Темна вода во облацех

1

Машину Банник пообещал прислать к девяти. Предупредил: «Потом заберете меня. Сам не езжай, поедем вместе».

За рулем оказался не Шишков, а незнакомый пожилой водитель. И машина была незнакомая, не институтская.

По дороге в НПО почти не разговаривали, но когда поднимались по широкой мраморной лестнице, Банник сказал негромко:

— Я тебя прошу, Павел Филиппович, ничему не удивляйся. Веди себя естественно, однако — минимум эмоций. По возможности.

Баринов усмехнулся про себя. Вводная изложена грамотно, так, чтобы ни возразить, ни уточнить времени не оставалось... Ну, ладно. Вполне можно расценить таким образом, что ему дается карт-бланш. И он ощутил легкий азарт — ну, Юрий Егорович, сейчас ты у меня за все ответишь!

Их ждали.

В приемной из-за стола секретаря поднялся Шишков.

— Все на местах, Николай Осипович. Добрый день, Павел Филиппович.

В кабинете за приставным столом чинно попарно сидели четверо завлабов. Тоже поднялись, вразнобой поздоровались.

Неведомый сценарий, похоже, соблюдался четко — два места у начальственного стола оставались пустыми, их-то и заняли Банник и Баринов: друг напротив друга.

Не таясь, Баринов оглянулся на часы над дверью — девять пятьдесят пять. Что ж, все правильно, точность — вежливость королей и высшего комсостава. Значит, сейчас пожалуют.

Дверь распахнулась без минуты десять, но первыми появились два молодых человека со знакомой до тошноты спортивной безликостью и заняли места по ее обе стороны. Только потом шагнул через порог сам Захаров, следом степенно зашли незнакомцы: пожилой, сухощавый, невысокий и второй — среднего возраста, амбалистого вида, с кожаной папкой в руке.

Поднявшись вместе со всеми, Баринов с интересом наблюдал. После короткого сухого приветствия Захаров своих спутников представлять не стал. Подождал, пока они не торопясь усядутся в кресла у стены за спиной Банника, Суви и Игумнова, прошел в торец кабинета, занял место его хозяина. Баринов покосился на Никулина и Акимушкина, сидевших с ним рядом, приготовился слушать.

— Итак, товарищи, мы собрали вас для того, чтобы подвести итоги определенного этапа работ по обнаружению и изучению отдельных явлений парапсихологического характера, а также наметить направления наших дальнейших действий.

Так-так... Без экивоков и рассусоливаний, сразу быка за рога. Ценят ребята свое и чужое время. Значит, надо так же — без преамбул, а также без ложной вежливости и тактичности.

— Одну минуту, Юрий Егорович. Прежде, чем обсуждать итоги, а тем более направления нашей работы, хотелось бы определиться со степенью вмешательства в нее сторонних организаций.

Если честно, ответа Баринов не ожидал, но, тем не менее, он последовал — жесткий и категорический.

— «Сторонние организации», как вы выразились, курируют работу института. Вмешиваться в вашу деятельность их право и прямая обязанность.

— Однако степень компетентности ваших «сторонних» позволяет им быть, в лучшем случае, исключительно «на подхвате».

У Захарова нервно дернулись пальцы правой руки, но ответил он так же спокойно и размеренно.

— Я не собираюсь ввязываться в бесполезные дискуссии на отвлеченные темы, Павел Филиппович. Продолжим, товарищи.

— Тогда вопрос по существу, — перебил его Баринов, слегка повысив голос. — Где Иван Сивохо?

Захаров поморщился, даже слегка вздохнул.

— Отвечать вам я не обязан, но вся же скажу: Иван жив, физически здоров.

— То есть, он в психушке, а не в крематории, и над ним орудуют ваши костоломы. И они перестарались. Вы это называете «физическим здоровьем»?

