Темна вода во облацех

1

Утром на рабочем столе Баринов с неприятным удивлением обнаружил несколько довольно увесистых кожаных папок с солидным тиснением — «На подпись», «Почта», «Входящие», «Исходящие»...

Тут же в кабинет вошла секретарша с чашкой дымящегося кофе.

— Анна Сергеевна, что это?

— Так ведь Николая Осиповича долго не будет, — в ее глазах промелькнуло недоумение. — Это сегодняшние документы. И еще некоторые были у него в работе. Принести?

— А как же Валерий Иванович?

— Так вы же вместо Николая Осиповича...

Баринов кивком отпустил секретаршу, задумчиво прихлебнул кофе... Потом решительно снял трубку телефона.

— Валерий Иванович? Зайдите, пожалуйста.

...Разговор получился неприятный. Во всяком случае, для Баринова.

Нет, конечно, неизбежную начальственную раскладку он знал, но как-то так получалось, что, во-первых, не придавал ей большого значения, во-вторых, оказывается, Банник все это время тщательно оберегал его от любых административных и хозяйственно-начальственных дел. Получается, брал на себя. А теперь дела перешли к нему, поскольку де-юре Баринов являлся не только директором головного института, но и автоматически первым заместителем генерального директора научно-производственного объединения. Пусть — исполняющим обязанности, но как раз эти самые обязанности он был просто обязан исполнять.

«Не было у бабы хлопот, так купила порося...»

— Валерий Иванович, а если вы как замдиректора возьмете на себя это хозяйство? — Баринов, поморщившись, кивнул на стопку папок на столе.

— К сожалению, Павел Филиппович, не имею на то полномочий. И непосредственные обязанности с меня никто не снимал.

— Ну, так дадим вам соответствующие полномочия. Приказом или распоряжением... как там, я не знаю... Главное, наверное, ваше согласие, не так ли?

Долгополов с сожалением и даже с некоторой усмешкой посмотрел на него.

— Решать подобные вопросы не в нашей с вами компетенции, Павел Филиппович. На то есть вышестоящие инстанции.

— Вы будете смеяться, Валерий Иванович, но я их до сих пор не знаю!

— Да, я в курсе, — сухо кивнул Долгополов. — И откровенно говоря, понимаю ваши... э-э... затруднения.

— Ну, хорошо. Я вас тоже понимаю, — Баринов помолчал, раздумывая. Встраиваться в систему, становиться в ней винтиком, гаечкой или пружинкой, в отличие от собеседника, он не собирался. И обузу управления тысячным коллективом объединения отвергал категорически и однозначно. — Что вы можете посоветовать?

Похоже, у Долгополова было готовое решение, потому что ответил он, не раздумывая.

— На вашем месте я бы, не откладывая, подал докладную записку, в которой изложил все обстоятельства и свои соображения по этому поводу.

— На чье имя?

— Совет Министров Союза ССР, организационный отдел.

2

Дверь приемной открылась прямо перед ним, словно секретарша специально выжидала, пока он подойдет.

Заступив дорогу, она закрыла за собой дверь и негромко сказала:

— Извините, Павел Филиппович, вас ожидают, — и слегка повела головой в сторону его кабинета. — Там Захаров и Роман Глебович.

— Кто такой? — так же негромко спросил Баринов. Он и раньше подозревал, что Анна Сергеевна ему симпатизирует, правда, оставалась неясность со степенью ее симпатии, а также причиной. Оказывается, с пользой.

— То ли Совмин, то ли Комитет, точно не знаю, боюсь ошибиться. Но они с Николаем Осиповичем в давних и приятельских отношениях...

В кабинет Баринов вошел неторопливой походкой, на входе довольно натурально притормозил — почему, мол, и откуда здесь посторонние?..

И вполне естественно отыграл при виде поднявшегося из-за стола заседаний Арзыбова:

— А-а, Роман Глебович! Что-то случилось?

Он пожал руку начальника режима, довольно равнодушно, хотя и пристально, посмотрел на второго посетителя, мужчину слегка под шестьдесят, в неброском сером костюме, стального цвета сорочке и темно-вишневом галстуке.

— Нет-нет, ничего не случилось, Павел Филиппович, — поспешно, и даже слишком, отозвался Арзыбов. — Вы, кажется, незнакомы — Захаров Юрий Егорович, ответственный работник аппарата Совета Министров.

Баринов подошел поближе, протянул руку приподнявшемуся со стула гостю. Пожимая, демонстративно оглянулся на свой рабочий стол, потом, поколебавшись, но так, чтобы это не осталось незамеченным, сел на освободившееся место Арзыбова — напротив.

— Чем могу быть полезен, Юрий Егорович?

