Ты меня бесишь

#42. Свитер покойника

— В смысле?

— Ну, нам же теперь надо на что-то жить! — Соня усмехается.

— А, — выдыхает Мак, успокаиваясь, и как-то по глупому шепчет: — Хорошо…

— Что? — она совсем перестает его понимать.

— Я бы с радостью, — поясняет он с довольной улыбкой.

— С тобой даже не пошутить нормально…

И Соня вдруг чмокает его в щеку, будто чтобы проверить, сможет ли еще раз оказаться к нему так близко.

— Я имела ввиду с собой. Сейчас.

— Немного, — шарит он по карманам. — А зачем?

— Такси тебе вызывать, дурень.

— А, — снова тянет он, — да, на это хватит. Ну, что, идём?

— Сейчас. Тебе нужно отогреться и поесть. И сделать уроки!

— Ты невозможна! Идём, — с уверенностью берёт он её за руку и подводит ближе к дому, вглядываясь в окна.

— Я не хочу, чтобы ты заболел. И что с твоей успеваемостью?

— Если я уйду, то только с тобой.

Она тычет пальцем Маку в грудь.

— Я вопрос задала. Со всей этой Мексикой ты пропустил занятия, и вообще, у тебя в семье чёрти что творится, и вот сегодня… Ты сосредотачиваешься не на том. Тебе нужно думать об учебе.

Он чихает, и снова начинает дрожать.

— Соня, я не знаю, — признаётся он убитым голосом. — Я не знаю ответ ни на один из твоих вопросов. Пожалуйста, давай уже решим что нибудь. Дождь!

— Уезжай, хорошо? Поговорим потом. Я… вернусь домой.

— Тогда я провожу тебя.

Она закатывает глаза и идёт к дому Тома. Кусок ткани будто жжётся через карман. Ей нужны ответы. Что-нибудь о том, куда одноклассник мог уехать, если с ним всё в порядке. Глупо, вряд ли полиция могла что-то упустить, но всё же…

А, может, Соня просто хочет попрощаться.

— Ты знаешь, где окно его комнаты? Я умею открывать.

— Да, идём.

Хорошо, что у них нет собаки…

Соня прокручивает в голове всю эту затею, включая все возможные последствия и в который раз винит себя за то, что свалила это на Мака.

Они пробираются во двор. Соня находит нужную сторону дома, построенного будто бы из разного размера камней, что им очень кстати. А вот дождь — нет.

Но она в хорошей форме, с отличными реакциями тела, а потому без тени сомнений собирается лезть вверх, опираясь на мелкие выступы, чтобы добраться до навеса над крыльцом, а по нему дойти до окна Тома.

А вот Мак медлит, прикидывая свои возможности. И для надёжности решает снять кеды, после чего дрожит ещё сильнее.

Соня взбирается наверх и замирает, уловив какие-то звуки в доме. Внизу снова включается свет, она подаёт Маку руку, надеясь, что их не заметили.

Он чудом успевает взобраться и застывает на месте, боясь шелохнуться. И в этот момент радуется дождю, ведь если они чем-то привлекли внимание хозяев, те могут списать всё на шум грозы.

— Мы с ним дружили когда-то, — вдруг говорит Соня, подойдя к окну Томаса. — В детстве.

— А потом перестали общаться?

— У отца иногда бывают дела в других местах, и если он уезжает надолго, то берёт с собой меня. Я была в Шотландии, наверное, года два. Это большой срок для детей. Мы выросли оба и изменились. Он стал странно себя вести, так что да… Может быть, если бы мы общались это время… Но у меня лишь недавно появился телефон. Отец против того, чтобы давать интернет в руки неокрепших умов, думаю, это правильно…

Она понимает, что снова начинает много говорить из-за охватившего её волнения, и замолкает.

Мак тем временем приникает к стеклу и, убедившись, что в комнате точно никого нет, начинает возиться с окном.

