Тоже Sapiens

Два

Первые несколько дней инженер меня сторонилась. Не обвиняла, не кричала, не спрашивала, просто ушла в другую каюту. Это было глупо и жалко с её стороны: она вернулась, когда ассистент начал гасить свет. Демонстративно пыталась лечь на полу, но я лёг там сам.

На следующий день мы не говорили, ели отдельно, ночь снова провели так же: я на полу, она в кровати. И день за тем. Не знаю, сколько это продолжалось бы, но нас помирила самка.

В один из вечеров она начала кричать, где-то вдалеке, может даже на другом этаже. Не знаю, что именно это было: злоба, отчаяние, бред сумасшедшей, примитивная молитва духам. Хотя нет, крик был слишком однообразным, не похож на речь, даже незнакомую, инопланетную. Это были просто эмоции, выпущенные наружу, гулять эхом по кораблю.

Я их слушал и думал, что они означают что-то очень хорошее для нас, что самка вот-вот сломается. Я так чувствовал, так ощущал, так слышал… В любом случае, этот крик заставил инженера лечь рядом со мной, обняться. Мы не трахались, но и не сидели, глядя на дверь с ракетницей в руках: по крику было понятно, что самка далеко и не приближается.

Мы просто помирились без слов. Фиттер остался в прошлом, как и все остальные.

***

Четыре-три-один-ноль-восемь.

Не знаю, почему инженер забывала этот код. В какой-то день она просто спросила, помню ли я его, я ответил, что да. Она попросила зайти в туалет и назвать. Я ответил, что мы пойдем вместе, и я его введу сам.

Кости должны уже были срастись, но я не спешил снимать шину: если что, наложить её теперь будет сложнее, намного сложнее, чем в прошлый раз. Да и питание наше не способствует нормальному заживлению перелома, как и инфекция, которая чуть меня не прикончила.

С другой стороны, к шине я уже привык и довольно резво передвигался, даже с одним костылем.

-Устроим поход, пикник! - сказал я.

И мы правда взяли запас еды и воды и пошли к реактору.

А введя код и обнулив таймер, нашли рядом прекрасное техническое помещение с дверью на механической защёлке, тесное, но безопасное; закрылись там на ночь и утром вернулись в свою каюту.

***

У нас появилась новая ночная традиция — слушать тишину.

Поначалу это была попытка засечь опасность заранее, но самка то ли сдалась, то ли взяла передышку, то ли поранилась и лежала, восстанавливая силы… Мы уже не ждали, что она выйдет на охоту, просто слушали тишину. Спали днём, по очереди, а ночью садились, обнявшись, и слушали тишину. Иногда отвлекались на разговоры, но потом всё равно слушали.

Корабль был тихим и сам по себе. А уж здесь, в буксируемом надмодуле, звуков не было практически никаких. Иногда шумели автоматические уборщики, иногда было слышно перепады гравиволн… Время от времени доносилось жужжание реактора, когда он разгонялся особенно сильно. Но даже эти звуки были настолько тихими и плавными, что воспринимались просто как часть тишины… как бы странно это ни было. И мы сидели и слушали, слушали, слушали… И наслаждались тем, что ничего не происходит на борту, и мы в безопасности.

-Не понимаю, что меня держит, - сказала инженер однажды. - Мы же не вернёмся уже. Даже если она сдохнет сама — не вернёмся. Мы умрём тут. Почему мы всё равно цепляемся за такую жизнь?

-Потому что это она и есть, - ответил я тихо, прямо ей в темя, почти целуя её своими словами. - Смерть неизбежна, мы только проводим время до того, как она придёт за нами. Просто дома это время чуть дольше, комфортнее и богаче на развлечения.

***

Аборигенша подловила нас на втором «пикнике» с обнулением бомбы. Может, ассистент сказал, где мы будем, может как-то выследила, а может просто не повезло.

Подловила днём, при том, что мы уже как-то свыклись с мыслью, что охотится она только по ночам.

Наверное, мы очень шумели, слишком беспечно шли. Говорили, громче, чем можно, прислушивались к происходящему вокруг реже, чем нужно. И не смотрели, куда идем.

Инженер спустилась по лестнице, технической, узкой настолько, что и покойный навигатор со своими плечищами едва бы смог ею воспользоваться: застрял бы в защитном цилиндре. Но нам с инженером эта лестница подходила отлично, даже мне с моей ногой было пользоваться проще, чем стандартной. А уж инженер - так та и вовсе спустилась по ней как проворная обезьянка. Она даже предложила мне скинуть костыль, чтобы было легче спускаться, когда услышала самку.

Не знаю, почему тварь не стала дожидаться, чтобы спустился и я. Может не верила в свои силы, думала, что с нами двумя не справится, Может не поняла, что нас двое. Не знаю, но она напала на инженера почти сразу… Просто подбежала и ударила кухонным тесаком - моя девочка даже не успела закричать, только прижалась снова к лестнице и чуть занесла ногу.

Удар, два, три, пять, десять... Инженер перестала кричать после первых же, свалилась на пол, а самка наклонилась над ней и принялась кромсать, добивая.

Поднялась, увидела меня, двинулась к лестнице, но поняла, что не пролезет. Что-то крикнула и вернулась к инженеру.

Я даже не убежал, я не мог бежать на костыле. Я ушёл. Всё равно она не поднялась бы здесь, а обходной путь, которого дикарка могла и не знать, был далеко. Поэтому я ушёл не спеша.

Последнее, что я видел там — это стоящая на коленях самка, рубящая и разбрызгивающая ошмётки тела инженера. Так сильно рубящая, что ноги уже мёртвой девушки чуть двигались в ответ на каждый удар аборигенши.

***

Я пришел в себя ночью, в тёмном тесном техническом помещении, среди плотно переплетённых труб. Таких каморок на кораблях много, и все они однотипные: я даже не понимал, нахожусь я в буксире или в круизном надмодуле. Но это было и не важно.

Я долго сидел в темноте, с гудящими трубами за спиной и пытался расслышать за их гулом привычную уже тишину корабля.

У меня получилось. Не сразу, но получилось. Как-то мозг умудрился отделить технические шумы от полного отсутствия звуков. Того самого, тише которого только безвоздушие космоса.

Я слушал тишину и успокаивался. Уговаривал себя, что всё ещё не потеряно, что у меня ещё есть еда прямо тут, со мной, есть ракетница. А на корабле огромные запасы пищи, особенно для меня одного, и нога моя, наверное, уже срослась, просто не стоит торопиться снимать шину…

И когда я уже почти уговорил себя, успокоил, примирил с новой реальностью, пришло вдруг откуда-то понимание, что теперь мне не нужен позывной. Не нужно имя. Потому что теперь и в этом корабле, и на весь обозримый космос вокруг - я остался один.