— Я, собственно, с инспекторской целью, Павел Филиппович, — гость легкой улыбкой постарался смягчить начальственную жесткость голоса.

— Ну, тогда понятно, — кивнул Баринов. — Я уж, не ровен час, подумал, а не случилось ли чего с Николаем Осиповичем.

— С ним, слава богу, все в относительном порядке. — Захаров перевел взгляд на стоящего Арзыбова. — Роман Глебович, пригласите Долгополова. А мы пока здесь с Павлом Филипповичем предварительно потолкуем.

Арзыбов коротко кивнул, разве что каблуками не прищелкнул, почти по-строевому сделал «кругом» и вышел.

Даже не дождавшись, пока за ним закроется дверь, Захаров повернулся к Баринову.

— Так я вас слушаю, Павел Филиппович.

— Не понял. Что вы хотите услышать?

— Как обстоят дела в вашем институте.

Баринов хмыкнул, откинулся на стуле и с веселым удивлением посмотрел на собеседника.

— И опять не понял. Ваши полномочия?

Захаров сцепил пальцы рук замком, положил перед собой.

— Слов Арзыбова вам мало?

Баринов постарался улыбнуться как можно наивнее и приятнее.

— В важных делах принято обходиться без посредников, Юрий Егорович. Я вас не знаю.

Визави понимающе кивнул и тоже приятно улыбнулся.

— Зато я вас знаю прекрасно, Павел Филиппович. Еще с середины шестидесятых... Помнится, вы очень красиво изложили «легенду» об инциденте с Шишковым на Ваганьковском кладбище. Оч-чень, оч-чень изящно, и исключительно правдоподобно. Я тогда истинно наслаждался, читаючи.

Баринов заинтересованно посмотрел на собеседника, даже склонил голову набок.

— Так вот из какого места те ноги росли! Не стану кривить душой, что рад знакомству, но — любопытно, любопытно...

— У вас таки прямо склонность к эпистолярному жанру, Павел Филиппович. С таким же интересом я читал и вашу недавнюю докладную записку в Совмин.

— Служебную, Юрий Егорович. Служебную записку.

— Не будем спорить о терминах, — отмахнулся Захаров. — Что вы ей хотели сказать?

— Только то, что сказал, ничего более: по моему разумению я не соответствую занимаемой должности. Свои соображения достаточно подробно я аргументировал и внес предложение — восстановить status quo в полном объеме.

— То есть вы желаете вернуться к себе в Киргизию и таким образом вычеркнуть из жизни последние полгода с небольшим.

— Да. Что-то в этом роде, — кивнул Баринов. Разговор начинался серьезный, и он подобрался в ожидании реакции собеседника.

— А ведь Николай Осипович упорно и настойчиво рекомендовал именно вас на эту должность.

Баринов улыбнулся и развел руками.

— Николай Осипович весьма пристрастен ко мне, в силу чего не всегда объективен. — Фраза прозвучала неожиданно двусмысленно, однако к месту. Он подумал и добавил: — Что проявилось еще при Кирилле Витольдовиче.

— Гм-м... У меня несколько иное впечатление, — Захаров поднял голову и впервые долгим и испытывающим взглядом посмотрел Баринову прямо в глаза. — Павел Филиппович, вы действительно категорически не хотите заниматься административно-хозяйственными делами? И это одна из основных причин, по которым отказываетесь от директорства.

Вот те на! В служебной записке такой формулировки нет, отметил Баринов. Это, скорее всего, уже Долгополов... Ну что ж, его право и, видимо, обязанность.

Разговор действительно без дураков. Так что, лукавить незачем.

— Да. Можно сказать и так, — открыто сказал Баринов. — Я ученый, понимаете? Совмещать эти две функции не могу и не хочу.

— Что же, откровенно и тоже достаточно правдоподобно... А если избавить вас от функции администратора, переложить ее, скажем, на Долгополова? — Захаров поднял руку, не давая ответить. — Понимаю, это уже не директорство. Назовем должность «главный специалист», «генеральный конструктор»... на условиях полной автономности. Ваше мнение?

— О такой возможности я, признаться, не думал, — медленно проговорил Баринов. Интересный поворот, против ожиданий совсем в другую сторону.

— Подумайте, хорошо? — Захаров сделал паузу, хотя по всему было видно, что сиюминутного ответа он не ждет. — А теперь главное... Павел Филиппович, что вы — лично вы! — думаете о способностях Николая Осиповича?

— Николай Осипович считается крупным ученым, и, я бы сказал, заслужено, — медленно начал Баринов. — Талантов и способностей у него — масса. О каких конкретно вы спрашиваете?

Захаров слегка поморщился.

