Свет Дивояра

Глава 17

— Ну что ты сразу замолчал? Да, я волшебник. Но ведь и ты волшебник. Откуда ты? Зачем идёшь? Где твой конь, Румистэль? — этими вопросами Финист, сказочный герой из снов Лёна забросал своего гостя. При этом он открывал судки, накладывал в тарелки мясо, резал хлеб, наливал вино — словом, вел себя, как хозяин. Финист вообще разом делал несколько дел — как будто его переполняла беспокойная огненная энергия.

"Я — Румистэль?!" — ошеломлённо спрашивал себя Лён.

— Я заехал в эти места, чтобы отыскать одну принцессу, которую похитил зелёный тролль, — признался он, едва придя в себя от потрясения. Он всё ещё не понимал, куда попал: ведь Финист жил давно! Очень давно! Порядка тысячи лет назад!

— Твоя невеста? — спросил Финист, оставляя нож и поднося ко рту на двузубой вилке кусок мяса.

— Нет, не моя. Она невеста короля, которому я служу.

— Зачем она королю? — покачал головой Финист, от этого движения его красные пряди вспыхнули, как оживший костёр.

— Кому нужна принцесса, на которую положил свою грязную лапу жабоглот? Другое дело — казнить погань! Я ненавижу троллей! Вот моё слово грязным тварям!

С этими словами князь выставил руку, и в его ладони сам собой вырос… меч Джавайна!

Потеряв всякий дар речи, Лён тупо уставился на такое знакомое оружие. Это ж его меч! Ему ли не узнать его?! Даже внутри отозвалось знакомым ощущением силы! Его меч в чужих руках — в руке Финиста, сказочного героя, огненного князя!

— Чего ж ты замер? — мирно спросил Финист, — Это мой Каратель, он убивает только колдовскую нечисть, он отправляет их прямо в лимб, где им и место. Ибо вылезли они из мерзкого, холодного, неживого болота обратной стороны Селембрис. Там они скитаются, воя и срежеща зубами, там они терзают друг друга от ненасытной алчности и злобы. А здешний светлый мир не их стихия, здесь душам лимба не должно быть места.

— Откуда ты узнал меня? — всё ещё не веря в происходящее спросил Лён.

— Я видел тебя, — метнул на него быстрый взгляд Финист, — На Бесконечной Дороге. Ты стоял там на обочине, и я услышал имя в воздухе: Румистэль.

Да, он помнит человека на красном коне, с красными волосами, в яркой алой мантии — тот проскакал мимо и кивнул ему!

— Что такое Бесконечная Дорога, Финист?! — жарко спросил Лён.

— Память предков, — спокойно ответил тот, — Разве ты не знаешь? В одну сторону — прошлое, в другую — будущее. Но трудно продвинуться в будущее — время не пускает.

— Ты много повидал, Финист… — начал Лён, думая как разговорить ему этого необыкновенного человека и как бы не сболтнуть лишнего.

— Да, я много повидал! — обратил к нему свои необыкновенные вишнёвого цвета глаза хозяин замка, — У меня есть дело, которым я занимаюсь уже много лет. Я собираю осколки Вечности, таинственные кристаллы, которые разлетелись по множеству миров. Я ищу их во враждебных человеку мирах, среди гнездилищ нечисти и нежити, и дьявольских вотчинах, и огненных стихиях. Я князь огня, я огненный потомок Великой Саламандры, я семя Гедрикса. Как и ты, Румистэль. Не зря же мы встретились на Бесконечной Дороге. Откуда ты, мой брат?

— Я из другого времени, — глухо обронил Лён, — я родился лет через тысячу после тебя. Наверно, ты мой предок, потому что я видел тебя во снах, ты приходил ко мне на помощь, когда я погибал. Я видел в видении твой портрет в каком-то неведомом месте, мне о тебе говорил мой перстень — вот этот!

Глубокое чувство раздирало ему душу, когда он указал на чёрный бриллиант, который столько лет был ему другом и о котором он смутно тосковал. Ах, Гранитэль, помнишь ли ты меня — ведь моё время для тебя ещё не наступило!

