяжелая. И ремень армейский.

— Ты с нами поперся, потому что, Илюха, мы друзья. — Алексей остановился, повернулся к другу и хлопнул его по плечу. Да так сильно, что тот, взмахнув рукой с зажатой в ней авоськой, едва не полетел носом вперед.

Трое пацанов, увлечённые своим разговором, меня пока не замечали. Я всем телом прижался к дереву, сливаясь с темнотой. Заодно прикидывал варианты своего дальнейшего поведения.

Представиться милиционером? Сомнительно… Одет я по гражданке, удостоверение с собой не брал. Сказать, что работник кладбища? Бред. Оно давно закрыто. На священнослужителя я тоже никак не тяну.

Да и потом, мне бы с этими парнями вообще не разговаривать и лоб в лоб не встречаться. Будет очень странно, если при каком-нибудь стечении обстоятельств они потом узнают в участковом любителя шастать по кладбищам.

Нужно было что-то радикальное, что заставит их бросить всё и унести ноги.

— Эх, блин… — Протянул Илья, тот, который держал в руках авоську. — Хоть бы нам какой-нибудь призрак встретился. Вот это вообще было бы, конечно, атас. Знаете, что бабка Наташа рассказывала про это место…

— Прекрати! — «Комсомолец» раздраженно фыркнул и махнул рукой. — Мы друзья, Илья. Всегда обещали быть вместе, поддерживать друг друга. На крови поклялись. Спасибо, конечно, что пошел с нами, за компанию. Но слушать этот бред и бабкины сказочки — уволь!

— Да почему сказочки⁈ — возмутился Илья.

Он осторожно присел на краешек лавочки, которая находилась в нескольких метрах от моего укрытия. Алеша с гитарой пристроился рядом. «Комсомолец» истуканом замер возле товарищей.

— Лех, скажи ему! Помнишь, бабка Наташа рассказывала, что по ночам над кладбищем огонечки летают и всякие неупокоенные души бродят. — Илья толкнул «гитариста» локтем.

— Хватит, говорю! — Начал заводиться «Комсомолец». — Что это за пережитки прошлого? А? Ты будущий партиец, Илья. Без пяти минут коммунист. А такую чушь несешь. Мне даже за тебя как-то стыдно, честное слово.

— Ну погоди, погоди… — Илья немного понизил голос и зловещим тоном продолжил. — Вот как придет сейчас хозяин кладбища, как он тебя…

Вот тут-то меня и осенило. В конце концов, парни — подростки. А подростковая психика, она с удовольствием верит во все странное и потустороннее, даже здесь, в 1980 году с его советской реальностью.

Я быстренько стянул мастерку, которая с внутренней стороны имела светлую, почти белую подкладку, одел ее задом наперед, затем наклонился, зачерпнул горсть земли и размазал грязь по лицу. Немного подумал и добавил последний штрих. Взъерошил волосы настолько сильно, чтоб они встали дыбом.

Вообще, за счет этих манипуляция хотел создать образ если не какого-нибудь умертвия, то хотя бы с претензией на о́ного. Не уверен, конечно, что проучилось идеально, но по крайней мере, я попытался.

План, честно говоря, был безумным. Если он не сработает, мне придется бежать отсюда точь-в-точь как недавно девушке Ане. Чтоб пацаны не успели рассмотреть мою физиономию. Но сидеть и ждать три часа, пока они тут свои «мужские» вопросы порешают — тоже недосуг. Кому-то завтра рано на службу, если что.

Я уже приготовился выскочить из-за дерева с диким воплем, дабы напугать подростков и обратить их в бегство, как вдруг чья-то рука легла мне на плечо.

Это было настолько неожиданно, что меня буквально подкинуло на месте. Сердце враз заколотилось, готовое вырваться из груди. Медленно, стараясь не издавать звуков, которые могли бы испортить мою брутальную репутацию милиционера и десантника, я повернул голову.

Позади меня, переминаясь с ноги на ногу стоял мужичок. Даже, наверное, дедуля. Лет семидесяти, не меньше. Роста мелкого, щупленький, в спортивном костюме синего цвета с белой надписью «СССР» и светлых кросовках. Его лицо выглядело совершенно обычным. Вполне нормальное лицо пожилого человека, испещрённое морщинами, с седой бородкой клинышком и смешным, похожим на здоровую сливу, носом.

Смотрел он на меня с любопытством, будто мы случайно встретились в очереди за колбасой, а вовсе не на кладбище.