— Павел Филиппович, пожалуйста, давайте без всяких... завитушек. Я ведь с вами разговариваю абсолютно открыто. Что вы думаете о его, так сказать, парапсихологических способностях?

— Вы имеете в виду...

— Да-да, телекинез и пирокинез — вы именно эти слова хотите от меня услышать?

Баринов подумал.

— Я бы выразился так: и то, и другое — объективная реальность, данная нам в ощущениях и подтвержденная показаниями приборов. Природа и сущность этих явлений лично мне абсолютно непонятна. Они противоречат не только основам современной биологии, но и физики.

— Павел Филиппович, возможно, я скажу сейчас отчаянную глупость... Но вы уж сделайте скидку на мое положение. В общем, так — Николай Осипович нормальный человек?

Вопросу Баринов не удивился и ответил серьезно:

— Разумеется, нет. Не в смысле «сумасшедший», «психически больной», а в смысле отличия от людей обычных. От вас, от Арзыбова, от Долгополова. Он может то, чего не могут другие. Таких и подобных ненормальных больше, чем принято думать. Лозоходцы, ясновидящие, целители, поэты, художники, музыканты, шахматисты... Каждый из них — экстрасенс в своих областях.

— Поясните, пожалуйста.

— Лозоходец чувствует то, что скрыто от глаз, поэт ощущает слово на вкус, на цвет, на запах, художник способен различать десятки тысяч оттенков, а мир, в котором живет и работает композитор, едва ли способен представить себе обыкновенный человек... Перечень можете продолжить сами.

— Понятно, — подумав секунду, Захаров кивнул головой. — А вы сами, Павел Филиппович? К каким людям относите себя?

— С точки зрения психоанализа, самооценка человека очень трудно поддается определению, тем более, классификации. Именно в силу того, что она абсолютно субъективна. И, тем не менее, это понятие относится к фундаментальным... Принято считать, что в глубине души большинство мнит себя исключительным, уникальным существом, отличным от остальных. Самое главное, они, в конечном счете, правы!

Захаров еще раз кивнул и снова переменил тему.

— К сожалению, в настоящий момент Николай Осипович выключился из процесса. Сейчас его жизни ничего не угрожает, но реабилитация займет какое-то время. Допустим, полгода или даже год.

— Как медик я бы не разделил вашего оптимизма, Юрий Егорович. Инфаркт — штука коварная, в том числе, последствиями. Тем более, внешние раздражители для Банника остались прежние... Чернобыль, например. Последнюю неделю он был очень расстроен и возбужден. Вы в курсе, его племянник серьезно пострадал в первые же дни после аварии?

— Да, мне докладывали... Но свято место пусто не бывает. Кого вы можете предложить в преемники?

— А вот от этого увольте! Никаких рекомендаций не даю! — довольно резко сказал Баринов. — В служебной записке я указал, что ни тематика, ни объем исследовательских работ НПО в целом и в частностях мне неизвестны. Тем более, круг лиц, в них вовлеченных. Я работал в тесной связке с Банником и исключительно по его, как вы выразились, «способностям».

— Понимаю... — задумчиво произнес Захаров. — Значит, вернетесь домой и, скорее всего, эту работу попытаетесь продолжить...

Баринов улыбнулся несколько натянуто. Собеседник, как и хотел, угодил в болевую точку.

— Второго Банника нет, к сожалению.

— Ну, так найдите.

Баринов с искренним удивлением посмотрел на собеседника.

— Как? Каким образом?

— Мне вас учить, Павел Филиппович? — Захаров с легкой укоризной покачал головой. — В вашем распоряжении двести восемьдесят миллионов населения Советского Союза. В методах и средствах вас не ограничивают, а, как известно, практика участия в «гребенках» у вас богатая.

— А вы не исключаете, что Банник — единственный и уникальный носитель этих способностей? А если нет, то поиски второго уникума могут продлиться не один год.

— Не исключаю. Однако есть все основания полагать, что и пирокинез, и телекинез все же встречаются в нашем мире. Пусть один на десять миллионов, на двадцать. Вам карт-бланш, Павел Филиппович.

Баринов подумал, прикидывая — а не устроить ли посетителю еще одну проверочку?.. А что, не помешает.

— Кстати, Юрий Егорович, некто Миркин случайно не ваш подопечный?

— Александр Борисович? Нет, он не из моей епархии. Хотя, разумеется, приглядываем. Он со своей лабораторией, я бы так выразился, отвлекающий от генерального направления.

