Тьма на кончиках пальцев

Глава 29

Ну, вот и все. Он знал, что я догадаюсь, знал, что я приду. Он все это предвидел, все подстроил. Какой же отвратительно хитрый, омерзительно опытный гад наш господин Крестовский. Прошу прощения господин граф Крестовский.

Я не понимал лишь одного: зачем разыгран тот спектакль на крыльце? Зачем он отправил нас со Светланой Юрьевной в лес? Не проще было бы убить нас прямо там?

Я стоял в дверях, наблюдал за медленно тающим клубом дыма, задавал себе вопросы, и тут же отвечая на них. Нет, не проще. Светлана вытащила из него почти всю энергию. Она забрала настолько много, что даже тело Крестовского не выдержало. Ему нужно было время, чтобы восстановиться. Хватило ему пару часов, пока мы блуждали по лесу? Сомнительно. Однако это Крестовский и от него можно ожидать всего.

— Входи, — скрипнул голос, неприятно, пройдя по нервам, заставив вздрогнуть. — Не выпускай тепло.

Тепло? Холодно тебе, тварь? Я сжал кулаки, глубоко вдохнул и шагнул внутрь. Я мог бы рвануть прочь из дома, не обращая внимания на отсутствие тулупа и сваливающиеся с ног сапоги, но бегать февральскими ночами по заваленным снегом лесам не хотел. Если Петр Андреевич задумал меня убить, то шанс уговорить его сделать это быстро есть, холод же будет убивать медленно. А мне было очень интересно, для чего господин граф меня ждал.

Шагнул, постоял, вдыхая отвратительную смесь запаха дорогого табака и ванили. Никогда не думал, что ваниль может так крепко пахнуть. Она перебивала и забивала собой все. Даже аромат табака едва ощущался в этом ванильном царстве. Может Крестовский совсем свихнулся, и теперь ванильные палочки курит?

— Дверь закрыть? — спросил я.

— Прикрой, — согласился Крестовский, выпустив еще один клуб дыма. — Но совсем не закрывай, вдруг еще, кто заглянет. Я, знаешь ли, люблю гостей. Ты не против подождать?

— Да ну, что вы, у меня вся ночь впереди. Можем ждать сколько угодно.

— Хорошо.

Над креслом поднялся очередной сгусток дыма, и я решился. Бросился к креслу, на ходу хватая со стола тяжелый подсвечник. Не знаю, чего я в тот момент хотел больше, проломить Крестовскому голову, или заставить его проглотить сигару.

Я замешкался лишь на мгновение, когда взгляд мой упал на лежащего у стены связанного котенка. Черный, с белой кисточкой на самом кончике хвоста, он с интересом смотрел на меня огромными желтыми глазищами. Крохотные лапки его связаны между собой и стянуты в пучок, голова перевязана так, что он может дышать, но не может открыть рта. Да и сам котенок привязан к деревяшке.

Сильная боль пронзила челюсть, рука разжалась, подсвечник выпал, в лицо пахнул аромат табака. И снова челюсть пронзает боль, на чей раз снизу. Клацнули зубы, скула заныла. Перед глазами пронеслись грязные балки потолка. Я чувствовал, как ноги мои отрываются от земли и вылетают из сапог. Инстинктивно расставил пальцы, не позволяя сапогам упасть, и в следующий момент спина врезалась в стену.

За спиной и голова. В глазах потемнело, дыхание перехватило. Воздух стал слишком густым, и омерзительно сладким со странным привкусом железа. Я не сразу понял, что в лицо мне дышит кто-то, от кого воняет табаком и ванилью.

— Зря ты так, — я не мог разглядеть лица, но чувствовал, что говорящий доволен, словно он только и ждал, когда я на него брошусь. — Ты ведь мог бы быть с нами.

Меня окатила сила. Темная, тяжелая, липкая, неприятная, но такая манящая. Я ощутил себя ребенком, стоящим в сапогах в заболачивающейся луже. Ноги уходят в грязь все глубже, грязь все липче, все тяжелее. Становится все страшнее, сердце стучит все сильнее, страх заполняет собой все естество. И в то же время, это так весело. Так здорово. Нервы напряжены, чувства обостряются, время замедляется. И вот ты уже видишь, как медленно падает перед тобой птичий пух. Ты видишь каждый волосок, ты чувствуешь, как он шевелится, ты можешь следить за ним. Но ты видишь его лишь сейчас, ты его не запомнишь. Ты ничего не будешь помнить, когда выйдешь из лужи.

Или не выйдешь.

