Фаворит 6. Только вперед!

Глава 11

Пять вещей составляют совершенную добродетель: серьезность, щедрость души, искренность, усердие и доброта.

Конфуций

Поместье под Каширой

8 августа 1735 года

До сих пор пребываю в эйфории от того, как и что могут чувствовать молодые люди. От того, что я лично могу чувствовать. Нам ли, бывшим столетним мужикам, не знать, как грустно без ярких эмоций, связанных с женщинами, в старости!

А ещё я почувствовал, осознал, что окончательно отпустил свою первую и единственную любовь из прошлой жизни — Нину. Я помнил о ней. Но я уже не примерял образ Нины ко всем девушкам и женщинам, которые попадались мне на жизненном пути.

И эта свобода ещё больше окрыляла. Попутно даже приходили мысли, что некое провидение отправило меня в это время не столько для того, чтобы я что-то менял, сколько для избавления от груза, связанного с потерей любимой женщины и с невозможностью полюбить вновь.

Так что даже мне, человеку, прожившему более ста лет, было сложно понять свои чувства и эмоции. Ведь приходится же заново учиться любить. Но уже другую женщину. Или других женщин. В этом, оказывается, разобраться тоже нелегко. Но когда здесь и сейчас я вижу счастливую Юлиану, когда и я счастлив, думать о том, что я её не люблю или люблю другую, не хочется.

Вечером я все-таки решил еще немного поработать. Уже сейчас понятно, что нужно корректировать план развития поместья. И я вносил правки. Незначительные, но все же. Уверен, что завтра, когда я наконец осмотрю все свои владения, придется править план еще раз.

— Те вирши… они неизменно за душу берут, — со слезами на глазах говорила Юлиана.

Зайдя в нашу спальню, я застал жену за чтением. Уверен, что, прежде всего, моя жена должна была сказать о той орфографии, что я использовал. Но Юля как будто бы даже не заметила, что читала стихи без ятей и еров. Да и слог такой, что сейчас не используют. И слова…

— Если надо, я и самой государыне пойду дам прочитать. Только всё это нужно печатать. Непременно, печатать. Ничего лучше не слышала, — говорила Юлиана.

При этом она смотрела на меня такими глазами… Да я сам был готов писать стихи, а не то что плагиатить у великих поэтов будущего.

Я с благодарностью обнял жену, поцеловал её в лоб. Понятно, что почти все стихи, что из школьной программы, или те, что я некогда учил для себя, дабы не быть белой вороной в любом обществе книгочеев, — все они прошли свои этапы признания. Пушкин, Есенин, Фет… другие — как же можно их не издать? Вернее мои стихи.

Да и сегодня так никто не пишет. Литература лишь зарождается. Делает пока еще робкие шаги. И если взять стихи Симеона Полоцкого, так там уровень талантливого, но ученика школы. Если взять стихи Тредиаковского, то это подготовительные курсы к поступлению в университет.

Ну, а если взять стихи Пушкина — то это академик Академии наук. Так что этими стихами я предвосхищаю развитие литературы в России.

Чтобы не считать себя вором, злостным плагиатчиком, кроме всего прочего успокаиваюсь тем, что смогу вдохновить новых, склонных к литературе людей. Они будут искать свои формы, неизменно ориентируясь на то, что уже будет написано мной.

Кому-то будет удаваться, кому-то, безусловно, нет. Но когда есть эталон, звезда, к которой стоит стремиться, обязательно должны появиться новые путешественники. Люди, которые отправятся в долгий путь по русской литературе. И верю, что ещё при своей жизни я услышу произведения, которые будут достойны того, чтобы ученики школ будущего, пусть и со слезами и с нервами, но будут учить.

— А ты не сильно утомился? — с лукавой ухмылкой спросила Юля.

Я прислушался к своему молодому организму. Посмотрел с интересом на молодую и готовую к очередному раунду любви женщину.

— А ты проверь! — с озорством сказал я.

