Свет Дивояра

Глава 10

Рождественские каникулы обещали быть грандиозным удовольствием. С удивлением Лён понял, что за все годы пребывания в волшебной стране, он ни разу толком не видел рождества. То ли сказывалась привычка своего родного мира, где этот христианский праздник скорее был наносной модой, нежели народным обычаем. Мама никогда не справляла Рождество, и он думал, что это то же самое, что Новый Год. И потом, время от времени являясь в Селембрис, он всякий раз миновал декабрьскую пору, поскольку более всего любил весну и лето. Но теперь иное дело, теперь он приобщится ко всем обычаям Селембрис.

Надо сказать, что Рождество праздновали отнюдь не везде в волшебном краю, а только часть северных районов, в местах обитания которых прижился похожий на европейский стиль быта. Во многих местах процветало язычество, и дивоярцы никогда не вмешивались в верования народов и не диктовали свой образ миропонимания. Но Рождество любили все, впрочем, так же, как праздник Симхайн — для молодых дивоярцев это было то, что называют словом шоу. На то они и каникулы, чтобы веселиться!

Когда по случаю отмены занятий старая группа собралась в прежнем составе, было решено снова лететь в город Ворнсейнор, поскольку там у некоторых были свои дела. Старшекурсники решили начать новый год с новых знакомств, вознаградить своих веселых подруг сполна и распрощаться. Ничего особенного с их точки зрения в этом не было, и, видимо, делали они это уже не в первый раз. Потому и Лёну советовали не заморачиваться этическими соображениями и решать свои дела просто и предельно чётко.

Дело в том, что у Лёна дела на личном фронте были весьма плачевны. Едва он покидал по выходным дням небесный город и отправлялся с товарищами вниз, то терял всякую уверенность в себе. Молодое тело требовало своего, и аппетиты его находились в расхождении с требованиями рассудка. Он пытался освоить ту завидную непринуждённость, которая так легко удавалась Пантегри — тот всегда был душой компании. Девицы так и липли на него, атмосфера вокруг него искрила весельем. Он умел, что называется, отрываться. Крестьянский сын, проведший первые семнадцать лет в сельской общине, он был весьма прост в вопросах пола и всегда имел успех у женской половины. И остальные жаворонарцы тоже очень легко вписывались в любую обстановку веселья. Даже Паф имел успех у девушек — несмотря на свой довольно замкнутый характер. А вот у Лёна ничего не клеилось.

Как-то не так его воспринимали — то ли слишком интеллигентен, то ли просто не понятен. Девушки рядом с ним скучали. Сколько раз он видел, как Пантегри буквально завораживал их свои простым обаянием деревенского парня. Они вились вокруг него и прямо в рот ему заглядывали. Сидит очередная барышня рядом с Лёном и прямо млеет — в компании так весело! Но стоило отделиться и направиться в оплаченный номер, как девица тут же становилась скучна, капризна, придирчива. Они все не скрывали того, что делают своё дело за деньги, и желали получить как можно больше. Но у Лёна оставалось постоянно неприятное чувство, что он покупает услуги. Ему было противно, он нисколько не привязывался к своим избранницам. Но не жить же из-за этого скопцом! Так что эти субботние и воскресные прогулки для него были мучением.

У Пафа всё было не так — он был величественно небрежен в отношении своих дам, но они его слушались и никогда ни в чем не перечили — чувствовали власть. Лёнова же Грета едва оставалась с ним наедине, тут же начинала кукситься и капризничать. Он понимал, что девица разводит его на деньги, алчно стремясь вытрясти из него как можно больше.

Дело в том, что она вовсе не была проституткой, а до встречи с ним вообще была невинна. Бедная девушка, рано отданная в услужение. Ничего ей в жизни не светило, и встреча с дивоярцем должна бы являться для Греты настоящей удачей — он оставлял у неё раза в три больше, чем было принято среди молодых людей. Он платил ей по-княжески, а в ответ одни слёзы и надутые губы. Иногда ему казалось, что она издевается над ним, или просто мстит за своё униженное положение. Он даже жалел её, но уходя, всегда вздыхал с облегчением. И вот теперь по примеру своих друзей он решил с ней расстаться.

Можно было просто ничего не говорить, а более не посещать её. Но при прощании было принято оповещать об этом и дарить хорошие подарки — того требовал обычай. Пусть девушка более не ждёт своего ветреного дружка, а займется, наконец, чем-то солидным. Дело в том, что за время полугодовой встречи каждая из них накапливала солидный капиталец, на который можно было уйти из услужения по найму, открыть свою лавочку или пошивочную мастерскую. В конце концов, на избранниц дивоярцев всегда неплохо смотрели местные женихи — особенно без гроша за душой. Так что, Грета собрала вполне солидную кубышку от встреч с Лёном — давно пора уже дать ей отставку. Бедная швея и оделась за его счет, и давно уже не работала у своих прежних хозяев.

Как всегда, разговор начался с совершенно неопределённых обвинений — как-то умела она всё выворотить наизнанку. Личико у Греты ангельское, но характер совершенно иной. Может, она считала, что это плаксивое выражение ей очень идёт? Делает её изысканной? Может, так по её представлению ведут себя знатные дамы, а Грете очень хотелось быть богатой и знатной. Иногда она, забыв зачем встречается с Лёном, лежит в темноте и мечтает о том, как она держалась бы, если бы была богатой. Алчность этой девушки из простонародья была неприкрытой, но тот же Пантегри не находил в этом ничего удивительного.

