Фаворит 6. Только вперед!

Глава 7

Не прилагай столько усилий, все самое лучшее случается неожиданно.

Габриэль Гарсия Маркес

Перекоп

7 июля 1735 года

Ну вот как так получается? Только я, наконец, решился выйти на охоту, как началось такое буйство природы, что подобного в этих краях я не встречал ни в этой жизни, ни в прошлой. Дождь и ветер буйствовали. В такую мерзопакостную погоду добрый хозяин и собаку во двор не выпустит.

И потом, когда всё это ненастье часов через пять улеглось, лежать в холодной луже — не самое приятное, что со мной случалось. Но ничего не попишешь, решил, что могу быть снайпером, вот и лежу замаскированный и практически без движения. Такова работа.

Выдавать врагу месторасположение такой отличной лёжки без какого-либо результата было бы и слабостью, и ошибкой. Как только противник поймёт, что мы начали настолько нагло действовать, что даже забрели на их территорию, все кусты и овраги будут ими взяты под плотный контроль. А наша с Кашиным лёжка просто идеальна. Это одновременно и кусты, и ложбина между холмами. Отдаление от ближайших укреплений противника небольшое, меньше ста метров. Но и этого хватает, чтобы здесь не шастали. А еще это граница того места, куда дотягивается наша артиллерия.

Так что сюда враг не суётся без особой нужды. Но с этого места мы имеем возможность отработать из штуцеров, заряженных конусными пулями, по-любому и солдат, и офицеров противника. Вот только нам любой не нужен. Который день мы ломаем голову над тем, как поймать большого турецкого военачальника. Нет, самого большого военачальника.

Сам визирь с немалой свитой разъезжает вдоль всей линии обороны и что-то там себе выдумывает. Надеется, наверное, дать ещё один, решительный, штурм. А этого нам не нужно.

Каждый день визирь посещал какой-нибудь из участков нашей обороны. Причём логику в действиях турецкого командования можно было проследить, не особо напрягая мозги. Начиная с востока Перекопской линии, визирь каждый день осматривал по две версты, двигаясь в западную крайнюю часть перекопской оборонительной полосы. Так что мы ждали высокого гостя не наобум, а, следуя логике.

Ночью, часа за два до рассвета, мы с Кашиным выдвинулись на заранее присмотренную позицию. И вот здесь мы и пережидали всю ту непогоду. И если бы где-то к часам к десяти утра ненастье не прекратилось, нужно было сворачиваться и уходить. Я уже и предполагал так поступить.

Но не стрелять же нам даже по какому-то полковнику. Это мало повлияет на ход противостояния. Тут хотя бы минимум генерала, османского пашу ликвидировать.

— Зрительной трубой не отсвечивай! — сделал я замечание подпоручику Кашину.

Еще не хватало, чтобы неприятель заметил блики от оптики. Наверняка тогда заинтересуется. Тем более, если на этом участке все же планируется высокая комиссия, то могут обратить внимание и на меньшее.

— Зашевелились! — с явной радостью голосе сообщил Иван Кашин, проигнорировав моё замечание.

Его наблюдение в подзорную трубу оправдывается, если появились признаки прибытия высокой комиссии. Всегда начинается суета перед приездом начальства, ну или командования. Все вдруг начинают делать вид, что работают или столь рьяно несут службу, что сложно представить иных более ответственных служак.

Вот и сейчас турки выставляли орудия, просыпались, убирали следы своих «пикников». Лошадей отводили в сторону, чистили мундиры. Так что не было сомнения — мы смогли просчитать действия визиря, и все сделали правильно. Оставалось дело за малым — произвести тот самый выстрел.

Еще минут через сорок показались всадники. Те же, что мы уже наблюдали вчера. Значит, и визирь тут.

— Вижу цель! — сказал Кашин.

