Темный охотник #11

Глава 11 Операция «Прямой эфир»

Мефистофель объявляет Бетховену, что явился забрать его душу. Объятый ужасом перед лицом грядущего вечного проклятия, композитор молит о пощаде: его час ещё не пробил, ведь он не успел завершить свою Десятую симфонию.

Мефистофель бросает взгляд на рукопись и вдруг, с несвойственным ему великодушием, предлагает сделку: он даст маэстро столько времени, сколько потребуется, но лишь при одном условии — если тот укажет, какие именно части он намерен добавить или изменить. И тогда Бетховен вынужден признать: его творение — шедевр,

в котором он не изменил бы ни единой ноты.

(Либретто)

The graveyard is filled with important men

Who could not be spared but were in the end

And so I whisper now in your ear

See it rising

Stare and wonder

Hear it beckon

You to dance

Feel it hold you

Take you under

I’m your god of second chance

ㅤ

Beethoven’s Last Night, «Mephistopheles» [5]

ㅤ

— Ваша Светлость, может, немного повыше поднимемся, а? — с мольбой в голосе обратился ко мне лётчик уже через полминуты.

Я со-настроился с Мальфиром, и теперь мог отвлечься на разговоры, так что открыл глаза.

И тут же их зажмурил.

Вокруг бушевало адское пламя, от которого в кабине становилось уже ощутимо жарко. А в состоянии медитации я этого даже не заметил.

Да, Мальфир магией воздуха создал вокруг нас обтекаемый кокон. Но на такой сумасшедшей скорости он всё равно превратился в пузырь раскалённой плазмы.

Чума!

Если япошки от такого не обосрутся, то я даже не знаю!

Но самое главное — вокруг ничерта было не видно, кроме носа самолёта и этого сияющего голубовато-белым светом пламени вокруг. Пришлось дополнительно прикрыть обширное остекление кабины щитами. Прохладнее не стало, но хотя бы припекать перестало.

— Мы, получается, вслепую летим?

— По приборам, но погрешность…

И лётчик, пользуясь случаем, кратко объяснил, как работает навигационное оборудование.

Оказывается, когда я его из криптора вытащил, и он обнаружил, что вместо сумрачного, но всё же дневного Подмосковья, летит над водами ночного океана, не только его мозг на секунду клинанул, но и бортовая система выдала сбой. Инерциальная система, построенная на гироскопах и акселерометрах, продолжала считать, что мы в Подмосковье, в районе Коломны, а спутники говорили, что чуть южнее Сахалина. Умный бортовой компьютер, не зная, чему верить, спросил у лётчика, и тот, подобрав с полу кабины челюсть, ткнул кнопку синхронизации со спутниками. Так что теперь у нас была актуальная карта, курс и путевая скорость. Высотомер только врал безбожно, и вот это-то и напрягало лётчика больше всего.

При обычном полёте сразу несколько систем контролируют параметры полёта. Первым отказал барометрический высотомер, создаваемое магией воздуха разряжение он принял за высоту полёта в несколько десятков километров. Радиосигнал сквозь плазму не пробивался от слова совсем, так что следом отказала и спутниковая навигация, и радиовысотомер.

— Вот мы летим, — лётчик кивком головы показал на большой цветной экран. — Компьютер определяет ускорения, рассчитывает исходя из этого скорость и потом уже положение в пространстве.

Визуально это больше всего походило на компьютерную игру. Зелёная цифровая сетка ландшафта на экране подрагивала, перерисовываясь в реальном времени. Вокруг виртуального самолётика плясали цифры координат, сходя с ума от противоречивых данных, но вектор путевой скорости горел чётким, красным росчерком.

Я переключился на астральное зрение, чтобы проверить, как всё на самом деле обстоит. Оказалось, компьютер не врал, и расчётная высота с учётом ландшафта местности вполне соответствовала фактической.

— Быстро погрешность копится? — уточнил я.

— Не очень, мимо цели не промахнёмся, но вот высоту он врёт сильнее всего. А расстояние до земли у нас — сотые доли секунды полёта!

— Ладно, поднимись на пару километров, — разрешил я. — Над Токио спустимся пониже.

— Ваша Светлость, мы если так над городом пролетим — его ж снесёт! — повернулся ко мне лётчик с выражением недоумения на лице. — А там вроде как мирные жители… Оно нам точно надо?

Я задумался.

«Мальфир, что скажешь? Ты же по воздуху спец».

«Мы должны беречь врага?»

«О нет! Тем, кто с мечом к нам придёт, мы этот меч в жопу засунем. Но простые люди в массе своей воевать не хотят, да и оружия у них нет. Опять же там дети…»

«Пощадить детей врага — это благородно! — согласился дракон. — Будет непросто, но сделаем».

— За город не переживай, мы его прикроем, — пообещал я. — А что, прямо всё так плохо? Ну, если бы пролетели на пятиста?

— Так весь наш полёт — один сплошной взрыв! — охотно принялся объяснять лётчик. — Мы его не слышим только потому, что звук обгоняем! А сзади за нами горит даже воздух!

Под нами как раз промелькнула очередная гора, и я, обернувшись, глянул астральным зрением.

Мда…

Хорошо, что вовремя с этим разобрались. А то хана была бы Саппоро, а там фестиваль прикольный, мне понравился, ещё бы разок побывал.

Лётчик оказался прав. За нами шёл чёткий кильватерный след. Только отмеченный не бурлящей пеной, а перемешанной землёй, камнями и вырванными с корнем деревьями. Как будто плугом пропахали!

— Ваша Светлость, — лётчик и не думал замолкать. — А давайте пока время есть, введём координаты цели?

— Давай, — согласился я, понимая, что лететь по целеуказанию куда лучше, чем «на глазок». — Мне тебе продиктовать?

— Не сочтите за дерзость, но лучше вам, — он как будто даже смутился. — «Горбунок» может держать курс, но он не рассчитан на полёт на гиперзвуке! Автоматика радиовысотомер использует, а он сейчас вырубился.

— Ты не можешь отпустить ручку управления даже на секунду, — понял я.

— Да я даже дышать боюсь, если честно, — признался лётчик.

— Пи… болтать это тебе не мешает, — хмыкнул я.

— Это всё нервы, Ваша Светлость. Я когда волнуюсь, всегда начинаю больше говорить!

— Так, птица Говорун, давай, подсказывай, куда что вводить.

Всё оказалось достаточно просто. Кнопка «ППМ» — поворотный пункт маршрута — и на специальной панели, расположенной на «торпеде» между пилотом и пассажиром, вводишь координаты. Не сложнее, чем калькулятором пользоваться. Потыкавшись в телефоне и определив нужные точки на карте, я ввёл координаты поворота над Токийским заливом, в паре километров левее и дальше императорского дворца.

— Цель принята, — сообщил в шлемофоне механический женский голос.

Теперь также — конечную точку маршрута, телецентр Японской императорской телерадиокомпании.

— Благодарю, Ваша Светлость, аж дышать легче стало! — поделился ощущениями лётчик. — А то летим туда, не знаем куда… А всё же, Ваша Светлость, как мы возле Сахалина-то очутились?

— Да в криптор я тебя спрятал, а сам тенями ушёл, — «объяснил» я. — А потом на драконе долетел.

И показал браслет, доставшийся «по наследству» от Фламинго.

— А зачем вам тогда «Горбунок»? — удивился лётчик.

Чёрт, про порталы-то он не знает…

— Затем, что драконом японца не удивить. Видели, знают, даже понимают, как убить. А вот летящий в облаке плазмы на шести махах истребитель…

— Это да, им нас даже сбить нечем. Разве что отложенными кирпичами попытаются. А как этот криптор работает?