— Мешают?– тихо, почти участливо спросил он, кивнув в сторону пацанов.

Я, все еще не оправившись от шока, машинально ответил:

— Да… то есть, мешают. Очень.

— А… — протянул мужичок. — Ну, щас. Погодь.

Он как-то грустно вздохнул, потом сделал шаг в сторону и вытащил из кустов большую спортивную сумку. Появление сумки удивило меня не меньше, чем присутствие непонятного деда. Впрочем то, насколько бесшумно он двигался, тоже вызывало ряд вопросов. Когда дедуля переступал с ноги на ногу, под весом его тела не приминалась трава. А должна бы!

Мужичок открыл свой баул, вытащил оттуда черную хламиду, встряхнул ее, накинул на плечи, аккуратно застегнулся и надел на голову капюшон.

Потом он снова нырнул в кусты и вытащил из зарослей… косу! Самую настоящую косу, которой обычно в деревне косят траву.

— Что ж ты, сынок, так рот-то раскрыл? Чай не птенец, червяков уже никто носить не будет.– Усмехнулся дед, примеряясь, в какую руку ему лучше взять свое орудие труда.

А я реально стоял с открытым ртом, охреневая от всего происходящего.

Только собираясь сказать ему, что вмешиваться не надо, сам разберусь, как началось ТАКОЕ…

Во-первых, мужичок будто вытянулся. Не просто выпрямил спину, а реально вырос на полметра. Он стал высоким и каким-то слишком худым. Ну или это у меня начались зрительные галлюцинации, чего я, в принципе, тоже не исключаю.

Лицо дедули, спрятанное в тени капюшона, резко побледнело, морщины разгладились. А глаза вообще провалились куда-то внутрь, оставив на физиономии этого гражданина только темные провалы глазниц.

В общем-то, если не придираться к деталям, передо мной стояло нечто, сильно похожее на классический вариант Жнеца или самой Смерти, только почему-то в кроссовках, которые скромно выглядывали из-под черного струящегося одеяния.

— Ааааа… Ыыыы… — Промычал я, потому что адекватных слов у меня просто не нашлось.

Дедуля поднял руку, показал мне костлявыми пальцами жест «ок», тихо хохотнул, а потом спокойненько вышел из-за дерева и остановился напротив лавочки, на которой сидели парни.

— Ребятки, — раздался низкий и звенящий, будто скрежет льда, голос, — А ну, разошлись по домам. Мамки волнуются

Эффект превзошёл все ожидания. Парни сначала резко обернулись, посмотрели на того, кто к ним обращается. Около минуты ничего не происходило. Пацаны просто пялились на фигуру в черном плаще с открытыми ртами и молчали. А вот уже после этого…

Пацан с гитарой выдал звук, средний между писком и мычанием, вскочил с лавочки и метнулся в сторону. К сожалению, направление он выбрал не совсем верное, а потому на всем ходу врезался в «Комсомольца». Раздался звонкий, веселый хлопок удара одного лба о другой. Оба парня, и Лёха, и депутатик, взвыли, отскочив друг от друга. Правда было не понятно, в чем причина воя. То ли это у них от боли вышло, удар получился сильным, то ли от страха.

Илья открыл рот, тихонечко проскулил протяжное:«И-и-и-и…» а потом тоже вскочил, выронив свою авоську. Из авоськи с противным лязгом выкатились три пустые бутылки и батон. Звон стекла в ночной кладбищенской тишине прозвучал особенно жутко.

— Ну, и долго вы на меня глазеть будете? Я вам что, картина лубочная? Тогда деньги платите за погляд. — Насмешливо произнес дед.

Вернее, то, что под плащом скрывается дед, знал только я. Для пацанов все выглядело так, будто с ними разговаривает самая настоящая Смерть. Ну или кто-то, очень сильно на нее похожий.

Однако, героизма парням было не занимать. Даже гордость взяла за юное советское поколение. Хотя, может дело совсем в другом, и они просто не хотели уронить мужское достоинство в глазах друг друга.

Алеша, потирая лоб, тихонечко отодвинулся в сторону от «Комсомольца» и заодно он фигуры в плаще. Илья скромно замер возле лавочки, одним глазом косясь на откатившиеся бутылки. Он явно испытывал противоречивые чувства. С одной стороны понимал, бутылки очень нужны, иначе батя точно выдерет. С другой, может и не так уж страшно получить ремнем промеж лопаток. По крайней меры, батя не будет тыкать в лицо косой, которая в лунном свете зловеще поблескивала наточенным, острым лезвием.