— Вот как! — изумился Финист, снова обратя к своему собрату яркие вишнёвые глаза.

— И меч Джавайна, — продолжал Лён, — он и сейчас хранится у меня в небесном доме.

— Много ли ты собрал кристаллов, мой друг? — спросил потомок саламандры, князь огня.

— Нет, пока немного, — с неловкостью признался Лён, — если честно, всего один, и тот случайно. Однажды я нашёл сокровищницу Гедрикса, куда он складывал осколки, но сейчас путь к ней закрыт, боюсь, навеки. А даже без одного кусочка собрать великий Живой Кристалл нельзя. Но что толку искать осколки? Гедрикс думал, собрав Кристалл, оживить свой погибший мир и поднять из смерти Алариха. Это всё уже не нужно.

— Гранитэль свободна?! — со страстью спросил князь.

— Гранитэль свободна, — твёрдо ответил Лён, — Однажды я нашёл Красный Кристалл, где в заключении томился Аларих, и она открыла его. А потом я видел их обоих в Сумраке, безсолнечной стране, где живут души.

Долгий вздох пронёсся по залу — это был ответ Гранитэли.

Как ему хотелось попросить Финиста дать подержать чёрный бриллиант, снова услышать голос принцессы, снова ощутить её теплое участие к себе. Но здесь он для пленницы кристалла незнакомец.

Закончив ужин, хозяин замка встал и подошёл к дальней стене, что-то сделал там, и вдруг стена разверзлась — оказалось, что в ней имеется хорошо спрятанный тайник, куда Финист сложил свой меч, походную суму. Снял с шеи мешочек, бережно сложил в него перстень Гранитэли, и тоже убрал в тайник. После чего закрыл, и на стене не осталось ни малейшей щели.

Едва оба поднялись с места, как со стола исчезла скатерть, и все судки с ней — как будто не было ничего. Но тут случилось нечто.

Шаркая подошвами, в зал вошла Бакида, неся с усилием большой поднос с едой.

— Вот, зятёк, отведай, — пробухтела она, ставя еду на стол — там были разные пироги, жареное мясо, — Сейчас за вином сбегаю.

— Да уж не надо бы, — ответил Финист, с сомнением разглядывая пироги — вид у них был явно не сегодняшний, — мы уже поели.

— Опять своей колдовской еды наелся! — вскричала тёща, — Тружусь, тружусь, стараюсь, стараюсь — никакого уважения!

— Да у тебя пироги не первой свежести, — попытался увещевать скандальную старуху зять.

— Да что же — выбрасывать добро?! По ветру пускать?! Ждёшь, ждёшь его — никогда не скажет надолго ли уехал!! Гадай вот!! Ждала на той неделе — не приехал! Ждала вчера — не прибыл!

Голос у неё был донельзя визгливый — прямо мозг сверлил! Наверняка такие разборки старуха устраивала князю всякий раз, так что он быстро сдался, взял с подноса пирог и начал есть.

— А ты, батюшка? — умильно обратилась к гостю враз подобревшая Бакида.

Лён последовал примеру хозяина. Пирог оказался, хоть и вчерашним, но вполне съедобным — готовить Бакида явно умела.

Летняя ночь короткая, а ужин был слишком поздним и обильным, и в спальни хозяин с его гостем поднялись уже ранним утром. Лён чувствовал усталость, а Финисту как будто всё нипочём. Он поднялся по винтовой лестнице на второй этаж своего маленького, но ладно сложенного замка.

"Если есть тёща, то где жена?" — подумал Лён. Не удержался и спросил хозяина.

— Спит, моя маленькая певунья! — с лаской в голосе ответил Финист, — Не хотел её будить. Она к хозяйству неспособна — порхает, как птичка. Да и зачем ей руки свои нежные работой портить — она мне утешение, моя радость. Пусть прислуга всё делает, а Бакиде только распоряжаться надо умно. Завтра поищу новых, жалованье вперёд заплачу на полгода. Я долго в отъезде бываю — случается месяца по два-три. Ну, Румистэль, вот твоя опочивальня. Ты уж поищи себе чего-нибудь сам — найдёшь какие-нибудь одеяла-подушки. Кровать, я полагаю, старая перечница не продала!