— Что вы себе позволяете, Павел Филиппович! — Захаров, наконец, не выдержал принятого нейтрального тона. — Успокойтесь! Иначе я попрошу вас выйти из кабинета. И вообще, пора поставить вопрос о дальнейшем вашем участии в проекте «Цвета радуги».

— Способы и методы ваши в высшей степени подлые и безнравственные, и вы провоцируете противодействовать вам похожим образом.

— Вы, кажется, меня пытаетесь оскорбить, и даже угрожаете?

Баринов смерил Захарова взглядом, сказал негромко, почти сквозь зубы, но так, чтобы слышали все:

— Нет, просто констатирую факты. Другое обращение вы считаете за слабость, поскольку его не понимаете. В детстве мы таких из рогатки стреляли, а сейчас я вам с превеликим удовольствием дам в морду, — Он демонстративно оглядел присутствующих и усмехнулся. — При свидетелях даже лучше, чтобы не создавать ненужных разночтений.

Он неспешно, даже как-то лениво отодвинул стул и поднялся. Но не успел сделать и полшага, как справа и слева вдруг оказались те спортивного вида парни, что все это время оставались у двери. Баринов даже удивился — как незаметно и бесшумно им удалось продвинуться, считай, через весь огромный кабинет. Краем глаза он уловил, что Захаров слегка кивнул, и в следующий миг на запястьях щелкнул холодный металл, на голове очутился плотный светонепроницаемый мешок, а кисти рук оказались обмотанными чем-то вроде ткани.

— Ввиду ваших неординарных способностей, Павел Филиппович, я вынужден принять и неординарные меры, — прозвучал голос Захарова. — Вы задержаны при попытке покушения на жизнь представителя силовых структур и дальше разбираться с вами будут другие инстанции.

Видимо, он сделал своим людям какой-то знак, потому что Баринова тут же крепко взяли под локти, развернули и повели, как он понял, к выходу. Но сделать пришлось лишь пять-шесть шагов, в полной тишине за спиной раздалось негромкое: «Отставить!»

Хватка ослабла и исчезла, Баринов остановился.

Мешок с головы потянули вверх, и он увидел перед собой Арзыбова. Кусок ткани и блестящие никелированные наручники аккуратно снял Леонид, его заместитель. Давешние двое с растерянными лицами стояли по обе стороны чуть поодаль.

— Павел Филиппович! — окликнул его тот же голос. — Будьте добры, займите свое место.

Пока шел назад, на Захарова, да и на остальных, Баринов старался не смотреть. Однако, усаживаясь, невольно поднял глаза на Банника. Тот невозмутимо сидел, уложив руки на стол, но, поймав его взгляд, вдруг слегка дернул левым веком, словно подмигнул. И в глазах промелькнуло что-то вроде веселой искорки.

Как и полагал Баринов, в ситуацию вмешался тот пожилой сухощавый незнакомец.

— Итак, на этом первую часть нашего совещания считаю закрытой. — Он говорил спокойно, негромко, даже как бы скучающе. — Юрий Егорович может быть свободен, а мы перейдем к следующим вопросам.

Баринов упорно смотрел в стол, лишь боковым зрением уловил, как Захаров рывком поднялся из-за стола и быстрым шагом направился к выходу. И на слух воспринял, как он и его два сотрудника вышли из кабинета, как Арзыбов и Леонид снова скрылись за дверью комнаты отдыха.

Незнакомец поднялся, пересел в начальственное кресло во главе. Сухо откашлялся в кулак.

— Итак, продолжим. Прежде всего, я уважаю вашу гражданскую позицию, Павел Филиппович, однако призываю вас быть сдержаннее... Теперь к делу. Значит, так. Пока не определился новый куратор, Николай Осипович, пожалуйста, контактируйте с моим помощником. Завтра он с вами свяжется. Работайте спокойно, без нервотрепки, все условия для этого у вас есть. Ждем результат, остальное неважно.