Пришлось объяснять. И разбить радужные мечты о переброске эскадрильи штурмовиков с бомбардировщиками — не так много в криптор помещается.

Лётчик после моего рассказа задумался, а потом как-то странно на меня посмотрел.

— Получается, скорость тоже сохраняется? — спросил он, наконец.

— Сохраняется, как ты мог заметить, — кивнул я.

— И вы хотите меня на шести махах в этот ваш криптор… свернуть?

— Ну да… — протянул я, и тут до меня дошло. — Упс!

Двадцать пять тонн титана, композитов и высокооктанового керосина, вылетев на такой скорости из криптора, просто разобьются о воздух, который мгновенно станет твёрдым, как бетон. Прежде, чем я успею запрыгнуть внутрь и использовать магию, «Горбунок» превратится в облако обломков, а следом сдетонирует распылённое в воздухе топливо. Вместо истребителя я получу бомбу, по мощности уступающую, наверное, только ядерной.

Хм… А это… любопытно! Надо будет попробовать!

Ну и, кстати, мне самому выпрыгивать на ходу было бы, пожалуй, не очень комфортно, даже в глубоких слоях теней.

Значит, перед целью надо будет сбросить скорость.

— А что, на выходе сильно мотануло? — спросил я.

— Толчок был ощутимый, — кивнул лётчик, — но вполне терпимый. Как воздушная яма. Планер на такое рассчитан, не развалится.

— Отлично! Значит, повторим!

И мы повторили.

Ближе к Токио спустились на минимальную высоту, на которой Мальфир ещё мог удерживать ударную волну, чтобы последствия нашего пролёта были не особо разрушительными. Заявить-то о себе всё равно надо. Над пригородом как раз пятьсот метров и вышло, а ближе к центру пришлось подниматься выше, да и скорость сбрасывать, иначе повернуть мы бы не смогли.

Разворот даже по плавной дуге на штатной для «Горбунка» сверхзвуковой скорости ощутимо вдавил в кресло перегрузками. Мы пролетели немного в стороне от дворца, но, думаю, японцам и этого хватило. Теперь, когда наш самолёт не окружало облако плазмы, и даже приборы заработали, они точно могли нас разглядеть. И даже идентифицировать — ответчик заработал вместе с остальным оборудованием.

Тут и Разумовский на связь вышел.

— Вижу, вы на месте, — без вступлений начал он. — Передача началась, ждут в студию самого Мусасимару. Сейчас в студии Ямамото Кендзи.

— Тот самый, который вормикса…

— И который вас под Хабаровском чуть не поймал, — добавил князь. — Он главнокомандующий японский, если ты вдруг не интересовался.

Раскусил! Я и правда не интересовался.

— Благодарю, князь. Отличная новость, я как раз думал, как Мусасимару в студию пригласить так, чтоб не соскочил. А тут на ловца и зверь бежит!

— Он конечно безопасность гарантировал, но смотри там в оба, — предупредил Разумовский.

— Само собой, — серьёзно ответил я.

Мы уже подлетали к телецентру. Правда, что из этих десятков зданий — телецентр? Но бортовой компьютер уверенно показывал направление и расстояние до цели.

— Там вон на перехват уже заходят. Я на вызовы не отвечаю, как вы и сказали, — лётчик кивнул куда-то в сторону.

— Да я тебя умоляю, — хмыкнул я. — Пока пилот сообщит командиру, пока командир своему командиру, тот своему. Что им делать? Сбивать нас, сопровождать? Мы сюда на шести махах прилетели, они в нашу сторону косо посмотреть и то бояться будут! Стрельба ракетами воздух-воздух над центром столицы, в паре километров от императорского дворца? За такое ответственность на себя ни один рядовой пилот или командир среднего звена брать не станет. Будут ждать приказа с самого верху.

— Согласен, Ваша Светлость, — кивнул лётчик. — Куда лететь-то? К цели подлетаем.

Приглядевшись, я астральным зрением увидел Ямамото. Хоть мы с ним ни разу вживую не встречались, но что это именно он — я понял сразу. Самый сильный одарённый во всей округе, его душа светилась, как маяк, на одном из верхних этажей здания впереди, прямо по курсу. Отлично, студию искать не придётся!

— Ехай прямо, — махнул я рукой. — Вон, видишь здание из стекла, всё светится?

— Над ним пролететь?

— Неа, — оскалился я, — ты не понял! Лети прямо в него! На подлёте я тебя спрячу в криптор. Ну а потом не удивляйся, сразу приготовься набирать высоту и уходить на форсаже.

— Да я уже ничему не удивляюсь, Ваша Светлость, — покачал тот головой.

Турбины за спиной сменили тон с пронзительного визга на низкое, утробное ворчание, многотонная машина задрала нос, гася скорость о воздух. Вибрация самолёта передавалась через спинку кресла — последние несколько сот метров мы летели, как утюг при заходе на посадку.

Двести метров, сто… пора!

ㅤ

Десантирование прошло просто идеально. Горбунок исчез в крипторе, но вот воздух, который он толкал перед собой всей своей опорной плоскостью — никуда не делся. На той же скорости масса воздуха добралась до здания и жёстко его встряхнула, аж волна по стёклам прошла.

Я оглянулся по сторонам в поисках хоть какого-то укрытия. В астральном зрении души людей светились тысячами огоньков — телецентр жил своей насыщенной жизнью. Да тут кошку было бы не спрятать, не то что Ярика. Так, а может и не прятать вовсе? Что они ему сделают, в конце концов?

ХА! Да ничего! Охрана императора — тоже часть делегации! Мусасимарке, конечно, не привыкать позориться, но не до такой же степени!

Недолго думая, я выгрузил из криптора Ярика прямо перед центральным входом. Хотел на крыше, но кто знает, выдержат ли перекрытия такую нагрузку? Провалится прямо в студию ногами, всю задумку нам сорвёт. Да и неудобно как-то. Ладно с ноги в дверь входить, ну или там в окно на худой конец. Но в потолок?

Хлопок воздуха, хруст бетонных плит под ступнями исполина — и огромный стальной боевой робот, испещрённый следами сотен схваток, всё ещё припорошенный прахом Мёртвых миров и московским снегом, выпрямился среди сверкающих огнями неоновой подсветки зданий. Что-то более контрастное, пожалуй, трудно было бы подыскать!

Картину дополнил монструозный боевой молот, который Ярик грохнул перед собой, проломив плиты дорожного покрытия ещё в одном месте.

Люди на парковке отреагировали с небольшой задержкой. Первой завизжала какая-то дама, к ней присоединилась другая, а потом народ бросился врассыпную, давя друг друга. Охранники замерли, открыв рты и держась руками за резиновые дубинки.

— Ох ты ж, ляпота-то какая! — пробасил Ярозавр на всю округу.

«Ты как там, дружище?»

«Да я в порядке, ты скажи, что мне делать?»

«НИ-ЧЕ-ГО! Просто стой в карауле!»

«И хрен положить на суету вокруг? Сделаю, Охотник!»

— Ратмир, — позвал я по рации, — Эфир через пять секунд.

— Принял! — отозвался мой командир штаба.

А я ушёл глубоко в тени. Рывок — и я оказался в телестудии.

— Располагайтесь, дамы и господа, — я выгрузил из криптора Голицына и остальных, сразу раздав им гарнитуры, а журналистам ещё и браслеты с ёжиками. — Виктор, начинай снимать. Аня с Ариэль, в аппаратную. Ваше Величество… — я жестом пригласил его в кресло, явно предназначенное для Мусасимару.

Ничего, ещё одно найдут. Табуретку в крайнем случае какую-нибудь отыщут. Или две, на одной он, наверное, не поместится.