Князь указал гостю на дверь его спальни, но расстаться они не успели. Отворилась дверь в другой стене, и оттуда выбежала прелестная девушка.

Насколько отвратительна была Бакида, настолько хороша была Ленда. Светлые, волнистые волосы едва не до колен, огромные голубые глаза, нежная кожа с тонким румянцем, фигура — тростиночка.

— О мой князь! — радостно вскричала она, — Что же меня матушка не разбудила?! Не я встретила тебя, рушник не подала, воды не полила!

— Не горюй, свет мой, — нежно ответил Финист, — Я не хотел тебя тревожить до утра!

— Зачем же, сокол мой ясный, один во тьме бродил, никто тебе ни угощения не поднёс, ни чары не налил!

— Забудь плохое! — засмеялся князь, принимая жену в объятия, как мощный дуб приголубливает тонкую берёзку, — И встретили меня, и чару поднесли, и рушники подали. Пойдём, былиночка моя, встретим приход утра любовью!

— Постой, а это кто?

Она выглянула из-за плеча Финиста, как птичка из-за дерева. Глаза пытливо смотрят на незнакомого ей человека.

— А это гость, сокровище моё. Он устал, спать хочет, не задерживай его.

Князь так и пылал желанием, глаза его метали страсть.

— Гость? — строго спросила Ленда. — Гостя надо встретить достойно, накормить.

— О, солнце моё, ну не начинай! — простонал Финист, — Ты ещё скажи: в баньке попарить! Да сделали уже всё без тебя! Ну какая из тебя хозяйка — ты дела в руках отроду не держала! Для чего я тебе прислугу нанял? Чтобы ты руки не портила домашней стряпнёй и прядением! Пошли со мной!

— Прислуга была плохая! — возразила Ленда. — Я прогнала её.

— А, это ты прогнала её, не мама, — с иронией заметил князь.

— Ты всё время маму мою ругаешь, а она не спит, не ест, только о хозяйстве твоем печётся.

— Ну пусть печётся, — смиренно согласился Финист, снова делая попытку увлечь жену на ложе.

— Ты редко тут бываешь, а как приедешь, так всем недоволен! — продолжала выговаривать юная жена.

Наблюдать эту умилительную домашнюю сцену Лёну не хотелось — тут разыгрывался один из семейных спектаклей, в которых юные прелестные создания проверяют свои остренькие коготки на размякшем от чувств супруге. Князь Финист был без ума от жены.

Сон что-то не шёл, да и как спать когда случилась такая встреча! Удивительно, неужели никто из дивоярцев не знает, что зачарованный земли не что иное как зона переменного времени! Да, так стоило бы их назвать. Гость, явившийся в такую область, переносится в прошлое — в один из слоев времени! Чем больше ходишь в зону, тем дальше отправляешься назад! Вот почему по возвращении проходит не более трёх дней, а то и меньше! Чудеса и только!

Он много раз ходил в зоны наваждения, попадал в самые разные истории — раз сто, не меньше. Бывал в очень старых сказках и легендах, а вживую с потомком Гедрикса встретился впервые. Значит, это в принципе возможно — надо только найти нужную область. Или это потому что Финист поселился как раз в такой зоне — ведь они вне влияния Дивояра.

Тут в голову Лёну пришла такая мысль, от которой он даже вскочил с места, растеряв остатки желания поспать. О, Великий Дуб, а не потому ли это случилось, что он вошёл в зону без своего меча Джавайна?! Мог ли этот меч оказаться в одном пространстве сам с собой?! Интуиция и логика говорят, что нет — не может! И перстня Гранитэли с ним сейчас нет — вот почему оказалась возможна встреча! И Гранитэль его не узнала — для неё ещё в будущем встреча с последним потомком короля-мага. Она лишь почувствовала родство. Вот почему принцесса пришла в такое замешательство тогда, когда он вышел из зачарованных земель, где был в образе Румистэля — она не могла понять, где был сам Лён при этом погружении! Дубовый лист, до чего же всё сложно! И она сказала: Румистэль тот, кто будет после тебя.

