Тьма на кончиках пальцев

Глава 32

Попав в безвыходную ситуацию люди делятся на два типа: одни разводят кипучую деятельность, стремясь если и не победить, то проиграть достойно, или хотя бы пошуметь напоследок. Другие впадают в хандру и готовы наложить на себя руки, и лишь то, что самоубийство грех смертный, который и отмолить не выйдет, и отправит он прямиком в ад, останавливает их.

Я не принадлежал ни к тем, ни к другим. Возможно потому, что выход у меня был, прямо за спиной. Ну, или потому, что ад был прямо передо мной.

Однако ситуация, если ее можно было назвать таковой, была, мягко говоря, неприятной. Хотя бы потому, что выходом я воспользоваться не мог. Мне никто не мешал, и шагни я назад, никто бы меня не остановил, белее того, никто бы меня не осудил. И еще больше, никто об этом бы даже не узнал. Но я не мог. Я должен был понять, что я вижу.

Но видеть это я не хотел. Еще меньше хотел бороться с осознанием безысходности и бесполезности всего, всей жизни. И не только моей. А оно накатывало сильнее с каждой секундой, порождая жалость к себе, постепенно переходящую во что-то большее.

Нет, стреляться я не собирался. Хотя бы потому, что пистолет в моих руках заряжен не был. Но спрыгнуть с площадки подумывал, особенно после того, как глянул вниз и во тьме под ногами не увидел ни лучика света. Я не смог разглядеть дна, а монетки, чтобы понять, как здесь глубоко не было. А пистолет было жалко. Он хоть и не заряжен, но с ним спокойней.

Хотя о каком спокойствие, черт побери, я говорю.

Прямо передо мной танцевали тени. Нет, не тени, скорее призраки. А может какие-то древние темные духи. Не знаю. Да и танцем их движение назвать сложно, но это пусть и отдаленно, но похоже. Пусть будет танец. И танцевали они не вальс. Танго? Возможно, по крайней мере агрессии в их движениях хватало. Впрочем, я могу ошибаться, может это и не агрессия вовсе, может, это просто быстрая музыка, может, здесь так принято, может быть, они так вальсируют. Я даже приглашен на этот праздник не был. Но попал.

Еще как попал.

Прямо передо мной танцевали тени. Они носились кругами, размазываясь по невидимой прозрачной преграде, выгибая длинные, похожие на капли, тела, и ныряли обратно в серый кружащийся сумрак. Я видел их лица, перекошенные, желтые, гниющие, страшные. Словно кто-то поднял грешников из могил, одел их в одинаковые балахоны, вдохнул жизнь, и отправил наверх, к свету.

К чертовски далекому свету. Высоко надо мной, так, что видна лишь светящаяся точка, был свет. Яркий, белый, он манил тени, как манит мотыльков свеча. И они поднимались медленно крутясь, словно их засасывало в свет.

Тени были разные. Одни поднимались тихо, с некоей обреченностью, медленно проплывая, другие носились словно угорелые, словно им черти до сих пор пятки жарят. Третьи пытались сопротивляться.

Тень бросилась ко мне. Распласталась по невидимой преграде, выставив перед собой лишенные кожи и мяса кости рук, ткнувшись кривыми желтыми зубами в барьер. Она смотрела на меня пустыми глазницами обтянутого кожей черепа, и словно умоляла помочь.

Помочь я не мог, да и не хотел. Я бы мог, наверное, ее пристрелить, но было жалко последнюю пулю, самому может пригодится, да и где гарантия, что пуля возьмет призрака.

Ей помогли. Без меня. Из темноты выплыла огромная похожая на кошачью, но со слоновьими бивнями, и рогом носорога голова. Пасть ее широко открылась, и сомкнулась, одним движением откусив верхнюю часть призрака. Нижняя плавно, словно опавший с дерева лист, заскользила вниз, но тут же была разорвана мелкими выскочившими из темноты тварями. Я и увидеть не успел, кто там был.

Голова уставилась на меня красными глазищами. Она не жевала, не двигала челюстями, Она застыла, глядя на меня с интересом, словно я был для нее, чем-то вроде десерта. И десерт ей нравился.

Бивни покинули рот, проползли по щекам, поднялись на макушку, развернулись, стали чуть меньше, покрылись рубцами и трещинами. Кошачья морда, сузилась, вытянулась, носорожий рог втянулся внутрь, чтобы тут же вырасти на подбородке и обрасти волосками. Черные губы расползлись в улыбке.

