Фаворит 6. Только вперед!

Глава 13

Инновации в сельском хозяйстве могут изменить мир, но они требуют смелости и решимости.

Норман Борлауг

Поместье неподалеку от Каширы.

10 августа 1735 года

Я смотрел на них, они не смели смотреть на меня. Мужики в руках мяли шапки, неизменно пялились в пол. Смущались. Так, только украдкой, словно исподтишка, когда уж никак было невозможно совладать с любопытством, поглядывали, рассматривали скудное убранство небольшого охотничьего домика на окраине моих земель.

Домик этот был хоть и скуден своим убранством, сравнительно аскетичный, но для поистине нищих крестьян наверняка мог показаться роскошным. Пусть смотрят. А то, если они увидят убранство, пусть и лишь некоторых, комнат в больном усадебном доме, так вовсе обомлеют. Не рассматривали эти люди комнаты вельмож российских. Вот где…

А касается охотничьего домика, так он мне вовсе не нужен? Нет, охоту я люблю. Любил в прошлой жизни. Но для того, чтобы полюбить это занятие вновь, мне необходимо побольше свободного времени. Мне вовсе кажется, что охотой в этом времени могут заниматься только сибариты. Люди, которые прожигают свою жизнь.

Если уж когда придётся свободного времени вдоволь заполучить, так лучше уж построить какую добротную, но небольшую заимку. А эти строения использовать более рационально. Тут же мало того, что дом на семь комнат, так и добротные пристройки к нему.

Есть тут склад. Выполненный из кирпича! Тут же конюшня, из которой недолго сделать добротную кузницу. Так что я всерьёз рассматривал вариант, чтобы мастера Фому и его домочадцев переселить в охотничий домик. Как минимум, это сэкономит мне деньги на строительстве новых зданий и сооружений под завод. Максимум — нужно будет построить ещё один цех.

— Ну, мужики, как живётся? — спросил я, наблюдая, что, кроме меня, разговор начать некому.

Тишина была мне ответом. Активисты от селянского сообщества оказались не такими уж и активистами. Насколько же это разнилось с тем, как резко со мной разговаривал кузнец. Я видел в мужиках хозяев. Наверняка в своих коллективах они даже грозные, кажутся могучими.

— Не молчать! Барин спрашивать вы, — попробовал мужиков сподвигнуть на диалог управляющий.

— Так с Божьей помощью и живём. На Господа и на тебя, барин, уповаем, — сказал один из мужиков.

Он и выглядел, и был одет чуть получше остальных. Уже то, что имел начищенные сапоги и не самый худой картуз, выдавало в мужике зажиточного крестьянина или ремесленника.

Сразу, как я увидел эту крепостную «элиту», то ужаснулся предположить, как же будут выглядеть те, кого следовало бы отнести к селянской бедноте. Эти-то были одеты в безразмерную одежду. Вместо поясов подпоясывались верёвками. Рубахи имели хоть бы и без пятен, но словно грязные, серые. Штаны также казались безразмерными, или размеров так на пять больше нужного. И ни одного мужика не было с пухлыми щеками.

— Вот я нынче подумаю, что всё у вас хорошо, да с такой уверенностью и поеду в свой барский дом. И ничего доброго для вас не сделаю, — начиная раздражаться отсутствием диалога, говорил я. — А разве же не вижу, что живёте вы в худых домах. Разве не замечаю, что дети ваши босые и голые бегают. И даже девки, которым уже скоро под венец идти, и те одёжи доброй не имеют.

— Извечно так было ж. Токмо старики и бают, что ещё при их дедах жилось лучше. А мы привыкшие, — говорил всё тот же мужик в сапогах и в картузе. — Если барин, подсобишь с зерном, как бы дети с голоду не помирали по весне. Да кабы до первой травы дожить, и молиться за тебя будем пуще прежнего.

Мда… Борец за социальную справедливость внутри меня взвыл. Хотелось прямо сейчас отдавать указания, чтобы открылись два хлебных амбара, оба наполовину полные. И чтобы раздать всё то, что имеется в моей усадьбе.

Но эти дурные мысли я из головы выкинул. История и элементарные примеры человеческой жизни говорили о том, что за просто так давать ничего нельзя. Что вместо рыбы надо всегда давать удочку. Хотя сперва нужно накормить рыбака, чтобы он имел силы до рыбного места добраться. И вот этих убогих кормить и кормить.