Сперва нерешительно, а после всё больше разгорячаясь, Юлиана стала проверять. И, конечно же, была за это вознаграждена.

А утро нас встречало прохладой. После знойной жары пасмурное небо и моросящий дождик казались Божьей благодатью.

Я аккуратно извлёк свою руку из-под головы улыбающейся во сне и посапывающей жены. Натянул свободные шаровары, в которых предпочитал тренироваться. И тихо, чтобы не разбудить жену, отправился во двор.

Оказалось, что я первый, кто пришёл на тренировку. Промелькнула мысль сделать серьёзное внушение Кашину и тем бойцам, которые остались в поместье. Но почему-то в голове всплыли минуты ночной страсти, более чем приятное времяпровождение с женой на берегу озера. И пропало всякое желание кого-либо наказывать. Неужели женщина может меня размягчить? Не пора ли подумать об этом и выйти из облака грез? Но там, в облаках так хорошо!

Через минут десять бойцы стали подходить.

— Господин Норов, будут ли какие указания? Пожелания? — ещё раньше бойцов словно из ниоткуда материализовался управляющий.

Он был во всеоружии. Одет в приличный, но не вызывающий богатством, тёмно-синий камзол. В руках была папка с бумагами.

— Если и дальше вы будете подобным образом служить, то могу сказать, что вы на верном пути, чтобы мы с вами не расстались, — сказал я управляющему.

Было видно, что немец того и ожидал: моего одобрения. Посмотрим, как обстоят дела в поместье. И всё ли соответствует написанному на бумагах. Если так, то управляющего не вижу смысла менять.

Тренировка прошла буднично. Побегали по кругу, размялись. Потом разделились: кто подтягивался и отжимался, другие отрабатывали удары на грушах. Третья группа отрабатывала штыковой бой с чучелами, четвёртая занималась растяжкой. И вот так чередовались. Вечером планируется рукопашный бой, вот там придется поработать больше.

— Я с тобой! — когда я вернулся домой, безапелляционно сказала Юля.

— Ты можешь заскучать, — сказал я.

Но явно не собирался настаивать на том, чтобы жена оставалась дома. Может, Юля и будет немного меня отвлекать. Но то, что я собираюсь сделать, — это, скорее, обзорная экскурсия, чем полноценная работа.

Плотно позавтракав варёными яйцами, овощами и овсяной кашей, запив всё это ужасно сваренным кофе, но с кусочком тростникового сахара, я пешком отправился в мастерские. К тому кузнецу, о котором мне все уши прожужжал управляющий. Или оружейнику? Или мастеру любых дел, связанных с металлом? Что-то много баек уже ходит о мастере Фоме.

Юля, как истинная женщина, не успела в срок собраться. Хотя, что там собираться? Я и вовсе был бы не против, если бы она поехала лишь только в одном халате, под которым ничего бы не было. Ну, кроме красивого женского тела, лицезреть которое мне никак не надоедает.

Но мы договорились, что встретимся уже после того, как я проведу инспекцию мастерских, ну или позже, уже когда посещу мельницу.

И я пошел в мастерские с предвкушением увидеть мастера-самородка.

— Бах! Бах! — прозвучали выстрелы буквально в ста метрах.

Стреляли за околицей, где располагались щиты и куда и я собирался отправиться на ближайшей, завтрашней, тренировке. Более-менее оборудованный тир, получается. И уже было понятным, что здесь, возле мастерской, стреляют, скорее всего, из нового, только что изготовленного оружия.

Сама мастерская была ветхая. Бревенчатое, чуть покосившееся здание — основа мастерской. Большой дом, площадью метров в сто квадратных. Но явно не достаточный, чтобы назваться «цехом». Рядом были навесы со множеством заготовок, труб, которые наверное могли стать ружейными стволами. Куски металла, телеги, взятые на починку.

Вот это меня заинтересовало особо. Насчет того, чтобы производить кареты я уже думал. Рессоры — вот то новшество, которое позволит заработать на производстве карет.

