Тлен и пепел

***

Мы вышли на улицу уже затемно. Меня слегка покачивало от выпитого вина, хотя я до последнего старалась соблюсти баланс, чтобы примерно не отставать от остальных, и при этом не прийти в неприличное для столь высокой компании состояние.

Аделина, как истинная лирийка, практически не пьянела, и под конец вечера уговорила разомлевшего супруга станцевать с ней. Государь великолепно держался и показал себя искусным танцором, несмотря на то, что дух-паразит упрямо тянул из него силы, а вино не способствовало хорошей координации.

Римерий и Аделина так отчаянно смеялись и шутили, что в какой-то момент у меня совершенно вылетело из головы, что нас разделяет пропасть, с одной стороны которой находятся дворянские роды, а с другой — само королевское семейство. Вечер выдался настолько прекрасным, что все тревоги временно забылись, и я получала удовольствие просто дыша полной грудью свежим весенним воздухом.

Отис помог забраться в карету. Он уже хотел последовать за мной, когда к нам метнулся одетый в темное человек и передал младшему Батрису запечатанный конверт. На конверте стояла печать, и я, с непосредственным любопытством высунувшись наружу, увидела оттиск острого язычка пламени на сургуче — знак Инквизиции.

С трудом удержалась, едва не соскользнув вниз. Пальцы, которыми вцепилась в поручень, онемели.

Отис, не церемонясь, оторвал бумажный край и извлек небольшой лист бумаги. Его глаза пробежали по строкам и брови на мгновение взметнулись вверх, а потом нахмурились, подчеркнутые вертикальной морщинкой. Батрис поднял взгляд и несколько мгновений смотрел на меня.

— Вести от дяди? — беззаботно спросила я

— Нет. Не от дяди. Миледи, мы немного изменим наш маршрут, и ненадолго заедем в одно место, которое мне нужно немедленно посетить.

— Одно место? — переспросила я, пропуская Отиса внутрь. — Куда же, и от чего такая срочность?..

— Кларисса… Ты когда-нибудь видела нежить?

Я приоткрыла рот, даже забывая деланно возмутиться тому, что мой нареченный так просто перешел на «ты».

Вдоволь полюбовавшись моей реакции, Отис продолжил:

— Тогда у тебя будет такая возможность.

— Не самая лучшая идея, — язык во рту еле ворочался, но я старательно изображала удивление и лишь легкий испуг, пытаясь скрыть накативший ужас. — Тащить свою невесту туда, где есть неупокоенные мертвые. Конечно, работа твоего дядюшки обязывает быть к чему-то подобному несколько ближе, чем остальные добрые люди, но это как-то...

— Прости, но нам придется туда поехать, делать нечего, — извиняясь, пожал плечами Отис. — Дело безотлагательное.

— И ты ничего мне не объяснишь? — требовательно спросила я.

— Все позже, — отрезал мой нареченный.

Я села, давя нарастающую внутри панику.

Бежать прямо сейчас? Но на земле замка столько охраны, что уйти далеко не выйдет. Попытаться скрыться, едва мы порядочно отъедем от убежища государя? Но ведь сам Отис — маг, к тому же, из семьи, напрямую связанной с Инквизицией. Он точно найдет способ догнать меня, обезвредить и доставить к месту назначения.

— Что ж, маменька и папенька и так не ждут меня слишком рано, — осторожно сказала я. — Ничего страшного, если мы задержимся.

Лорд легким движением убрал с моего лица локон, выбившийся из прически. От неожиданности щеки ярко вспыхнули, а Батрис тем временем взял мою ладонь и сжал в своих пальцах.

Карета тронулась. Я застыла в одной позе, ощущая прикосновение Отиса к руке, приятно отдающее по всему телу. Когда-то я мечтала об этом, но на задворках сознания мелькала мысль, что лошади уносили нас туда, где меня могла поджидать смертельная опасность.

Мы ехали не больше получаса. В лучах светильника конюха, проникающего внутрь кареты, блестели глаза Отиса, и в них явственно читался невысказанный волнующий его вопрос. Он несколько раз чуть приоткрывал рот, намереваясь что-то сказать, но в итоге продолжал молчать. Я, изредка холодея, пыталась заговорить о всяких пустяках, но проглатывала слова, едва они стремились вырваться из пересохшего горла.

Отис не выпускал мою руку до того самого момента, пока лошади не остановились. Снаружи послышалась возня, и дверцу распахнули. Мы вышли, и я, набрасывая накидку, растерянно осмотрелась.