Но как? Как он видит цель, когда я могу это сделать только в подзорную трубу? Орлиный глаз. А я еще соревнуюсь с Иваном, чтобы не хуже него стрелять на дальние дистанции. Просто я не вижу того, что видит он. Вот и секрет.

— Вижу! — теперь и я подтвердил.

Не так, чтобы видел, на самом деле. Но направление понятно. И теперь я вел цель, которая немного приближалась. Визирь ехал впереди всей своей свиты.

Вдох-выдох. Расстояние пятисот метров. Цель вижу до сих пор лишь приблизительно. Безусловно, выстрел очень сложный. Но есть надежда на то, что, либо я, либо Кашин всё-таки достанем визиря.

— Держу! — сообщил я напарнику.

— Держу! — откликнулся Иван.

— Работаем! — приказал я.

— Бах! Бах! — почти дуплетом прозвучали выстрелы.

Светло-серое облачко от сгоревшего пороха не позволило рассмотреть результат.

— Уходим! — сказал я.

Когда нужен хоть какой-то ветер — его нет, когда же он совсем не к месту, то его слишком много. Дожидаться же, пока развеется дым, нельзя.

Резко поднявшись, пригнувшись, мы стали уходить. Путь отхода, даже два, были оговорены заранее. Я — направляющий, и мне выбирать, как уходить.

Пройдя вдоль ложбины, я что было мочи рванул в сторону позиции русских войск. Это был самый короткий путь домой, вместе с тем опасный. Менее чем в ста метрах в стороне располагались турецкие траншеи. Как правило, там находится крайне мало солдат противников, прежде всего, наблюдатели и минёры, но враг в траншеях был.

Сто метров пробежали. Ни одного выстрела в нашу сторону не последовало. Расчёт на то, что противник будет ошеломлён, действовал. А также на то, что не сразу и понятно будет, что вообще произошло. И кто это бежит в темно-зеленых лохмотьях. И все же…

— Бах! Бах! Бах! — последовало не менее десяти выстрелов в нашу сторону, когда до родных, до русских, укреплений оставалось шагов триста.

— Ай! — не выдержал я, вскрикнул, когда вражеская пуля обожгла мне левую щёку.

Увидел, как Кашин заваливается, заплетаясь в собственных ногах. Через секунду понял, что он ранен. А ещё через пару секунд осознал, что по моей щеке хлещет кровь. Не просто пуля обожгла и пролетая мимо, случилось и попадание. Косвенное, но неприятное.

Ну и разве же время мне теперь думать, что до конца жизни оставаться со шрамом? Но, даже когда я подхватывал Кашина под руки, не мог отделаться от мысли, что уже вряд ли буду считаться красавчиком. Кто-то магнитики с Крыма везет, пусть и в будущем. А я вот… свой «сувенир» — шрам.

— Бах! Бах! Бах! — наконец, начал отрабатывать прапорщик Смитов.

Русская артиллерия открыла огонь. Нашёл возможность обернуться назад. В нашу сторону устремилось не менее, чем две сотни конных турок. Возможно, татар — тщательно рассмотреть времени не было.

— Бах! Бах! Бах! — начали отрабатывать штуцерники.

Мои стрелки били с русских позиций. Значит, враг приблизился к ним не менее, чем на пятьсот метров. Значит, наше расстояние от врага примерно метров сто пятьдесят. Соотношение цифр благоволило, если бы только мы бежали.

— Да брось ты меня, командир! — канючил Кашин, не переставая.

Вот доберёмся до наших позиций, всё ему выскажу. А пока нельзя сбивать дыхание частыми разговорами. Подхватив товарища, как только мог быстро, я приближался к первой русской оборонительной линии.

— Бах! Бах! Бах! — вновь ударили наши пушки.

— Иван, смотри назад! — приказывал я.

Сам смотреть назад я уже не мог, так как оказалось быстрее передвигаться, когда я Кашина волочу на спине.

— Есть! Есть, командир! — закричал Кашин.