Вся трансформация заняла мгновение, и вот из темного вихря на меня смотрят красные хитрые глаза черта. Точно такого какого рисуют на картинках в детских страшилках. Точно такой как у Гоголя в «вечерах».

Гоголя? Ты что, тварь в голову ко мне залезла? Я взглянул в глаза черту.

Улыбка исчезла с чертового лица, медленно, словно боясь, что не вернется на него никогда. Насмешка растворилась в глазах, ее место мгновенно занял страх. Тень смотрела на меня все еще притворяясь чертом, но я чувствовал, ее страх, чувствовал, что ей бы хотелось быть как можно дальше отсюда.

Но она не могла. Я не позволял ей. Точнее мой взгляд. Я чувствовал, как он просит отпустить его, но продолжал смотреть ему в глаза.

За его затылком, хотелось бы сказать спиной, но передо мной висела лишь огромная голова черта безо всякого туловища, появилось нечто отдаленно напоминающее медузу.

Распустив, развивающиеся во все стороны, щупальца она скользила мимо. Огромная прозрачная, она протянула щупальца к чертовой голове и не коснувшись отдернула их. На миг, словно демонстрируя себя, а может и разглядывая меня она замерла. Крохотный светящийся мозг, полные безразличия и злобы шарики глаз, и желудок, в котором заживо переваривалась рыба. Рыбешка билась, она боролась, пыталась выпрыгнуть, уплыть, но лишь доставляла странное удовольствие медузе. Я чувствовал идущую от желеподобного тела радость. Рыбе конец, она уже мертва, и лишь желание жить, одна лишь мысль заставляла ее пытаться спастись. И она билась, а с костей ее медленно сползало и тут же растворялось мясо.

Крохотные, спрятанные в глубине мозга глазки скользнули по мне с неким интересом и тут же его потеряли. Медуза скрылась в сером водовороте. Мгновение спустя оттуда вылетел перепуганный призрак. Он размазался по невидимой преграде безобразной бежевой кляксой, тут же собрался и бросился вверх. Щупальце догнало его. словно хлыст вылетело оно из водоворота, обвилось вокруг призрака и утащило.

Я не был уверен, что это щупальце той самой медузы, и узнавать чье оно не испытывал никакого желания. Я все еще смотрел в глаза черту. И желание поговорить с ним я испытывал большое.

Что-то черное промелькнуло у ног. Я заметил его лишь боковым зрением. Крохотный черный комочек шерсти. Сознание не сразу уловило, что это тот самый котенок, за которым я собственно сюда и пришел. И он летел к пропасти.

Наплевав на черта, я бросился за ним и поймал в последний момент. Прижав котенка к груди успел увидеть отступающего вглубь водоворота черта и мне показалось услышать его торжествующий смех.

Обессиленная, замерзшая кроха прижалась ко мне, уткнулась мордочкой в мою ладонь, замурчала.

— Ну ты чего, малыш, — я накрыл котенка второй рукой, погладил его. — Зачем ты убежал? Теперь вот напугался, насмотрелся всякого. Остался бы со мной, глядишь и выбрались бы уже, — я снова его погладил.

Котенок поднял на меня глаза, слабо мяукнул и вонзил в ладонь острые, что твои ножи зубы.

— Ты что творишь, свол..., — договорить, мне не позволили. Тень сбила меня с ног, отбросила к стене, нависла.

Ее плащ развивался как крылья некрупной манты, от нее шла злоба, ненависть, жажда и страх.

— Отдай! — он протянул руку, вполне себе человеческую. — Кот. Мне. Нужен. Уйдешь. Отпущу. Выведу. Будешь жить.

Он говорил отрывисто, хрипло, словно заливающаяся лаем в припадке ненависти ко всему сущему, собака.

— Отдай! — слова хоть и звучали, но давались ему с огромным трудом. — Хуже будет. Умрешь. Там. Останешься здесь. Там, - он ткнул себе за спину, указав на водоворот, где по невидимой стене размазался очередной призрак. – Уходи. Живи. Я отпущу. Кот отдай!

Я покачал головой.

— Не отдам, — я отодвинул котенка за спину и поднял пистолет. — Не надо угрожать. Поговорим?