— Ну что ж, спасибо за откровенность, — примерно такой ответ Баринов и ожидал. Не верить в этом Захарову оснований не усматривалось. — А скажите мне, Юрий Егорович, отчего только сейчас возник такой повышенный интерес к телекинезу и прочему? Насколько я знаю, Николай Осипович этими способностями — вполне осознано, заметьте! — обладает чуть ли не с детства. А по моим агентурным данным, — он недобро усмехнулся, — их исследует только он один. И то сказать, чуть ли не на коленке у себя на кухне... Где Академия наук с ее неограниченным потенциалом, позвольте вас спросить?

Захаров покивал, словно соглашаясь.

— Вашу горячность и ваш сарказм понимаю и принимаю в полной степени... А теперь послушайте меня, Павел Филиппович, и постарайтесь правильно понять. Специальная программа исследований так называемых проблемных явлений, к которым относится и парапсихология, существует довольно давно. В настоящий момент ее курирует один из заместителей Предсовмина. Полной информацией по ней обладает строго ограниченное количество участников, не более нескольких десятков человек. Вне рамок соответствующих научных центров в их числе только пятеро моих сотрудников, отвечающих за безопасность. Расширять этот круг признано нецелесообразным — даже среди первых лиц государства... Так сложилось, что на сегодняшний день, по вашим же словам, телекинез и пирокинез — сугубая и объективная реальность. А обстановка, особенно последние годы, складывается так, что приоритет в их исследовании должен быть за нами... Я бы очень хотел, чтобы это стало вашей личной целью и задачей, Павел Филиппович.

— Какую обстановку вы имеете в виду?

— И внешнюю, и внутреннюю.

Разговор действительно сложился непростой, и продолжался он уже более получаса.

Баринов не то, чтобы устал, но притомился. Все же, в отличие от собеседника, к нему не готовился, все случилось как-то нежданно-негаданно.

И не хватало кофе. Он уже привык, что по утрам Анна Сергеевна традиционно балует чашечкой. Однако ж от нее ни слуху, ни духу. В другое время без всякого напоминания в течение пяти минут появилась бы с разносом в руках — и для него, и для посетителя... Сидит, скорее всего, за своим столом, ждет — последует команда или нет.

Кстати, Долгополов, видимо, тоже дожидается в «предбаннике» — когда позовут... Да и черт с ним, пусть посидит, попотеет.

Пригласить Захарова в комнату отдыха, да расположиться повольготнее? Тогда и кофейку можно будет. И сигаретку предложить, ежели курящий.

Или уж перебьемся?

Не исключено, что Захаров из тех, кто простую вежливость готов расценить как слабость или чего похуже. Скажем, как стремление полебезить да пониже пригнуться перед начальством... Приехал с инспекцией, так и получай разговор «всухую».

Вот только зачем самому-то страдать и мучиться...

— Юрий Егорович, вы как — чай, кофе?

— Спасибо, не откажусь.

Баринов поднялся, прошел за рабочий стол, наклонился к селектору.

— Анна Сергеевна, распорядитесь, пожалуйста, насчет кофе. И что-нибудь к нему... Прошу, Юрий Егорович, — он распахнул дверь в комнату отдыха.

Пока официантка из институтской столовой расторопно накрывала стол для легкого завтрака, они покурили, стоя у окна, перебросились ничего не значащими фразами о погоде, о видах на урожай...

А когда сели — снова друг напротив друга — Захаров первым вернулся к прерванному разговору.

— Вы удивлены, Павел Филиппович, что интерес к парапсихологии и экстрасенсорике проявился только сейчас. А это в корне неверно. Работы в данных областях велись всегда — разными людьми, с разной интенсивностью и с разными результатами. Расцвет — двадцатые-тридцатые годы. Потом, правда, официальной поддержкой они не пользовались...

— Генетика, кибернетика, парапсихология... — негромко, словно про себя, сказал Баринов.

— Да, в том числе и по идеологическим соображениям, — не стал возражать Захаров. — И от волюнтаризма наша система, к сожалению, не застрахована. Сказано на самом высшем уровне: парапсихология и генетика — лженауки, значит, нечего на них народные денежки тратить... Но времена меняются. И во все времена существуют такие понятия как государственная необходимость и государственная целесообразность... Таким образом, уважаемый Павел Филиппович, вам и карты в руки. Привлекайте любые мощности самого НПО, вашего киргизского института, каких-либо иных структур — при условии, что они будут задействованы «втемную». Отчитываться вы ни перед кем не обязаны. Все вопросы будем решать напрямую.

Он достал из бумажника темно-зеленую визитку, протянул Баринову.

Похожая, только темно-синяя, была, помнится, и у Банника.

На этой тоже не значилось ни места работы, ни должности — лишь фамилия, имя, отчество и два семизначных номера телефона... Да, еще в левом верхнем углу буквы «СМ», заключенные в пятиконечную звезду.

— Верхний номер секретаря, нижний — прямой, — пояснил Захаров. — Секретарь ответит круглосуточно, я — сами понимаете. Но доложат моментально.