Первым взял себя в руки «комсомолец». Его идеологически выверенное лицо обрело решительность. Эту решительность не портило даже здоровое красное пятно на лбу, намекавшее, что вот-вот там вырастет шишка. Он выпрямился, как на партсобрании, и сделал шаг вперёд.

— Гражданин! — отчеканил пацан. — Что за хулиганские выходки? Вы, по-видимому, не в себе! Мы здесь…

— ЭТО Я ЗДЕСЬ! МОЕ!– перебил дед пацана, наращивая громкость. Его голос стал звучать еще более зловеще. — Плоть истлела в земле! Мои кости стучат по крышке гроба, когда кто-то громко разговаривает! И вы… вы своими дурацкими спорами… МЕШАЕТЕ МНЕ ГНИТЬ!

Алёша, бледный как полотно, два раза икнул, а потом тихо простонал:

— Парни, он гнить хочет… Мы ему мешаем…

— Не верьте этому саботажнику! — не сдавался «комсомолец». — Он просто пьяный! Или… Или это Васька специально с кем-то договорился!

Дедуля медленно повернулся к депутатику, протянул руку в его сторону, согнув пальцы, а потом могильным голосом простонал:

— Отдай… мою… косточку…

— Какую косточку? — Растерялся «комсомолец», — У меня нет вашей косточки! — Голос у парня дрогнул.

— Ту, что у тебя в горле застряла… когда ты в столовой котлету жрал… ОНА… МОЯ!

Собственно говоря, уверен, какую-нибудь котлету пацан где-нибудь точно ел. Не сегодня, так вчера. Рацион советских граждан не сильно отличается разнообразием. Наверное, именно поэтому слова о котлете оказали на него самое мощное действие. Мощнее, чем черный балахон и коса.

Это был переломный момент. Рациональное мышление «комсомольца» дало трещину. Его взгляд метнулся сначала к Алёше, который прижимая гитару к груди, тихонечко начал пятиться назад. Потом к Илье, который старательно одной ногой пытался подкатить бутылки поближе, а рукой незаметно подобрать батон.

— Может, он и правда… того? Хозяин…– дрожащим голосом прошептал Лёха. — Мне бабушка говорила, тут один плохой человек похоронен…

Дедуля, видимо, решил добить парней финальным аккордом. Он подпрыгнул на месте и с диким завыванием, выкрикнул:

— Убирайтесь с моего кладбища! А то заберу с собой в гроб. Всех! В один гроб! Будет тесно, но весело!

Больше пацаны не сомневались. Добрая старая паника накрыла их с головой. Они взметались, как глухие летучие мыши, сбивая и топча друг друга, без надежды найти выход с кладбища.

«Комсомолец» сориентировался первым. Крикнув «Бежим!», он рванул в сторону аллеи, едва не затоптав Илюшу, который все еще надеялся подобрать батон и бутылки. Леха, не выпуская гитары, бросился за другом.

При этом инструмент, зажатый в руке, при каждом скачке своего хозяина, цеплялся за кусты и производил на свет совершенно дикие звуки, что добавляло всей ситуации еще больше зловещего настроения. Илья, плюнув на батон и бутылки, бежал последним.

Через секунду я услышал, как удаляются вопли и затихают звуки гитарной какофонии. На кладбище снова воцарилась тишина, нарушаемая лишь скрипом ворот.

Дедок повернулся ко мне, его безгубый рот растянулся в подобии улыбки.

— Ну что? Помог?

Я только кивнул в ответ, глотая воздух открытым ртом. Голова шла кругом. В Договоре про такое не было ни слова! Ни про Жнецов в спортивных костюмах, ни про их внезапную общительность. А то, что дед не совсем дед, это сто процентов.

— Ты… ты кто? — наконец выдавил я.

— Смотритель, — просто ответил он, аккуратно пряча косу в кусты. — За порядком слежу.

Дедок сделал шаг назад, покрутил головой, оценивая насколько хорошо спрятал оружие, затем принялся стягивать чёрный балахон, чтоб упаковать его в спортивную сумку. Рост у деда как-то снова сократился, глаза вернулись на место, а лицо опять выглядело морщинистым.

— Эх… Старость не радость… — Бубнил он, — Раньше мог одним щелчком пальцев себе и одёжу, и инструмент изобразить. А теперича… Приходится вот, пользоваться специальным инвентарем. Кто из моих узнает, засмеют.

— Но… — Я сделал широкий жест, очертив круг. — Договор… Ты сейчас же…они тебя видели!

