Тьма на кончиках пальцев

Глава 26

Крестовский обладал не слабым даром убеждения. Да, что там не слабым, весьма сильным даром. Он умел доходчиво и в красках описать не только человека и его внутренний мир, но и привести аргументы и доводы против которых возразить было совершенно нечего.

Вот и сейчас он использовал дар убеждения. Он терпеливо, как и положено учителю, объяснял недалекому школяру, что лезть в берлогу к медведю опасно. Но школяру, было все равно. Крестовский использовал все, от убеждения до угроз, от объяснений до ругани. Но школяр стоял на своем. Точнее школярка.

Светлана Юрьевна не отвечала ни на ругань, ни на оскорбления. Она молча смотрела в глаз Крестовского и ждала, когда тот закончит говорить.

А Петр Андреевич распалялся все больше. Он выплюнул погасшую недокуренную папиросу, и достал новую. Светлана Юрьевна проводила взглядом, исчезнувший в темноте окурок, и вновь уставилась в глаз Крестовского. Она заставит Петра Андреевича завтра найти этот окурок подобрать и выбросить. Но делать это придется нам. Рыться в снегу не графское дело. Петр Андреевич прекрасно делегирует обязанности. И убеждать он умеет.

Только со Светланой Юрьевной дар его дал осечку. Она как стояла перед ним, прямая, как жердь, твердая, как камень, неподвижная, как скала, так и продолжала стоять. Молча, не шевелясь, сцепив руки в замок, внимательно глядя в единственный глаз Крестовского.

— Черт бы вас побрал, детки, — он достал портсигар, выудил папиросу, чиркнул спичкой. Или не спичкой, я не видел, чтобы он что-то еще доставал, кроме портсигара. — Как же мне все это надоело, — он развернулся, сел на крыльцо и глубоко затянувшись выпустил дым в темное ночное небо.

Светлана Юрьевна подошла к нему, положила руку на плечо, коротко его сжала.

Я охнул, отступил на шаг, поскользнулся и едва не растянулся на крыльце. Из спины Светланы Юрьевны медленно вырастал хвост. Темный, густой, почти черный, он тихо раскачивался, и струился, изгибаясь, словно огонь под легким ветерком. Точно! Это не хвост, это огонь. Вот он раздвоился, еще и еще, и вот уже к темному небу тянутся восемь струящихся сполохов чистой темной энергии.

Словно хвост павлиний распустила она над собой. Зрелище насколько впечатляющее, настолько и пугающее. Я понимал, что это Тьма. Самая настоящая! Не какие-то жалкие паучки, от которых ни вреда, ни пользы, ни интереса. Здесь же чистая, совершенная Тьма и она служит Светлане, покоряется ей, помогает. Я не понимал, что делает мой учитель, но видел, как Тьма струится над ней, как нежно и трепетно, словно боясь повредить касается кожи женщины. Тьма послушно собиралась в огненный хвост, готовая служить, готовая делать все, что прикажет Светлана.

Я сглотнул. Честно говоря, я так себе маг. Да, я освоил кое-что на уроках в этом доме, что-то помнил из книг, тайком позаимствованных из библиотеки отца. Я могу призвать слабенький воздушный вихрь, могу подкурить папиросу Крестовскому, если не спалю ему при этом лицо, но на этом, пожалуй, все. И эти самые простые заклинания требуют неимоверной концентрации. И силы.

Энергия стихий разлита в воздухе, ее можно копить рассовывать по карманам, по шкатулкам, складывать в сундуки. Она бесконечна. Только собирается медленно. Очень медленно. И каждый из владеющих магией копит энергию в себе, не тратя попусту.

Во мне ее почти нет. Я еще слишком молод и магические практики только лишь начал познавать. Однако, я уже успел почувствовать, что даже давно прирученные стихии, поставленные на службу поколениями назад, не слишком хотят становиться огненными шарами.

Здесь же темные стихии, сама тьма не просто стремилась к Светлане, она желала этого. Тьма хотела прикоснуться к моей учительнице, стоящей на крыльце и распустившей над собой темный павлиний хвост.