Голицын тряхнул головой, приходя в себя.

Между тем японские ведущие ещё не успели опомниться после устроенного мной толчка, и я поспешил к ним, не выходя из теней полностью.

— Новые вводные, — выкрутив дар Тёмной на полную, зашептал я японке на ухо. — Голицын уже прибыл, встреча императоров пройдёт прямо здесь и сейчас. Мусасимару уже едет сюда. Объявляйте Голицына. Будет ещё один ведущий.

Потом вкратце повторил второму ведущему.

Они сидели с остекленевшими глазами, но не дёргались. Внимали. Неодарённые — дар Повелевания полностью смял их волю.

— Они что, нас не видят? — спросила бледная Кристина.

— Мы в тенях, — объяснил я ей. — И, кстати, вам здесь долго находиться нельзя. Садись вот сюда.

Я показал ей на свободное кресло сбоку от японцев, предназначенное, видимо, для спортивного комментатора или ещё кого-то, кого в студии сейчас не было. А сам метнулся к генералу, который как-то подозрительно щурился. Мы в поверхностном слое, здесь нас сильный одарённый вполне может заметить.

— Конничива, Кендзи, — прошептал я ему на ухо, вкладывая в слова всю мощь Повелевания. — Не дёргайся, никто не обидит.

Он, похоже, и не собирался. Сразу дал отбой кому-то по телефону. Видимо, мы своим появлением такую тревогу вызвали, что главнокомандующего аж в прямом эфире дёрнули! А быстро они, не прошло и десяти минут!

Загорелась красная лампочка на камере Виктора. Через стекло аппаратной я увидел, как вышли из теней Аня с Ариэль, приставив кончики клинков к горлу двух самых важных на вид японцев. Аня что-то прокричала, но никто даже не подумал дёрнуться.

Так… а вот это нехорошо.

Каждый второй японец косился на боковую дверь аппаратной. Рубильник. Точно. Если охрана увидит, что в аппаратной творится, они могут и всё здание целиком обесточить!

Чёрт, Чипа бы сюда…

Вместо Чипа я призвал пауков. Электричество они чувствуют. Я им передал несколько образов аварийных рубильников и тревожных кнопок, как я их представлял, и отправил в разные стороны, в том числе и за ту дверь, на которую косились узкоглазые.

Бинго!

В соседнем помещении оказалась какая-то техническая команата с кучей аппаратуры. И большим экраном на стене, показывающим общий план аппаратной. И там инженер, вытаращившись на экран и выронив изо рта недожёванный бутерброд, уже потянулся рукой к красному рубильнику на стене.

А встретился с чёрными мохнатыми лапками. Паук размером с крупную кошку, с ёжиком между вывернутых лап, выйдя из теней, нежно обнял его за пальцы.

Инженер медленно повернул голову. Заверещал так пронзительно, что даже в студии слышно было. Но верещал недолго. Глаза бедолаги закатились, и он отъехал. Вместе с креслом, подальше от рубильника. Я приказал пауку и дальше сторожить, но скрыться обратно в тенях, и отключился от его совершенно мозгосломной «картинки» — восемь глаз хоть и дают круговой обзор, но всё равно как будто едешь в танке, смотря на мир через заляпанные грязью перископы. Аж голова заболела от этой мозаики.

— Есть сигнал, — сообщил Виктор. — Мы в эфире.

И тут, уверенно глядя в камеру, рядом со мной ожила японка. Она затараторила на японском, который я худо-бедно уже начал понимать, спасибо лингвистическому багажу прошлой жизни.

— Дорогие телезрители, помните, я говорила, что вас ждёт особенный выпуск? Но вы даже не представляете, насколько! Только что мне сообщили, что Император Дмитрий Голицын уже прибыл в Токио, и судьбоносная для наших двух стран встреча на высшем уровне состоится прямо здесь, в нашей студии прямого эфира! Встречайте, Его Величество, Император Российской Империи, Дмитрий!

Мы появились в студии все разом. Голицын — сразу в кресле для почётного гостя, я — за его спиной, Кристина — в кресле рядом с ведущими, а её оператор — между японскими «штатными» операторам, с уже включенной камерой.

Между тем Аня за стеклом что-то втолковывала важному японцу. Тот, наконец, махнул рукой, и через пару секунд в студию вбежала девушка и, с десяток раз поклонившись, закрепила микрофон на лацкане кителя — сперва Голицыну, потом мне, и последней — Кристине.

Зрачки японской ведущей расширились, на лбу выступили бисеринки пота, но девушка держалась. Текст с телесуфлёров исчез, в аппаратной за стеклом царила тихая паника, но эфир шёл. Вслепую, но шёл.

— Шеф студии всё понял и обещал сотрудничать, — сообщила мне в ухо Аня.

— Режиссёра пришлось пощёчиной в чувства приводить, — хихикнула Ариэль.

— Не расслабляйтесь, нас смотрят в тридцати странах, — осадил Разумовский. — Тридцати четырёх уже.

Я окинул взглядом диспозицию. Длинный стол полукольцом огибал большую овальную площадку в центре просторной студии. С другой стороны этой площадки расположились операторы с камерами, несколько камер висело под потолком. За спинами операторов, за стеклом, виднелась аппаратная с кучей народа внутри. Вот там сейчас было суетно, но в самой студии все оставались на своих местах, как будто так всё и задумывалось. Только операторы синхронно выглянули из-за камер, видимо, чтобы своими глазами лицезреть аж самого императора, но тут же уткнулись обратно в свои экраны.

За столом тоже всё было спокойно. Справа, если смотреть со стороны камер, сидели ведущие и Кристина. Слева, в зоне гостей, ближе к центру, прямой как штык, застыл генерал Ямамото. А дальше и левее, в «императорском» кресле, удобно расположился Дмитрий Михайлович.

Японцы при появлении Голицына растерялись лишь на секунду. Ведущие подхватились, вскочили со своих мест, согнулись в три погибели.

Работники студии вкатили ещё два кресла, видимо одно для меня, другое для Мусасимару, раз уж Голицын предназначенное для сумоиста занял. Но дожидаться окончания перепланировки Дмитрий Михайлович не стал.

— Добрый вечер, — император заговорил по-русски и степенно кивнул в повернувшуюся на него камеру. — Приветствую японских и российских телезрителей, а также зрителей всего мира, которые сейчас смотрят нас в прямом эфире. Сегодняшняя встреча действительно судьбоносная, так что мы на всякий случай взяли с собой своего оператора, и эфир дублируется через спутники. Нас сейчас смотрят по всему миру. Император Мусасимару пригласил нас на встречу в Токио, полагаю, хотел проверить, осмелимся ли мы. Вот мы здесь. И переговоры пройдут в прямом эфире, если конечно, мой коллега не передумал встречаться, — он повернулся к ведущей. — Мои слова перевели в точности?

— Конечно, Ваше Величество, — на отличном русском ответила японка, поклонившись ещё раз сидя. — Для нас большая честь и не меньшая неожиданность принимать вас здесь. Позвольте представиться, меня зовут Хасэгава Аяко, я веду этот выпуск, со мной мой коллега, политолог Ватанабэ Кэнъити. И, конечно, наш почётный гость, генерал Ямамото Кендзи, главнокомандующий Силами самообороны.

Ямамото приветствовал нас аккуратным, точно рассчитанным поклоном сидя — ровно настолько, чтобы никто не усомнился в его манерах, но и не заподозрил в симпатиях к врагу. Мы с Голицыным кивнули ему в ответ.