— Демонстрацию проведем через две-три недели, Михаил Максимович, как договаривались. Подготовку начнем сегодня же.

— Только, пожалуйста, без спешки. У нас иногда водится — подгадать к определенной дате. Поспешать, как известно, нужно медленно. Однако и не затягивайте. — Он выдержал паузу, обвел всех внимательным взглядом. — Ну вот, пожалуй, все. Продолжайте, Николай Осипович. А нам пора. — Встал и, слегка возвысив голос, сказал, обращаясь теперь уже ко всем присутствующим: — До свидания, товарищи, всем — удачи и успехов!

Но, проходя к выходу, он остановился за спиной Баринова, негромко спросил в затылок:

— Вы что-то хотели сказать, Павел Филиппович?

Иметь собеседника за спиной не только неприлично, но и неудобно. Баринов встал, отодвинув стул, повернулся.

Начальник, а он был наверняка из больших начальников, стоял спокойно, смотрел рассеяно, расслабленно, почти дружелюбно.

Нисколько не обеспокоившись неуместностью затягивающейся паузы, Баринов постарался собраться для одного короткого, резкого, для стороннего неподготовленного наблюдателя практически невидимого, ментального посыла — типа «Кто такой? Чего от тебя ждать?»

Собрался и — выплеснул, вложив на всякий случай всю доступную для экспромта, собранную наспех энергию.

И — осекся, внутренне смешался.

Потому что наткнулся на такой же силы ответный, парирующий посыл. Действие равно противодействию. Как клинком на клинок, гардой на гарду. Даже удивительно, что в тишине кабинета не прозвучал характерный тупой холодный звук закаленной стали. В фехтовании бывает иногда, сделаешь вроде бы неожиданный выпад, который по задумке должен поставить точку, а его легко и коротко парируют. И дай бог, чтобы не последовал укол навстречу! Потому что от него ты чаще всего уклониться не сможешь.

В следующий момент они заглянули друг другу в глаза, и Баринов явственно различил в направленном взгляде снисходительное сочувствие: эх, парень, с кем собрался меряться?..

Скорее всего, инцидент прошел для присутствующих незаметно. Ну, пожалуй, кроме Банника. Значит, слава богу, лица не потерял. Хоть и отступил.

Как ни в чем не бывало, Баринов сказал спокойно, без вызова, словно продолжая разговор:

— Мне нужен Иван Сивохо.

Собеседник согласно кивнул, бросил через плечо сопровождавшему амбалу:

— Распорядитесь, Семен Аркадьевич, — и неспешной походкой направился из кабинета.

Ну что ж, все идет по классической схеме. Просто наступил следующий этап, когда поводок — покороче, миска — подальше. Все остальное — без изменений.

2

— Кто это был?

— А ты не понял? Не узнал? — усмехнулся Банник. — Зампредсовмина, наш царь, бог и высшее начальство. Выше еще не придумали.

— А-а, вот оно что! — иронически протянул Баринов. — Да и как узнать: у тебя своя компания, у меня своя. С его портретом на Первое мая мы не ходим. Тогда следующий вопрос — что это было?

— Ситуация назрела, требовался только повод, — пожал плечами Банник. — Небольшой внутриведомственный переворот, так сказать, революция сверху. Готовился давно и тщательно. Наш Мишаня не чужд броских эффектов, как полагаешь?

Баринов брезгливо поморщился.

— Цирк, клоунада. Спровоцировали меня, чтобы я спровоцировал Захарова, а дальше — как привыкли. Методы не меняются.

— Ну, ну! — примиряюще проговорил Банник. — Не судите строго, да не судимы будете. Зато все акценты расставлены... Кстати, Ивана доставят завтра к вечеру. Но я бы на него надежд не возлагал.

— Что, так безнадежно?

Банник кивнул.

— К сожалению. Эти дуболомы решили, что он симулирует, ну и применили не слишком слабые средства. Его место теперь в психлечебнице — пожизненно. Сам увидишь.