"Ты знаешь, как много им приходится работать, чтобы обеспечить себя? — говорил он, — А у многих ещё целая куча младших братишек и сестрёнок, да ещё и родители требуют возместить им заботы, вложенные в неё! Бедняжка должна вертеться и крутиться, чтобы везде успеть, а ведь хочется ещё и развлекаться!"

У Греты выходило всё так, что она вроде как в жертву себя приносит — любовь продает! Это ей-то, честной девушке таким приходится заниматься. Заплатив требуемую сумму, Лён уже без всякого удовольствия занимался с ней любовью. И даже так она умудрялась испортить ему настроение. Может, чувствовала, что она совсем не в его вкусе. Ему действительно претили все эти деревенские простушки — матрёшки, как называл их Паф. Во вкусе Лёна были совсем иные женщины — таинственно волнующие, как девушка-жук Газуелла, изысканно прекрасные, как Ираэ, величественные, как Гранитэль. Они оставили в нём память о себе, и Лён никак не мог примириться с убогой необходимостью уступать примитивным требованиям плоти. Нет, все эти деревенские визгливые девчонки лишь до времени, пока он молод и учится, а потом он будет искать себе совсем других женщин!

— Ты не слушаешь меня! — обиделась Грета.

— А что ты такое говорила?

— Нет, ну я тебе уже полчаса толкую, а ты меня не слушаешь! — разозлилась она.

— Ну повтори — не перетрудишься.

— Нет, это просто издевательство какое-то! — завелась она уже всерьёз.

— Ты сразу говори: сколько, — нетерпеливо прервал он эту атаку, которая всегда проходила по одной и той же схеме.

— Ты хочешь сказать, что я продажная женщина?! — взвизгнула она.

О, кошмар!

— Я что — шлюха?! Проститутка?!!

Ну все, пошло-поехало.

— Ты относишься ко мне, как к ничтожеству! — уже всхлипывала она, сидя в постели с картинно распущенными кудрями. Волосы у неё действительно были хороши — красно-рыжие, густые, вьющиеся локонами. Вот на них-то Лён и запал. А ещё на эти розовые щёчки и пунцовые губки. Да, хороша она показалась ему в тот день, когда он впервые увидал её. Тогда товарищи оказали ему неоценимую услугу: Пантегри лично переговорил с ней и своим обаянием легко уломал девушку. Она согласилась на встречи с Лёном охотно — а что ещё нужно? Да ей ни в жизнь таких денег не заработать, а то подомнёт её по пьяному делу какой-нибудь извозчик, и будет она всю оставшуюся жизнь растить от него прорву детей да вести нищее хозяйство. Дивоярцы считались хорошими клиентами: добры, обходительны, щедры.

— Мне просто стыдно за тебя, когда мы сидим в компании! — продолжала развивать тему Грета. — Все веселятся, а ты сидишь, как будто тебя это не касается!

— Тебе-то что за дело?

— Вот посмотри, каков Пантегри! Вот это кавалер! Как я завидую его девушке! — разошлась она.

— Ну так иди к Пантегри! — обозлился дивоярец и начал одеваться.

— Вот так всегда! — зарыдала она. — Одни грубости! Все девушки рассказывают, как им хорошо со своими ребятами, а я одна молчу.

Он без слов натягивал рубашку — его уже до смерти достали эти нелепые претензии. Надо кончать эти встречи с Гретой, всё равно ничего путного из этого не выходит.

— Ты что — уходишь? — напряжённо спросила она.

— Ухожу, — буркнул он и начал шарить в карманах, доставая припасённые деньги — всю сумму, отложенную на прощание. Это были вообще все деньги, какие у него были, он не оставил себе даже на рождественские гуляния.

— Ты думаешь ТАК со мной расстаться? — зловещим тоном спросила она. — Поиграл и бросил? Ты думаешь ЭТИМ со мной расплатиться?!

Он хотел что-то ответить, но тут в дверь постучали. Грета взвизгнула и с наигранной стыдливостью прикрылась одеялом.

За дверью ждал Паф — уже одетый, невозмутимый. При виде взъерошенного Лёна он несколько удивился:

— Что, твоя устроила на прощание сцену? Почему ты не поставишь её на место?

— Как? — измученно спросил Лён. Ему было стыдно.

— Подожди минутку, — ответил друг и вошёл в покинутую Лёном комнату, откуда доносились рыдания, изрыгаемые бесчестно покинутой соблазнённой девушкой — подлый колдун использовал её, как дешёвую тряпку и выкинул за ненадобностью! Как она теперь в глаза добрым людям смотреть будет! Кто её теперь замуж возьмёт?! Что она скажет маме? Отец из могилы проклянёт её!

За дверью всё мгновенно смолкло. Через минуту Паф вышел, держа в руках кошелёк товарища — там оставалось ещё порядочно денег!

— Что ты с ней сделал? — удивился Лён. — Убил?

— Ха! — чуть усмехнулся Паф, — Всё гораздо проще: я сказал ей, что ты предлагаешь ей руку и сердце, то есть собираешься на ней жениться.