— Дорогие зрители, с нами в студии также Светлейший Князь Артём Чернов. Ваша Светлость… — поклонилась она мне. — Также рада приветствовать свою русскую коллегу. Соколова-сан, я большая ваша поклонница и всегда смотрю все ваши выпуски!

Я кивнул и сел в кресло слева от Голицына. Девушки в кимоно, бесшумно и почти незаметно скользя по студии, принесли чайные наборы, налили чай по изящным кружечкам. Пар над чаем поднимался тонкими струйками, добавляя в атмосферу сюрреализма. Светский раут, не иначе.

В наушнике ожил голос Ани:

— Артём, тут веселуха. Шефу студии позвонили сверху. Сам Мусасимару смотрит. Сказал: «Пусть гайдзины порезвятся, я скоро буду». Приказал эфир не прерывать.

Вот ведь жук. Мы-то думали взять его на понт, а он перевернул доску. Теперь мы, получается, на разогреве, а он хедлайнер, которого ждёт весь мир. Красиво.

Ладно, он сказал «пусть порезвятся»? Так мы и поступим!

Я чуть прикрыл глаза и переключился на астральное зрение.

Ну, с ведущими всё понятно. Неодарённые, ауры выдают смятение, наверное, эффект от Повелевания прошёл, и теперь они уже ясно понимают, что происходит что-то из ряда вон. Но настрой решительный, и это хорошо. Не хватало нам ещё истерик или обмороков. Девушка, Хасэгава, волнуется, предвкушает и даже, кажется, возбудилась. Красивая, ухоженная, наверное, уже представляет, как все подруги умрут от зависти. Если у неё есть подруги, конечно. Второй, Ватанабэ — поспокойнее, и вот от него единственного исходит враждебность. Возраст за сорок, глаза умные. С ним надо аккуратнее.

А вот с Ямамото интересно. Сидит, аккуратно положив руки на стол ладонями вниз. Ни один мускул не дрогнет, как будто в кафе сидит, ждёт заказ. Но вот в душе… Аура бушует, противоречивые эмоции буквально раздирают генерала на части. И, что удивительно, враждебности среди них нет. Похоже, Ямамото борется с самим собой, и эта борьба началась задолго до нашего появления.

Хасэгава сделала паузу, ожидая, пока этикетная суета уляжется.

— Ваше Величество, как вы уже сказали, Его Величество Император Мусасимару пригласил вас на переговоры. Мы ожидаем его прибытия с минуты на минуту. Но раз уж вы прибыли немного раньше, позвольте задать вопрос, который наверняка волнует сейчас всех наших телезрителей. Какова цель вашего визита?

— Как вы, уверен, прекрасно помните, через… — Голицын глянул на часы, — сорок три с половиной часа истекает срок моего ультиматума. Самое время обсудить ситуацию на Дальнем Востоке, пока не стало слишком поздно, вы так не считаете?

— Ваше Величество, — заговорил Ватанабэ на довольно чистом русском. — Ваш внезапный и столь стремительный визит действительно впечатляет. Но давайте будем реалистами. Операция по установлению контроля над территорией Хоккайсю де-факто завершена ещё месяц назад. Вы прибыли для подписания соглашения о новых границах, которое закрепит мир между нашими странами, не так ли?

Сразу с козырей зашёл, в лоб. Хоккайсю, значит. Северные территории. Пытается вернуть повестку в русло «маленькой победоносной войны».

Ну-ну.

Голицын улыбнулся, глаза прищурились.

Что ж, японец сам нарисовал на себе мишень.

Дмитрий Михайлович ответил не сразу. Сперва отхлебнул чай из кружечки, вдохнул аромат. Потом заговорил спокойно, почти по-отечески.

— Господин Ватанабэ, не выдавайте желаемое за действительное. Мы здесь не для того, чтобы чертить новые границы. Мы здесь, чтобы объяснить вам опасность ваших заблуждений. То, что происходит сейчас — это оккупация территории суверенного государства. Которая удалась только потому, что от непреклонных в вопросах чести соседей мы такого никак не ожидали.

Ямамото вздрогнул. Ватанабэ поморщился, но отступать даже и не думал.

— Оккупация? Япония десятилетиями инвестировала в этот регион! Мы строили заводы, дороги, школы. Там живут миллионы наших соотечественников. Наш Император не мог оставить их без защиты, когда в регионе…

— Когда в регионе что? — перебил его Голицын. — Беспорядки? Угроза жизни японских граждан?

Ведущий на секунду замялся, а посмотрел на Ямамото. Вот кто лучше всего ответит на этот вопрос!

— Генерал. Вы главнокомандующий. Вы лично находились на Дальнем Востоке последние два месяца. Скажите честно: был ли в регионе хаос до того, как вы привели туда танки? Может, погромы? Притесняли ли местные власти японских граждан? Или вы вошли в мирные города, где работали магазины и дети ходили в школы?

Все взгляды переместились на генерала. Студия замерла. Ямамото сидел неподвижно, как изваяние. Его лицо ничего не выражало, но я видел, как побелели от напряжения пальцы рук, внешне спокойно лежащих на столе.

Хасэгава нервно переглянулась с Ватанабэ. Тот открыл рот, чтобы вмешаться, но я жестом остановил его, добавив чуть-чуть давления ауры. Японца просто вдавило в кресло.

— Отвечайте, генерал, — подключился Голицын. — Как офицер и человек чести. Были ли притеснения?

— Моя задача, — выполнять приказы Императора.

— Это я понимаю, — кивнул Голицын. — Но вопрос был о фактах.

Ямамото молчал. Секунда, две. Я видел, как ходят желваки на его скулах. Он мог соврать. Спасти лицо Империи. Но потерять своё.

— Ответьте же, генерал, — подтолкнул я его даром Тёмной.

Он как будто даже с облегчением выдохнул.

— Масштабных беспорядков… не было зафиксировано, — произнёс он, глядя перед собой. — Администрация функционировала. Жалоб от граждан Японии не поступало.

Шах.

Хасэгава замерла, забыв как дышать.

— Благодарю, генерал, — кивнул Голицын и повернулся к ведущим. — Скажите, господин Ватанабэ, если самурай без спросу зайдёт в чужой дом и возьмёт то, что ему не принадлежит — как предписывает бусидо поступить с ним?

Ватанабэ побагровел и явно не знал, что ответить. Вместо него ответила Кристина.

— Насколько я помню, Ваше Величество, — произнесла она с невинной улыбкой, — в таком случае самураю надлежит смыть позор кровью, совершив сэппуку.

Ватанабэ вскочил. Кресло с грохотом отлетело назад.

— Да как вы смеете⁈ — заорал он по-японски на очень довольную собой Кристину. — Гайдзины! Вы ничего не понимаете!

Ага, тявкнуть на императора не посмел, решил оторваться на девушке. Я уже хотел вмешаться, но тут Хасэгава, спасая эфир, положила руку ему на плечо.

— Ватанабэ-сан, прошу вас! — она улыбнулась в камеру извиняющейся улыбкой. — Вы правы, наши гости — чужеземцы. Возможно, они просто не понимают культурно-исторического контекста? Как говорят сами русские, — она улыбнулась Голицыну, — «приехали в Тулу со своим самоваром».

Красотка, надо отдать ей должное! Хорошо подготовилась!

Ватанабэ выдохнул. Одернул пиджак. Сел. Посмотрел на нас со снисхождением учителя, объясняющего прописные истины прогулявшим уроки хулиганам.

— Простите, был не в себе. Вы правы, Хасэгава-сан, — кивнул он коллеге. — Ваше Величество, позвольте объяснить. Это у вас там человек на троне — первый среди равных. А у нас Император — прямой потомок богини Аматэрасу-о-миками. Его забота — народ Японии, где бы он ни находился. Он выше человеческой морали и законов. Его воля — воля Небес. Его слово — закон для каждого японца. Что Император назовёт благодатью, то ею и будет…

— Как удобно! — покачал головой Голицын, но ведущий проигнорировал сарказм.