И я физически ощутил, как от тени пошло веселье.

— Брось. Мой. Не заряжен. Я знаю.

— Ты забыл один патрон в патронташе.

Тень дрогнула.

— Ремонт. Нет. Невозможно. Сломан.

— Я починил.

— Врешь! — гавкнул он.

— Вдруг нет, — я развернул пистолет, показывая где я его чинил. Блеф сработал.

— Кот. Только кот. Ты уходи. Я покажу. Я выведу. Будешь жить. Там.

— Нет, — я покачал головой, — может быть. Может быть, я соглашусь, но ты скажешь мне, почему этот котенок так важен для всех. Вы, темные, и убивать за него готовы и умирать.

— Ты. Тьма. Страх. Уходи. Нужен кот. Только кот. Ты уходи. Живи.

— Чего? — я чуть опустил пистолет, и он этим воспользовался. Серая тень рванула ко мне, сбила меня с ног, ударила головой об пол, навалилась сверху.

Он что-то говорил, отмечая каждый удар, комментируя его. Я не слышал его треп, все мое сознание было сосредоточенно на вспышках боли и света в глазах и мысли. Странной, непонятной, забирающей все внимание на себя мысли. Меня бьют. Меня снова бьют в новом месте. Стоит только появиться где-то, как тут же найдется кто-то, кто набросится на меня с кулаками. И, наверное, это первый раз, когда я понимаю, что ему, той тени, что бьет меня сейчас оставлять меня в живых нет никакого смысла. Он забьет меня до смерти.

А потом, когда я перестану дышать, и отправляюсь на корм тем милым созданиям из водоворота, он насадит котенка на вертел, поджарит и съест.

Странно, но мысль о собственной скорой смерти, я воспринимал спокойно, но стоило вспышкой мелькнуть воспоминанию о котенке, как мои руки словно налились силой. Появилась ярость, желание сопротивляться, желание жить.

Я перехватил пистолет, и со всего возможного замаха приложил бьющую меня тень рукояткой. Голова тени покачнулась, послышался хруст, я было подумал, что сломал ему шею, но тут же получив удар в глаз, понял, что нет.

Я ударил снова. Хруст повторился. Лицо! Из темноты капюшона проступило лицо. Я не успел понять мужское оно или женское, не рассмотрел ни единой детали, кроме глаз. Пустых, уставших, напуганных, ждущих.

Я ударил еще раз. Тень повалилась, придавив меня своим весом. Я трудом скатил его с себя, поборол соблазн, чтобы не скинуть его в водоворот, одолел второй соблазн, сорвать с него одежду, глянуть что под ней. Или это и есть тело?

Связать бы его, да допросить. А вообще, вот было бы хорошо, отправить его к Крестовскому. А еще лучше к Данилину. Не знаю, чем занимается Данилин, но впечатление производит человека умеющего и любящего доставлять боль.

Смакуя то, что мог бы сотворить с тенью Данилин, поднялся. Тень отползла в сторону, к самому краю площадки и поглядывала вниз, словно ждала оттуда помощи.

— Зачем тебе кот? — спросил я, разглядывая рукоятку. Жаль, красивое тиснение было, помялось. Но ничего, сам-то пистолет добротный, сгодится. И даже патрон есть.

Я опустился на пол, перекинул патронташ, достал патрон, оторвал свинцовый шарик, зажал его зубами, засыпал порох, закатил пулю в ствол, стукнул рукоятью об пол загоняя ее как можно глубже. Высыпал порох как каретку.

— Вот теперь заряжен и готов стрелять. Поговорим?

— Нет. Врешь. Не работает. Сломан. Врешь!

— Он взведен и направлен в твою сторону. Проверим?

Тень молчала. Она смотрела куда-то мне за спину. И я с ужасом вспомнил, что была еще одна тень. Еще одна.

Тьма обрушилась на меня ледяной волной, выбила из рук пистолет, подмяла пол себя, распластала по каменному полу, придавила лицом вниз. Холодные щупальца сковали меня, растянули руки, вывернули ноги, вжали лицо в камень. Все что я смог, или успел это повернуть голову, чтобы увидеть, как над едва дышащем котенком склонилась тень.

К ней подполз мой подранок, они вместе протянули руки к кошке и вновь мысль о том, что сейчас котенку сделают больно подстегнула меня. Только что я стонал, от того, что ребра мои хрустели вдавливаемые в камень, а теперь, я, упершись руками в пол медленно поднимался, и тьма, давящая мне на плечи, слабела.