— Брат, могу ли я чем-нибудь помочь тебе? — спросил утром Финист, когда гость покинул свою опочивальню.

— У меня простое дело, — отозвался тот, — где-то в этих местах скрывается тролль с похищенной принцессой. А вот я могу ли чем тебе помочь?

— Пойдём на реку, — чуть запоздал с ответом князь, — Искупаемся, смоем пыль странствий, поговорим. Я тут говорить не хочу — тёща больно любопытна, так и подслушивает. Погодка хороша как, Румистэль! Водица, как парное молоко, трава свежа.

— Хочу вот о чем спросить, — заговорил князь, когда оба они искупались и разлеглись на травке — обсохнуть и порадоваться яркому солнечному утру.

— Скажи мне, дивоярец, не владеешь ли ты секретом любовного зелья?

— Зачем тебе? — изумился тот.

— Да видишь ли какое дело, — смутился Финист, — жена моя больно холодна. Сам я горяч, а она не разделяет моей страсти. Я как спешу домой после долгой отлучки, весь сердцем рвусь, желаю встречи, чаю сладостных объятий, пылаю весь, горю. А она, как малое дитё — играет словно мною. Словами говорит: люблю, а в деле всё мысли у неё гуляют где-то. То вдруг хозяйкой вздумает прикинуться — вчера вот, то начинает хлопотать, как будто в самом деле собралась что делать. Ты уж, наверно, понял: Ленда у меня хозяйка никудышная, всё так и валится из рук — вся в свою мамашу. Да мне того не надо, я не в работы её взял, она мне для услады сердца, моя душа к ней прикипела.

Встретил я её по осени, когда возвращался из своего похода, среди глухого леса. Сидела она на порожке ветхой избушки, пела песню да косы расплетала. Жила она в этой развалюшке с матерью вдвоём — беднее некуда. Я ехал мимо, увидал и думаю: кто тут в моём владении без моего спроса поселился? Она скорее, как полагается, господина встретила, вынесла воды в ковшике, поклонилась и попросила дозволения пожить до весны в заброшенной сторожке. А там они уйдут куда глаза глядят.

Так тронула меня её хрупкая краса. Глаза её чистые, невинные, небесной синевы, как будто в душу мне проникли, пленили сердце, разволновали душу. А вскоре я посватался к ней, и стала она у меня в дому хозяйкой. Да что сказать — хозяйкой! Не привыкла она быть хозяйкой, не научена ни одному делу, беспутной матери дитя. Глупа моя тёща, бестолкова, жадна и лжива. Но что поделаешь — родная мать моей жене! Как прогонишь — с кем моей птичке время коротать, пока я рыскаю иными землями. Да вот досада: сердце у неё ещё не пробудилось, страсти не ведает, огня не знает. Лепечет, смеется, как милое дитя, хохочет, прыгает, играет. Вроде рада, а как насытить мужа жениной любовью, как отдаться пылкому объятию — так, как ледышка, холодна. Иной раз я нарочно задержусь в дороге. Ну, думаю, соскучится, а она всё та же — в глазах невинность, а на устах пустая болтовня. Что делать, дивоярец? Я слышал, вы на всякие зелья мастера. Нет ли у тебя заветного состава для пробуждения любви?

— Нет, Финист, у меня с собой такого нет, — признался Румистэль, слегка смущённый откровенными словами своего собрата. Выслушав его признания, дивоярец как будто заново увидел своего необычного знакомца.