— Ой, да хватит тебе! — Старичок махнул рукой. — Завтра Васька, с которым пацаны спорили, признается, что это его рук дело. Когда парни спросят, он ли им помешал, он скажет:«Да». Еще и посмеется над ними. Я Ваську знаю. Он, конечно, обычный парень, без особых талантов, но у него прабабка та еще была дрянь. Ваське ее мерзкий характер достался. Хорошо, что способностей никаких от старой ведьмы не хапнул. А то было бы тогда проблем. Пацанов этих тоже знаю. Илюха Сидоров, Алексей Малкин и Петруша. Нормальные парни. Петруша, правда, с придурью. Отец его тут похоронен. Коммунистом был до мозга костей. Вот и Петруша теперь очень уж свою идеологию пестает. Но… Как говорится, это не самый страшный из грехов. Нехай играется. Да и потом, я не являюсь нечистью, условно говоря. Я — местный. На меня Договор не распространяется. Я — так, принеси-подай. Место это сторожу, чтоб молодёжь всякие непотребства не творила. Они же сейчас наглухо отбитые. Ничего не боятся, ни бога, ни черта. Так что, инквизитор, я в не твоей юрисдикции.

— Погоди… — Моя голова буквально шла кругом. — Откуда ты знаешь, что я инквизитор?

— Так а чего тут знать-то? Припёрся ночью. Кружишь вокруг могилы Кротова. А там завсегда людишки из твоей службы друг другу всякие «гостинчики» передают. То оружие прячут, то записочки. То от нечего делать хрень всякую кладут. Балуются. И потом… У тебя печать стоит. Вон, на лбу.

— Какая печать⁈ — Я испуганно шлепнул ладонь себе на лоб.

— Да ты не боись. Ее только я вижу. — Успокоил меня дед, — Я ж этот… Ну вроде проводника. Провожаю на покой. А ты к Кротову за посылкой явился, да?

От такого прямолинейного вопроса я опешил.

— Э… Ну, да.

— Так чего ждешь? Иди, — дедок мотнул головой в сторону могилы. — Только аккуратней, плиту-то не расколи. Хороший гранит, старинный.

Ошеломленный, еще не до конца переварив все случившееся, я подошел к могиле А. П. Кротова.

— Чертовщина… — Тихо буркнул себе под нос. Больше для проформы. Ясное дело, чертовщина. Мне теперь только с таким и работать.

Плита была тяжеленной, но я сдвинул ее с помощью найденной поблизости палки-подпорки. Дедок наблюдал за моими действиями молча, не вмешивался.

Под плитой оказался неглубокий тайник, а в нем — прочный металлический кейс, похожий на те, в которых переносят инструменты. Я вытащил чемоданчик. Он был на удивление легким.

— Спасибо, — пробормотал я, обернувшись к деду. — За помощь.

— Не за что. Коллеги, все-таки, — он подмигнул. — Только в следующий раз, если решишь кого напугать, делай это без идиотского камуфляжа. Нелепо выглядишь. Рожу себе зачем грязью извозюкал? От такого не со страху, от такого со смеху помереть можно.

Прежде чем я успел что-то ответить, он развернулся и зашагал прочь между могилами, насвистывая себе под нос что-то подозрительно похожее на мотив из «Бременских музыкантов». Через пару секунд дедок растворился в ночной темноте, будто его тут и не было.

Я остался один с кейсом в руках. Вокруг снова было тихо, лишь где-то вдалеке раздавался ленивый собачий лай.

Я принялся изучать добытый с таким трудом чемоданчик. На крышке виднелся небольшой замок с механическими колёсиками, на которых имелись буквы. В записке было сказано, что ключ — мое кодовое имя. Я набрал «Упырь-01»

Раздался тихий щелчок, крышка приоткрылась.

Внутри, аккуратно уложенные в бархатные ложементы, лежали: компактный арбалет со складными плечами и набором серебряных болтов; три стеклянных шара, наполненных прозрачной жидкостью (святая вода, надо полагать); мешочек с чем-то белым (соль с серебряной пылью, наверное); деревянный кол с заостренным концом ; старый, но добротный «Наган» и коробка с патронами, на которой было написано «Особые, казенные»; а также небольшая, потрепанная книжица в кожаном переплете с надписью «Краткий справочник Инквизитора. Распознавание и нейтрализация».

Я захлопнул кейс и удовлетворено выдохнул. Теперь я был во всеоружии. Во всех смыслах.