Если сам не помрёт — убью гада! Мне что, переспрашивать, что именно «есть»? И так дыхание сбил.

— Смитов прямо по кавалерии, в скопление, ударил! Как бы не половину турок посекло в раз! — наконец, объяснил Кашин, чему он так радуется.

— Бах! Бах! Бах! — а это уже должна была отработать третья группа моих штуцерников.

Замечаю, как из русских укреплений выскакивают сразу десяток моих бойцов. С собой у них кусок материи, такой, как мы используем при доставке своих раненых.

— Бах! Бах! — звучат выстрелы в нашу сторону.

Скорее всего, это кто-то из уцелевших конных турок разрядил свои пистолеты. Пули пролетают мимо. Слава тебе, Господи! Хватило сложностей. Да ещё этот шрам… Не разлюбят ли мои женщины такого уродца?

Да, теперь об этом уже можно подумать. Бойцы догнали нас, перехватили Кашина, быстро понесли его в сторону русских оборонительных позиций. Другие остались прикрывать и открыли огонь из пистолетов по оставшимся еще в строю туркам.

Я же, как только сбросил груз, не побежал, а словно бы полетел. Опережая всех. Наверное, шёл на рекорд. Жаль, что никто время не засекал.

— Командир! — встречал меня на позициях капитан Саватеев.

Он смотрел на меня странными глазами. Был бы капитан барышней, сказал бы — влюблёнными. А ещё он впервые меня назвал командиром. Так меня называли между собой солдаты, иногда младший офицерский состав. А вот белая кость не называла. Признание?

— Ну, чего молчите, капитан? — спросил я, извлекая платок, пытаясь протереть кровь.

Правда, эти манипуляции были бесполезными. Лишь только размазывал.

— Вы попали в визиря. А ещё в того француза-артиллериста, который нам жизни не давал и прицельно обстреливал крепость! — высказался, наконец, Саватеев.

Кровь льётся по щеке, уже и по груди. Усталый, холодный и голодный… А я улыбаюсь. Получилось!

— Господин секунд-майор Норов! — моё умиление прервал неизвестный мне капитан. — Его сиятельство, высокопревосходительство фельдмаршал Миних требует вас к себе!

— Капитан, а вы не замечаете, что секунд-майор ранен? — вступился за меня Саватеев.

— Нынче же отправлюсь к фельдмаршалу. Господин Саватеев, прошу вас прислать ко мне медикуса Шульца. Скажите ему, что щёку мне нужно шить, — сказал я и отправился к командующему.

Я был готов даже к тому, что буду арестован. Да, я действовал без согласия фельдмаршала. Мало того, это не единственная операция, которую я провожу без согласия командующего. Просто предполагаю, что этого согласия мне было бы не добиться.

Я усмехнулся…

— Господин секунд-майор, позвольте дать вам небольшой совет… Его высокопревосходительство не в духе. Если вы столь радостно к нему придёте, то может случиться и худое, — сказал сопровождавший меня капитан.

А я всё равно усмехнулся. Ещё не последние сюрпризы, которые должны ожидать турок, а также и командующего русской армией.

— Как смеете вы приходить ко мне в таком виде? — как только я зашёл в кабинет фельдмаршала, тут же получил отповедь. — Немедленно отправляйтесь в лазарет и пускай вам остановят кровь! Мундир вам менять не велю. Ибо разговор наш не потерпит иных отлагательств.

Ещё полчаса мне пришлось ожидать прибытия Ганса Шульца. Да и не одного его. А потом… Я стал подопытным. По собственное воле, но все же.

— Смотриесть, господиа, здесь как правильно зашивать раны, — нравоучительно повествовал Ганс Шульц.

Оказывается, этот пройдоха, ну или профессионально озабоченный человек, собрал в лазарете нашего отряда немалую часть медикусов армии. Для передачи опыта.