На широкой поляне, примыкающей к узкой дороге и граничащий с густым лесом, раскинулся лагерь. Несколько шатров, огонь костерка, на котором в котле что-то варилось. Какой-то широкий и высокий прямоугольный предмет, скрытый от посторонних глаз черной тканью с вытканными магическими узорами. Пара десятков людей, одетых в точно такую же темную невзрачную одежду, что и посыльный, который принес письмо Отису.

Каждый был занят делом.

Один чинил оружие, другой, махая руками, отдавал короткие приказы. Несколько человек сновали туда-сюда, перетаскивая заготовленные заранее дрова. Я посмотрела вбок и неосознанно прижалась к Отису, чувствуя себя загнанной в ловушку.

На окраине поляны высилось огромное кострище. С полметра уложенных дров, а по середине свежесрубленный столб, красноречиво говорящий о том, что костер имеет самое зловещее предназначение.

— Что все это значит? — повернулась резко, чувствуя, как на щеках проступают красные пятна. — Отис?..

У кареты стояло трое вооруженных людей. Они внимательно поглядывали на меня, и я вдруг поняла, что им хватит одного слова моего нареченного, чтобы не задумываясь, скрутить благородную миледи.

— Подожди здесь, — ровным голосом ответил Отис, и даже не посмотрев в мою сторону, отстранился и направился к костерку.

Из одного из шатров, неподалеку от огня, выскочила темная узкая фигура. Я моргнула, с удивлением поняв, что это молодая женщина, одетая в мужской костюм. На ее груди, в отличие от всех остальных в лагере, был вышит знакомый мне язычок пламени, прическа состояла из простого забранного наверх хвоста.

Я знала, что женщины-маги тоже служат в Инквизиции, но впервые видела одну из них.

Служительница Инквизиции поклонилась Отису и, распрямившись, заметила меня. Ее глаза на мгновение сузились, а ноздри расширились, как у дикой кошки, почуявшей добычу. Не так смотрят на добропорядочную миледи, далеко не так…

Мне стоило большого усилия воли, чтобы остаться на месте и с недоумением приподнять бровь, словно я не понимала, к чему этот недобрый взгляд.

Женщина быстро заговорила, но так тихо, что я не могла со своего места расслышать ни слова. Стало зябко, и я сильнее натянула накидку. Люди неподалеку продолжали таскать дрова с таким выражением лица, словно выполняют простую непыльную работу, а не собираются предать огню того, кого перед этим требуется привязывать к столбу.

Служительница Инквизиции, наконец, закончила речь и достала из-за шиворота немного помятую бумагу. Отис взял ее, прочел, медленно повернулся ко мне, а затем поманил пальцем.

Женщина тут же отошла вбок на достаточное расстояние, чтобы предстоящая беседа с моим женихом оставалась приватной.

— Что-то случилось? — спросила я.

— Кое-что, о чем необходимо поговорить, — кивнул Батрис, и от нажатия его пальцев на бумаге проступили новые заломы. — Ты знаешь простолюдина по имени Ивен Кэрмсол?

Я крупно вздрoгнула, и это не осталось незамеченным.

— Отвечай, Кларисса, — с нажимом проговорил Отис. — Так ты знаешь его?

— Конечно, знаю. Еще с самого детства. Он работает конюхом в нашем родовом поместье.

Отрицать не имело смысла. Истина лежит на поверхности, достаточно лишь уточнить этот вопрос у любого из прислуги.

— Это все, что ты сейчас можешь мне сказать о нем?..

Я молчала, желая одного, — чтобы небеса потемнели, и меня поразила молния, дабы прервать мучительный допрос.

— Кларисса?..

— Мне сложно понять, к чему весь этот разговор, — выдавила я. — Но, если уж речь зашла о Ивене, могу с уверенностью сказать, что он — дурной человек, очень дурной. Наш конюх, что же, совершил преступление? И если к этому как-то причастная Инквизиция, то значит ли это, что он… некромант?..

На последней фразе мой голос искренне дрогнул, ведь даже произносить слово, связанное с некромантией, рядом с парой десятков служителей Инквизиции невыносимо страшно. Но я должна была предположить подобное, как предположил бы невиновный человек в моей ситуации.

— А что он сделал такого, что ты называешь его дурным?

Я отвела глаза в сторону. Сердце то бешено колотилось, то замирало.

— Это очень серьезно, Кларисса. Ты обязана сказать мне все как есть. Даже если то, что было, ты считаешь предметом достойным осуждения. Поверь, осуждение — наименьшее, что тебе сейчас грозит.