— Управляющий говорит, что виды на урожай добрые. И будет на то моё указание, как бы зерно сохранить до весны. Голода не допущу! — говорил я, строго смотря на Густава Зейца. — Но я от вас, крестьяне, многое возьму.

Начались вздохи разочарования и шевеление среди прибывших мужиков. Подумали, наверное, что барин их и позвал для того, чтобы назначить новые повинности и подати. Не верят наши люди в доброе. А верить нужно. Иначе жизнь серой покажется. Без добра-то никак!

— Не стану я обирать вас, более того, денег положу на всех, как бы начать строительство хат крепких. Но повинны вы мне будете дать свою верность, веру в то, что я буду говорить вам и что вы повинны будете делать.

— Так ты, барин, скажи нам, что повинны делать. Мы же завсегда… — неожиданно произнёс один из мужиков с заднего ряда.

Было видно, что его начали одёргивать за рубаху соседи. И этот факт дал мне возможность несколько иначе посмотреть на собрание людей. Я понял, что тот мужик в сапогах то ли запугал остальных крестьян, то ли посчитал, что он главный среди крепостных. При этом не уточнив у меня, так ли это. И мужики будут молчать, предоставляя слово лишь только одному.

Да и ладно, если тут только нет запугивания и прямого насилия со стороны единственного говорящего селянина.

Кроме того, могли же и договориться, кого выставлять. Этот, например, мог считать знатоком этикета. Или казаться крестьянам златоустом, способным уговорить меня на что-то. Но, как видно, нашелся тот, кто пошел против системы.

— Выйди сюда! — сказал я и махнул рукой в сторону молодого крестьянина, посмевшего нарушить договорённости собравшихся.

Виновато посмотрев на мужиков вокруг себя, пожав плечами, мол, не хотел, но получилось, парень вышел.

Да, скорее, это был не молодой мужчина, а парень. Хотя в этом времени шестнадцать лет — это уже возраст совершеннолетия. А парню было как бы не под двадцать. Но он был щуплым, сильно молодо выглядел, невысокого роста даже по сравнению с низкорослыми мужиками.

— Кто таков? — спросил я.

— Афанасий, Ивана сын, — сказал парень, будто бы только что признался в злостном преступлении.

— Скажи, Афанасий, о какой жизни ты бы мечтал? — спросил я.

Парень задумался. Обернулся на своих товарищей. Те не осуждали. Может даже сочувствовали парню, что полез в огонь. Это я, словно бы горящая головешка. Иначе чего меня так опасаться.

Если честно, то мне было безразлично, о чём именно мечтает молодой крестьянин. Мне было важно, в чём состоит предел ожиданий крепостных. Понять, что я могу такого сделать, чтобы крестьяне удивились и были по гроб жизни обязанными.

— Дом добрый с печью каменной… — набравшись духа, стал говорить парень. — Забор кабы был. Но не тын, а с досок. Корову… Да, корову — то по-первой…

И не было в его мечтах ничего неосязаемого. Всё материально. Дом, печь, о корове мечтал, о хорошей сохе, даже не о плуге. Посчитал, что плуг — это уже не реально. О лошади тихо, чтобы не спугнуть и чтобы не высмеяли фантазера.

— Кабы еще косу добрую да два топора. Ну и жену справную, работящую, и такую… — мне показалось, или парень только что намеревался показать, какие именно груди должны быть у его жены. — Всё, а более ничего и не надо.

Я усмехнулся. Насколько же приземиста и насколько минимальна мечта у молодого мужчины. Что же говорить за тех, которые уже прожили жизнь? У них и мечтаний, наверное, нет. Они смирились.

— Рассчитай, сколько будет стоить всё то, что перечислил этот мужик, — обратился я к управляющему на немецком языке.

Немец деловито кивнул.

Но я сам представил примерную сумму, во сколько обойдётся реализация мечты Афанасия, Ивана сына. На одну семью выходило и не сильно много. Примерно до пятидесяти рублей. Без коня только. Тут может быть по-разному. Однако, если посчитать, сколько семей у меня в крепостных, то сумма выйдет очень существенная, это если облагодетельствовать всех за раз.