— … и лучшее, что могут сделать народы, которых Император мудростью своей решил включить в орбиту своего покровительства — покориться, для их же блага, — Ватанабэ, преисполнившись, даже подбородок задрал и похож был сейчас на Наполеона с Канатчиковой дачи. — Неужели вы, русские, настолько самонадеянны, что думаете решить этот вопрос военным путём? Силой оружия против Воли Небес?

Ой, дура-а-ак!!!

Вот она. Чистая, дистиллированная, государственная идеология из уст главного политического обозревателя. Император — бог, все остальные — подданные или будущие подданные.

Сколько я таких повидал…

Ватанабэ даже не понял, что только что сделал. Он, наверное, думал, что объясняет гайдзинам величие своего правителя. А на самом деле признался всему миру в архаичной деспотии. «Божественная воля выше чести и международных соглашений» — красивые слова для доморощенных диванных традиционалистов, но для современного мира это приговор. Для прогрессивной части японского общества, для молодёжи — это позор. Вопрос про честь самурая, провокационный сам по себе, после «отповеди» ведущего можно даже не педалировать — все всё и так увидели, с контрастом. В японском обществе и так раскол, а Ватанабэ, сам того не понимая, вбил в него ещё один клин.

— Может, премию ему выписать? — сдержанно хохотнул в ухе Разумовский, видимо, пришедший к тем же выводам.

— Господин Ватанабэ, — спокойно ответил Голицын. — Позвольте напомнить вам немного истории. Мы, русские, никогда не сдаёмся, и всегда забираем своё. Мы придём к вам домой и зададим всего один вопрос. «В чём сила, брат?» А сила в правде. И правда — на нашей стороне. Всегда. Вопрос не в том, сможем ли мы решить вопрос силой оружия. Вопрос в том, готовы ли вы заплатить цену. Мы со своей стороны за ценой не постоим, и вы это знаете.

Лицо ведущего, как бы он ни владел собой, вытянулось. Хасэгава тоже растерялась. Зато не растерялась Кристина.

— Ватанабэ-сан, вы карту Дальнего Востока вообще видели? Площадь в двадцать раз больше Японии. Протяжённость линии соприкосновения — три тысячи километров, против полностью мобилизованной российской армии. Декабрь. Сибирь. Снабжение войск — сколько их там, миллион? больше? — через море в штормовой сезон и одной железной дороге, которую партизаны взрывают на завтрак, обед и ужин.

— Причём не только местные, но и японцы, там проживающие, массово примыкают к сопротивлению, — добавил я.

— Благодарю, Ваша Светлость, — кивнула Кристина. — А ещё, Ватанабэ-сан, морозы. Зимой в Сибири, знаете ли, подмораживает. −40 с утра — обычное дело. Спросите у французов, каково это — зимой в России.

Кристина повернулась к Ямамото.

— Генерал, скажите честно: насколько стабильна такая логистика?

Ямамото ответил не сразу. Он смотрел на Кристину тяжёлым взглядом. Потом заговорил — и в его голосе прозвучала профессиональная гордость.

— Война всегда сопряжена с трудностями, — усмехнулся он. — Полководец не бежит от них, он их разрешает. Наши укрепления неприступны.

Голицын едва уловимым жестом остановил Кристину, которая хотела что-то сказать.

— Скажите, генерал, ваша уверенность в неприступности основана на том, что там находятся «Дети Императора»?

Ямамото пожал плечами.

— Это не секрет.

— Те самые «детки», — продолжил Император, — которые призваны защищать острова от разломных монстров? Охранять мирных жителей от дайкайдзю?

Ямамото сжал челюсти. Он понял, куда ведёт Голицын, но ловушка уже захлопнулась.

— Да, — коротко бросил он.

— Теперь понятно, — вмешался я, — почему нам пришлось лететь через полмира мочить вашего вормикса. Потому что ваши отборные егеря, «защитники человечества», в это время занимались грабежом российских земель по приказу вашего божественного правителя.

Ямамото побледнел. Его челюсти сжались так, что я услышал скрежет зубов даже на расстоянии.

Ватанабэ открыл было рот, но не нашёл слов. Хасэгава сидела, прижав палец к уху — явно получила ценные указания.

— Так их! — азартно прокомментировал в наушнике Разумовский.

Нокаут. Мы ткнули их носом в факт: гайдзины выполнили божественную миссию защиты Японии, пока «божественный» Император занимался мародёрством. Все красивые слова Ватанабэ про «волю Небес» и «покровительство» разбились об этот простой, неоспоримый факт.

Голицын дал паузе затянуться, потом добавил почти задумчиво:

— В России есть пословица: «Не рой яму другому — сам в неё попадёшь». Дети Императора воюют с людьми вместо того, чтобы защищать свой народ от настоящих угроз. Это не божественная воля. Это трагическая ошибка.

В этот момент в наушнике щёлкнуло.

— Артём, кортеж Мусасимару подъехал. Ярик говорит, у него в ухе от них звенело, наверное, пытались управление Стражем перехватить.

ХА! И ещё раз ха! Да для этого как минимум божественное вмешательство потребовалось бы, и то только через мой труп! Так что флаг им в руки и барабан на шею, пусть пытаются.

Но, раз император прибыл, теперь эфир точно не сорвётся, за аппаратную можно уже не переживать.

— Кстати, раз уж речь зашла о той битве… — мы с Голицыным переглянулись, похоже, та же мысль пришла в голову и ему. — С нами ещё два её участника. Аня, Ариэль, прошу.

Хлоп! Девушки появились чуть позади меня, держась за руки и оставив в аппаратной только оседающий в воздухе пепел, который тут же истаял.

Одетые в парадные мундиры егерского корпуса, они смотрелись великолепно. Идеальная причёска, которую Ане сделала её фрейлина, и которую мы немного помяли перед выходом на военный совет, контрастировала с копной иссиня-чёрных волос Ариэль, уложенных в стиле «ветер в голове».

Операторы тут же поймали их в кадр. Хасэгава поспешно вскочила, Ватанабэ тоже нехотя поднялся.

— Ваши Высочества! Для нас огромная честь… — затараторила было японка.

Но тут со своего кресла поднялся Ямамото. Медленно. С достоинством. Жестом руки оборвал ведущую. И поклонился обеим — глубоко, по-японски, с уважением склонив голову.

— Для нас честь видеть вас в Токио, — обратился он к обеим девушкам сразу. — Япония в долгу перед вами.

Ведущие переглянулись. Генерал своим поступком спутал им все карты. Но… на этот раз я его не подталкивал. А значит — он сам, от чистого сердца. Да и аура у него, кстати, выровнялась, перестала мигать, как огни на новогодней ёлке.

Аня улыбнулась.

— Генерал, мы сделали то, что должны были. Как и вы всегда делаете то, что считаете правильным.

Молодец Анютка, так его! «То, что считаете правильным» — не то же самое, что «то, что правильно». Но и Ямамото хорош. Публично признать воинов, спасших его столицу — дорогого стоит. Даже Ватанабэ прикусил язык.

— Монстры не спрашивают, чью землю атаковать, — добавила Ариэль. — Мы тоже не выбираем, кого защищать. Просто делаем свою работу.

Уже ничему не удивляющиеся работники студии притараканили ещё два кресла и новые чайные наборы.

— Чернов, подвиньтесь, — неожиданно в наушнике прозвучал голос Разумовского. — Садитесь, как на картине.