Баринов встал, прошелся до окна и обратно. Кроме как к кофе больше никто ни к чему на столе не притронулся.

— Хорошо. — Он выдержал еще паузу. — Думаю, что я вас, Юрий Егорович, более или менее понимаю. Надеюсь, что правильно... Но поясните мне такую штуку — почему вы делаете ставку именно на меня?

Захаров ответил не задумываясь:

— На сегодняшний день вы, Павел Филиппович, по всем параметрам самая подходящая кандидатура. По каким конкретно — позвольте пока умолчать.

— Результат я не гарантирую, — Баринов решил поставить точку еще над одной «i». — Для этого необходимо быть Дарвином или Менделем в биологии, Ньютоном или Эйнштейном в физике. А я всего лишь Баринов... Вам понятно, Юрий Егорович?

— Значит, вам предстоит стать Дарвином и Ньютоном в одном лице, Павел Филиппович, — без тени улыбки сказал Захаров. — Я, кстати, не уверен, что перечисленные личности, равно как, допустим, Левенгук и Аристотель работали с уверенностью, что их имена останутся в веках, станут служить наивысшим эталоном в науке. Все когда-то были — «просто Ньютон», «просто Дарвин», «просто «Баринов»...

Баринов хмыкнул, покрутил головой.

— Сравнение весьма лестное, отнесем его к фигурам речи... А теперь к делу. — Он усмехнулся про себя — вот и проверим сейчас ваш «карт-бланш»! — Вы можете организовать статью в газете о парапсихологии в целом и о «снах из прошлой жизни» в частности?

И он конспективно изложил предложение Щетинкина — не упоминая, впрочем, авторства — о репортаже из некой лаборатории по изучению явлений реинкарнации, телепатии, биолокации, подмешав сюда, к примеру, гипноз, телепортацию, телекинез, пирокинез... весь скандально-известный набор по этой тематике.

— Идея неплохая, перспективная, — подумав, ответил Захаров. — Может сработать. На фоне разных «Петрозаводских див», джун, мессингов, прочих НЛО и других чудес в решете... Какое издание выберем? С учетом тиража, аудитории... «Советскую Россию»? «Сельскую жизнь»? «Труд»?

— Ну, я не знаю. Где проще? — неуверенно сказал Баринов. Он не ожидал, что собеседник так легко согласится на подобную, как он в глубине души считал, авантюру.

— Я, пожалуй, сам переговорю с редакторами, — решительно объявил Захаров. — Завтра кто-нибудь из них с вами свяжется, о дальнейшем договоритесь. А для газеты в качестве базовой лаборатории предлагаю ваш институт во Фрунзе. Свозите корреспондента туда, познакомите с людьми, покажете пару опытов — пусть проникнется. Получится удачная статья, порекомендуем к перепечатке республиканскими изданиями.

Захаров первый раз за весь разговор посмотрел на часы.

— Ну что ж, Павел Филиппович, считаю, пообщались мы продуктивно и к обоюдной пользе. Если есть еще какие-нибудь неясности, давайте их тоже теперь же и разрешим — и я поехал.

— Пока все более-менее ясно, — осторожно сказал Баринов. — Появятся — обращусь в рабочем порядке.

— Вот и чудесно, — Захаров поднялся. — А сейчас... Павел Филиппович, извините, не сочтите за труд, — в голосе Захарова действительно зазвучали некие просительные нотки. — Давайте прогуляемся с вами немного, а потом проводите меня до машины. Хорошо?

Баринов испытующе посмотрел на него.

— А что с Долгополовым?

Захаров едва заметно поморщился.

— Разберитесь с ним сами. А можно ничего не объяснять — на днях получите приказ о штатных изменениях, он поймет.

Они вышли в приемную. Долгополов действительно ждал здесь, при их появлении он торопливо поднялся из кресла, поздоровался, склонив голову.

— Добрый день, Валерий Иванович, — Захаров протянул ему руку. — Извините, тороплюсь. Поговорим в другой раз, при случае. — И повернулся к Баринову: — Идемте, Павел Филиппович?

Его машина — на вид обыкновенная серая «Волга» последней модели, а в московских номерах Баринов не разбирался — оказалась не на стоянке, а тут же на площади, чуть сбоку памятника.

— Кстати, Павел Филиппович. Не желаете ли поучаствовать в международной конференции по биологии этой осенью в Токио? В заявку вас уже включили. Подробнее можем обсудить это позже.

— Что за тематика? — Баринов решил уже ничему не удивляться.