— Я не понимаю…

— Он оказывал тебе какие-то знаки внимания? Что-то делал тебе?..

Как окунули в ледяную прорубь. Я с трудом кивнула:

— Он вел себя по отношению ко мне… недостойно. Недостойно не только миледи, но и любой другой женщины. То, что он говорил, я вряд ли посмею повторить. Я хотела никому не рассказывать об этом, а лишь всеми силами избегать его… Прошу понять меня! Известно, как могут быть расценены такие вещи, и что часто саму женщину обвиняют в грязи, даже если она абсолютно невиновна.

Повисла тишина. Отис вздохнул:

— Так я и думал.

Я вскинула голову, не понимая, к чему он клонит.

— Ты знаешь, что это? — Батрис устало потряс бумагой, — Это — донос. Донос от имени Ивена Кэрмсола. Он обвиняет тебя в том, что ты — носительница темного дара. Некромант, который покалечил его.

Я уставилась на мужчину так, словно с трудом понимаю, о чем он вообще говорит.

— Это… немыслимо, — пробормотала я, не чувствуя под собой ног. — Какая-то чушь…

— Ивен утверждает, что ты нанесла ему увечье с помощью магии смерти. У него развилась гангрена. Приложенные бумаги подтверждают, что лекарю пришлось ампутировать его правую руку.

— Гангрена?.. Магия смерти?.. Не понимаю… Что произошло, и при чем здесь я?!

— Послушай меня, — Отис положил тяжелую руку на мое предплечье и быстро заговорил. — Если эта бумага окажется на столе у моего дяди, как и все доносы, написанные на благородных, начнется непоправимое. Допросы. Бесконечные проверки. Ты хоть знаешь, какие методы применяют инквизиторы, чтобы выбить показания даже у людей нашего положения?.. Кроме того, твоя репутация будет безнадежно испорчена. Люди такого не забывают, Кларисса. Донос до сих пор не у Арнейма лишь потому, что моя помощница, сортировавшая обращения, успела первой его прочитать, и в связи со всей сложившейся ситуацией сразу передала бумагу лично мне.

Как первый признак подступающей истерики, мои губы задрожали. Кожа стала белее того листа, который сжимал мой жених.

— Но… теперь мне все ясно, — продолжил Отис, с омерзением взглянув на бумагу. — Знаешь, это ведь далеко не первый подобный случай... Сколько доносов написано во имя желания навредить человеку. Этот грязный сукин сын, видимо, сильно тебя возжелал, и, получив отказ, затаил обиду. Простолюдины часто беспечны и равнодушны к правилам гигиены, а на конюшне легко заработать травму. Доведя до гангрены, этот Ивен решил воспользоваться случаем и отомстить тебе.

Отис шагнул к костру и на моих изумленных глазах поджег смятый лист. Пламя жарко перескочило на бумагу, пожирая мелкие буквы.

— Кларисса, я никогда не позволю подобным грязным вещам причинить тебе вред, — тихо сказал Батрис. — Я не могу даже допустить мысли о том, что ты можешь оказаться виновна в подобном.

Бросил остатки доноса в пламя и, шагнув навстречу, обнял меня и крепко прижал к себе.

Тело еще трясло, но эта дрожь уже уходила. Я вжалась в плечо Отиса, и едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться.

— Не волнуйся. О доносе никто не узнает. Виновные будут жестоко наказаны по обвинениям, никак не связанным с тобой, и со всеми, кто с ними общался, будут проведены аккуратные разъяснительные беседы.

— Виновные?..

— Да, виновные, — кивнул, и его рука скользнула по моим волосам. — У Ивена есть помощница, в доносе стояла подпись. Конюх потерял правую руку, да и я не уверен, что он вообще умеет писать. Текст надиктован, и, по существующим в таком случае правилам, подписан тем, кто его непосредственно составлял.

— И кто же это? — ответ я уже знала, но верить в него не хотела.

— Твоя служанка. Вайна Кэн.

Я закрыла глаза, сильнее прижимаясь к Отису.

Так вот, что она забыла в моей комнате. Искала дополнительные доказательства моей причастности к некромантии. Раз они с Ивеном подписались своими именами, значит оба готовы предстать в суде.

Да, мы с Вайной никогда не были настоящими подругами, но я могла назвать ее близким человеком. Этой девушке я доверяла как никому другому. Почему же из всех возможных вариантов, боги выбрали именно Вайну, чтобы в итоге ее рука написала слова этого доноса?..