И ещё раз ха! Картина, которую по мотивам этикетки пива «Четыре егеря» написала Нарена, и которая облетела, говорят, весь мир. Думаю, в Японии она тоже известна!

Я встал и сдвинул своё кресло в сторону от Голицына, а потом галантно помог девушкам сесть. Аню рядом с собой усадил, Ариэль — ближе к Голицыну.

Всё как на картине. Я, Аня, Ариэль. Только вместо четвёртого егеря — японской принцессы Махиро Таканаханы — в кресле сидел Русский Император. Который, впрочем, в ликвидации вормикса тоже не последнюю роль сыграл, хоть и заочно.

Я перехватил взгляд Ямамото. Он посмотрел на нас по очереди, задержал взгляд на Голицыне. Его губы чуть дрогнули в горькой усмешке. Он понял.

Да-да, генерал. Где ваша героиня? Вы её предали. А мы здесь.

В этот момент двери распахнулись.

— Его Величество Император Мусасимару! — объявил кто-то из коридора.

ㅤ

В студию вошёл не человек — танк.

Я ожидал увидеть того рыхлого толстяка-сумоиста из новостей, но реальность оказалась куда интереснее. Мусасимару с последнего своего появления на публике похудел, сбросил жирок, подтянулся и подкачался. И выглядел теперь весьма внушительно. Рост под два метра, плечи шириной с дверной проём. Одет он был броско, но стильно, с японским колоритом: чёрная накидка с жёсткими, будто накрахмаленными плечами, кимоно цвета тёмного золота и такие же, отливающие золотом, широкие штаны. На накидке горели две вышитые золотом хризантемы — императорский герб, который в свете студийных софитов было бы видно за километр.

А на поясе висел меч. Тати. Тяжёлый боевой меч, который в руках обычного человека смотрелся бы веслом, а у этого гиганта выглядел как заткнутый за пояс вакидзаси. И меч был только один. Никакого короткого клинка в пару, как у самураев. Спасибо Ватанабэ, он уже объяснил нам, что император выше сословий. Да и зачем сильному магу лишнее железо? Ему и этот-то меч нужен скорее как символ того, что он в любой момент может снести голову любому, кто усомнится в его праве.

Хотя… я присмотрелся к мечу астральным зрением.

Однако!

В меч кто-то подселил душу редкого, свирепого и крайне опасного морского хищника. Как русалка, только не миловидная девушка, а мордастая саблезубая тварь размером с синего кита. А эта конкретная, чья душа теперь жила в мече, ещё и успела прокачаться до второго, если не первого, класса. Такую раз на раз не каждый абсолют убить сможет — а здесь не просто убили, а пленили душу.

Это ни разу не церемониальный меч. Самый что ни на есть боевой. И усмирить вселённого в него хищника — нужна сила.

Но самое главное — душа самого императора. Уж не знаю, что за артефактами он обвешался под своим золотым кимоно, но я не смог заглянуть в его душу незаметно. Безусловно, взломать все эти побрякушки мне бы ничего не стоило, но это же невежливо. Если захват студии ещё как-то спустили на тормозах, то нападение на императора явно в дипломатический протокол не вписывается.

А у нас ведь не стоит задачи сделать его жертвой, объединив против нас всех японцев? Нет, не стоит. Значит, подсмотреть не получится.

Впрочем, я и без того видел — передо мной самое меньшее маг вне категорий. А скорее всего — давно абсолют вне каких-либо классификаций.

Ну что ж… Если Мусасимару хотел появиться эффектно — у него это получилось.

Хасэгава вскочила так резко, что чуть не опрокинула кресло. Ватанабэ следом. Оба склонились в самом глубоком поклоне — в пояс, склонив головы. Ямамото же, поднявшись с каменным лицом, склонился иначе, примерно наполовину, положив левую руку на рукоять катаны.

Кристина тоже поднялась и поклонилась, аккуратно, без пиетета, как рядовому барону, а не императору.

Мы четверо, разумеется, остались сидеть.

Мусасимару обошёл стол со стороны ведущих, спокойно похлопал Ямамото по плечу, прерывая его поклон и сел в свободное кресло.

И только после этого повернулся в нашу сторону, всем креслом, положив одну руку на стол.

— Здравствуй, Дмитрий, — спокойно кивнул он Голицыну. — Спасибо, что откликнулся на приглашение.

Хм, язык он тоже подтянул. Когда я прошлый раз с ним по телефону разговаривал, он ещё коверкал слова. А сейчас говорил по-русски почти чисто, получше Ватанабэ даже, лишь небольшой акцент остался.

— Здравствуй, Мусасимару, — ровно таким же кивком ответил Дмитрий Михайлович, повернувшись в кресле навстречу своему «коллеге».

Как-то Мусасимару — называть его жирдяем теперь язык не поворачивался — очень уж спокойно себя ведёт… Какой-то подвох? Я ещё раз огляделся астральным зрением, охватив внутренним взором пространство не только телецентра, но и окрестности. Да, конечно, спецназ присутствовал — но на почтительном расстоянии. В здании — рядовая охрана, несколько «деток», но ничего такого, с чем я бы не справился. Включая самого императора. Может, он просто не отдаёт себе отчёт в том, насколько на самом деле я силён, и считает, что в случае чего легко со мной справится? Да ну, бред какой-то. Допустим он не понимает природы моей силы, но то, что здесь Голицын и его дочь — он же должен понимать? А Голицын в одиночку…

Нет, всё не то.

Похоже, он действительно не рассматривает силовой вариант развития событий. А может, даже специально оставил охрану подальше, чтобы ни у кого палец на спусковой крючок случайно не упал, мало ли кому что привидится.

И тут я ощутил лёгкое касание к своему разуму.

Вот оно что…

Но источник — не Мусасимару. Кто же ты, где же ты?

Я поддался, пропуская вражеского менталиста, а потом жёстко, одним ударом, вторгся в его душу. Тут не до сантиментов. Мало ли что он уже успел разведать? Совсем не факт, что в мою голову он полез к первому. Наоборот, я бы на его месте себя на закуску оставил.

Положим, до Ариэль бы он и не дотянулся — ту её татуировки охраняют. А вот оба Голицыны… мы же только что с военного совета, все планы наступления в самом верхнем слое оперативной памяти! Даже я смог бы считать, хотя менталист из меня, как из утюга ракета.

Так… так… так… что там у нас? Сидит в машине, напротив — какой-то офицер. Смог залезть и к Ане, и к Голицыну старшему в мозги, даже понял, что Страж — живой. С кем поделился? Не успел? И не успеешь…

Повинуясь моему приказу, менталист смял волю сидящего напротив офицера. Один приказ — и тот выстрелил в голову моему «подопечному».

Менталисты — товар штучный. Даже если у них их целый отряд, быстро они нового к операции не подключат. А предупреждён — значит вооружён. Хм, где-то у меня был мозгоклюй…

Покопавшись, я вытащил из Океана душ этого самого мозгоклюя. Астральная сущность, в обычном мире никак себя не проявляет, питается эманациями эмоций. И просто обожает людей и других разумных с ментальными способностями. Стоит им только раскинуть свои щупальца — тут-то к ним и приходит вежливый ослик, и начинает сношать мозг, превращая его в кашу.

«Появятся поблизости — сообщи!» — наказал я, одновременно вливая в сущность прорву энергии. Теперь менталистам не то что поблизости от телецентра — вообще в Токио появляться не стоит!

А Разумовскому — выговор с занесением в личное дело. Какого хрена у императора защитные артефакты под кожу не вшиты? Кто ещё из вышестоящих чинов под угрозой? Провал разведки, прозевавшей не то тридцать, не то пятьдесят лет подготовки — не менталистов ли работа?