Навалившаяся на меня темная сила была сродни грязи. Она не хотела отпускать, ей было мало быть на моих сапогах, ей надо было быть внутри меня. Ей нужно было быть мной. Она хотела стать мной.

Я отпрянул. Я не хотел, становиться темным, не хотел пускать в себя эту чуждую, злую силу. Хотел остаться собой. Я понимал, что она мне даст. Я стану сильнее, много раз сильнее, я смогу одолеть Крестовского одной левой. Я стану удачливее, я стану лучше. Я получу все, что захочу. Богатство, власть, женщины, я смогу получить любую. Любую! Я буду счастлив, пока не стану Степой.

А Степой быть я не хочу.

— Зря ты, — прохрипел темный и глаза его засветились красным. — Ты не представляешь, от чего отказался.

Он врезал мне в лицо. Удар сильный, точно в глаз, но не сказал бы что умелый, кулак слишком мягкий. Однако мне и этого хватило. Мир вокруг пошел рябью, стал расплываться, темнеть еще больше. Пока не остались только два огромных, желтых, глаза, смотрящие на меня, сквозь ножки кресла. За них я и зацепился.

Я смотрел в эти два огонька, и очень хотел, чтобы они не гасли ни на мгновение. Я молился, чтобы связанный котенок не моргнул. И он не моргнул. Он смотрел на меня внимательно, словно изучая. Словно от того, сумеет ли он не закрыть глаза, зависела его жизнь. И он не моргнул. И я не провалился в беспамятство.

По шее прошло что-то острое, оставляя за собой саднящий след на коже. Я слышал, что склонившийся надо мной что-то говорит, но разобрать, что не мог. Крестовский себе оправдания придумывает? Объясняет, почему он должен меня убить. Пусть! Мне не интересно. Я даже рад, что в голове гудит и я не разбираю его слов.

— Отойди от парня!

О, это я услышал. Узнаю Петра Андреевича! Голос твердый, командный. Такой голос не хочется слышать, но если услышал, то не подчиниться невозможно. В нем чувствуется сила и авторитет. И этот человек связал котенка? Существо не больше ладони? Либо Крестовский боится кошек, либо эта пушистая малышка очень сильный маг.

— Я сказал от парня отойди. Глеб, ты там живой? Подай знак, какой.

Туман перед глазами растаял, я увидел лицо склонившегося надо мной и это был не Крестовский. Петр Андреевич стоял чуть слева от двери, и никуда не торопясь заряжал пистоль. Второй был прижат к телу локтем.

Тот, кто склонился надо мной, зашипел, по-звериному осклабился, прошептал мне в лицо:

— Я вернусь. А ты еще пожалеешь.

Он выпрямился во весь рост, ухмыльнулся и отошел к креслу, а затем перешел и за него, став так, что закрыл ногой котенка от Крестовского.

— Глеб, мать твою, подай знак, хоть помычи, или я сочту тебя мертвым! — Крестовский и не смотрел на меня, он заряжал третий пистоль.

Узнавать, что это значит, мне отчаянно не хотелось, как и валяться на полу с расквашенным носом. Я попытался сесть, но получилось лишь дернуться. Я не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, ни головой. Мне оставалось лишь лежать и смотреть на происходящее. Проклятый темный, накинул на меня какую-то сеть, что крепко привязала меня к полу.

Однако Крестовскому моего движения оказалось достаточно, он кивнул, протянул пистоль в мою сторону.

Издевается? Я двинуться не могу, а он мне пистолет дает и ведь наверняка ждет, что я сейчас подскачу, схвачу пистолет и... а чего он ждет?

Из-за спины Петра Андреевича вынырнул Никифор, взял протянутый пистолет, направил его в сторону темного и встал между мной и темным.

Жертвенность я оценил. Никифор готов проститься с жизнью, ради моего спасения. Как благородно, господин Крестовский, отправлять на смерть верящего вам мальчишку.

Медленно, никуда не торопясь, словно демонстрируя темному свое превосходство, Крестовский выудил из воздуха очередной пистоль, зарядил и растворил в воздухе. Зарядив еще один и протянув его Никифору, он покачал головой.

— Дед Федор, ну ты то как во все это влез? — в голосе Крестовского было непонимание, обида и сострадание. — Агнешку убил, мальчишку погубил, Степку сдушегубил, — Крестовский вновь покачало головой. — Лиза вон до сих пор успокоиться не может, ей тоже не сладко пришлось. Зачем? Федор, зачем? Три покойника, ради чего?

— Четыре, — довольно осклабился Федор. — Четвертого утром найдешь, Петр Андреич. Если выживешь, конечно.