— А что с Захаровым? Уволят?

Банник чуть ли не замахал руками.

— Что ты, что ты! Кто ж разбрасывается такими кадрами? Ну, прокололся, не потянул — и что? Перебросят на другой участок работы, он же в «обойме».

— Понятно. Словом, «хозяин» сменился. — Он усмехнулся и озвучил то, о чем подумал полчаса назад: — Значит, цепочка — покрепче и покороче, миска — поменьше и подальше.

— Да ладно тебе! — скривился Банник. — Чепуху какую-то городишь — «миска», «хозяин»...

— В детстве мы на это отвечали — «три раза ха-ха»! Ты и сам все прекрасно понимаешь!.. Ладно, проехали. Что делать-то будем?

— Работать, как и прежде. И готовить демонстрацию промежуточных результатов.

— Предложение дельное. Подытожить наработанное пора, самое время... Но сначала один небольшой вопрос: тебе, Николай, никогда не хотелось проверить своего высокопоставленного приятеля «на вшивость»? В смысле, на пара-ненормальные способности.

Банник словно споткнулся, даже остановился посредине лестницы — он пошел проводить Баринова до машины.

— Ты это — серьезно? — Он пытливо всмотрелся в лицо Баринова, пытаясь понять, не шутит ли тот.

— Присмотрись, хорошо? — Такой резкой реакции Баринов, откровенно говоря, не ожидал. Получается, Банник не заметил их скоротечного ментального поединка. — Может, просто показалось, я его первый раз вижу.

Банник остался в НПО, его внимания требовали и другие подразделения, а Баринов поехал в институт.

Не хотелось снова отрывать людей от работы, но пришлось. Можно, разумеется, понять их недовольство — второе совещание за день!

— Ну, понятно, — взял слово Суви, после того, как Баринов кратко пояснил, что обстоятельства в корне поменялись. — Только, извините, по теме паранормальных явлений мне демонстрировать нечего.

— Демонстрировать будем мы с Банником, — усмехнулся Баринов. — А наша общая задача сейчас — это дело продумать, а затем подготовить.

— В каких масштабах? — деловито осведомился Никулин.

— В максимально эффектных.

— Значит, на пленэре. Придется расконсервировать полигон. Все эти блиндажи, мишени... Стрелять на какую дистанцию полагаете?

Баринов поднял руки, шутливо сделал отмашку «по строительному».

— Нет, нет, нет! Не считайте это экзаменом на аттестат зрелости. В крайнем случае, после очередного семестра, сессионный — для получения стипендии. В нашем случае — финансирования в прежнем объеме.

— Еще немаловажная деталь: кому демонстрировать? — вступил в разговор Игумнов.

— Круг очень узкий, но высокий: вторые-третьи лица Совмина, Академии, Минобороны, возможно, Госплана.

Никулин присвистнул и выразительно оглянулся на коллег.

— Ну, мужики, попали мы в ощип!.. Та-ак, — он повернулся к Баринову. — А где же Комитет?

— А Комитет госбезопасности обеспечит охрану и секретность данного мероприятия, — сухо сказал Баринов. — Нам-то какая разница? Давайте решать, кто какой участок возьмет на себя?

— Разрешите еще вопрос, Павел Филиппович! — Молчавший до тех пор Акимушкин по школярски поднял руку. — Какие конкретно явления вы предполагаете к демонстрации? И второй — кого можно привлечь к подготовке?

Ну вот, настал момент, когда необходимо публично, хотя и в строго ограниченном обществе, расставить, наконец, нужные значки над соответствующими буквами.