Столько вопросов… Ничего, вернёмся — задам.

Впрочем, и я тоже хорош. Давно ведь уже Анютке печатями ментальную защиту мог прокачать.

А пока…

Я открыл глаза, возвращаясь в реальность, в которой и секунды, наверное, не прошло. Немного мутило, но терпимо.

ㅤ

— Мы всегда уважали соседей, — продолжил меж тем Голицын. — И всегда предпочитали открытый диалог. Именно поэтому я здесь. Чтобы обсудить будущее, которого мы можем лишиться.

Мусасимару едва заметно усмехнулся уголками губ.

— Будущее уже наступило, сосед. Но я готов послушать. О чём именно ты хотел поговорить?

— О здравом смысле. И о возможности исправить ошибку, пока она не стала фатальной.

— Ошибку? — Мусасимару приподнял бровь. — Ты называешь ошибкой стремление Японии к нормальной жизни?

— Я называю ошибкой войну, которая уничтожит всё, что мы строили на протяжении десятилетий, — терпеливо пояснил Голицын. — Давай будем реалистами. Ты смотришь на карту и видишь землю, которую хочешь перекрасить в свои цвета. Ты загнал на континент огромную армию. Но война — это не только доблесть. Это ещё и логистика. Ты захватил огромную территорию, но тебе её не удержать. Землю мы вернём, но погибнут миллионы людей, и наших, и ваших. Лучших воинов. Война обнулит всё. Все заводы, дороги, порты, которые японский бизнес строил на Дальнем Востоке десятилетиями. Всё сгорит в огне.

Всё время, пока Голицын говорил, Мусасимару слушал внимательно, не перебивая.

— Ты рассуждаешь как владелец корпорации, Дмитрий, — наконец произнёс он, покачав головой. — «Ресурсы», «активы», «инфраструктура»… Но Империя — это не бизнес.

Он кивнул на огромную карту на экране.

— Ты смотришь на карту и видишь цифры. А я смотрю и вижу несправедливость. Скажи, сколько твоих подданных живёт на Дальнем Востоке? Два миллиона? Три? На территории, способной прокормить сотни. А у меня сто пятьдесят миллионов человек ютятся на скалах, которые трясёт каждый год.

— Границы суверенных государств не переписываются исходя из плотности населения, — холодно заметил Голицын. — Это наша земля, наши недра.

— Ваши? — хмыкнул Мусасимару. — Вы, русские, как собака на сене. Сами не живёте и другим не даёте. Мы не отбираем у вас недра. Давай подпишем мирный договор, и дальше будем вести совместную добычу, как все последние десятилетия! Нам нужна земля, Дмитрий. Земля, на которой японский народ сможет расправить плечи.

— Кто вас гонит? — искренне удивился Голицын. — Границы открыты, с Японией у нас даже безвизовый режим! Приезжайте, покупайте землю, стройте дома, живите. Зачем для этого вторгаться с оружием? Разве за последние тридцать лет хоть кого-то не пустили? При том, что мы прекрасно понимали, что люди приехали селиться!

Мусасимару рассмеялся.

— «Селиться»? Один миллион переселенцев? Два? Конечно, вы не против рабочей силы. Русских-то в этот медвежий угол, как вы его называете, даже бесплатной землёй не заманишь! Но давай будем честны. Если бы завтра к тебе решило переехать пятьдесят миллионов японцев — ты бы назвал это мирным переселением? Нет. Ты бы назвал это тихой оккупацией. Ты бы закрыл границы, ввёл визы, начал депортации. Потому что пятьдесят миллионов меняют флаг над страной без всякой войны. Так к чему это лицемерие?

Голицын вздохнул. На большом экране позади операторов, показывающем то, что в данную секунду идёт в эфир, я заметил, как он одними губами беззвучно прошептал что-то про явно нецензурное.

Но лицо при этом сохранило нейтральное выражение, ни один мускул не дрогнул. Ему бы в покер играть!

— Ты судишь нас по себе, Мусасимару, и в этом твоя ошибка. Япония следует идеологии кокутай — «вся страна под одной крышей». А Россия всегда была многонациональной страной! Да, большинство — славяне. Но в Российской Империи живут сто миллионов человек, в чьих жилах нет ни капли славянской крови! Татары, якуты, казахи, буряты… — он чуть повернулся в нашу сторону. — Посмотри на мою делегацию. Рядом со мной сидит принцесса иного мира, вообще другой расы. На Урале живут гномы. Мы рады всем, Мусасимару.

Он говорил это с такой спокойной уверенностью, что даже Ватанабэ, кажется, перестал дышать.

— Пятьдесят миллионов? Да хоть сто! Места хватит. Если бы они приехали с миром, строили города и чтили наши законы — мы бы приняли их, как своих. И они жили бы, сохраняя свой язык и культуру, как другие народы. Но ты — лишил их этого. Ты заставляешь их умирать за то, что они могли получить мирно.

Голицын сделал небольшую паузу, подождал, пока синхронист на экране прямого эфира закончит перевод.

— Я предлагаю альтернативу, — продолжил он. — Мы возвращаемся к точке «минус два месяца». Ты выводишь войска, а всё, что произошло мы считаем досадным недоразумением из-за культурных отличий.

— И что дальше? — прищурился Мусасимару.

— А дальше мы садимся за стол переговоров. Мирных переговоров. Я готов дать тебе ещё месяц на вывод контингента. Тридцать дней. Спокойно, организованно, без потерь. После этого мы подпишем новый договор. О совместном освоении, о переселении, о гражданстве. Создадим союз двух великих империй, какого ещё не было в мире.

Голицын говорил медленно, весомо, впечатывая каждое слово.

— Ты получаешь землю для своих людей. Ведь в этом твоя цель, в заботе о нации, как подобает потомку Аматэрасу? Это достойная цель, и за неё необязательно погибать миллионам. Заметь, миллионам сильнейших, чья цель — защита всего человечества от внешних угроз!

Мусасимару молчал. Долго. Он смотрел на Голицына совершенно нечитаемым взглядом, а я не рискнул «прочитать» его в этот момент — ведь даже намёк на вторжение может повлиять на исход переговоров.

Наконец он медленно покачал головой.

— Красиво, Дмитрий. Правда красиво. Как вы, русские, говорите… — он на секунду задумался, явно вспоминая. — «Мягкая постель, да твёрдо спать». Твой «мирный договор» — это мина замедленного действия, Дмитрий. Допустим, приедут десять, двадцать миллионов. Построят города. А что будет через полвека, когда их дети захотят жить по своим законам? Когда они потребуют автономии, а потом и независимости? Твои потомки назовут это сепаратизмом и бросят на усмирение армию. Я изучал историю твоей Империи, это не моя выдумка, такое бывало и не раз. Рано или поздно война всё равно вспыхнет, но уже внутри твоих границ. Вспомни историю Ирландии, историю Балкан: разделённый народ — это пороховая бочка. Я не хочу, чтобы мои потомки гибли в гражданской войне на чужбине. Лучше сейчас, одним ударом, провести черту. Пусть это будет наша боль и наша ответственность, а не подарок в виде кровавого наследства нашим детям.

Он чуть подался вперёд, нависнув всей своей массой над Голицыным.

— Японии нужна земля, и хотите вы или нет, а вам придётся потесниться. Я соберу восемь углов мира под одной крышей, на то воля небес. Это дело всей моей жизни, и будь у меня хоть ещё год — я не предам интересов нации!

Голицын слушал его с каменным лицом.

— Значит, нет? — тихо спросил он. — Ты готов положить жизни миллионов своих людей?