— Федор, ты серьезно? — Крестовский хмыкнул. — Ты думаешь, сможешь? Даже если у тебя получится, и я промахнусь, парни не промажут, — он сделал шаг вперед, и за его спиной я увидел направившего пистолет в Федора, лениво привалившегося к стене Жарова. Так вот куда исчезали пистолеты, а я уж хотел просить Крестовского обучить меня подобному фокусу.

— Зря ты сюда пришел, Петр Андреич, ей богу зря. Шел бы лучше со Светланкой мертвячка поминать.

— Бога вспомнил? — хмыкнул Крестовский.

— Это так, — скривился Федор, — к слову.

Я смотрел то на одного, то на другого и чувствовал, как понемногу хватка темной силы ослабевает. Я еще не мог пошевелить, ни рукой, ни ногой, но уже мог немного повернуть голову. И немного сменив позу, я вновь замер.

Прямо в горящем камине, прямо в огне появился темный вихрь. Маленький, скромный, не больше булавочной головки. Он рос, раскручиваясь все сильнее, впитывая в себя все больше темной не разумной энергии. И чем больше он впитывал, тем скорее рос.

— Ты не ответил, — усмехнулся Крестовский, — зачем все это, Дед Федор? Тебе ведь хочется рассказать, я знаю. Тем более, что проход еще не открылся.

— Всегда поражался, как ты с одним глазом видишь больше, чем другие с двумя.

— Ты забываешь кто я.

— Ну, да герой войны, отдавший за отечество палец и глаз. И что? Сильно тебе твое отечество помогло? Лучше ты жить стал?

— Я, нет. Но и не для того служил. Я убивал и был готов умереть сам, чтобы ты здесь мог жить спокойно. Я потерял там палец и глаз, а ты умудрился потерять здесь душу, — Крестовский замолчал, поморщился. — Высокопарно вышло, аж самому противно, но ты, Федька, мужик не глупый, сам все понял.

— Да уж понял, — хихикнул темный.

— Так что с ответом, Федор. Говори, проход еще не скоро откроется.

— Ключник, — произнес Федор и засмеялся.

Я ожидал страшного или грозного смеха, но он смеялся горько, и как-то печально.

— Ключник? — лицо Крестовского превратилось в сплошную морщину. — Это легенда, Федя. Всего лишь легенда.

— Нет, — Федор ногой подцепил связанного котенка, под удивленный взгляд, медленно опускающуюся челюсть и вытягивающееся лицо Крестовского подкинул его на ладони, и швырнул в камин, прямо в крутящийся вихрь.

— Стой, — крикнул Крестовский, на мгновение, опустив пистоль.

Но Федор никуда и не собирался, он поднял руки, и по комнате пробежала волна. Меня она лишь слегка задела, а Крестовского отбросила к дальней стене. Жаров медленно опускался на пол, словно художник, кисточкой оставляя на стене кровавый след разбитой головой. Никифор на ногах удержался, отступил, но лишь для того, чтобы запнуться за кресло и кувырнуться через него.

Федор торжествующе поднял руки, засмеялся, и покосился на камин. Вихрь теперь крутился в другую сторону, медленно уменьшаясь. И судя по лицу Федора слишком медленно. Он сделал шаг вперед, намереваясь покончить с хватающим воздух ртом Крестовским и его клопами.

Про меня он забыл. А зря. Я, благодаря его заклинанию обрел возможность двигаться. Он словно сбил с меня путы. Я глянул на ворочающегося Никифора, что отчаянно пытался дотянуться до пистоля, на Жарова, что ошалело вращал глазами, плохо понимая где он. И на сбившего дыхание, но быстро приходящего в себя, Крестовского. Перевел взгляд на уменьшающийся вихрь.

Никакого котенка там не было. Просто темный, закручивающийся уранганчик. Хотя больше похоже на бумажный кулек, куда плюют кожурки любители семечек. Если его направить в лицо и раскрутить.

Я не знал, кто такой «ключник» и что он делает и зачем он вообще. Но судя по тому, что Федор был готов отдать жизнь, лишь бы отправить котенка в вихрь, он был весьма важен. Интересно, если Крестовский победит, он сумеет извлечь котенка из вихря?

Обо всем этом я думал, медленно переползая за кресло. И лишь когда нас с Федором оно и разделило, бросился к вихрю. Я не понимал, что делаю, не знал, что за вихрь такой, но Крестовский называл его проходом, значит, он куда-то ведет.

Не дав себе возможности сомневаться, я прыгнул и рыбкой влетел в вихрь. За спиной раздался полный отчаянья и боли вопль Федора, и три слившихся в один выстрела.