А еще тут были две избы. Эти строения, видимо, только недавно построены. Добротные, правда, также с сеном на крыше. Да черепица-то здесь только у меня в доме. Те избы, скорее всего, использовались, как кузни.

Я направился в большой дом. Там меня и ждали.

— Значит, ты и есть тот самый Фома? — спросил я у мужика в фартуке, входя в просторное помещение.

— Как есть, я, барин! — отвечал кузнец и посмотрел мне прямо в глаза.

И этот факт заставлял задуматься. Как будто бы с вызовом смотрел мастер, словно я определил ему цену, а он с ней категорически не согласен. Ну ладно, поговорим, посмотрим.

— А это, стало быть, сыны твои? — поинтересовался я, указывая на трёх парней, стоящих за могучей спиной кузнеца.

— Не токмо, дочери у меня ещё есть на выданье. Тут двое зятьев… будут зятьями, — отвечал мастер Фома.

Управляющий мне столько лестного напел про этого мастера. И что он покладистый, и что умелец, которых не найти до самой Тулы, да и дальше. А вот, гляди-ка, спесивый какой! Сразу принимает меня в штыки.

— Ну показывай, мастер, что тут у тебя и как устроено! — сказал я

Фома замялся. Видимо, его решительности не хватает для того, чтобы начать какой-то не совсем приятный разговор.

— Говори! — потребовал я. — Ты на моей земле! А надо, так и проучу и тебя и твоих… зятьев… будущих.

— В Петербургу не поеду! — выдавил из себя Фома и мигом растерял большую часть уверенности.

Я молчал, изучал реакцию мастера, думал, с чего бы он решил, что я его собираюсь в Петербург забирать. Нет, мысли такие у меня появлялись. Найти хороших рабочих на строящийся в столице завод — нетривиальная задача. За хорошего мастера может идти нешуточная борьба. Знаю я, что в Туле проживают люди Акинфия Демидова. Соблазняют многих хорошими деньгами, обещаниями жилья, почёта и уважения.

И батюшка в письме, которое он оставил мне в поместье, указывал, что ни в коем разе нельзя Фому отпускать. И что за него уже просили с Тульского оружейного завода. Но на сколько возможно тут, в поместье, организовывать крупное производство? Или можно?

— Ты же вольный? Али крепостной? — уточнял я.

— Вольный, барин. Случилось оказия выкупится, — горделиво отвечал Фома.

— Ну так, рассчитайся со всеми долгами со мной, да иди на все четыре стороны. Ищи ветра в поле! — решительно сказал я.

Чего мне кого-то принуждать? Знаю, что из-под палки люди работают из рук вон плохо. Вот только, как уйти этому мастеру? Он, может, и вольный, но его дом и мастерская на моей земле, значит, мои. Инструменты опять же.

Фома, насупившись, молчал. Потому, как с надеждой смотрели на него ученики, я понял, что подобного расклада они не хотят. Значит, что-то себе придумали, другого желают? Выбрали не ту стратегию. Ну ладно. Может действительно мне попался самородок. Не буду уничтожать ни Фому, ни его зятьев, путь и будущих.

Выдержав изрядную паузу, предоставив время для переживаний, я задал вопрос, который, скорее всего, от меня и ждали:

— Итак, чего же ты хочешь?

Лицо мастера просияло. Он оглянулся за спину, своим видом показывая ученикам, мол, смотрите, батька ваш умеет договариваться, что уже и сам барин о пожеланиях вопрошает.

— Малый завод ставить хотим. И, потом, я говорил двум баринам, что тут были до тебя. Они молвили, что токмо ты, барин, на то и можешь сподобиться. А в Петербургу мне такого почёта не будет. Ведаю, что там у тебя… вас, барин, завод, — озвучил свои желания Фома.

Я ухмыльнулся. Здоровые амбиции — это всегда хорошо. Вопрос только состоит в том, насколько эти амбиции у кузнеца здоровые.