И раньше говорили, планировали, что, когда будет некоторое затишье, стоит не просто поделиться опытом, а провести целую серию семинаров и практических занятий, чтобы показать, как может работать военно-полевая медицина.

Уверен, что этот вопрос в нашем отряде проработан лучше, чем где-то в других местах. Однако не сомневался, что некоторым медикам также будет что-то рассказать из своего опыта. И тогда можно будет выстраивать общую систему военной медицины, очень надеюсь, что лучшую в мире.

— Четыре шов… подложить кожа… — продолжал на мне показывать свои хирургические навыки Ганс Шульц.

Сперва мне хотелось выгнать всех, так как не совсем было приятно, что практику доктора отрабатывают на моей щеке. Но потом я передумал. Шульц настолько аккуратно и скрупулёзно подходил к делу, что стоило бы пригласить ещё кого-нибудь, перед кем он бы так выделывался, но быстро и качественно зашил бы меня. Шрам всё равно останется. Но одно дело, когда это всего лишь полоска, иное же — если полщеки искорёжено.

— Смотреть каждый! — командовал Густав.

Девять докторов подходили ко мне, рассматривали, а кое-кто, будто перед ним не человек и не офицер, а какая-то кукла, ощупывали швы.

— Господия, нынче идить со я. Огнестрел в нога, — тоном мудрого преподавателя сказал Шульц.

Наверное, отправились к Ивану Кашину. Зря они не сделали этого раньше. Впрочем, и на том участке должен был быть свой медикус.

А в целом я уже почти убеждён, что России нужно как минимум два университета медицинской направленности. Но пусть один будет не университетом называться, а академией. Медицинская академия просто необходима, как и необходим классический университет.

Я рассчитываю на то, что тех денег, которые собраны в Бахчисарае, будет достаточно для того, чтобы хотя бы начать строительство университета. Пусть это будет в Москве, но также нужно в скором времени и в Питере строить университет.

И вот один преподаватель медицинской академии у нас уже есть. А теорию немножко подгоним. Главное, что Шульц уже настолько заматерел в различных операциях, что может эту науку и нести в массы военных докторов.

Ещё минут через десять, уже зашитый, я стоял в кабинете командующего русскими войсками, фельдмаршала Христофора Антоновича Миниха.

Кабинет командующего был аскетичным, но по высшей мере практичным. На стене висели карты, которые постоянно пополнялись. На огромном столе моделировались русские укрепления, а также холмы и овраги, которые зафиксировала русская разведка. Никакой роскоши. Может быть, только выделялась в соседней комнате большая кровать. Дверь была приоткрыта — я смог оценить.

Христофор Антонович Миних смотрел на меня, оказалось, что даже не моргая. И в этом взгляде было многое: удивление, негодование, интерес. Наверное, именно так может смотреть матёрый волк, когда к нему сзади подкрался воинственный заяц и пнул хищника. Смотрит на меня так, размышляет: то ли простить наглого зайца, то ли съесть его, чтоб другим зайцам неповадно было. Ну и пусть я заяц! Но такой — саблезубый, хищный.

— Вам не место в моей армии, вам не место в гвардии! — после долгой паузы сказал командующий.

Вот так поворот! Ещё не хватало, чтобы Миних всерьёз стал действовать против меня и даже пытался выгнать из армии. Может, у него это и не получится, но сам факт, что такие попытки будут происходить, — точно мне не на пользу. Да и не хочу я ссориться с Христофором Антоновичем.

— Позволено ли мне будет просить вас объяснить, что вы имели в виду? — не скрывая своего волнения, спросил я.

Миних сразу не ответил. Хмурил брови и буравил меня взглядом. Я видел некоторое несоответствие тому, как смотрит командующий, и тому, что он говорит. Некая хитринка прослеживалась во взгляде Христофора Антоновича. Или же я принимаю желаемое за действительное?