По хвосту из сполохов пробежала волна и в небо взмыли крохотные частички пепла. Еще волна, еще и еще, и вот в сторону леса движется, разлетаясь в по сторонам стая пепельных птиц.

Светлана пошатнулась, ухватилась рукой за перила крыльца, удержалась на ногах, подняла вторую руку ко лбу, тяжело выдохнула. Хвост дрогнул и растаял, оставив лишь единственный отросток.

Петр Андреевич, выдохнул, тяжело застонал и грузно повалился на крыльцо.

— Ты меня высосала, — прохрипел он. — Почти высосала. Еще немного и...

— Прости, — Светлана Юрьевна опустилась на корточки, не глядя, протянула руку к Крестовскому, но тот лишь свалился на ступеньку ниже.

— Светка, мать-перемать! — зло скрипел он. — Следи лучше, я оклемаюсь. — он растянулся на ступеньке. — Все со мной хорошо. Будет.

Она кивнула, поднялась, уставилась во темноту над лесом. Я видел, как крохотные частички темного пепла скользят по небу, как падают они в лес, как исчезают среди деревьев, но момента, когда все кончилось не увидел.

— Там! — Светлана Юрьевна сорвалась с крыльца и устремилась к лесу.

— Нашла, — усмехнулся Крестовский. — И на что он, дурак, надеялся, — он как смог покачал головой, тяжело вдохнул морозный воздух, выдохнул, потянулся за папиросой и увидел меня. — Глеб! Какого хрена ты еще здесь? Бегом за ней, и глаз с нее не своди, головой мне за нее ответишь. Волчок, с ними.

Светлану мы нагнали уже далеко за воротами, на самой кромке леса. И не догнали бы, если бы она не перешла на спокойный шаг. А она бы вряд ли перешла, если бы не снежная шапка, лежащая в лесу.

— Что это было? — спросил я, нагнав ее.

— Что было что? — спросила она, повернувшись ко мне и слегка сбавив шаг и сильно нахмурившись.

— Там, на крыльце. Хвосты у вас за спиной, как огонь, а потом пепел в небо. Красиво. Красиво и страшно. Так что это?

— Поисковое заклинание. Темное, — закусив губу, глядя мне в глаза, ответила она. — Ты видел? Видел его?

— Конечно. Такой хвост, сложно не заметить, он как павлиний, только из темного огня. Хотя нет, он больше на кошачий похож. Только не один, а восемь. А потом пепел из них, как вылетит, словно из хлопушки, и в лес полетел, как мухи черные, — я поймал себя на том, что от восторга тараторю без умолку, прикусил язык, глубоко вдохнул, и уже спокойней, как и подобает герцогу сказал: — Я тоже такое заклинание хочу! Научите?

— Нет, Глеб, не научу, — невесело усмехнулась она.

— Почему? — вскинулся я. — Я недостаточно хорош для заклинания?

— И это тоже, — спокойно кивнула она. Я обиделся, но она продолжила: — Тебе не хватит силы. Я уже давно его практикую, я давно знакома с темными стихиями. Мне удается удерживать их. Но даже мне не хватает моей энергии, — еще один невеселый смешок. — Во мне недостаточно Тьмы для этого заклинания. Мне приходится брать ее у других, а это опасно для них. И я не смогу тебя обучить ему, потому как с его помощью я могу найти только оного человека — Степана, — горькая усмешка, кислый смешок, скривлённый рот. Глаза ее на мгновение гаснут, но тут же загораются снова. — Это его заклинание.

Она замолчала, отвернулась, резко ускорилась, а я не стал. У меня две сестры, мама и гувернантка, я точно знаю, когда женщине необходимо остаться одной на пару минут грусти. Не знаю, как вывести их из этого чувства, не знаю, как помочь, и надо ли помогать, но, когда не стоит лезть понимаю. Тем более, что и мне есть, о чем подумать.