— А она?!

— А она, конечно, в ужасе отказалась. Жена дивоярца — вот кошмар!

Он сначала думал, что это шутка, ведь своим поведением Грета как раз и наводила его на мысль жениться на ней, а это невозможно! И не только потому, что она противна ему, но ещё и потому, что так не принято среди дивоярцев. Одно дело жениться на равной себе, другое — на девушке низшего сословия, которая теперь явно сообразила, насколько легче зарабатывать деньги в постели. Недаром многие из них становятся содержательницами притонов.

— Муж-дивоярец — хуже не придумаешь! — со смешком заметил Паф. — Связываться с магом вообще занятие не из почтенных, на это идут от большой нужды. Так что, особо ей гордиться нечего. Но хорошие деньги недурно сглаживают общественное осуждение.

Так с изумлением Лён узнал, что население Селембрис имеет к небесным магам двоякое отношение: с одной стороны их уважают и боятся, как представителей неоспоримой власти, а с другой стороны не слишком любят, считают заносчивыми и надменными.

— Я же говорил тебе: вылезай почаще из своих книжек, — толковал Паф, — Теория, конечно, нужна, но жизнь порой подносит такие сюрпризы!

— Ты только не говори нашим, как я лоханулся! — зашептал смущённый Лён.

— Само собой. И вообще, не бери в голову, ты в этом не виноват. Такие вещи надо понимать. Представь себе: простая, бедная, не слишком умная девица со вбитой в голову общепринятой моралью. Ей внушено, что продавать себя за деньги — стыдно. А куда деваться: век, что ли, служить посудомойкой? Ну пролетит в каждодневных заботах её миловидность очень быстро — кому она будет нужна? А деньги — это уже серьёзнее. За деньги можно и сокровищем пожертвовать. Но как быть с моралью? Как совместить несовместимое? Как потом оправдывать в глазах общества нажитое легким трудом имущество? Ведь их хоть открыто и не осуждают, но всё же брезгуют — связь с дивоярцем вещь не слишком почётная: а ну как маленький маг народится? Или, представь, пройдёт несколько поколений, и во вполне благополучной семье, к тому времени уже довольно солидной и состоятельной, родится ребёночек с магическими данными — как я, например. Какая-то из моих прабабок подгуляла с дивоярцем.

Паф усмехнулся, а Лён слушал, широко раскрыв глаза: такая сторона жизни как-то прошла мимо его сознания. Он всегда думал, что дивоярцев на Селембрис уважают — ведь они защитники волшебного мира!

— Вот твоей девушке и требуется какое-нибудь оправдание. Таким делом может послужить любовь. Да-с, любовь. Ну, на худой конец страсть, увлечение — не смогла, мол, совладать с природой. Денежки денежками, а я вся такая естественная! А ты ей этого дать не догадался, не умел быть обольстительным, как наш Пантегри — образец обаяния. Надо сказать, талант — не поймёшь, где играет, а где всамделишный. Вот он настоящий дивоярец, поскольку лишён сомнений.

С этими словами друга в голове Лёна сами собой всплыли слова Лембистора, брошенные им в досаде: настоящий дивоярец — никогда не оправдывается, ни в чем не сомневается. Демон ошибся — Лён не обладает этими качествами.

— Ты слишком для неё интеллигентен, — продолжал Паф в то время, как они оба выходили на улицу, оставив Грету с её деньгами, — Она тебя не понимает. Для неё ты худший вариант дивоярца.

— Так что же делать? — спросил Лён, ошеломлённый такой простотой и откровенностью друга — когда Паф всё это понял?

— Да то и делать: что хочешь, то и делать. Будь проще и не мучай себя размышлениями. Не устраивает тебя женщина — оставляешь и уходишь. Ты кого ищешь?

Лён задумался — не такой ему рисовалась избранница сердца. Да, он подсознательно всё время искал идеал. Слишком большое влияние на него оказало общение с Гранитэлью, а также первый сексуальный опыт, который помог ему освоить первый полёт в Вальпургиеву ночь. Осталась в памяти и прекрасная Ираэ — как укор слишком прагматичному отношению дивоярцев к теме любви.

— Я тоже об этом размышлял, — продолжал Паф, надевая на руки перчатки, а на голову пушистую меховую шапку из песца — на улице шёл снег. — Каждый дивоярец, как я понял, решает свой вопрос по-своему. Никто не следует правилам в точности. И влюбляются, и тайно женятся, и детей заводят на свое несчастье. Или на счастье — уж не знаю. Сейчас мы как бы проходим первый этап посвящения в проблему, а потом всё как-то перетрётся — жизнь не обманешь.

Они медленно двинули вдоль улицы, разглядывая цветные фонари и гирлянды — город гулял. На улицах полно народу, на площади перед дворцом играют музыканты, продаются горы всякой снеди. Обольстительно пахнет горячими пирогами. Народ хаотично перемещался в разных направлениях, было много подвыпивших и веселых людей, смеялись девушки. Дивоярцев то и дело задевали плечами и не особенно обращали на них внимание, да и едва ли можно было признать в этих вполне добротно, но не особо богато одетых молодых людях высокопоставленных гостей — они терялись в общей суете праздника.