— Понятно… У тебя очень строгий отец. Мой не такой, мне кажется… Меня то отчим воспитывал, но чисто, так, под себя, понимаешь? Заставлял делать… всякое. И смотрел на меня… странно. Долбанный извращенец. Но ничего такого не было. Наверное, он просто хотел, чтобы мне было ещё хуже и я ни о ком больше не думал, и никого так не боялся.

— Он до сих пор живёт с твоей матерью?

— Нет, — усмехается Мак, а в окне что-то щёлкает, — иначе она бы от меня не избавилась. Я только ему нужен был. Матери со мной… тяжело.

— Надеюсь, он скоро загнётся, если уже этого не сделал, — отвечает Соня с удивительно простой, даже очаровательной жестокостью, не задумываясь.

— Помоги мне, — Мак пытается поднять раму. — Сомневаюсь, что мой отчим мёртв… Скорее всего просто нашёл себе новое развлечение и уехал.

— И ты не скучаешь?

Она прикладывает усилие, и рама поддаётся.

— Нисколько, — шипит Мак. — Разве что по матери, и то чуть-чуть.

Он начинает лезть в окно, молясь про себя, чтобы в комнату никто не вошёл.

Надо было спешить, так как из-за ветра и дождя при открытом окне в помещении становилось шумно.

Соня следует за ним.

Она наконец попадает в комнату бывшего друга, где не была уже много лет. Ей требуется секунда, чтобы сбросить оцепенение и закрыть окно.

— Просто, так бывает, — шепчет она, объясняя свой предыдущий вопрос. — Стокгольмский синдром. Рада, что у тебя его нет.

— Ну, я не сбежал от него из-за матери. Но если быть более честным, я не уверен, что только из-за неё. Не могу объяснить.

«А ещё наркотики. Он давал мне их. Специально. Где бы я, сам, без денег. Без всего…»

— Всё уже позади, — напоминает ему Соня, бесшумно подходит к двери и замыкает дверь.

Будет ужасно, если кто-то из его родителей попытаются её открыть, но у них хотя бы будет фора.

И тогда они точно поймут, что в доме кто-то был, свяжут это с исчезновением Тома, сообщать в полицию, те найдут частички ДНК, и привет колония для несовершеннолетних…

Своими мрачными мыслями она не делится с Маком, чтобы тот снова не начал дрожать и едва ли не заикаться, а достаёт фонарик и оглядывает комнату.

Тут мало что изменилось — в углу кровать рядом с тумбочкой, компьютерный стол, кресло ещё со времён его бабушки, громоздкий шкаф, на дверце которого… её распечатанные фото.

Мак замечает их и мрачнеет.

— Как-то… не по себе становится, — делится он.

— Да, — шепчет Соня, — чужая маниакальность — одно из немного, что меня пугает.

Она открывает шкаф, одежда там сложена как попало, хотя Том всегда ей представлялся педантичным.

— Хм… — Она вытягивает его старый свитер. — Слишком будет плохо и странно? Если ты наденешь его? Тебе холодно, и никто не заметит.

Она протягивает вещь ему.

Мака колотит от холода, но он чувствует, как по спине пробегает холодок иного плана.

В воспоминаниях слишком живо всплывает картина волка, которого тащат куда-то, оставляя позади дорожку из крови и грязи…

Но свитер Мак берёт.

— Странно, — натягивает он его на себя и тихо чихает в локоть. — Сама то не очень замёрзла?

— Я же не стояла целый день на улице… Я… нашла кое что, — она достаёт из кармана кусок ткани и подаёт Маку, — хочу взглянуть на его фотографии, может, найду доказательства, что у него была такая рубашка? Нашла это недалеко от дома, — признаётся и садится за стол, чтобы включить массивный компьютер и сразу же отключить колонки. — Наверное, из-за того, что он у него размером с коня, его решили не изымать, а просто скопировали все файлы… Как думаешь?

Мак тихо смеётся.

— Размером с коня, — повторяет он, и забирает у Сони фонарик, чтобы осмотреться получше.

И вскоре находит рисунки в ящике на полу.

Мак замирает, разглядывая портрет Сони в обнажённом виде, и спешно прячет его, чтобы не заметила она.