После нехитрых подсчётов, учитывая то, что у меня чуть больше четырех сотен семей в крепости, выходит очень приличная сумма. Двадцать тысяч рублей вложить в своё поместье я пока даже морально не готов. Максимум, что я могу сейчас вложить в улучшение условий жизни крестьян — это четыре тысячи.

— Рассчитывать будем: одна корова — на два двора. У кого корова есть — тому достанется две свиньи. Один пахотный конь — не менее, чем на три семьи… — стал я перечислять те минимальные нормы, которые я собрался установить в ближайшее время в своём поместье.

Понятно, что это будет сделать нелегко, даже, если я отсыплю щедрой рукой серебра. Пока даже не представляю, где можно будет одномоментно купить порядка ста коров, пятидесяти пахотных коней, и далее по списку.

Об этом уже должна не моя голова болеть, а управляющего. И пусть берёт себе в помощники хоть кого, но работа должна делаться быстро и качественно. Пока быстро скупить то, что можно по округе. А после послать и куда подальше людей, чтобы покупали.

Буду у отца тоже спрошу, что да как. Может и он сподобится чем помочь. Десяток коров, да дюжина хозяйственных коней — уже помощь. Мне нужно быстрее. Нельзя на зиму оставлять ситуацию такой, какая она есть.

— Всех мужиков, кто в строительстве силен, отправлять до управляющего. Кирпич будет на днях. С ним приедут всего пять печных дел мастеров. Где подправят, где новые печи сложат. Но им нужны помощники и ученики. Так же и со строителями. Из Тулы артель прибудет, и… — я посмотрел на управляющего.

— Сьерпурхав! — чуть-на-чуть выговорил немец.

Я улыбнулся. И Бог с ним, что русский еще не в совершенстве знает. Но то, что сам додумался и выписал из Серпухова строителей — молодец. Не за мои деньги это делал, а за средства тестя… Вдвойне молодец. Пусть даже шлет барону Мангдену слезные письма. Я же не против чуточку потормошить тестя.

Но помощники… Нужно Зейцу брать себе целый штат помощников. Пять, не меньше. Толковых, или даже я готов оплатить учителей для смышлёных, но не грамотных. И через год мне нужна тут кузница кадров управленцев. Мало ли… Еще и учебное заведение открою, зарабатывать стану на том, что будем учить управляющих с других поместий.

— Далее, вот о чём поговорить с вами хотел, мужики, — сделал я паузу, будто бы перевернул страницу, и продолжил разговор с общественностью: — Среди вас есть те, кто сапоги ладит али шить добре умеет? Вы али бабы ваши…

В своём небольшом государстве, в своём поместье, я намеревался всячески поддерживать мелкий и средний бизнес. Не всё же должно исходить от меня. Но субсидировать почти что любую инициативу готов. Нередко бывает так, что мужик будет искусным резчиком по дереву, но некуда талант применить, кроме как свое жилище украшать.

А ведь и тут думать можно и нужно. Какие-то игрушки придумать… Матрешки! Или Ваньку-встаньку. Да в лет уходить будут! А там и яйца деревянные на Пасху, еще что-то. И найти кто все это будет разукрашивать. Бизнес же. Уверен, что прибыльный. Нужно, так и в Петербурге продавать станем через сеть ресторанов.

Но не только эти новшества ожидают моих крестьян. Я рассчитывал на то, что в сентябре, или в начале октября, аккурат до завершения навигации, прибудет один, а может, и два корабля из Голландии.

Я заказывал семена. Не менее тридцати пудов картофеля, кукурузы, обязательно подсолнечника, фасоли, томатов. Ещё, когда я просил Петра Ивановича Шувалова сделать подобный заказ голландским торговым компаниям, настаивал и на доставке самой сладкой свёклы, которую только найдут в Голландии.

Надеюсь, что европейцы не задумаются, зачем мне свёкла. Пускай считают, что это блажь. Ну, а я рассчитывал, что, если не крестьяне, которые самую сладкую свёклу предоставят мне из отцовской вотчины, так голландцы привезут. А и додумаются, так пока они в системе торговли сахаром, задумываться об ином способе его производства не будут.