— Когда-то я очень любил выбираться за пределы дворца, — мечтательно сказал Паф, рассеянно глядя на раскрытые ворота королевской резиденции, — Мы с братом обожали такое проделки. Забегали в кондитерскую, словно своих поваров не хватало! Подвязывали господину лекарю к дверной ручке дохлую крысу — весело! Только в зону наваждения не ходили — отец настрого запретил. Наша мать однажды там пропала.

— Зона наваждения? — очнулся Лён.

— Ну да, разве ты не видел, когда мы приближались к городу сверху? Это такой пустынный район — там нет ни пашен, ни селений. Некогда мой уж не могу сказать точно в каком поколении пра-пра-прадед, Сильван Хромой, вольный наемник, вторгся в эту область во время одной междоусобной войнушки, убил местного короля и овладел королевой. Человек он был жестокий и грубый, в средствах не стеснялся, жаждал власти и денег. Афёра его вполне удалась, и он занял место на троне, тем самым положив начало династии Сильванджи. Так вот, королевство было довольно слабым именно по той причине, что соседствовало с областью наваждений. Жителям всегда здесь было тесно — королевство зажато между горами, соседними владениями и зоной волшебства. Население увеличивалось, требовалось больше земли для посева, а дивоярцы запрещали вторгаться в зоны сказки. Представь, там великолепные долины, полноводные реки, а трогать всё это нельзя. Мало того, зона постепенно расширялась — никто не знает, почему это происходит. Но жители думают, что это работа Дивояра — есть причина людской подозрительности и недовольству. Так постепенно в зоне сказки оказалось несколько селений со всеми жителями, и судьба их неизвестна. Так что положение у моего брата незавидное — не хотел бы я быть на его месте. Ведь потеря части владений это всегда утрата какой-то ремесленной области. Представь, тут запрещено добывать железную руду, хотя горы содержат месторождения полезных ископаемых. Поэтому все металлические изделия тут покупают у соседей — за большие деньги, между прочим! Это опасная разбалансировка государственного экономического уклада. И вот был бы я герцогом Дагмурским, вторым лицом после короля — такая мелочь при громком звании! Нет, мне повезло, что я оказался магом и попал в Дивояр. Я готов нести служение при любом королевском дворе и соблюдать интересы Дивояра, а значит и Селембрис. Люди слишком быстро плодятся, им всегда мало земли, доходов, власти — отсюда войны. Им мало просто жить безбедно — надо как можно больше захапать себе. Совсем, как эта Грета — дали денег, в ней тут же проснулась алчность. И давай она выматывать из тебя как можно больше. Это обычное человеческое свойство, за что я презираю людей. Дай им волю, они всю волшебную страну разорят. Дивоярцы правильно делают, что неукоснительно и последовательно придерживаются своей линии — и так веками, тысячелетиями. И я готов служить верой и правдой этой великой идее.

Паф разгорячился от своей речи, словно спорил с невидимым собеседником. И Лён понял, что не всё так просто у него — какие-то вопросы он всё ещё решает для себя. Не прошла у него обида на мага Дишоана и на премьера Лейхолавена. А что, собственно, случилось? Ничего особенного — обычное дело в волшебной стране. У ребёнка обнаружился дар магии. И его тут же поспешили от греха подальше отправить в лес к какой-нибудь местной бабе Яге или колдуну. Себе дороже оставлять при себе такое дитя — кончится оно плохо. Не потому ли отец Пафа, то есть Алая — таково его настоящее имя — долго не прожил после этого? Всё же сказался странный магический рок, преследующий дивоярцев.

— Я тоже так считаю, — согласился Паф, когда друг высказал это предположение. — Ни в чем он не виноват, не ему решать было.

— Ты его любил? — спросил Лён.

— Да, — печально ответил принц-изгнанник.

Зона наваждения в самом деле подходила вплотную к городу, она даже захватила часть предместий — сверху оно было не слишком видно, поскольку всё покрывала густая снежная шуба. И всё же можно было отличить, где проходила граница — заснеженные поля, селения были связаны сетью дорог, и все они обходят стороной вполне пригодную на вид местность — с виду необитаемую. Лён уже знал по опыту, что видимость может быть обманчивой — войди он в такую зону, там обнаружится совсем другое. Ему прямо засвербило заглянуть в зону сказки. Только Пафа туда не затянешь — похоже, его нелюбовь к таким местам внушена ему с детства, а трагическое приключение в образе Алариха только закрепило эту стойкую неприязнь.

Так получилось, что собравшись вечером в облюбованной гостинице города Ворнсейнора, молодые дивоярцы решили посидеть тёплой компанией прежде отхода ко сну. Все прекрасно погуляли, кое-кто закончил свои дела в этом городе и готовился к освоению новых горизонтов на любовном фронте. Как бы там ни было, беседа была живой и увлекательной, тем более, что тут не было развесёлых девиц-хохотушек. Зашла речь и о зоне наваждения. Давно жаворонарцы, у которых на родине не было ничего подобного, мечтали заглянуть в эти волшебные места и испытать на себе их действие. Но соваться в такое предприятие без опытного провожатого дело скверное — можно потеряться, а у них каникулы только на неделю. В зоне теряется чувство времени: там можно прожить целый год, а снаружи пройдёт всего день. Можно вообще попасть под такое влияние, что совершенно утратить свою личность. Нет, без опытного сопровождающего никак нельзя! И так вышло, что в этой компании только один Лён оказался таким бывалым путешественником по зонам сказок. Кому, как не ему вести всю группу в поход!