— Привлекать разрешаю на ваше усмотрение, но только после согласования. Со мной и с Арзыбовым... Теперь о явлениях. Первое — пирокинез. Включает в себя воспламенение взглядом горючих материалов, сотворение светящихся шаров, а также получение шаровых молний — плазмоидов. Второе — полтергейст. Включает в себя физическое воздействие взглядом на реальные тела — их перемещение, деформация, разрушение. — Баринов сделал небольшую паузу, обвел глазами присутствующих и закончил невыразительно, почти скороговоркой: — И, наконец, явление левитации — полет человека без каких бы то ни было аппаратов и приспособлений, исключительно усилием воли.

Просидели до конца рабочего дня, но, кажется, обговорили всё — кроме мелких деталей. Ну и, как говорится, «неизбежных на море случайностей».

Акимушкин вызвался проводить Баринова до машины.

На свежем воздухе почему-то разболелась голова, и щеки как-то по-особому начали гореть. Температура вроде нормальная, значит, не грипп и не простуда. Может, не дай бог, давление вдруг подскочило?

Во Фрунзе вопрос с недомоганием решался просто. Роль «домашнего врача» взяла на себя соседка по лестничной площадке и добрая подруга Лизы Евгения Сергеевна, заведующая терапевтическим отделением республиканской клиники.

«А здесь неужели придется идти к участковому, в местную поликлинику? — вяло подумал Баринов. — Или уж лучше в институтский медпункт, к Надежде Сергеевне?»

— Я смотрю, Марат, ты совершенно спокойно отнесся к левитации.

Акимушкин помолчал, подумал. Потом открыто и прямо посмотрел на Баринова.

— Знаете, Павел Филиппович, я уже, наверное, ничему не удивлюсь. Даже, если, допустим, вы с Николаем Осиповичем научитесь проходить сквозь стены.

Баринов коротко хохотнул, поморщился — боль резко отозвалась в затылке. «Ах, как некстати! Как некстати...»

— Ну и отлично... Тогда вот что, Марат. Параллельно давай-ка начнем готовить следующий этап. Запланируем его с первого июня. Пацана и девочку Пеструхиных под видом пионерлагеря вывези сюда. Приглядимся к ним поближе. Я же пока разыщу еще одного человека, старого знакомого... Итого нас, объектов исследования, будет уже четверо. Быть может, к тому времени найдется еще кто-нибудь, хотя надежда слабая. Поисковики-то работают?

Подошли к машине. Акимушкин спросил вполголоса, видно, эта мысль не давала ему покоя:

— Павел Филиппович, к чему эта демонстрация? Прямо-таки шоу голливудского розлива и масштаба.

— Это называется «большая политика», Марат, — вздохнул Баринов. — Она же «тактика сдерживания и противовесов», она же «против кого на этот раз будем дружить».

3

Смотреть готовое приспособление отправились втроем, прихватив Акимушкина.

Начальник мехмастерских самолично провел их к отдельному боксу, открыл висячий «амбарный» замок и деликатно оставил, плотно закрыв за собой дверь. Внутри на невысоком постаменте посредине возвышалось нечто.

Баринов только хмыкнул, когда Банник сдернул брезент.

— Это и есть твой летательный аппарат?

— А чем тебе не нравится? — Банник обошел вокруг сооружение, напоминающее приземистую бочку. — Фанера прочная, восьмислойная, через вот эту дверцу попадаешь внутрь, там сиденье... И по весу приемлема — всего восемь килограмм. — Он взялся за верх бочки, наклонил, приподняв один край. — Что скажете?

— Аппарат, может, и неплох, да только, извини, ассоциации вызывает. Или хочешь, чтобы тебя «Дедом Ягой» прозвали? Не заржавеет, ты наших хохмачей знаешь.

Банник остро посмотрел на Баринова, на Акимушкина, задумался, похлопывая рукой по бочке. Потом открыл дверцу сбоку.

— Ну-ка, Марат Алексеевич, примерься, пожалуйста. А мы издалека полюбуемся.

Баринов заглянул внутрь. Аппарат делали хотя и в спешке, но основательно и прочно. Сиденье удобное, держаться есть за что, даже привязным ремнем снабдили, словно в настоящем летательном аппарате.

