Тоже Sapiens

3

Воды в обоих унитазах оказалось по максимуму. Я выключила фонарик у себя на лбу и села, прислонившись к стене. Решила дать глазам привыкнуть к темноте.

Каждый раз, каждый раз, когда я сюда иду — боюсь, что воды не будет, но проточный режим работает. И я знаю, что он будет работать постоянно: это дорогие модели, не то старьё, что у нас в буксире… И всё равно боюсь.

Хотя, лучше бы старьё… Пока всё было хорошо, мы как дети радовались этим унитазам: можно сделать все дела, даже не прикасаясь ни к себе, ни к нему. Подошла, спустила штаны, села, подождала, встала, надела штаны. Всё.

Но при такой схеме не нужен умывальник. Его и не было: рекламный трюк такой у производителя, не ставить рядом умывальники. Молодцы, блядь, хорошо придумали...

Я прислушалась - было тихо. Очень тихо. В конце-концов, им тоже нужно спать. И симбионтам. Так что ничего не будет, всё хорошо. Насколько это возможно… За что же мне это, за что? За то, что я ухаживаю за этой сукой? Она опять закроется, вот уверена… Сука. Второй день еле дышит, видимо, совсем плохо стало с раной, но закроется наверняка. Сука…

Я поднялась и встала на колени перед ближайшим унитазом. Посмотрела на висящий рядом пульт… Вспомнила, как в первые дни пыталась использовать биде, мучилась, выгибалась, получала водой то в нос, то в глаза, и в итоге всё равно в убежище брала резервуар и пила из него. Я вздохнула, достала трубку, опустила конец в унитаз… В темноте было плохо видно, но я всё же рассмотрела уровень воды. Взяла второй конец трубки в рот и начала пить.

Двух недель не прошло, а уже даже рвотных позывов нет. Просто неприятно и всё. Да и какие позывы… этими сублиматами, которые удалось раздобыть, мы только высушивали себя изнутри. А вода… вода была чудесная. Прохладная, свежая, чуточку, совсем немного, сладковатая. Она омывала рот и пищевод, а уже от них волной по телу расходилось приятное ощущение, как будто я только что затушила внутри себя тлеющую жажду.

Я пила долго. Сначала неохотно, брезгливость всё же оставалась. Потом жадно, когда водой, вместе с ощущением сухости, смыло и остатки отвращения… А потом всё с меньшей и меньшей охотой, на автомате уже, как если бы я сама была резервуаром и пыталась наполнить себя про запас.

Конечно из-за этого я только буду потом бегать в туалет без остановки какое-то время, но плевать. У меня есть вода и я буду её пить, сколько захочу, даже такую.

Наконец, когда желудок был уже переполнен, я присоединила к трубке резервуар и стала ждать, пока он наполнится.

Этот момент в вылазках я не любила. Я словно оставалась наедине с кораблем, где бродят пять чудовищ, которые и хотят, и должны убить нас. И оставалась я тут не для себя, а ради суки-капитана. Никакого удовольствия от того, что я пью - только обязанность набирать воду для неё, как послушная сучка. А ещё — если резервуар полный, значит скоро мне надо будет идти убежище, по двум коридорам с тремя поворотами. За каждым из которых может быть примат…

Я вспомнила врача, висящую под самым потолком с выпущенными кишками… Нет, нет, нет… не надо вот этого сейчас. Не надо. Всё будет хорошо, всё будет хорошо… Они спят. Они тоже спят. И они, и их симбионты. А я… я тихая, я лёгкая, я босиком. Я приду в убежище, а капитан в худшем случае откроет не сразу, а через пару минут, и всё будет хорошо.

Я проверила резервуар — упругий, полный — вытащила трубку из унитаза, утопила в гнезде и встала. Как же мне страшно, кто бы знал… Качнулась на месте, вслушиваясь… Нет, не булькает… Я осторожно положила пальцы на ручку и тихо-тихо отвела полотно двери в сторону.

Коридор был тёмный, ещё темнее туалета. Это хорошо. Это очень хорошо. Это очень-очень хорошо для меня. Они тоже не видят в темноте, ни они, ни симбионты. Это очень-очень хорошо, что в коридоре темно. Я осторожно вышла туда.