Да, Финист очень отличался от доселе виденных людей. Говорил он, как обыкновенный человек, а внешность его была ангелоподобна — настолько, что казалась нереальной. Сейчас, в свете яркого утра, его волосы казались буйным пламенем, которое бросает ветер — алые, как кровь, исходящая из сердца. Его лицо как будто высечено из живого камня, драгоценного, тёплого, жаркого агата — бесподобно гладка кожа, ни складки, ни морщинки. Торс прекрасен, словно отлит из металла — каждая мышца так и играет. А глаза как будто дышат пламенем живым — багряным, сочным, нежно-страстным.

Признаться, никогда ещё не видел дивоярец такой необыкновенной красоты. Куда до Финиста его жене — она лишь слабый отблеск красоты, лёгкий ветерок, тогда как Финист — огненная буря. Как любить такого? Как не робеть наивной девушке, как не пугаться буйной страсти? Она, может, и полюбить-то не успела — просто обрадовалась, что после всех скитаний и нищей жизни оказалась в богатом доме, обрела покой, довольство.

— Я думаю, она просто ещё не открыла в себе страсть, — мягко заговорил дивоярец, стараясь как можно меньше уязвить чувство Финиста, — Сколько ей? Шестнадцать? Мой друг, она ещё ребёнок. Дай ей созреть, и расцветёт она как женщина под жарким солнцем твоей любви. А пока, конечно, ей всё в новинку — мужняя жена, хозяйка в большом доме — и маму слушает, и мужа.

— Ну ладно, Румистэль, пойдём. Солнце уж высоко.

— Бакида, ты выгребла вчера уголья из очага? — строго спросил тёщу Финист, — Отнесла, куда я говорил?

— Да что я тебе — сотня рук у меня, что ли?! Подай, приготовь, сделай! Разорвусь я что ли?!

— Так ты не вынесла?! — с досадой воскликнул хозяин замка, — Значит, мой конь опять голоден остался?!

— Да я к твоей конюке подступить боюсь! — взвизгнула разозлённая старуха, — Такую зверюку в дом приволок! Попалит всё тут!

Гость с удивлением слушал эту перепалку. Кормить коня угольями — этакого он пока что не видал!

Князь бросился в дом, в тот зал, где они с гостем время коротали.

В очаге лежал остывший пепел, от прогоревших брёвен осталась куча угольёв.

— Так и есть — не выгребла! — с досадой бросил Финист.

Бегом он направился в сарай, куда вчера зашёл его скакун. Сегодня при свете дня Лён мог увидеть необычную масть этого мощного, как сам хозяин, животного. Высокий, выше в холке любой лошади, конь имел странный окрас шерсти — никогда такого дивоярец до сих пор не видел. Тёмно-карминной была шкура финистова жеребца и ало-красными были хвост и грива. Необычна и морда — как будто лошадиная, но в то же время такой хищный оскал!

Завидев хозяина, животное гневно затопало копытом в пол, как будто негодовало за то, что его вовремя не накормили. Большое железное корыто перед ним было совершенно пусто — измятое, побитое. Видно, что конь в негодовании колотил по нему ногами. Так отчего же не вывести его на луг, подумал дивоярец, вон трава какая сочная. Или он, как Сияр, травою не питается? Может, тоже диковина какая, мало ли каких чудес на свете. Нет, точно, конь у Финиста не прост, как не прост и сам хозяин!

— Горай мой, ты прости меня! — ласково обратился Финист к своему коню. — Захлопотался я вчера, о тебе забыл. Всю ночь стоял не кормлен! Подожди немного, я сейчас тебе свежих угольев нажгу!

Выбежав стремительно из конюшни, сложенной, как всё здесь, на века — из тёсаного камня, скреплённого раствором, князь ринулся к поленнице.

— Не трогали, что ли ничего? — с удивлением спросил он, оглядывая аккуратно сложенные распиленные и расколотые чурбачки — как раз под женскую руку, чтобы не тяжело было брать. — Что же они жгли на кухне, чем питались? Ну, женщины!

Он быстро набрал охапку дров, сложил посередь двора и без всякого кресала, лишь щёлкнув пальцами, высек длинный язык пламени, который вмиг охватил дрова и начал бешено плясать, пожирая сухое дерево. Необычное то было пламя, не так горело, как привычное всем — с шипением и гулом огонь пожирал топливо, быстро истончая поленья, в минуту сморщивая их и расщепляя. Через несколько минут от большой охапки дров остался только круг пульсирующих красным светом, дышащих жаром угольёв. А Финист уже спешит в конюшню и выводит своего коня.