— И Ивен, и Вайна теперь отправятся в поселение на рудники. Недуг конюха не будет тому помехой.

— Подожди… я совсем не хочу, чтобы мою служанку отослали на рудники! — выдохнула я. — Не знаю, что наговорил ей этот мерзавец, но до последнего она служила мне верой и правдой… Вайна очень молода, я не могу допустить того, чтобы ее жизнь еще в самом начале сломали...

Отис неодобрительно хмыкнул:

— Ты слишком добра к простой прислуге. Но, если пожелаешь, ее лишь вышлют из столицы куда-нибудь на восточное побережье с запретом на возвращение. Моя помощница лично наложит заклинание, которое не даст Вайне не только распускать про тебя слухи, но и отчетливо помнить причину, почему ей нельзя возвращаться в столицу.

— Пусть будет хотя бы так, — с облегчением кивнула я.

Мой взгляд скользнул по плечу Отиса и выше, к заготовленному столбу и охапкам дров.

Теперь, когда страх ушел, я понимала, что даже если бы Отис поверил доносу, вряд ли бы меня осмелились лишить жизни здесь. Этот костер предназначается другому, и, если вспомнить привычку Инквизиции проводить публичные казни некромантов на городских площадях, возможно, совсем не человеку.

Я отстранилась от жениха и повернулась к предмету, назначение которого мне оставалось неясным — чему-то высокому, на что была накинута черная ткань. Нежить я чувствовала издалека, но сейчас ничего не говорило о том, что под тканью находится живой мертвый.

— А что это такое?..

— Клетка. А в ней гуль, выловленный в ближайших окрестностях, — нехотя ответил Отис. — Они обычно шумные, но его сковывает заклятье.

И, видимо, делает не находимым для некромантов. Инквизиция щепетильно относилась к вопросам безопасности. Какие еще в наскоро сооруженном лагере Инквизиции поставили заклинанья, узнавать не хотелось совершенно. Пусть донос и был сожжен, я не желала искушать судьбу.

— Ты тогда всерьез предлагал взглянуть на нежить? — я придала своему голосу как можно больше отвращения.

— Нет… конечно нет. Действительно не стоит на это смотреть. Пойдем, они уже скоро начнут, а нам здесь больше нечего делать.

Я с облегчением развернулась и поспешила к карете.

Кучера нигде не было видно. Краем уха я услышала тихий вопрос Отиса к одному из трех вооруженных всадников, что все это время неотлучно следовали за экипажем еще от поместья.

Охранник ответил Отису, что кучер отошел по нужде.

— Это лагерь Инквизиции, какого Верниса он вздумал здесь шляться, — процедил Батрис.

— Господин, ну что же теперь, под себя что ли ходить, — непосредственно пожал плечами охранник. — Ему разрешили и даже согласились препроводить…

— Если он задержится, мы застанем сожжение. Так что этому раздолбаю стоит поспешить, чтобы не остаться заикой.

Тем временем возле клетки встал дородный, но бойкий мужчина и, жестикулируя, что-то обсуждал с несколькими инквизиторами, кивая на скрытого от глаз гуля.

Я не стала дослушивать разговор, вскочила на подножку и скрылась внутри кареты. В голове вспыхнул давно позабытый посмертный облик восставшей тетушки Айседоры. Голые кости без плоти, которые служили учебным пособием, не шли ни в какое сравнение с тем, что мне пришлось пережить в двенадцать лет. И воочию, а не на картинках увидеть гуля, нежить с гниющей плотью, я была не готова, как не была готова к той встречи с Ферре.

Но кучер, застигнутый нуждой не в то время и не в том месте, боги его раздери, как назло задерживался. За дверцей послышалась возня и крики приказов, и я, не сдержав любопытства, все же распахнула шторку, чтобы посмотреть на происходящее снаружи.

Выглянула в окошко ровно в тот момент, когда ткань с клетки резко стянули.

Серая с желто-фиолетовыми пятнами растрескавшаяся кожа и пустые бельма глаз. Сгорбленное существо, скованное несколькими цепями, лежало на решетчатом полу, сжимая и разжимая узловатые пальцы с длинными черными когтями. Выцветшие патлы обнажили острые лопатки и четко проступивший деформированный хребет. Существо дернулось, пытаясь привстать, и на впалой груды оказались две едва угадываемые округлости, выдавая в гуле то, что когда-то до смерти он был женщиной.