Производить свекличный сахар — тот проект, который неизменно должен был принести баснословные прибыли. Сейчас весь сахар, который поступает в Россию, имеет настолько высокую цену, что любое его производство не из сахарного тростника должно приносить деньги. Но если получится создать толковую технологию, то будем продавать сахар ещё и полякам, и шведам.

Как крестьяне отнесутся к революционным новшествам в сельском хозяйстве, предположить было сложно. Однозначно, если бы они не получали от меня существенные подарки в виде вложений в их благосостояние, так не избежать бунтов. Иная история знает примеры картофельных восстаний крестьян.

Последние годы своей жизни я неизменно ковырялся в земле. А картофель для Брянщины — это чуть ли не главный овощ. Потому я знал и как правильно выращивать картошку, и зачем её нужно окучивать. И для меня это очень больная тема. Ну люблю я этот овощ! Не могу больше похлёбки есть без картошки. Супа картофельного хочу!

Может быть, имея чёткое понимание технологии выращивания, ситуация не будет критичной и крестьяне распробуют овощ? Нужно просвещение, пусть даже семинары проводить, как правильно выращивать и делиться опытом. Потом проконтролировать этот процесс, приготовить ряд блюд и угостить крестьян на каком-нибудь картофельном празднике…

Вот… если картошка будет ассоциироваться с халявой и с весельем, на этот овощ русский человек уже злиться не будет. Ведь нельзя злиться на того, с кем или за кого выпивал.

Так и будет этот картофель распространён. Ещё и соревнования можно устроить — кто с десятины картофельного поля сможет предоставить больший урожай. Итоги подводить на празднике картошки с хорошими призами. Рублей пятьдесят за первое место положить, так как миленькие сеять будут.

Что же касается кукурузы, то я не уверен, что нынешние её сорта, как и подсолнечника, смогут расти даже на относительном юге, в Кашире. Стоит надеяться, что недалёк тот день, когда я смогу в том числе заниматься и земледелием где-нибудь чуть севернее Перекопа. Или даже в самом Крыму. Но лучше бы, чтобы подсолнечники и кукуруза, как и помидоры, — всё это выращивалось здесь, в поместье.

По крайней мере, есть замечательный способ, который позволяет южным сельскохозяйственным культурам расти чуть севернее. Можно проращивать рассаду в домах, или даже сделать для этого теплицы. Теплицы нужны. Правда я бы тепличным хозяйством занялся бы рядом с Петербургом.

— Я всё вам сказал, мужики, — заканчивал я встречу. — Теперь все вопросы будете задавать управляющему или его помощникам. Слушайтесь их и следуйте моим заветам, и больше ни один ребёнок не умрёт с голоду.

Предупредил я крестьян ещё и о том, что в скором времени намерен прислать в поместье двух-трёх докторов. Чтобы один из них остался после и организовал медицинское обслуживание и для крестьян, и для ремесленников. Ну, а сперва нужно было быстро и качественно проверить всех моих подучётных людей на болезни и постараться сразу и резко сократить детскую смертность.

Тут вопрос даже не столько в лечении. Тут просвещать нужно. Мылом пользоваться заставлять. Рассказывать, как правильно за младенцами ухаживать. Ведь детям с первого дня в тряпице, и не обязательно чистой, сало. Это такая народная «соска». Сало! Тяжелую пищу. И хлебом кормят. Это еще не говоря о том, что кормящие мамы точно не соблюдают никаких правил и диеты.

Правда еще докторам нужно обо всем этом рассказать. Я про роды не помню. Но про то, как жена вскармливала грудью, и как ухаживала за дочкой, знаю. А потом и от дочери многое услышал.

— Детей своих в школы кабы отпускали! На том твердо стоять буду. Чьи дети учиться не будут, тот помощи от меня не жди! — решительно говорил я мужикам.

Как именно организовывать школы — ещё посмотрим. Думаю, что их нужно сразу две — с разделением по возрасту. И тогда необходимо организовывать подвоз детей, питание в школах. Ещё бы найти и учителей, которые бы согласились приехать сюда, пусть и за немалые деньги, которые я готов положить.

Со временем же, когда станет понятно, насколько эффективно будет работать моя система образования, я бы хотел организовать ещё две школы. Ну или назвать эти учреждения училищами.