— Ну вот, Гораюшко, тебе свеженькие угольки! — уговаривал он своего любимца.

И перед глазами изумлённого дивоярца конь резво подскочил к кострищу и начал зубами хватать и таскать из него кипящие огнём угли! Быстро всё очистив, Горай потряс гривой, махнул хвостом, запрокинул голову и издал необыкновенно низкий рёв — так лошади не ржут! Шкура его, доселе тёмно-карминного цвета, словно расцвела и зажглась ярким алым цветом, как волосы хозяина.

— Конечно, она его боится! — заметил Финист, — Где женщине совладать с таким! Зря я на неё накричал. Самому надо было позаботиться вчера, да всё как-то не так пошло с начала. Ну ладно, поел, иди в конюшню.

— Твой конь ест горящие угли? — едва поверил своим глазам дивоярец, который уж каких только чудес не повидал в небесном городе.

— Мой конь не как все! — ответил Финист, — Твой, как я знаю, тоже не траву щиплет. Лунные кони питаются холодным светом луны или отдалённым светом звёзд — они порождение иного мира. И мой Горай не здешних кровей, он — он гипподраг. Это я его так называю. По вашему он — метаморф.

Метаморф! Вот это да! Вот это повезло Лёну увидать один из редчайших видов иноморфов! В Дивояре он усердно изучал науку Вэйвэ Валандера — экзобиологию и видел в зоопарке и в музее многие редкие виды, но метаморфа там не было.

Дело в том, что метаморф по идее дракон, но в чистом виде в природе не существует. Это странное существо отличается от прочих совершенно необычным образом размножения. У метаморфов самок не бывает — только самцы. В брачный период самец ищет себе пару, и подходит ему самка любого драконьего вида. Ухаживает он необыкновенно красиво, а в момент соединения просто сливается с самкой в одно существо, воплощая в себе сразу два вида — свой исходный и вид самки. Получается гибридное существо с признаками обоих животных. Оно вынашивает потомство и в удачном случае рождает пару новых метаморфов, которые будут отличаться от родителей. В дальнейшем оба самца тоже соединятся с кем-нибудь, тем самым происходит постоянное изменение вида метаморфа — он всегда иной. Разрешившись от потомства, странное животное опять становится самцом, сохраняя черты изменения. Но бывают случаи, когда метаморф, устав искать самку-драконницу, влюбляется в другое достаточно крупное животное, вот тогда получается совсем уже диковинный гибрид. Вот так некий измаявшийся от одиночества метаморф однажды лишил Финиста его коня — красного огненного жеребца. Слившись воедино, эти двое породили новое существо, которое князь сумел приручить — гипподраг имел черты обеих исходных форм: в обычном мире он принимал вид лошади, а в огненном — вид дракона. Редко кто из дивоярцев, путешествующих по иным мирам, мог похвастаться тем, что видел метаморфа, так что Лёну несказанно повезло!

Ты был когда-нибудь в огненных мирах, дивоярец? — спросил Финист.

— Нет, никогда, — признался тот.

— Мой конь — я так привык его называть — как раз оттуда. Поэтому он питается огнём или горящими угольями. Ты не вздумай руку протянуть к нему или коснуться — можешь остаться без руки, а то и вовсе погореть. Он дикий, хоть и не злой — слушается лишь хозяина. Пальнёт огнём — вмиг сгоришь!

Разговор прервался — подошла Бакида. На лице её плавала неискренняя улыбка — старуха явно заискивала с зятем.

— Изволь, батюшка, откушать! Я уж расстаралась для тебя и для гостя! Вчера, уж не обессудь, не ждали тебя ввечеру-то. Заявишься, как тать ночной, не известишь, ни сокола пошлёшь. Откудова мне знать? Вот я и не подготовила свежего поесть. Нам с дочкой много ли надо — мы остаточками пропитаемся. Не медли, зятёк, давай к столу. Небось проголодался с дороги-то?