— Самурай, просыпаясь утром и мысленно представляя все варианты, как он может погибнуть в течение дня, освобождается от страха, — Мусасимару проговорил это, как терпеливый учитель нерадивому ученику. — Нет большей чести, чем погибнуть за свой народ, чтобы понимать это, даже необязательно быть японцем.

— Когда нет альтернативы — безусловно, — кивнул Голицын. — Но жертва не должна быть напрасной. Ты уверен, что твои люди готовы на самоубийство ради твоих амбиций? Я знаю, что это не так.

Мусасимару усмехнулся, такой кривой самодовольной усмешкой. Ни дать ни взять — морда просит кирпича.

— Япония едина, Дмитрий. Но я не глух.

Его голос вдруг изменился. Стал мягче. Тон мудрого отца, журящего неразумных детей.

— Я знаю, что есть те, кто сомневается. Есть голоса «против». Я слышу их, и допускаю, что в чём-то они могут быть правы. Будь моя воля — я бы поговорил с каждым из них лично. Ведь если соберутся трое, то получится ум Мондзю.

— Время ещё есть, Мусасимару, — напомнил Голицын. — Но оно уходит.

Он повернулся к направленной на него камере.

— Народ Японии, видят небеса, я сделал всё, что мог. Когда через два дня начнётся настоящая война — не говорите, что я не пытался её предотвратить.

ㅤ

Я откинулся на спинку кресла.

Всё.

Разговор окончен. То, ради чего мы летели сюда — всё впустую.

Эх, подвесить бы Мусасимару за яйца. Вот прямо здесь, в студии, в прямом эфире. И не пришлось бы его уговаривать. Фирсов не даст соврать, он знаком с японским гостеприимством. Никто и никогда за «поговорить» полстраны не возвращал.

Но ведь не поймут японцы такого милосердия. Начнут про «русских варваров» кричать. Ещё Мусасимару мучеником сделают, тогда совсем хана.

Да и ультиматум этот… Время переговоров, мать его…

Вот только перед нами не политик, с которым можно договориться. Перед нами фанатик, по недомыслию своему считающий себя визионером. Человек, который уверовал в свою божественную миссию настолько, что никакая логика, никакая экономика, никакие жертвы его не остановят.

Он искренне верит, что спасает Японию. И ради этого «спасения» готов утопить её в крови.

Ватанабэ с Хасэгавой сияли, как начищенные чайники. Ямамото сидел, опустив глаза. Мои девочки, сохраняя бесстрастные лица, внутренне кипели от негодования.

А я смотрел на Мусасимару и чувствовал, как внутри закипает тьма. Вязкая, соблазнительная.

Я не могу подвесить его за яйца. Но всего одно моё слово…

Да, он сильный маг. Сильнее всех, кого я встречал в этом мире. Но я — Охотник.

Если вложить всю мою мощь, всю силу моего дара…

Одно моё слово, всего одно. Не уговаривать, нет. Сломать. Вывернуть наизнанку. Заставить его ползать, умолять, подписать капитуляцию, признаться во всех своих грехах прямо здесь, в прямом эфире, на весь мир.

«Давай, — шепнула Тёмная. — Он сам говорит о праве сильного. Так пусть познает, кто сильнее!»

Искушение стало сладким, почти невыносимым. Прекратить войну одним щелчком пальцев. Спасти миллионы жизней…

Я сжал кулаки так, что ногти впились в ладони. Девчонки оглянулись на меня, ведущие побледнели.

Усилием воли я спрятал ауру.

Нет.

Не так.

Да, право сильного. И да, я сильнее.

Но это тёмный путь, тот самый, от которого нас, тогда ещё юных Охотников, остерегали Старейшины. Очень легко поддаться соблазну, подчинить своей воле целый мир. А это неизбежно. Сегодня Япония, завтра ацтеки. Кто там ещё вякнет? Они, люди, или сами посадят меня на трон всего мира, или не оставят мне выбора, и мне придётся подмять этот мир под себя, просто чтобы защитить своих близких. Или даже просто опасаясь за своих близких.

Именно так и начинается этот путь во Тьму. С благих намерений. А потом оглянешься, а пути назад нет, а пройденный путь залит кровью и устлан трупами. Сперва ты просто хочешь защитить своих, а потом оказывается, что защищать их надо уже от тебя.

Плавали, знаем. Видел такое и не раз. Даже далеко за примерами ходить не надо — взять хотя бы Лагранжа.

Я выдохнул, загоняя Тьму обратно и посмотрел в глаза Мусасимару. Он, почувствовав мой взгляд, посмотрел на меня. И, видимо, что-то почувствовал, потому что вздрогнул.

Да, да, смотри. Ультиматум закончится, и я вернусь за твоими яйцами. Посмотрим, как ты тогда запоёшь.

ㅤ

Мусасимару, тряхнув головой, повернулся обратно к Голицыну. Даже чуть повернул голову, будто прислушиваясь к чему-то. И вдруг улыбнулся.

— Ты великодушен, Дмитрий, — заговорил он, глядя в глаза оппонента. — Ты предлагаешь мне отступить, чтобы «сохранить порядок» и жизни. Красивые слова. Но скажи, как ты собираешься гарантировать порядок на своих землях нам, если не можешь гарантировать его даже в одном городе?

— О чем ты? — напрягся Голицын.

— Арапахо, — с наслаждением произнес Мусасимару, откинувшись в кресле. — Город, который ты называешь своим успехом. Скажи, Дмитрий, если ты не в состоянии контролировать даже один город, который сам же недавно «освободил» — какое у тебя право диктовать условия Императору Японии? Ты слаб, сосед. У тебя горит дом, а ты приехал учить меня составлять икебану.

Голицын открыл было рот, чтобы ответить, — но тут…

Но тут у меня зазвонил телефон.

Все в студии посмотрели на меня так, будто я прилюдно снял штаны и решил справить нужду в вазу.

Я достал телефон и глянул на экран.

Габи.

Хм…

Если бы не слова про Арапахо, я бы, скорее всего, проигнорировал звонок. Но…

— Ответьте, Ваша Светлость, — будто читая мои мысли, улыбнулся Мусасимару. — Наверняка это очень важно.

Вот ведь сука…

Я нажал «принять».

— Слушаю, — нейтрально сказал я.

— Артём! Прости, я не знала, кому ещё звонить! Москва говорит, у нас достаточно людей, чтобы разбирались сами. Но…

В этот момент в трубке прозвучали выстрелы, достаточно громкие, чтобы их услышали все в студии.

— Как сообщает наш специальный корреспондент, — заговорила Хасэгава на японском, — прямо сейчас в Арапахо мятежники вышли на улицы и штурмуют здание мэрии…

На экране пошло прямое включение, и звуки выстрелов зазвучали уже не из моей трубки, а как будто прямо в студии. Торжествующий Мусасимару, напряжённо что-то соображающий Голицын…

Даже Разумовский, сволочь, язык в задницу засунул. Ох невовремя он решил на Габи понадеяться. Спрошу с него, за всё спрошу!

Мусасимару медленно перевел взгляд на меня, потом на Голицына. Его улыбка стала еще шире. Ему даже не нужно было ничего говорить. Вся наша риторика про «сильную Империю», про «гарантии безопасности», про «порядок» рассыпалась в прах под этот треск очередей из далёкого Арапахо.

Я посмотрел в глаза японцу и прислушался, что говорит Габи.

— Артём, пожалуйста, сделай что-нибудь!

— Сейчас всё решу, — ответил я сбросил звонок.

ㅤ

──────────

[5] Музыкальный трек этой главы: https://music.yandex.ru/track/3901972

Видео-приветствие Мусасимару в моём телеграм-канале: https://t. me/hc_dark_hunter