Банник, отступя метров на пять, критически оглядел бочку, Акимушкина, сидящего внутри, потом сказал с досадой:

— И в самом деле, только метлы для антуража не хватает! — Махнул рукой. — Хватит, вылезай! — И добавил ворчливо, вполголоса, словно для себя: — И впрямь прилепят что-нибудь типа «Банник-Яга»...

Баринов помог Акимушкину выбраться, сам остался на помосте.

— Кстати, ты этот агрегат уже опробовал?

Банник молча отстранил его, занял место в бочке. Пристегнулся, сделал знак отойти подальше.

Бокс по меркам мастерской был невелик, но несколько «Икарусов» разместились бы свободно. «Ступа» с Банником медленно поднялась над постаментом, плавно развернулась. Держась у стен, Банник облетел по периметру весь бокс, потом сделал «змейку» от одного торца до другого.

Баринов придирчиво наблюдал за всем процессом. То ли аппарат тому причиной, то ли сам Банник обретал соответствующий опыт, но получалось гораздо лучше, чем при помощи кресла, тем более, фанерки. Впечатление настоящего летательного аппарата полное. Любой дал бы голову на отсечение, что внутри бочки спрятан неведомый, абсолютно бесшумный двигатель. Скажем, антигравитационный. Или какой там еще есть в романах о будущем.

Аппарат приземлился на помосте, и Баринов, не говоря ни слова, показал Баннику поднятый большой палец.

— Я тебя не спросил — Сытин-то знает, что это за агрегат?

— Знает, знает, — рассеяно ответил Банник, опрокинув бочку на бок и озабоченно осматривая днище. — Я давеча перед ним на стуле полетал, для пущей убедительности. Чтобы проникся, значит. Как думаете, достаточно крепко? — Он постучал костяшками пальцев по срединному брусу.

Баринов молча пожал плечами, а Акимушкин поспешил ответить.

— Алексей Петрович — мужик ответственный. Но только если агрегат переделывать, думается, за основу надо взять не ступу... в смысле, не бочку, а, скажем, раму мотороллера. Или велотренажера. Без колес и других внутренностей. Поставить на прочную платформу, снабдить защитным каркасом, можно не сплошным. Из сетки или решетки. Главное же, Николай Осипович, чтобы была опора под ногами, я правильно понимаю?

Банник подумал, еще раз обошел постамент.

— Ну, идея понятна. Сделаем так: позовем Петровича, ты ему объяснишь на пальцах. А конструктивно он и сам сообразит.

— Погодите, давайте еще прикинем, — вступил в разговор Баринов. — Николай, ты вроде байдарками в свое время увлекался. А если взять за основу одноместную байдарку, обрубить нос и корму. Тут и обтекаемая форма, и каркас, и центр тяжести будет ниже. И вид более традиционный. И вес небольшой.

4

После обеда они вышли вместе из столовой, не сговариваясь, направились к лавочке на противоположном краю центральной площади.

— После этого спектакля с демонстрацией подам рапорт, чтобы меня отстранили от дальнейшей работы по этим темам, — сказал Суви, подставляя лицо выглянувшему солнцу, и прищуриваясь.

— Что так? — небрежно спросил Игумнов, достал из кармана пиджака трубку и кисет. Сигареты и папиросы он не признавал, да и курил, собственно, почти символически — трубку после обеда, трубку после ужина.

— Не мое это дело, Петр Ипполитович. С любой стороны не мое.

— Боишься, Артур Адамович?

— Скорее, осторожничаю.

— И выйдешь из игры? А игра, на мой взгляд, начинается серьезная. И с последствиями.

— Вот этих-то последствий я и опасаюсь. Мне нет никакого интереса участвовать в авантюрах любого рода.

— Тогда в чем твой интерес?