— Нет, не проголодался! — поддразнил старуху князь, — А тебе и твоей дочери благодарение моё — откушали мы с гостем от ваших угощений! Опозорила ты меня, старуха! Ты и твоя дочь-лентяйка, жёнушка моя ненаглядная!

— Ой, ой, — испугалась Бакида, — Ты никак осерчал? Прости, зятюшка! Прости старуху! Пойди скорее к столу — всё уж ждёт! Пироги остынут!

— Нет, я сначала соколов проведаю, — строптиво ответил зять.

— Да что они тебе, эти соколы, никуда не улетят!

Но князь не слушал — беспокойный Финист уже увлёк своего гостя наверх башни, где под самой крышей был приют для ручных соколов.

По дороге князь толкнул рукой закрытую глухую створку окна. На следующем витке опять открыл окно. На третьем уже рассердился:

— Да что это такое?! Я же говорил: окна не затворять! Ну, если…

Добежав до верха, где под самыми стропилами располагались деревянные рамы для соколов, он окончательно рассвирепел:

— Всё закрыто! Чем ей соколы-то помешали?! Кормушки пусты, воды нет!

Ударами кулака он вышиб прочь затворы вместе с рамами, и в помещение ворвался свежий ветер, пронизывая соколятню насквозь и изгоняя едучий дух сухого помёта.

— Псарей прогнала, соколятников выжила — чёрт, а не баба! — бормотал Финист, сбегая вниз по лестнице.

— Покушать, барин! — тут же встретила его внизу наглая старуха, усердно кланяясь чуть не до земли — в руках она держала большую посудину с водой, а на плече — не первой свежести рушник.

Князь фыркнул и забегал по двору, в раздражении пиная всякий хлам. Потом вспомнил о госте и сдержался.

— Пойдём, поедим, Румистэль, — позвал он.

Поесть, конечно, следовало — солнце уже близилось к полудню, но Румистэль засомневался: а какова еда у этой дрянной хозяйки?

— Готовить она умеет, — успокоил его Финист, увлекая дивоярца к столу, — Чего-чего, а пироги стряпать, пиво варить, похлёбку или что ещё — это у неё выходит. Жадна только. А вот Ленда — та поварничать не научена.

Стол в самом деле выглядел прилично. И пироги с козлятиной были хороши, и мясо приготовлено прекрасно, и пиво свежее. Не было, правда, ни фруктов, ни овощей, ни зелени.

— Чего яблок пожалела? — отмякнув от своего гнева, спросил Финист у Бакиды.

— Какая еда яблоки? — пробурчала та, глядя, как хозяин с гостем с аппетитом уминают всё подряд, — Трава она и есть трава — проку никакого.

"Жадничает, наверно", — догадался дивоярец.

Но старуха сама взялась подкладывать им на тарелки снеди — подвигала блюдо с пирогами, подливала пиво, подсовывала кашу. Всё было очень хорошо — видать, старалась тёща за вчерашнее.

Наевшись от души, гость почувствовал себя благодушно. И Финист подобрел, уже не столь сурово глядел на тёщу.

— Ты, Бакида, больше соколов моих не тронь, — назидательно сказал он, — они нужны мне. Воды им наливай в моё отсутствие, еды клади, а то от рук отобьются, дом забудут.

— Дурью маешься, зятёк, — отозвалась та, — Играешься, ровно ребёночек.

— Ты не перечь, — настаивал князь, — Соколы у меня не для забавы. Они мне вести приносят со всего мира, рассказывают мне куда ехать и где чего искать.

— А? — удивилась старуха, — Вон оно что! Для дела, значит? Не подумала. Ладно, прости, зятёк. Буду следить. А ты подарки мне привёз?

Князь поморщился от такой откровенной алчности и велел подать седельную суму, которую вчера скинул с коня вместе с упряжью.

— Вот тебе, Бакида, как ты любишь — камней драгоценных.