Надо думать, Паф тут же отказался — нет, он не ходок по зонам наваждения! А Лён повидал их много и уже не терялся в них, сохраняя и ощущение времени, и память о себе.

— Интересно, там сейчас лето? — мечтательно спросил Диян.

Жаворонар холодная планета — на ней большей частью царит холод. Селения его обитателей расположены в горных областях. Так что, вполне понятно желание жаворонарцев поскорее увидеть селембрийское лето.

Оно могло быть всяко — Лён уже видал такое: сезоны в зачарованных областях вполне могли не соответствовать погоде снаружи. Короче, чем дольше длился разговор, тем более он склонялся к мысли, что следует посетить область сказки. Одно препятствие: Паф. Оставить его одного?

— Да шут с вами, идите! — засмеялся тот, — Я подожду вас тут. Одного дня вам хватит?

На следующий день с утра пораньше, ещё до полного наступления рассвета, группа дивоярцев двинулась в сторону заколдованной зоны. Шли они пешком, не призывая к себе летучих скакунов — идти всё ничего. Нападавший за ночь свежий снег скрипел под подошвами добротных сапог, и дышалось на удивление легко и приятно — погодка стояла та ещё! Молчаливой группой дивоярцы миновали закрытые по раннему часу увеселительные заведения центра города, мирно спящие дома, и только дворники скребли широкими лопатами рыхлый снег у дверей жилищ. Группе молодых людей перебежала дорогу тощая городская крыса и скрылась арке на противоположной стороне улицы.

— Эх, дубовый лист! — вдруг вспомнил с досадой Лён, — Забыл отдать порошок от крыс!

Он пообещал хозяину постоялого двора, где они обычно ночевали во время своих поездок в Ворнсейнор, принести магическое средство для уничтожения крыс. Хозяин гостиницы был человеком чистоплотным и заботился об удобстве гостей, за что его дивоярцы и предпочитали прочим. На неделе Лён приготовил по книгам нужное зелье да забыл отдать.

— Ничего, — ободрили его, — завтра отдашь.

Жаворонарцам не терпелось испытать действие зоны наваждения.

Всё оказалось просто: один из районов города вплотную ютился возле мелкой речушки, через которую был переброшен мостик — это и есть вход в зону наваждения. За речкой, через прибрежную полосу, глухой стеной стоял сонный зимний лес, и мелкие бедные домики, теснящиеся на краю речки по эту сторону, выглядели испуганными. На мосту не было следов, и пышные снежные покровы по ту сторону тоже выглядели нетронутыми.

— Это нам пахать ногами? — удивился один из старшекурсников, разглядывая дикую местность на том берегу.

Лён велел товарищам положить руки ему на плечи и так двинуться по мосту. По мере продвижения к середине вид местности на другом берегу менялся: слева вдали стали восходить бледные дымки, как будто там в снегах пряталась забытая деревня — одна из пропавших в зоне наваждения.

А прямо простиралась ровная широкая дорога, с двух сторон зажатая безжизненными белыми полями, и уходила она в неровный, тонкий и бледный мираж, в котором бродили неясные тени — это зона встречала своих гостей, ждала от них, чего они хотят. Как только каждый определится в желании, миражи растают, а вместо них выступит на первый план неотличимая от реальности картина — это знал Лён по материалам Дивояра, из опыта многих поколений магов. Он умел управлять этой странной и фантастической "машиной" воображения.

Едва сойдя с мостка на дорогу (откуда она только взялась?!), дивоярцы, как один, обернулись и посмотрели назад. На стороне, которую они только что оставили, не было и признаков жилья — город как пропал.

— Вот этот мостик есть дорога обратно, — сказал Лён. — Обитатели здешнего городка ничего не знают об этой дороге, для них речка выглядит совершенно непреодолимой преградой.

И в самом деле, тихая речка теперь неслась тёмным бурливым потоком, через который пролегала несерьёзная бревенчатая переправа — мост без перил.

— Если вы видите мост, значит, не потеряли памяти, — продолжал вводить товарищей в курс дела Лён. — Если же с кем такое случится, ведите его за руку через мост — так можно вывести любого, а снаружи пройдёт только день. Я даю нам такое задание — зона сама подберёт вам приключение, согласно вашего характера и ваших тайных мечтаний. Здесь никогда не знаешь, что встретишь. Если будете держаться за руки, то попадёте всей кучей в одну историю, а пойдёте сами по себе — каждый найдёт своё приключение.

Напоследок они все встали кругом, и Лён громко произнёс в воздух: три дня! Через три дня его товарищей вынесет какими-то путями к этому мосточку, и они будут по ту сторону ещё долго обалдело вертеть головами, пытаясь разобраться, что же было с ними настоящего, а что привиделось.

Он видел, как все четверо жаворонарцев двинули прямо по дороге и растаяли в воздухе — зона приняла их и пошла морочить каждого на свой лад. Лён остался один и огляделся — его заинтересовали эти дымки, на которые жаворонарцы не обратили внимания — они рвались в приключения, а Лёна интересовала судьба исчезнувших поселений.