— У меня на сегодняшний день, Петр Ипполитович, реальный журавль в руках — биологический компьютер. А они зовут гоняться за жар-птицей в небе. Ты обратил внимание, у Баринова растерянность в глазах, когда он свои молнии мечет. Словно каждый раз удивляется — ой, и на этот раз получилось!

— Ну, положим, особой какой-то растерянности я не замечал... Тема-то перспективная, Артур Адамович, лично я другой такой не знаю. Трудно отказаться. Представь — мы и у истоков!

— Вот-вот, «у истоков»! А берегов нет! Как работать, если ничего не понятно? Сегодня — так, завтра — иначе! Сплошной туман... Вот скажи, откуда берется энергия для их фокусов?

Игумнов пыхнул трубкой, полюбовался облачком дыма.

— Откуда энергия — не вопрос. Исходя из учения о пространственно-временном континууме ее, строго говоря, вокруг море разливанное, океан необъятный и неисчерпаемый. Вопрос — как ее взять. Но, похоже, наши кудесники знают, как это делается.

— Знают! — фыркнул Суви. — Ни хрена они не знают! Копошились детишки в песочке, наткнулись на гранату и давай ей орехи колоть, А ну как полюбопытствуют — зачем к этой железяке колечко приделано?

— И так может быть, — меланхолически заметил Игумнов. — Александр Александрович Богданов в стремлении найти средство абсолютной молодости проделал над собой одиннадцать переливаний крови и благополучно скончался после двенадцатого. А исследователь атмосферного электричества Георг Вильгельм Рихман во время очередного эксперимента был убит шаровой молнией — прямо в лоб... Назвать тебе еще Марию Складовскую-Кюри, сэра Хемфри Дейви, Майкла Фарадея...

— Что ты этим хочешь сказать? — нервно спросил Суви.

— Кто хочет узнать неведомое, неизбежно рискует. Кто-то больше, кто-то меньше. Кто-то репутацией, кто-то жизнью и здоровьем.

— Ага, ага, ты еще про риск и про шампанское!.. Я собираю новые мозги из клеток старых, и намерен и впредь заниматься только этим. Нет, я, конечно, очень благодарен Николаю Осиповичу за то, что в свое время выдернул меня из Тарту, где после университета пришлось считать хромосомы у дрозофил в тамошней лаборатории. Я же генетик по специальности... Да-да, я ему, можно сказать, всем обязан, однако второй раз менять квалификацию не хочу. В своем деле я достиг определенных результатов и что же — начинать все сначала?

— Что ж, резонно, — подумав, согласился Игумнов. — Мотив достаточно серьезный и убедительный. Я бы еще вот что добавил... Тебе сколько, сорок пять? И мне под пятьдесят. Мы с тобой в науке уже старые перечницы: целину не поднимем, хотя по вспаханному борозду проведем. Новые идеи — удел молодых, ну, вроде Акимушкина. В науке они, как правило, нахалы. Фундаментальными знаниями и заблуждениями еще не отягчены, не знают, что что-то невозможно в принципе — берут и делают.

— А Банник с Бариновым? Тоже перечницы?

— В семье не без урода. Признаться, лично мне этот их щенячий энтузазим очень даже импонирует. Кроме того, как мне кажется, они оба изначально под парапсихологию были заточены.

Игумнов встал, выбил трубку в ближайшую урну. А когда снова занял место рядом с Суви, тот сдержанно спросил:

— Я так понимаю, Петр Ипполитович, ты в этом деле твердо решил участвовать?

— Ну, у меня свои соображения по поводу данной, как ты выражаешься, авантюры... А кроме того, меня она затрагивает самым непосредственным образом. Откровенно говоря, руки чешутся опробовать регистратор биополя и на Баннике, и на Баринове — в момент, когда они кубики двигают или молнии швыряют... Да и вообще, оч-чень, оч-чень любопытно, что из всего этого получится.