Освещение-то было, на самом деле, но ночное, минимальное… Я до середины не успею дойти, как глаза станут различать основное. Даже, наверное, фигуру замечу, если… Нет, не хочу даже думать. Всё будет хорошо. Я положила руку на правую стену и пошла. Медленно, очень медленно, шажок за шажком…

Стопы были чуть липкие, за неполные две недели мы стали грязными как скоты, и сейчас, в темноте, в ожидании приматов, мне казалось, что мои ноги непозволительно громко чавкают, когда касаются пола и отлипают от него… Надо было надеть обувь… В следующий раз послушаю, как звучит ботинок и босая стопа, и решу, что лучше. Но… Потом. Сейчас надо дойти до убежища.

Шажок. Шажок. Шажок… Вот и стык панелей, он примерно на половине пути, чуть больше даже я прошла по первому коридору. Потом будет второй… Я уже прошла больше чем осталось до поворота, и дальше дойду. Потихоньку. Понемногу. Шажок. Шажок. Шажок.

Я словно древний ледокол бурила своим телом темноту, после каждого шага различая чуть больше, чем видела до. Я уже могла узнать очертания поворота. Вот-вот, совсем уже близко. Шажок, шажок, шажок… Шажок… А вот и линия, я вижу темноту поворота, а рука ощущает остроту угла. Медленно, очень медленно, чтобы бесшумно совсем выглянуть… Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… Никого. Темнота… если и есть кто-то в ней, то для него и меня нету пока что. Я прислушиваюсь… очень внимательно. Слышу даже, кажется, журчание воды там, позади… Нет, никого. Ни звука дыхания, ни запаха. Я одна в этой темноте и это прекрасно. Значит можно идти вперёд по второму, последнему коридору. Шажок, шажок, шажок…

Тут не было ориентиров вроде того кривого стыка, поэтому пришлось вглядываться тщательнее. Иногда мне казалось, что я различаю поворот лучше, иногда это оказывалось правдой. Порой ловила себя на том, что осмелела: шагаю быстрее, ступаю твёрже и резче, а значит громче. Тогда я замирала. Прислушивалась, а потом шла снова максимально тихо и медленно. Шажок, шажок, шажок… В какой-то момент я решилась и оторвала руку от правой стены, быстро переложила резервуар и коснулась освободившейся ладонью левой. Этот момент я тоже не любила. В темноте казалось, что я отрываюсь и ухожу в открытый космос. Но надо… надо, чтобы не пропустить поворот. Последний. За ним семь шажочков - и дверь.

Которая будет закрыта… сука…

Я дошла. Медленно, словно темнота стала водой, и тормозила каждое моё движение, но дошла. Мне уже давно хотелось в туалет, но я сдерживалась. Надо было идти. Потом… Потом, в убежище. Снаружи нельзя, могут понять по запаху. Только внутри… много раз, столько, сколько захочу. Надо было только дойти до поворота… И я дошла. Опять дошла.

Остановилась, прислушалась… Нет, никого, точно никого. Пожалуйста. Хоть бы никого… И хоть бы дверь оказалась открыта в этот раз… Пожалуйста… Я медленно выглянула… темнота была однородной и тихой. Я вслушалась, вгляделась… нет, однотонно и глухо. Я вышла, повернулась по памяти и стала идти к двери.

Торопливо, очень торопливо… Так нельзя было, но я не могла ничего поделать. Последние шаги всегда самые торопливые. Это неправильно, однажды это меня погубит… Но не в этот раз. Я просто хочу побыстрее дойти до убежища. А ещё я хочу проверить, открыта ли дверь. Шаг, шаг, шаг, шаг, шаг… Даже седьмого не будет, в этот раз хватит шести — шаг. Я положила ладонь на ручку, расшатанную в тот визит кем-то… дёрнула мягко дверь и… Она опять была закрыта.

И оказалось, что это не главная беда.

Я дёргала дверь, стучала… тихо, но стучала. Опять дёргала, говорила в щель, звала шёпотом. Иногда срывалась, дёргала сильно и резко, или стучала громче допустимого, или шёпот получался сильно уж близким к тихому говору… осекалась, становилась аккуратнее… но потом опять срывалась. А толку не было, дверь не открывалась.

Мне хотелось в туалет, очень сильно, от того я начала беспокойно пританцовывать, движения стали ещё более нервными и резкими, частыми… Я снова и снова пыталась или открыть дверь, или постучаться, но всё было без толку. Я держалась, сколько могла, всё пытаясь попасть внутрь, а потом в какой-то момент тело сдалось, и по бёдрам, частично впитываясь в брюки, потекла моча.

Я замерла. Дождалась, когда всё закончится, села бессильно у двери в свою же лужу.

И совсем-совсем беззвучно заплакала.