Пауза длилась долго. И когда я уже было дело подумал, что командующий говорит именно то, что и означают его слова, Миних сказал:

— Получилось доставить письмо из Петербурга. В столице ждут от нас победы. Ещё кое-какие новости сообщали, но это не столь важно… — командующий задумчиво посмотрел на меня, а потом, сделав вид, как будто что-то вспомнил, продолжил: — впрочем, вас это касается… Великая княжна Анна Леопольдовна венчалась с принцем Антоном Ульрихом Брауншвейгским. Но ничего. Весь двор ожидает, когда будет зачат наследник российского престола.

Сказав это, Христофор Антонович некоторое время изучал мою реакцию. Видимо, я его разочаровал. То, о чём он мне рассказал, было логичным и предсказуемым. Однако я не могу не прослеживать некоторые изменения не только во внешней политике Российской империи, но также и то, какие придворные дела существенным образом меняются.

В реальности Анна вышла замуж несколько позже, чем это произошло сейчас. Насколько мне известно, приступы Анны Иоанновны также сильно участились. Одно вытекает из другого. Императрица чувствует недомогание, поэтому хочет оставить своё государство в руках родственника, пусть и младенца. Уже второй вопрос, почему государыне всё хуже и хуже. Не от той ли еды, что она сейчас обильно в себя впихивает.

Пристрастилась к фастфуду из будущего. А ведь доказано, что много такой еды есть-то нельзя. Иди поспорь с женщиной, страдающей чревоугодием!

— Ваше превосходительство, вы же хотите что-то сказать, что адресовано непосредственно мне? — подталкивал я Миниха.

Его скупое выражение эмоций было на лицо, и хоть что-то показывало бы, то я мог бы подумать, что он наслаждается моментом и томит меня в ожидании. Может, так оно и есть.

— По моему ходатайству и по воле государыни вам надлежит отправиться в Петербург при первой же оказии. В Петербурге же сформировать отдельный усиленный полк по своему усмотрению и после показать возможности полка комиссии… — командующий всё же усмехнулся. — Господин бригадир Норов.

Я не знал, как мне реагировать. Наверное, стоило бы порадоваться. Но это было настолько неожиданно, что я, конечно же, растерялся.

— Такие метаморфозы… — задумчиво сказал я.

— Вы чем-то недовольны?

— Я не знаю, как относиться к этому.

— Вот я, со своей стороны, рад. Причём и тому, что вы, наконец, покидаете расположение моей армии, и я смогу навести должный порядок. И тому, что и сам считаю, что вам стоило бы дать некую волю, чтобы проявить себя, — сказал командующий.

— Ба-ба-бах! — пусть и далеко, но звук мощного взрыва резанул по ушам.

— Что? Что это могло быть? — строго спрашивал командующий, пристально смотря на меня.

Я не сразу ответил. Улыбался. Фролов сработал.

— Ба-бах! — ещё один выстрел, но уже чуть тише.

А потом ещё раз дала серия взрывов, как я определил — вторичная детонация.

Диверсионная группа моего отряда взрывает вражеские склады. Был расчёт на то, что Фролову удастся использовать замешательство в турецком войске или же даже полную анархию. Она неизменно наступает после смерти визиря и большей части его свиты из генералитета.

— Ваше высокопревосходительство, докладываю: моим отрядом уничтожены два оружейных склада неприятеля, а также склад с фуражом и провиантом, — подобравшись, тут же доложил я.

В кабинет командующего ворвались. Фельдмаршал негодующие посмотрел на вбежавшего Степана Апраксина.

— Как смеете вы? — взревел фельдмаршал.

— Визиря убили… а ещё не менее шести турецких генералов, — выпалил Апраксин.

— Ваше высокопревосходительство, докладываю: моим отрядом…

Рекомендация почитать:

Тяжело в ученье, легко в бою? В бою Громов побывал. Настало время учёбы. Главное, чтобы лучшая гимназия Петербурга в процессе не рухнула https://author.today/reader/484550