Одна школа будет с неизменно ремесленным уклоном — прежде всего с упором на механику. Мне нужны специалисты. Пусть не инженеры, но такие, чтобы гайки с умом крутили. Да и насчет инженеров… Вырастим новых Кулибиных. Не своих, так смышленых крепостных у кого возьмем. Выкуплю.

Другую школу хотел сделать военной — своего рода суворовское училище.

Так или иначе, но рекрутскую повинность, в том числе и с моего поместья, никто не отменял. И в армию от меня будут приходить уже готовые унтер-офицеры. Конечно, нужно постараться, чтобы их по выслуге из рядовых уже через полгода или год принимали в унтер-офицеры.

Или же сразу они поступали таковыми в войска. Ну это будет зависеть от того, какой политический вес и влияние в целом на формирование русской армии я в ближайшее время заполучу.

Причём надеюсь, что тот опыт, который я буду применять в своём поместье, распространится и дальше. Обязательно буду писать в газете об этом. Популяризировать.

И тогда появится шанс, что не только мои заводы, но и в целом русская промышленность начнёт потихоньку, но неуклонно получать квалифицированных и грамотных рабочих. Крепостная система комплектования заводов пока еще кажется нормальной.

Но я-то знаю, что уже скоро такая система станет сильно проигрывать иной, основанной на наемном труде. И в России долгое время не будет альтернатив. Нет… Будет. Я постараюсь.

Армия же станет ещё более профессиональной. Ведь сейчас, когда в армию прибывают убогие и худые рекруты, необходимо ещё время, чтобы их хоть как-то откормить, чтобы сил хватало держать фузею в руках. Мало того, не знают где «лево» и «право». Темные.

Вот и получается, что если русская армия в какой-то войне будет иметь серьёзные потери, то она неизменно снижает свою боеспособность. Чтобы выучить более-менее рекрута воевать, нужно потратить на него не менее года интенсивной подготовки. А если подготовка будет та, которую сейчас применяют в армии, — так как бы не все два года придётся ждать, чтобы худой стал полноценным солдатом.

Мало того, у меня были мысли по военной реформе. Хотел создавать пласт сильных и неглупых собственников из бывших солдат и унтер-офицеров. Но об этом пока думать рано. Политического веса поднабрать нужно.

Возвращался домой в смешанных чувствах. Если мне самому казалось, что всё прозвучавшее на собрании с крестьянским активом, — сложно исполнимо. То как же должны думать сами крестьяне? У них, наверное головы сейчас болят и с мыслями бардак.

Ну на то у меня же управляющий. Пусть разъясняет. А у меня нет возможности повторять одно и то же по десять раз, чтобы дошло. Свое слово я сказал.

И работы действительно настолько много, что если немецкий приказчик с ней справится, то ходить мы будем в шелках и в золоте. Нужно только это обязательно под корку головного мозга внушить Густаву. Мотивация к работе в его деле играет как бы не первостепенную роль.

Ну а там меня встречала любимая жена. Уж не знаю, насколько она любимая и насколько она жена в том понятии, которое я вкладываю в это слово. Но здесь и сейчас мне с ней хорошо и удобно.

— А пошли в баню! — игриво сказала Юлиана, когда я, весь в пыли и изрядно вспотевший, нашёл её в гостиной, что-то пишущей за столом.

— Немка предлагает мне, русскому, пойти в баню?

— И такой уж ты и русский. И вообще не русский. Ну так не только же мыться! — усмехнулась Юля.

— Будь ты хоть с немецкой фамилией, но душою можешь быть самым настоящим русским. Это же состояние души! — просвещал я жену.

Подошёл к столу и взял наполовину исписанный лист бумаги. Писала Юля на немецком языке. Но было понятно, что она распределяет мои стихотворения, как, по её видению, они должны быть напечатаны в сборнике.

Правильной работой занимается моя жёнушка. Оправданно она не присоединилась ко мне во время дневного объезда лишь только части моего поместья.

— Я хочу от тебя сына! — несколько смущаясь, сказала супруга.

— Да уж… Работёнки ты мне подкинула… Что ж, мой плуг готов, чтобы пахать твоё поле.

— Охальник! — рассмеялась Юля.

А потом она решительно взяла меня за руку и повела из дома в сторону чуть покосившейся бани. Нужно срочно строить новую. Баню я люблю. Особенно в сопровождении такой прекрасной женщины.