— Какая разница? Вы же ни разу не выезжали за рубеж. Познакомитесь с ведущими биологами, наведете контакты, установите личные связи... Надо быть в курсе передовых мировых идей. Глядишь, и что-нибудь прояснится по нашей работе. В кулуарах мало ли кто из ученых сболтнет что полезное. С языком у вас, как я понимаю, проблемы нет?

— Я не собираюсь чего-то выпытывать или кого-то вербовать.

— Об этом не беспокойтесь, — коротко хохотнул Захаров. — И без вас найдутся люди, которым по должности положено выпытывать, выведывать, при необходимости вербовать. Беспокойтесь о другом — как самому не попасть под это дело. Конечно, при первом знакомстве склонять к сотрудничеству вас никто не станет, но в соответствующую «разработку», естественно, возьмут. А вот на следующих конференциях, симпозиумах, съездах — готовьтесь: отмеряется полной мерой.

В общем и целом разговор с Захаровым Баринов принял. Даже при том, что тот откровенно дал понять — задний ход уже не отработаешь.

Но и действительно — где лучше заниматься тем, чем хочешь заняться? В провинциальной лаборатории или в суперсовременном научном центре?.. Тем более, во Фрунзе работать теперь не позволят. Нет, не из центра, местные товарищи расстараются. Создадут такую обстановку, что впору идти преподавать биологию в средней школе.

...Он поднялся к себе.

Долгополов уже исчез, а секретарша порывисто поднялась при его появлении.

— Все в порядке, Анна Сергеевна, все хорошо, — он улыбнулся ей, понимая, что нарушает, вообще говоря, сложившийся порядок отношений начальника и секретаря. Но так уж вырвалось невольно. Да и, похоже, она искренне почему-то за него беспокоилась, переживала. — Я пошел домой, поработаю там. Так что, до завтра!

— До свидания, Павел Филиппович!

Она так и не села, пока он не закрыл за собой дверь приемной.

3

«Рыба» к статье набрасывалась легко, к вечеру получилось почти пять машинописных страниц через два интервала.

Баринов внимательно перечитал, кое-какие куски слегка подправил. Завтра с утра еще разок просмотрит, может, дополнительно появятся какие-то мысли. А всякие красивости и прочую атрибутику пусть додумывает корреспондент.

Телефонный звонок застал за ужином.

Заместитель главного редактора «Труда» звонил сам, не прибегая к помощи секретарши. Может, у них так принято, может, желая выказать определенное внимание и уважение.

Представился, витиевато выразил готовность к сотрудничеству.

— Михаил Дмитриевич, я хочу заказать статью о парапсихологии, — Баринов решил сразу же не оставлять каких-либо недомолвок. Что там сказал-пообещал Захаров — бог весть, но пусть четко представляют, на что подписываются. Им держать ответ, в случае чего. — Необходим толковый журналист. Тезисно кое-что набросано.

— Да-да, Павел Филиппович, в общих чертах я в курсе. Есть у меня молодой парнишка, журналист, как говорится, от бога, плюс тяготеет к науке. А тема интересная, актуальная.

— Вот и хорошо. Жду завтра в десять, в НПО «Перспектива», — Баринов продиктовал адрес особняка около Курского вокзала. — Пусть готовится на следующей неделе к командировке в Киргизию. Как звать-то его?

— Вадим Журавин.

— Звучно, представительно... Пропуск будет заказан. А вам, Михаил Дмитриевич, большое спасибо за оперативность. Если что — созвонимся.

Ну вот, четверть дела сделано. Или одна восьмая — как сложится.

Сейчас уже поздно, а утром заказать межгород, Александру Васильевну или Игоря. Пусть подготовятся к приему гостя.

4

Встретили Вадима в лаборатории вполне доброжелательно. Через пару дней он уже казался своим.

Парнишка действительно оказался с журналистско-репортерской жилкой — в меру настырный и въедливый, но с искренним интересом к новому, был внимателен к мелочам, умел слушать, умел задавать вопросы. Сам попросился две-три ночи провести в «сонной», попробовал себя с картами Зенера, с металлической рамкой... К своим среднестатистическим показателям отнесся с грубоватым юмором: «Что делать, значит, не судьба! Рылом, значит, в экстрасенсы не вышел!» — заявил он несколько шокированной Александре Васильевне.

Через неделю утром молчком положил перед Бариновым несколько машинописных листов, по-свойски жестом спросил разрешения сварить кофе.

Даже при беглом прочтении Баринов понял, что статья удалась.

Слава богу, никаких благоглупостей, а некоторые красоты стиля и незначительные вольности с фактами — бог простит. В этом журналистика сродни рыбалке: не приврешь — не расскажешь.