Как только он двинул в сторону жилья (несомненно, эти дымки идут из печных труб!), как почувствовал слабое прикосновение к своему сознанию, но отказался принять его в себя, и зона не стала навязываться. Он будет просто наблюдателем, сохраняя на это время свою память. Будь он один, так окунулся бы с охотой в приключение, а тут на его ответственности товарищи.

По мере продвижения по узкой дороге стали появляться огоньки, потом неясные тени превратились в домики, очень похожие на те, что остались позади. Ещё шаг, и домики изменились — теперь это уже были двухэтажные постройки, появились улицы, замелькали человеческие фигурки. Лес отодвинулся почти к горизонту, и перед глазами дивоярца появилась панорама средневекового города: с ратушей, колокольней, теснящимися кирпичными домами, узкими улочками, фонарными столбами. И, главное, тут тоже было Рождество!

Поскрипывал под подошвами свежевыпавший снег — тут был вечер, не утро, как снаружи. Горожане уже закончили свои дневные хлопоты и теперь собираются вечерком у домашнего очага за ужином. И ему бы не мешало отыскать пристанище.

Городок выглядел сказочным — совсем, как на иллюстрациях к сказкам Андерсена. Мрачные тяжёлые дома нависали над узенькими улицами. Редкие прохожие зябко кутались в чёрные рединготы, на головах у мужчин — цилиндры. Пара женщин в вязаных шалях, похожи на кормилиц — они торопливо пробежали по своим делам. Хвойные венки на дверях, свет свечей за окнами, где-то поют рождественские гимны. Здесь только встречали праздник, а за рекой праздничные колокола уже отзвучали — время явно тут текло по-своему. Или это зона так встречает гостя?

Лён искал какую-нибудь гостиницу, чтобы переночевать. Можно попроситься и в какой-нибудь бедный дом — хозяева будут рады получить немного денег. Тут внимание его привлёк некий пожилой господин, с опаской переходящий улицу. Худой старик чем-то напомнил дивоярцу мэтра Лялямбра, старого антиквара, торговца подержанными заморскими диковинами и никому ненужными картами. Будь этот господин ростом пониже и более согнут — точно был бы похож на Клопфеникуса Лялямбра! Даже чёрный плащ похож, только цилиндр лишний — в Дюренвале носили щегольские шляпы с перьями, а не эти скучные и бесполезные головные приборы!

Старик пересёк скользкую дорожку (явно здешняя детвора раскатала!) и подошёл к низкому крыльцу с железными перилами. Большим ключом он открыл замок и собрался скрыться в темных недрах холодного дома.

Лён уже хотел двинуться дальше, как вдруг увидел нечто особенное в облике жилища: на маленьком балкончике второго этажа выглядывала из окна труба телескопа! Старик-то звездочет! Ему только колпака недостает со звёздами.

— Позвольте вас спросить, не могу ли я снять где-нибудь жильё на три дня? — задержал старика мягкий голос.

Тот обернулся и увидел молодого человека, одетого, как студент из зажиточного дома: в подбитый ватой зимний редингот добротного твида с меховой накидкой, в хороших сапогах с меховой опушкой, с новым цилиндром на голове. Нет, кажется, этот молодой человек не собирается над ним шутить, он в самом деле приезжий, возможно, перевелся из другого города в местный университет. Определённо, надо ему помочь, ибо где же он в такой поздний час найдёт себе ночлег?

— Хотел бы я вам помочь, юноша, — с достоинством учёного человека ответил старик, — но где я могу расположить вас? Мой дом холоден, я не могу предложить вам горячий грог и рождественского гуся, потому что не увлекаюсь этими бесполезными предрассудками и не трачу драгоценное время на пустое веселье.

— Вы звездочёт? — спросил наблюдательный молодой человек, указывая пальцем на трубу.

— Я астроном, — снисходительно ответил старик, который вовсе не так уж походил на Лялямбра — первое впечатление оказалось обманчиво.

Надо же, астроном! До сих пор Лён ни разу не встречал на Селембрис человека, который бы увлекался этой наукой. Даже дивоярцы не рассматривали небо в телескопы, у них и науки такой как астрономия не было! И самих звёзд, находясь в летающем городе, увидеть невозможно — мешало вечное сияние света.

— Я тоже немного знаю астрономию, — скромно признался он, пытаясь растопить в старике недоверие. — У меня была даже маленькая подзорная труба, и я смотрел через неё на созвездие Большой Медведицы.

Это была истинная правда: действительно у Лёна была когда-то детская подзорная труба, и он в самом деле увлекался в школе астрономией.

— Ну да? — скептически спросил старый астроном. — Разглядеть созвездие Большой Медведицы в подзорную трубу?

— Ну да, — без тени смеха признался странный студент, которому по его положению следовало сидеть сейчас в кабаке с дружками, пить вино и тискать распущенных девиц.

— Мне подарила эту трубу мама, когда мне было семь лет, — пояснил молодой человек, — И я хотел увидеть через неё, куда падают звёзды.

— Ах вот оно что! — оттаял старик. Он оценил тонкий юмор и расположился к юноше. Всё же интеллигентного человека видно сразу — не станет такой шляться по кабакам с компанией всяких горлопанов, заметен всё же человек науки.