— Ну, показывай что умеешь и что есть! — требовательно сказал я. — А там и погляжу, что с тобой делать! Прямо скажу, как ты со мной разговариваешь, мне не по нраву. Говорить так может токмо тот, кто делом докажет право своё. Да и то… Никто не может!

— Прими в дар, барин! — пожевав желваками, сказал Фома и подал знак своим ученикам.

Я увидел и обомлел. Нет, виду не показал, но внутри побежали мурашки. Мне демонстрировали, точнее дарили, на вид так и автомат.

— Сие ружьё сладил я по рассказу Никиты Демидова. Он деду моему рассказывал, а дед мне. Бывали в православной державе нашей такие ружья, — с явным чувством превосходства, говорил Фома.

Я покрутил ружьё с револьверным барабаном, отложил в сторонку. Очень похоже… Не помню, как выглядело пятизарядное ружье мастера Первуши Исаева, исполненное им в начале прошлого века, сразу после Смуты. Вот видел же в музеи артиллерии в будущем, но помню только общие черты.

В любом случае, барабанные ружья пробовали делать многие. И русский мастер Вяткин тут отметился, и голландцы с немцами. Но… что касается барабанных ружей… Можно конечно сову на глобус натягивать. Более того, скорее всего сове пора уже прятаться от меня, ибо я собираюсь купить глобус и несдобровать бедной птице. Но пока не будет изобретен унитарный патрон…

А не пора ли найти химика и изобрести Гремучую ртуть и Бертолетовую соль для капсюля? Только уже не Бертолетовую, а названную иначе. Что помню? Калий и как-то через него пропускают хлор. Как? А черт его знает. Как-то. Хватит ли таких «великих» знаний, чтобы сделать открытие? Кто его знает. Не попробуешь, не поймешь. Химика бы… Нужно пробовать. Нет, только не химика пробовать, а с ним работать.

— Сложная конструкция. С десяток сладить можно. В остальном дорого и затратно, — сделал я свой вывод. — Докажи иное, озолочу.

На самом деле, вопрос денег и стоимости подобного изделия для меня сейчас стоял не в первую очередь. Если подобное оружие будет эффективным, то я не поскуплюсь, обязательно закажу. И не десять, а как бы не две сотни.

Даже представил, насколько было бы эффективно использовать револьверное ружьё в том жестоком бою, когда мы оборонялись в Гуляй-поле. Быстрых последовательных шесть выстрелов — это колоссальное превосходство в бою.

И можно же сделать картонный патрон. Был же такой изобретен еще и до капсюля. Вот чем, как пока кажется, можно заняться. Изоб

— Нарезы? — очередная порция удивления посетила меня.

Нарезное ружье с барабаном! Сильно. И то, что дальше мне были продемонстрированы вполне добротные ружья, не хуже французских. И что пистолеты ладные — это не так удивляло. Да вообще не удивляло. Барабанное ружье, да еще с нарезами, не оставляло в покое [ в начале XVII века шестизарядное ружье Первуши Исаева тоже было нарезным].

— Ну а теперь говори! Заслужил, — сказал я, но решил добавить и жестким тоном: — Еще раз будешь мне перечить, али грубить, то и выпорю и пешком на Урал отправлю к другу моему, Акинфию Демидову. Сие уразумел?

— Прости, барин, — покаялся Фома. — Бес попутал. Работу такую сладил, что и в Туле умельцев не найти. Вот разум и в тумане, гордыня обуяла.

— Гордость за свое дело — это хорошо и правильно. Но не со мной! Если не захочу, ты никуда не уйдешь. А уйдешь, то… — не стал я договаривать, но напрашивалось словно «не дойдешь».

Через пятнадцать минут я был уже на стрельбище рядом с мастерскими.

— Бах! — выстрел.

— Хрст! — прокрутил я барабан.

— Бах! — новый выстрел.

В минуту все шесть выстрелов, сколько есть зарядов в ружье, все выстрелил. Летело вполне кучно. Вот только барабан прокручивался крайне сложно. Нужно было применить усилие, чтобы получилось.