Я шумно выдохнула. Оторваться от этого зрелища я уже не могла, поэтому, чтобы хоть как-то прийти в себя, стала методично вспоминать все, что я знаю о гуляx.

В них естественным образом обращались те восставшие покойники, которые давно умерли и успели вкусить крови и человеческого мяса, пытаясь утолить голод. Их конечности удлинялись, зубы становились массивней и острее, а ногти трансформировались в мощные когти. Эти твари перемещались на всех четырех конечностях, а спина никогда более не могла до конца выпрямиться, деформируясь согласно звериному существу. Если обращение в гуля не было делом рук некроманта, что тоже было возможным, то гулями редко становились выходцы из зажиточных семей. В основном эта нежить — умершие простолюдины без магических способностей из самого низа, при жизни недоедающие и страдающие от хворей.

Отис стоял прямо и спокойно наблюдал за происходящим. Судя по всему, он уже неоднократно видел нежить, и не был хоть сколько-нибудь смущен ее обликом.

Существо в клетке заторможено повертело головой и утробно заурчало, не разжимая рта, который связывало заклятье инквизиторов. Оно даже толком не понимало, что происходит.

Бешенство гуля из-за потери свободы, и из-за того, что он не может разорвать на куски вкусно пахнущих людишек с теплой кровью, прокатилось насквозь. На мгновение я словно побывала в шкуре нежити.

Ненависть и голод, — вот что ею двигало. И где-то в глубине, за всем этим клубком ужасающих эмоций теплился едва уловимый огонек потерянности и боли, который пробивался от души покойного человека, заточенного внутри.

Клетку открыли, и гуля выволокли за длинные концы цепей наружу. Загнутые когти бессильно царапали железные прутья, мышцы налились серыми буграми.

Инквизиторы выглядели собрано. Один из них, ведя рукой, поддерживал энергетические щиты, размывающие подрагивающий воздух вокруг его напарников.

Я ожидала какой-то речи или обрядов, но ничего подобного не последовало. Извивающегося гуля молча отволокли к уложенным дровам, ловким слаженным движением подняли наверх и закрепили спиной к столбу. Конечности гуля натянулись, но тот скрючился, не в силах разогнуться. Кто-то кинул хвороста, щедро плеснули масла, забрызгивая нежить. Огненное заклинание, и ярко полыхнуло.

Рева не было, лишь утробное рычание.

Нежить не чувствует боль так, как человек. Но и она понимает, когда приходит конец. Столб закачался под судорогой полыхающего тела, из-за загоревшегося масла на лице нежити желтая кожа почернела, затрещала. Глаза бешено задергались в орбитах, словно это могло помочь вырваться.

Зрелище ужасало. Огонь только занимался, и было очевидно, что гореть гулю долго, прежде чем он превратиться в обгоревшие головешки.

Отис брезгливо отвернулся и сквозь стекло поймал мой взгляд. Не знаю, что именно он увидел в моих глаза, потому что Батрис, чуть побелев, подобрался и вдруг решительным шагом направился прямо к полыхающему костру.

Я, ведомая непонятным мне самой порывом, подскочила, распахнула дверцу и кинулась за ним.

Отис остановился в шагах пяти от полыхающего гуля, и инквизиторы, заметившие его, не возражая, расступились. Младший Батрис поднял руки, и огонь костра вдруг резко взвился вверх, меняя свой цвет на белоснежно-белый. От неожиданности я едва не оступилась и застыла, ослепленная разбушевавшимся пламенем.

Пару секунд, и огонь опал, полностью сойдя на нет. На месте костра со скорчившемся гулем осталась огромная куча пепла, в которой угадывались очертания уложенных дров и человекоподобной фигуры. Блеснул расплавленный металл цепей.

Так вот какова магия моего нареченного. Стихия огня, и ею Батрис владел в совершенстве.

— Тебе стоило закрыть шторы и сидеть в карете, — тихо сказал Отис, заметив меня.

Я потрясенно кивнула, не отрывая глаз от останков. В отличие от остальных, для меня ничего не кончилось.

Призрачная тень медленно вытянулась из пепла, постепенно приобретая сходство с человеком. Тонкая фигура, длинные волосы, усталое, но очень привлекательно лицо. Призрак застыл, не понимая, что с ним только что произошло, а затем бесцельно заскользил прочь, растворяясь среди деревьев раскинувшегося вокруг нас леса.

Душа гуля не обрела покой. И после, вероятно, многолетнего заключения внутри гниющего тела, теперь она обречена на вечные скитания по земле.