Я ничего не понимал. Нет, каждое событие в отдельности, от ареста моего отца, по навету старшей семьи, до гибели девушки-кухарки я понимал. Отца арестовали потому что нас предала старшая семья. Агнешка погибла потому что кому-то мешала. До изнасилования или после, это уже иной вопрос. Мог ли это сделать Степа? Мог конечно! Что ему мешало, кроме самой Агнешки? А мешала ему та нежность, с которой он говорил о ней, когда разговаривал со мной. Он говорил о ней как о дочери. А вряд ли отец станет так поступать с дочерью. Хотя, если тьма в нем проснулась, и он окончательно сошел с ума. Я видел, что он умеет. Он маг. И я видел тьму в нем. Или не видел. Не помню, мне было слишком холодно.

В моей голове не складывалась полная картина происходящего, а разум был не в состоянии понять столько противоречивой информации. На мгновение мелькнула мысль, не вернуться ли в дом, как и предлагал Крестовский. А по лесам в поисках обезумевшего темного пусть Светлана Юрьевна скачет. Но мне нужны ответы. Я хочу знать кто такой Степа и почему он мог так поступить с Агнешкой. А кто она такая, и что за кошка, что заставила побледнеть мага и воина.

Нет, с отцом все понятно. Его арестовали по формальному поводу, созданному мной и поддержанному старшей семьей. Или иначе, они создали причину, я повод. А здесь, черт ногу сломит и то не черта не поймет.

Я остановился, вытер лицо ладонью, — хотел зачерпнуть снег, умыться, но внезапно почувствовал, что вновь промерзаю до костей. По жилам покатились острые, как ножи снежинки, в уголках глаз начал намерзать лед.

— Я вижу у тебя накопились вопросы, — не поворачиваясь, глядя куда-то в темноту леса сказала Светлана Юрьевна. Она замерла возле кривой березы и гладила ее. — Задавай, пока идем до места. Сколько успеешь, отвечу на все.

— Степан правда темный? — спросил я первое, что пришло на ум.

Оказалось, что да. Когда-то давно, Степан работал не то вместе с Данилиным, не то, в параллельных структурах, не то в одной, но не совсем вместе. Как бы то ни было, они были знакомы. Вот только Степана поразила тьма. Несколько лет он боролся, но проиграл, и тьма поглотила его полностью. Данилину приказали его убить, но Степа словно растворился в воздухе. Почти год искал его Данилин, но так и не сумел найти даже следов. А год с небольшим спустя к нему в дверь постучал тот Степа, которого мы знаем. Он не помнил ничего, не мог разговаривать и даже самостоятельно есть. Но в руке его была записка, написанная им самим. Что в ней было, Данилин не говорил, но привез его сюда. Никто не знает, как у Степы получилось отринуть тьму, освободить свое тело и сердце от нее. Жаль лишь, что вместе с разумом.

Однако разум к нему медленно, но возвращался. И чуть меньше года спустя, он превратился в того, кого я и узнал. Тьма жила в нем, и любой мало-мальски знакомый с основами маг мог ее распознать, но магов здесь нет, кроме тех, кто о Степе и так все знал. Однако, не смотря на тьму внутри, Степе удавалось как-то не выпускать ее наружу. Как, не мог сказать никто.

— До этого вечера удавалось, — Светлана Юрьевна вздрогнула, опустила голову, шмыгнула носом.

Я хотел сказать, что это не он, но промолчал. Хотел спросить, что их связывает, но не стал. Если бы она хотела, она сама бы все рассказала. Но Светлана Юрьевна больше не сказала о Степе не слова. О погибшей же девочке ей нечего было сказать. Агнещка была просто девочкой, работала на кухне полтора года, помогала Лизе. Ни родителей, ни родни, ни даже фамилии. Имя тоже странное, но она так назвалась, и никто не стал спорить.

Проверяли ли ее на тьму внутри? А сам то я как думаю с параноиком Крестовским под крышей. Конечно проверяли и ничего не нашли. Потом еще проверяли, и еще, и еще. Проверяли и внезапно, и тайком, и явно. Агнешка жила вместе со всеми слугами, из дома не отлучалась, работала честно.

Проще говоря девочка, как девочка, ни хорошая, ни плохая. Жила себе жила, а вот теперь мертва.