— Вот что, мастер Фома, а сможешь ли ты сладить мне за месяц шесть десятков ладных штуцеров? — спросил я. — Что до этого ружья, то тут доработать нужно. Первое, это крутить круг сложно. Стираться и заедать будет. Второе, это нужно съемный круг делать, дабы менять его в бою. Ну а что скажешь о штуцерах?

— Столь много? Не осилю, — чуть растерянно говорил оружейник.

Хотя он, скорее, кузнец, который всё-таки решил переквалифицироваться в оружейника. И, как я посмотрю, в очень даже неплохого мастера этого ремесла.

Вот только мне отдельно взятый ремесленник не нужен. Если этим делом заниматься, а я так или иначе собирался заниматься изготовлением оружия, то нужна мануфактура, а ещё лучше завод. Потянет ли?

— А мне, мастер Фома, нужно сто нарезных ружей в месяц! — сказал я.

— Никак не можно, барин, — то ли огорченно, то ли возмущенном отвечал Фома.

— Если хочешь дальше со мной работать, то слово «не можно» забыть! В Петербурге есть «макины», кои дозволяют нарезать стволы по два десятка и более за день. Освоишь их, и тогда совсем иное дело будет… — начал я описывать необходимые мероприятия, чтобы прийти к пониманию не одного ремесленника, а целого завода.

Месторасположение для оружейного завода в моем поместье — очень даже удачное. Тут можно вполне удачно сотрудничать с тульскими оружейными предприятиями. Рядом, в Кашире, какая-никакая, но металлургия. И с металлом особых проблем не должно возникнуть.

И пусть я первоначально думал, что основное производство буду концентрировать возле Петербурга, так как там просто-напросто ближе будет ко мне. Но если нашёлся такой мастер с амбициями и с зачатками руководителя, то так тому и быть.

— Серебра оставлю тебе вдоволь. Рядом нужно построить цех, там, где вы будете работать. Втрое больше, чем нынешний. Из камня, — продолжал я описывать то минимальное и необходимое, что нужно будет сделать, чтобы заводу быть. — Нанять людей потребно. На работу, которая сложна, привлекать мастеров из Тулы. Переманивать их…

Я накидывал и накидывал множество проблем и того, без чего завод появиться не может. Само собой разумеется, что частью заниматься обустройством завода будет управляющий. Строительство, быт, даже договорённости на поставки металла — всё повешу на Густова Зейца.

Но я накидывал задачи Фоме ещё и потому, чтобы понять, насколько он решителен. Вообще понимает ли, что даже не завод, а его большая мастерская не так уж и легко управляется?

— Двух лучших своих учеников, тех, что посмышлёнее, отправишь вместе со мной в Петербург. Там я и дам тебе сразу три «макины», — заканчивал я «стращать» мастера Фому. — Справишься ли?

Мастер молчал. Думал. И это, в некотором роде, заставляло предполагать, что он точно не лишён рассудка. Иной бы схватился за идею и стал заверять, что всё и быстро сделает, не задумываясь, насколько это сложно, либо, наоборот, сразу отмахнул бы подобную идею как нереализуемую.

Я давал время на размышление Фоме, прохаживался по мастерской, крутил в руках заготовки.

— А ежели не справлюсь? — спросил мастер.

— Оставлю без всего! Буду искать того, кто справится. А ты отправишься, гол как сокол, на Урал, — жёстко отвечал я.

Понадобилось ещё немного времени, чтобы мастер всё-таки дал своё согласие. И я и он сомневались, что получится. Но тут, опять же, не попробуешь, не поймешь. И я склоняюсь к тому, чтобы экспериментировать и работать. А не сидеть сиднем и не убеждать себя, что невозможно.

Уже через минут десять в карете, в компании с управляющим поместьем, мы направлялись к мельницам. Еще многое нужно посмотреть, многое обсудить. Хозяин ли я на своих землях, ли же гость? И люди, из того, что я увидел, живут просто ужасно. Нет… Будем это, и не только, менять.