— Что у тебя там?

Соня оборачивается. За её плечем на экране высвечивается просьба ввести пароль.

Мак прячет рисунок за спину.

— А у тебя?

— Не представляю, какой у него может быть пароль. Я сейчас понимаю, что вообще плохо знаю, каким он стал.

— «Соня…», эм, как тебя там, — выдаёт Мак. — Или просто: «Соня». «Сонечка». «Моя любимая Сонечка». Не знаю, что-то такое, короче.

— Как тебя там? — переспрашивает со строгостью, вздёрнув бровь и возвращает внимание монитору, вбивая предложенные Маком варианты.

— Я фамилию твою всегда забываю… — виновато роняет он, и пытается спрятать рисунок под книги.

«Соня» подходит, она оборачивается на Мака, чтобы сказать об этом, и хмурится:

— Что ты там делаешь?

Он роняет рисунок и резко оборачивается, наступая на него.

— Ничего.

Но Соня замечает это и протягивает руку.

— Отдай.

Он вздыхает, но подчиняется и протягивает рисунок ей.

Она отводит взгляд очень скоро и возвращает листок Маку.

— Не знала, что он умеет рисовать… Но я не так выгляжу. И это видели полицейские… Положи, где взял.

Она со вздохом возвращается к компьютеру и начинает исследовать файлы.

Мак отчего то смущается и кладёт рисунок на место.

— Я понял, что не такая. Тебе не идёт такое тело.

Он замолкает, соображая, что сморозил чушь, и чихает. Уже громче.

— Прости, — шепчет он, вжимая голову в плечи. — Прости…

Она застывает, потому что на первом этаже слышится шум.

— Это какой-то бред, Колин! Не надо меня успокаивать, они говорят, что он светит кредиткой направо и налево, что он в чёртовых южных штатах, а ты предлагаешь мне успокоиться?!

Соня вдруг садится на пол и приникает ухом к паркету.

— Но это же хорошо, — возражает отец Томаса, — лучше знать, что он сбежал, но… жив…

— Он бы не поступил так с нами!

У Мака в ушах оглушительно колотится сердце.

Ему никогда не было настолько жаль незнакомых ему людей…

Он садится на кровать Тома, которая издаёт протяжный, но тихий скрип, и закрывает лицо руками.

Страх быть замеченным добавляется к иным переживаниям, и Мака начинает трясти.

Соня же выдыхает от облегчения и возвращается к компьютеру.

— Ты слышал? — шепчет, не оборачиваясь на Мака, — он мог просто уехать. Он был очень мрачный в последнее время. Может, дело не во мне.

— Я думаю… Думаю, нам стоит уйти.

— Почему? Я нашла папку с фотографиями. Мне нужно ещё немного времени. Ты… в порядке?

Мак отнимает от лица ладони и смотрит на неё покрасневшими глазами.

— Нет смысла. Прости.

Голос у него совершенно убитый.

Среди фотографий на мониторе есть одна, где Том задувает пятнадцать свечей на торте в той самой рубашке, кусок которой так взволновал Соню. Видно, что у него недовольный вид, скорее всего, его фотографируют родители, которые хотят, чтобы их чадо радовалось и было… нормальным.

Но Соня отвлекается и отходит от стола, чтобы подойти к Маку, как вдруг замирает, услышав шаги на втором этаже.

Мак бледнеет и это, кажется, заметно даже в темноте.

— Ну перестань, — доносится голос Колина, — иди ко мне. Всё будет в порядке, слышишь? Он найдётся. Его найдут. Скоро. Не ходи туда, не трави душу.

— Я останусь спать у него, — голос матери Тома совсем убитый.

Слышатся шаги и тихий вздох.

— Идём, — Соня едва разбирает слова Колина, — дорогая, пожалуйста.

Маку становится дурно, кажется, вот-вот и вывернет наизнанку.

Он в комнате убитого парня, в его свитере, с дочерью его убийцы, слушает, как за дверью родители Тома всё ещё ждут его и надеются на лучшее.