С этими словами он достал из сумки мешочек с разноцветными камушками и отдал их тёще. Она уж с нескрываемым интересом полезла в суму взглядом, но Финист решительно отстранил старуху:

— Не тронь, Бакида! Сума заговорена — ненароком нос оторвёт!

Старая скряга с ворчанием удалилась, а Финист подмигнул гостю:

— Не верит — думает, камушки получше я утаил. Шарит по углам — тайник ищет. Только эльфийские кристаллы ей не достать — они у меня в хорошем месте. Да надо бы придумать куда их спрятать понадёжнее — велик запас собрался. Кто знает, беды бы не случилось.

— А что ты сделаешь со своими кристаллами? — спросил дивоярец у князя.

— А что я с ними сделаю? — удивился тот, — Их надо все собрать — до единого осколка. А я разве знаю, где спрятаны остальные.

Он немного помолчал, потом добавил:

— Соколы весть принесли, так что завтра, Румистэль, мне опять в поход.

Не успел Румистэль ответить, как в трапезную вбежала Ленда.

— Господин сердца моего, — вскричала девушка, — никак покидаешь меня?!

— А ты подслушивала, солнышко моё? — нежно улыбнулся князь, лаская взглядом лицо своей прекрасной жены, а рукой обвивая её стройную фигуру.

— Конечно, нет! — с забавной детской непосредственностью она отрицала очевидный факт, — Просто хотела знать, не покинешь ли ты меня вскоре.

— Я должен ехать, Ленда, — просто сказал князь, а в голосе его звучала печаль.

— Должен, должен! — мило гримасничая, передразнила она. — А мне ты ничего не должен? Опять мне плакать в тоске и одиночестве, глядя на дорогу да ожидаючи тебя.

— А ты подружек позови, — серьёзно отвечал князь, гладя её по распущенным золотым волосам.

— Да ну, подружек! — капризно нахмурилась жена, — Будут тут трещать да бегать! Неровен час, чего утащат!

— Это тебя мать твоя так научила? — печально спросил Финист.

— Вот ты снова мать мою ругаешь! — с подступающими к прекрасным глазам слезами воскликнула она, — Не угодит она тебе никак!

— Ничуть, душа моя, — ласково отвечал Финист, — Как я могу сердиться на Бакиду, когда она мне подарила тебя, прелестная моя жена?

— Ах, вот как? — кокетливо потупила та глазки, — Тогда мне покажи, как в самом деле меня любишь.

— Немедленно. Сейчас же! — шутливо отозвался князь и подхватил на руки лёгкую, как пёрышко, жену.

— Да нет! Не так! — она с напускной досадой колотила его кулачком по крепкому плечу. — Ну тише ты, медведь! Перед гостем неудобно!

Румистэль с улыбкой отвернулся, чтобы не мешать влюблённым — он тут лишний. О, ему знакомо это нехитрое девичье кокетство, эта притворная суровость, надутые губки и плутовство во взгляде! Это игра, древняя, как мир, игра — женщина проверяет свои чары, свое извечное девичье колдовство. Дёргает за струны сердца, привораживает душу, порабощает своей власти волю. Проверяет, ищет тот предел, за который ей ступить нельзя — где та черта, за которой мужчина твёрд, как холодный камень. Нет большей радости для любящей жены как вынудить мужчину отложить подальше долг, забыть обязанность — всё то, что отвлекает его от дома и гонит прочь.

Сейчас в своем любовном гнёздышке она будет уламывать супруга, умоляя отложить хоть на денёк, на недельку, месяц-два поездку за какими-то делами, которые не переводятся у Финиста. Сколько выпадет ей, простой девушке, таких разлук! В печальных ожиданиях будет проводить она долгие дни одиночества, и юность нежная её будет утекать подобно воде в ладонях. Пока однажды он возвратясь, вдруг увидит, что любовь его состарилась, угасла, как огонь в покинутом очаге.

Век Финиста продлится долго, очень много лет. А она всего лишь человек, чья жизнь — мгновение.