Я вставал. Я чувствовал, как отступает тьма, как давление ее становится все меньше, как рушится ее сила, как она испуганно сжимается в крохотный комок.

В руках моих пистолет. Не представляю каким образом сумел не выронить его, но раз уж он у меня. я поднял пистолет, направил в сторону теней.

— Эй, вы двое, отошли от кошки! — Тени повернулись ко мне, подранок тут де рванул за камни, а второй поднялся, скользнул ко мне. Протянул руку к пистолету, но я не стал ждать. Я нажал курок.

Пещеру заволокло дымом, грохот выстрела, многократно повторенный эхом ударил по ушам, заставив позабыть обо всем. Я упал на колени, зажал уши руками и мычал, пытаясь услышать в собственной голове звуки, издаваемые горлом. Я кричал и не слышал ничего. из ушей, что-то текло, перед глазами стояла туманная пелена, а может это дым.

Я не знал, что случилось с тенью, попал ли я, или пистолет вообще не выстрелил, а ствол разорвало прямо у меня в руках, а может мне и руку оторвало. Нет, рука на месте, она зажимает ухо, не дает разгореться в нем пожару.

Сквозь дым проступили очертания чего-то невообразимо большого, страшного, забирающегося на площадку. Трехпалая лапа впилась в камень прямо возле моих ног, я почувствовал, как меня сковывает страх, с которым я ничего не могу поделать. Я готов остаться здесь, готов умереть, только бы не испытывать этот страх.

Ай! Боль в ноге привела в чувство, отогнала страх, я еще чувствовал его рядом, понимал, что он готов наброситься на меня с новой силой, и это передышка слишком коротка, чтобы не воспользоваться ей. Тем более, что очертания забирающейся твари все явственней проступали сквозь дым, и она мне нравилась все меньше.

Ай! Снова боль в ноге, сильная, резкая, но благодаря ей, сознание проясняется больше. Я поднял руку, все еще сжимающую теперь совершенно бесполезный пистолет. Нет, ствол не разворотило, выстрел он выдержал. И что там говорила избитая мною тень про то, что он сломан. Обмануть меня хотел.

Вторая трехпалая лапа уперлась в пол, над площадкой появилось грузное тело.

Ай! Да какого черта?

Я опустил глаза. На моем ботинке, вцепившись лапой шнуровку, сидел черный как смоль котенок и спрятав под себя белую кисточку хвостика, с упоением кромсал штаны, вместе с ногой.

— Эй! — крикнул я, не зная возмущаться или смеяться, а может пугаться до смерти от ползущей ко мне твари. — Ай! Ты чего творишь? — кровь брызнула на камень.

Котенок поднял на меня взгляд, приподнял губы и впился зубами в только что искромсанную ногу. Я почувствовал, как шершавый язык слизывает мою кровь.

Ах ты ж маленький вампир! Я попытался стряхнуть котенка, дернув ногой. Отпрыгнул на одной ноге, споткнулся о распростертое на земле тело тени, упал. Котенок запрыгнул на тело поверженного врага, облизнулся, так, словно я был его завтраком.

За его спиной медленно проступая из клубов дыма росла огромная не то черепаха, не то изуродованный броненосец.

Котенок рычал и рос, увеличиваясь в размерах. Я был уверен, что еще немного и он меня съест. Он двинулся вперед, когти его росли, шерсть на загривке встала дыбом, в глазах появилось что-то, что заставило меня похолодеть.

Я отступил на шаг. Еще на шаг. Еще. Ощутил прикосновение чего-то липкого. Оглянулся, одним глазом увидел поднимающуюся надо мной Тьму, а другим бросившегося на меня котенка. Но котенком он уже не был. Ко мне летела тварь, с рысь размером.

Я отступил. Тьма захватила меня, окутала, подняла. Скрыла от всего. Я почувствовал, как ее тонкие нити нырнули мне в уши. Последнее, что я увидел, как черная пантера приземлилась, развернулась и бросилась к почти вылезшей на площадку черепахе.

Тьма окутала меня ласковым пологом, словно накрыла пуховым одеялом. Мелькнул покрытый инеем коридор, и я растворился в Тьме. Или Тьма растворилась во мне.