Так Лён попал в дом старого астронома Юста Достаса. Старик, такой неприветливый сначала, оказался очень неплохим собеседником, он даже угостил своего случайного собеседника жидким чаем, воду для которого грел на спиртовке. В доме у него было холодно, большой камин плохо обогревал помещение, в котором дуло в окна, потому что рамы растрескались и просели, и снег лежал по подоконникам. Наверно, старый астроном настолько увлечён своим занятием, что и не замечает, насколько жалок его быт. Кругом всё носило следы запущенности, на обветшалой мебели лежала пыль. Зато у него была солидная библиотека. Так они сидели и баловались разговорами, грея руки о щербатые чашки с чаем и пуская носами клубы пара, и Лён уже начал жалеть, что попросился в этот дом.

— Юноша, а вы случаем не диворярец? — вдруг спросил старик-астроном, пристально глядя в глаза своему гостю.

Тот немного растерялся — не прошла маскировка! — но честно признался: да, дивоярец. Надо же, в сказочной зоне знают про Дивояр!

— Мне оно, в общем, всё равно, — потирая отчаянно мёрзнущий нос, проговорил Юст Достас, — но я давно уже наблюдаю в определённые часы в небе некий странный объект, артефакт, и не могу дать этому никакого объяснения. Я искал в старых источниках, спрашивал в Университете, но выяснил только одно: странное небесное тело, называемое Белым Принцем, ранее на небосводе не наблюдалось. Вот я и хотел бы у вас спросить: как будете в наших местах в следующий раз, так потрудитесь разыскать в ваших архивах какие-нибудь сведения.

— Может, это звезда? — усомнился дивоярец.

— Едва ли. Видите ли, я всё же ученый, а не звездочёт какой-нибудь. Я практикую научные методы наблюдения. Во-первых, объект имеет отчётливо вытянутую форму, чего нельзя наблюдать у звёзд, даже при оптическом искажении света. А во-вторых, объект проходит по внутренней орбите между нами и Луной!

— Как это можно знать?! — изумился Лён.

— Э, милый мой, у меня ведь не детская подзорная труба, — насмешливо отвечал астроном, явно потешаясь над изумлением гостя. — Это очень просто: в момент лунной фазы, когда наш естественный спутник имеет вид месяца, в определённое время можно наблюдать прохождение артефакта на фоне тёмной половины! И сейчас как раз такой час! Хотите видеть?

Ещё бы не хотел! Лён был прямо ошарашен! Он думал тут встретить сказку, а нашел настоящего ученого!

Проследовав по шаткой лесенке на второй этаж, он обнаружил там запустелую маленькую комнатушку, из мебели в которой только было старое бюро, стул и телескоп, выставленный в открытую створку окна.

— Конечно, это создает в доме невыносимые условия, — извинился перед гостем Юст, — в окно постоянно дует, наносит снег — никаких дров не хватит для обогрева. Но передвигать телескоп — значит, сбивать настройку. Я уж лучше потерплю.

Да, это настоящий учёный!

— Итак, через несколько минут вы сможете видеть прохождение Белого Принца, — озабоченно глядя на часы-луковку, проговорил Достас.

Лён уже пристроился возле холодного окуляра. И действительно, через пару минут в поле зрения вплыла белоснежная иголка, похожая на отломившийся кусочек снежинки. Разрешение старого телескопа не позволяло разглядеть подробности, но явно было то, что это не звезда!

— Ну, что скажете? — волновался рядом учёный.

— Первый раз вижу! — признался дивоярец.

— А вы разглядели там поперечные выступы, округлости и блеск отдельных частей? Это явно сложный объект!

Лён не успел ничего этого разглядеть, но осталось впечатление такое, что старому астроному удалось разглядеть больше. И всё это было захватывающе интересно!

— Я посмотрю в архивах Дивояра! — честно пообещал он, уверенный в том, что если уж есть где сведения об артефактах Селембрис, то искать их надо в Дивояре.

Всё самое интересное уже прошло, и осталось только как-то устроиться на ночь, чтобы дождаться завтрашнего дня. Вот тут пожалел Лён, что не оказалось у него при себе скатерти-самобранки, раз уж его дивоярское происхождение для старика больше не тайна.

Астроном по старости лет спал мало, был аскетом и весь погружён в науку. Спальным местом ему служил сундук с двумя книгами вместо подушки и старым пледом вместо одеяла. А гостю устроиться было негде. Такая непростая задача привела старика в глубокие раздумья: куда уложить рослого молодого гостя?

— А знаете что? — вдруг осенило учёного. — Пока ещё не совсем поздно, давайте я отведу вас к одной моей хорошей знакомой. У неё большой дом, полный детей, но и для вас местечко найдется. Она будет рада паре монет, которые вы можете дать ей за ночлег. Для Марты это большое подспорье, ведь она содержит дом для сирот. И всё это, заметьте, за свои средства! Просто добрая душа. Иногда, когда мне перепадает за публикации немного денег, я помогаю ей. Последнее время настало, господин дивоярец, последнее время. Скоро их выселяют из дома за неуплату налогов — где бедной женщине тащить такое хозяйство!