Антураж лаборатории строг и достоверен. Сюжет закручен лихо, материал подан из первых рук, словно автор сам являлся участником или свидетелем экспериментов — по телепатии, биолокации, пиро- и телекинезу. Но главное внимание, как задумано — «странным снам». Точь-в-точь по Щетинкину: «Мой прадедушка — неандерталец», «Моя бабушка была царицей Савской», «Я сражался с ордами Батыя»... И в нужных местах неявно и ненавязчиво проступало — а тебе, читатель, вот так вот слабо?

— Ну что ж, Вадим, неплохо, — Баринов подровнял стопочку листов, отложил в сторону. — Прямо сейчас, с твоего позволения, обсудим — и можно брать билеты назад.

— Павел Филиппович, — Журавин придвинул к нему чашку кофе, глянул хитровато, с прищуром. — А продолжение когда будет?

Баринов невольно рассмеялся. Вот ведь прохиндей — в самом хорошем смысле: не просто «будет ли продолжение?», а — «когда будет?»...

Но ответил хоть обнадеживающе, но неопределенно: «Будет, Вадим, будет! А как скоро — зависит от тебя!» — и выразительно похлопал ладонью по машинописным страницам.

В общем и целом поездка Баринову понравилась. И не только своими результатами, но и атмосферой, что застал на этот раз.

Прошлый визит, похоже, придал ребятам новый импульс.

Александра Васильевна приободрилась, поняв, что и в новом качестве завлаба без поддержки с его стороны не останется. Игорь поверил окончательно, что Баринов, выйдя на новый, иной уровень, потащит и его за собой. Салиев, быстро уразумевший, что к чему, сторонился лаборатории как черт ладана, и нынче поспешил еще раз заверить в своей полной лояльности.

Все складывалось неплохо, и Баринов спешил назад — предстояло утверждаться в новом качестве: приказ об изменении штатов пришел буквально накануне их вылета во Фрунзе. Обещанная рокировка состоялась.

Очень сильно сыграл Захаров, сделав Долгополова директором института. Пусть только исполняющим обязанности, но — директором. Баринов лишь несколько дней понаблюдал его в новой ипостаси, и понял: никаких организационных, административных, хозяйственных неувязок между ними не предвидится. Наоборот, полная любовь и дружба навеки, «для милого дружка хоть сережку из ушка». А когда уж там Банник вернется... и вернется ли?

Тонко чувствует ситуацию Валерий Иванович: да, музыку заказывает Баринов, однако ж директор-то он, Долгополов. Остальное — от лукавого.

Интересно-то как, на новом уровне повторяется киргизская история — оба директора над ним вроде английской королевы: властвуют, но не правят... Тенденция, однако! Может, так и в других местах?

Ну и ладно. Лишь бы на пользу.

И раз так, то вот тебе, товарищ директор НИИ, задание от главного специалиста НПО: организуй-ка мне на первый случай три-четыре «летучие» группы по три человека. Чтобы были готовы выехать в любой регион для обследования «добровольцев». И еще парочку чтецов — для отбора этих самых добровольцев по их письмам.

Дело существенно облегчалось тем, что в глубинах «империи» Банника сохранились старожилы, кто некогда участвовал в подобных экспедициях. Пусть немного, но они-то и составят костяк.

Самому Баринову пришлось перерыть в архивах НПО соответствующие документы. Требовалось обновить, а большей частью переписать методички и инструкции — задача-то прежняя, да цели несколько иные.

...Свою открывшуюся способность Баринов афишировать не стал, он ее попросту скрыл — от всех. Включая Лизу, Щетинкина, Игоря...

Решение далось непросто — вроде как утаить результаты эксперимента от своих же партнеров и единомышленников. Вопрос элементарной этики.

Однако ж он совершенно не представлял, как это будет демонстрировать им появление светящегося шара по мановению рук... И что они при этом подумают? Что скажут? Какие будут их действия?..

Вообще-то быть объектом исследования и самому же этот объект исследовать — нонсенс, абсурд... да просто противоестественно!

А разбираться надо. И придется делать это пока самому.

Только первую ночь по приезду он провел дома. Лизе объяснил полуправдой — необходимо, мол, наконец, узнать, что за мозги он носит в своей голове, каково их состояние. Провести, так сказать, инвентаризацию.

И сделал вид, что не замечает удивления Игоря, когда объявил, что ему вдруг захотелось пройти полный цикл обследования на энцефалографе.

Результат пяти ночей с одной стороны разочаровал, с другой приободрил. При самом тщательном анализе ЭЭГ никаких отклонений от нормы не обнаружилось. Нормальней нормального. Или иначе — эталон, стандарт среднестатистического индивидуума.

По логике, следующим шагом должен был бы стать гипнотический сеанс. Но к этому Баринов не готов совершенно. Не созрел, так сказать. Да и то, кого пригласишь на роль гипнотизера? И как объяснишь, что же от того требуется?..