Я на мгновение задумался. Что-то ни Светлана Юрьевна, ни Петр Андреевич не особо-то переживают ее смерть. Пробирающаяся через снег рядом со мной женщина и вовсе говорит о юной покойнице, словно сводку биржевую читает. Я тоже не переживаю, но я ее не знал. Более того, я вообще не знал, что существует такая девочка. Единственное, что меня пугало, это то, как ее убили.

Я вспомнил руки Степы, лежащие на моей голове. Большие, горячие, сильные. Я вспомнил ту энергию, что шла от него. Нет, он не мог убить Агнешку. Точно не так жестоко.

— А что с кошкой? — спросил я, когда мы преодолели свалившееся на колючие кусты дерево и впереди показался просвет. Светлана Юрьевна вопроса не услышала. — С кошкой что? — громче спросил я. — Вы с Крестовским позеленели, когда я про кошку сказал.

— Тихо, — Светлана Юрьевна не глядя выставила руку назад и закрыла мне рот. Случайность? Не верю, она темный маг. — С кошкой потом, — прошептала она. — Я расскажу, обязательно, позже не сейчас. Тихо, Глеб, — ее пальцы впились в мои губы, но она так и не повернулась. — Он там, — она чуть пригнулась. — Точнее то, что от него осталось.

Ее голос звучал мрачно, напугано и как-то обреченно. Я потянул пистоль.

Волчок вынырнул из темноты, приложил палец к губам, подмигнул мне и ловко обогнув Светлану Юрьевну, но так, чтобы она его заметила, нырнул в темноту. Она выдохнула, села на снег, закрыла лицо руками.

Я подошел ближе. Не убирая и даже не опуская пистоля встал подле нее, привалился к дереву. Она взглянула на меня, кивнула и вновь зарылась в ладони.

Я же смотрел на нее и думал, что может связывать ее, красивую, получившую образование девушку и вечно грязного, лохматого Степана. Они слишком разные, его поглотила тьма, она не только сопротивляется ей, но и подчинила ее себе. Или я что-то не так понял. Но Светлана Юрьевна сидела на снегу и заливалась слезами.

Она плакала беззвучно, как плачут от обиды или бессилия девочки. Они понимают, что даже истерика в голос не даст ничего, но эмоции сильнее понимания. Сколько раз я заставал Наташку в таких молчаливых слезах. Я помнится злорадствовал тогда, эх зря я так, она же в целом хорошая девчонка. Более того, она моя сестра и единственный ее недостаток в том, что она девчонка.

Я улыбнулся. Воспоминания о сестрах согрели и сердце, и тело, даже пальцы, сжимающие рукоять пистоля и те немного отогрелись.

— Светлана Юрьевна, — тихо, стараясь говорить так, чтобы слышала меня только она. — Можно вопрос?

Она подняла на меня взгляд, как-то по детски, утерла нос тыльной стороной ладони и кивнула.

— Почему пистоли? — спросил я, поднимая оружие. — Почему не револьверы, не пистолеты? Тут же порох в бумаге. Он легко сыреет и пока зарядишь...

— Именно, — не дослушала она. — Именно поэтому. Вы, точнее мы, здесь не одни, у нас есть и другие ученики и они к Данилину не имеют никакого отношения. Ты видел их в столовой и на прогулках. Они не темные, они не мы, они просто люди. Кто-то из них даже не знатный. Но оружие притягивает всех. А с этим большая часть из них обращаться не умеет. Так проще и для нас, и для них. Вообще пистолет есть, у Петра Андреевича в комнате, в сейфе. Хотя Петру Андреевичу он и не слишком нужен. Крестовский способен и пистолем пару голов проломить. Я видела, как, — на губах ее мелькнула улыбка. — Да что он так долго? — она посмотрела в сторону леса, туда где скрылся в ночи Волчок.

Тот словно этого и ждал. Он вывалился из-за дерева, опасливо косясь на пистоль в моих руках. Тулуп расстегнут, ворот рубахи тоже, желваки вздулись, глаза опущены. Он остановился, всхлипнул, выдохнул, поднял взгляд на Светлану Юрьевну и отрывисто, словно гавкал произнес:

— Я нашел Степу, — он опустил глаза.

Светлана Юрьевна кивнула, поднялась, отряхнулась от снега, и гордо подняв голову, пошла по следам Волчка.