Наскоро заперев дверь и обмотав горло длинным вязаным шарфом, учёный-астроном двинул вместе со своим гостем вдоль по улице. Старика тревожил кашель — сухой и настырный. Одет он был слишком легко — старый редингот практически не грел. А мороз был немалый — градусов, наверно, двадцать.

— Неужели у вас нет вещей потеплее? — спросил у Юста дивоярец, — почему вы не накинете на плечи ваш плед? Так простыть недолго — вон уже кашляете.

— Я? — удивился старик, — Да разве это кашель? Нет, юноша, я с молодости отличаюсь здоровьем. А слишком тепло одеваться тоже ни к чему, это делает человека изнеженным.

Дивоярец ничего не отвечал на это, потому что его внимание привлекла девочка лет семи, худенькая, бледная. Она сидела, спрятавшись ветра за углом дома. Старая юбчонка да ветхая шаль составляли её одеяние, и из-под оборванных серых краев с протертой вязкой виднелись тонкие ручонки, совершенно посиневшие от холода. В руках у девочки был большой коробок спичек. Она заторможенно подняла на двух прохожих затуманенные страданием глаза.

— Господин, — хрипло обронили белые губы, — купите спичку… Ради Рождества, купите спичку.

Негнущимися пальчиками она достала из коробки большую спичку и чиркнула ею о край коробка. Вспыхнул огонёк, и девочка прикрыла его ладошками, умоляюще глядя на молодого, тепло одетого человека.

— Вы курите? — спросил Лёна астроном, нетерпеливо топая в снег сапогами.

— Нет!

— Тогда пойдём. Всё, девочка, спичка пропала.

Она не ответила, лишь бережно сохраняла огонёк в ладонях — чуть-чуть тепла для замерзающей маленькой девочки.

Как во сне Лён достал из кошелька три золотых монеты и хотел отдать их девочке, но Юст ухватил его за руку.

— Не делайте этого, расточительный молодой безумец! — прошептал он в ухо своему знакомцу, — ваши деньги пропадут зря! У девчонки дурная родня — злая мачеха и алкоголик-отец! У них куча своих детей, которым есть нечего, вот они и выгоняют сироту на улицу, заставляя зарабатывать. У неё всё равно всё отнимут, да ещё и потребуют больше! Самая малая монета в вашем кошельке — целое состояние! Где это несчастное дитя найдёт менялу, чтобы перевести вашу дивоярскую валюту в местные деньги? У вас есть эре?

— Нет, — ответил Лён, соображая, что деньги его в самом деле слишком велики.

— Тогда пойдём — мы ничем не можем ей помочь. Она обречена — холод доконает её.

— Я оставлю ей монету!

— Она примёт её за безделицу, игрушку — для неё крупные деньги ничего не значат, она их никогда не видела.

Он не мог поверить в это — до сего момента власть денег казалась Лёну абсолютной силой, во всяком случае, среди людей! Он достал одну монету и подбросил её девочке в подол. А она, как бы находясь в прострации, зажгла следующую спичку, снова спрятав огонёк в ладошках.

— Идёмте, юноша, — печально сказал астроном, — сейчас вы увидите целый дом таких сирот. Им повезло, у них есть добрая Марта, земной ангел.

— А что же делать с ней?!

— Ничего. Такова жизнь.

— Давайте отведём её к Марте!

— Её завтра выселяют из дома — за неуплату налога. Если вам некуда девать деньги — помогите там, где это можно! Время, юноша! В двенадцать будет поздно. Поверьте мне, она уже не чувствует холода — смотрите: она улыбается. Не мешайте, бедное дитя уже видит ангелов. Уходим, мы бессильны.

И астроном потащил своего нового знакомого прочь от умирающего ребёнка.

— Не знаете, так я скажу вам: смерть не самое худшее, что может приключиться с человеком. Самое скверное: дурная жизнь! Вот ещё один безвинный ангел покинул эту юдоль скорби!

— Странная у вас философия! — буркнул Лён, снимая с себя теплый бурнус и бросаясь обратно к несчастной девочке.

На совершенно белом лице ребёнка застыло действительно счастливое выражение: она смотрела в небо, где за сплошь падающим снегом не были видны звёзды. В окоченевших ладошках догорал огонёк.

"Уж не знаю, что это за сказки такие тут водятся, но мне, кажется, выпало наблюдать жуткую реальность", — мрачно думал Лён, шагая за старым Юстом. Не полагал он, что на Селембрис может кому-то житься так плохо. А собственно, чему удивляться — где люди, там неравенство и угнетение. Вон Грета — как заведёт себе швейную лавку, так начнёт за гроши эксплуатировать таких сирот!

Такое отчаянное чувство им владело: мог вмешаться и не сделал! Что за мысли тогда копошились в его голове? Ах, да, он думал: это же зона сказки, здесь всё не по-настоящему! Будь такая возможность вернуться назад на десять минут — что бы он сделал? И с тяжёлым чувством понял, что ничего — всё было определено до его появления тут, он подоспел лишь к финалу. Мелькали ещё в мыслях нелепые затеи: схватить ребёнка, укутать в плащ, скорее бежать в лавку за дровами, едой, горячее питье! Скорее свистнуть Сияра, гнать в Дивояр, искать целительницу Энину. Но рассудок говорил: всё напрасно, уже поздно, ты ничего не можешь сделать — старик прав. И всё же… как тяжело…