Нет-нет, пока рано, с внутренним облегчением оправдал Баринов сам себя. Когда-нибудь потом, не сейчас.

Рулоны энцефалограмм и протоколы эксперимента он забрал с собой в Москву.

5

Держать Долгополова в ассистентах, понятное дело, уже было нельзя.

И Шишков большую часть времени проводил в Москве, став, по сути, сиделкой у Банника. Конечно, предварительно испросив разрешения — дисциплина, похоже, у него на клеточном уровне. Даже порывался взять отпуск за свой счет. Такая личная преданность по-человечески понятна, однако ставила Баринова в затруднительное положение. Он внезапно осознал, что кроме этих троих ни с кем, фактически, в институте не связан... Вот так — полководец без войска.

Еще во Фрунзе Баринов обдумывал мысль — а не забрать ли сюда Игоря? Но по зрелому размышлению отбросил. В чужом монастыре у него и так собственный устав, не хватало еще начать пристраивать своих людей. Что грозило бы однозначно восстановить против себя здешнюю публику... Так что, придется пока обходиться тем, что есть на месте.

В качестве не помощников, конечно, а «адъютантов» и «ординарцев» — по выражению Шишкова — тот подобрал ему троих. Из тех, уже знакомых парней, что помогали самому Шишку. На роль же непосредственного помощника Баринов выбрал, а по факту выпросил у Игумнова заведующего сектором Марата Акимушкина. Разумеется, вместе со всем сектором из двух человек. Его Баринов успел немного узнать за время работы над регистратором биополя... Тот, конечно, поначалу сопротивлялся, кочевряжился, но против из завсектором в завлабы — не устоял.

Статья вышла в ближайшем субботнем номере. На целую полосу, с врезками, фотографиями.

Начиналась интригующе: «Мозг человека: таинственный и непостижимый, необъятный словно космос. Овладеть его тайнами — и человек воистину станет подобен богам и древним героям...»

И дальше: «В этом небольшом трехэтажном здании на окраине столицы одной из среднеазиатских республик ученые пытливо исследуют человеческий мозг. Точнее — его скрытые, потенциальные возможности...»

На первой фотографии — сам автор крупным планом, на голове контактная сетка с датчиками, застегнутая под подбородком. Подпись — «В таком шлеме я ложусь спать, а умная аппаратура записывает все, что в это время делается в моем мозгу». На второй — девушка в три четверти со спины, перед ней в жаровне на лабораторном столе — горящая скомканная бумага. На заднем плане видны две размытые фигуры в белых халатах. Подпись — «Откуда в такой хрупкой девушке столько скрытой неведомой силы? Она смотрит пристально на лист бумаги — и он, вспыхивая, сгорает без остатка».

Снимок постановочный, разумеется. Но впечатляет, если не знать. Помнится, Вадим долго уговаривал лаборантку Любочку позировать. Она упорно отнекивалась, но все же согласилась, правда, изменив прическу и выпросив на время у кого-то из подруг серьги громадными кольцами.

Первые письма и даже телеграмма появились в редакции уже через три-четыре дня. Нетерпения Баринов сдержать не смог, сам заехал за ними. Заодно и с заместителем редактора познакомился накоротке — пригодится.

В телеграмме редакции выражалась благодарность: наконец-то, мол, центральная пресса начала поднимать эту важную и незаслуженно замалчиваемую проблему — скрытые возможности человека.

Большинство из двух десятков писем оказались столь же мало информативными. Кто-то три года назад видел над своим домом НЛО, кому-то гостивший родственник рассказал, что у них на Ставропольщине опять появились на полях правильные круги вытоптанной пшеницы, под Черниговом объявился оборотень в облике гигантской лисицы, но местные власти на это преступно не реагируют, а некий аноним возмущался пропагандой «буржуазной и антимарксистской лженауки парапсихологии», грозил обратиться в «органы»... Заинтересовало лишь одно. Некто Василий Петрович Паламарчук из Вышнего Волочка спешил сообщить о своей соседке, «натуральной ведьме», которая не только наводит порчу на домашних животных, но и «посредством своего змеиного взгляда подожгла сарайчик, принадлежащий мне на правах личной собственности, чем нанесла ущерб в качестве сгоревших до смерти пяти курей, одного петуха и двухпудового кабанчика Борьки...»

Есть соблазн тряхнуть стариной, да съездить самому, триста километров по хорошей дороге — не проблема. Взять Акимушкина с его ребятами, показать на месте, как работать с «клиентами»... Предварительно, разумеется, созвонившись с райотделом и переговорив с участковым. Бог знает, вдруг там просто элементарный криминал на бытовой почве.