Старый, но крепкий 4

Глава 18

— Ложись на свою кровать, — киваю я Игнату.

Комната наполняется скрипом старых досок под ногами старика. Тусклый свет от окна разливается по стенам.

Седой мужчина со впалыми щеками медленно опускается на кровать. Матрас прогибается под его весом, доски кровати жалобно скрежещут.

— Ну все, можешь считать, что мы начали.

Игнат хмурится, тонкие белые брови сходятся к переносице.

— Вы не усыпили меня, — произносит он с недоумением.

— Я просто заставлю тебя забыть все, что происходило в этой комнате, — говорю я спокойно. — Ты будешь думать, что лег и уснул. Разумеется, деньги останутся у тебя, но я не хочу афишировать, что могу заставлять воспоминания исчезать. Поэтому и сказал про сон.

Игнат сглатывает, его кадык дергается вверх-вниз. Пальцы нервно сжимают край заштопанного покрывала.

— Это… Это безопасно, господин?

— Да, разумеется. Ладно, Игнат, давай немного поговорим. Меня интересует, испытывал ли ты преданность кому-нибудь? Ты служил в страже? Может, работал на кого-то, кого уважал?

Старик мотал головой на каждый вопрос. Обидно, но похоже, что верности я из него не выжму.

— Н-не припомню, господин практик.

Вообще «верность хозяину» я мог бы добыть и собачью… наверное, мог бы, только сижу здесь и планирую покопаться в памяти Игната по нескольким простым причинам. Во-первых, чтобы набраться опыта. Мне в будущем могут понадобиться самые разные зелья с самыми разными чувствами, а у людей есть масса эмоций, которых собаки не испытывают.

Во-вторых, мне придется поработать еще и с воспоминаниями с помощью «кражи памяти». Сейчас у Игната преобладают опаска и смутная боязнь — то ли меня, то ли потерять полученные монеты. Нужно в первую очередь поговорить с ним, разжечь необходимые чувства, а уже потом, на пике эмоций, извлекать эссенцию. Собаке ведь не скажешь «испытай верность, да как можно мощнее».

Правда, с реципиентом я, похоже, пролетел. Ну и ладно, если не верность, то что-нибудь другое найду.

Стоило слегка пошевелиться, и стул заскрипел под моим весом.

— Ну что ж, Игнат, расскажи мне, что бы ты хотел изменить в своей жизни? И хотел бы?

Старик молчал несколько секунд, пытаясь осмыслить мои слова или понять, стоит ли вообще говорить.

— Изменить? — переспросил он хрипловато. Голос его охрип и выцвел, а улыбка показалась мне вымученной. — А смысл? Что изменишь-то…

— Ты даже не пытался подумать об этом, — сказал я спокойно. — Давай, сосредоточься, на кону десять серебряков. Начни с того момента, когда всё пошло не так, когда, как ты считаешь, твоя жизнь повернула не туда.

Игнат отвел взгляд и уставился на потолок. Его плечи опустились еще ниже, словно воспоминания давили на него всем своим весом.

— Сын мой… — начал он тихо. — Сын… Вот с ним бы хотел отношения поменять. Десять лет назад дело было, в деревне Сизые Хвыщи. Я хотел в город переехать, думал, здесь жизнь лучше, чем за тройным частоколом. А он тогда сказал: «Нет, папа, я остаюсь».

Игнат прокашлялся и продолжил:

— Разругались мы. У нас там дом был, хозяйство — еще мой дед строил свинарники, овчарни. Я все это продал, взял деньги и уехал. Думал, сын за мной последует. Не последовал… И я не вернулся. И где теперь сын, не знаю, в той деревне его нет. А здесь про деньги прознали, как в кабаке кошель засветил, и все — нет денег. Перебиваюсь шабашками, изливаю душу практикам секты Тьмы…

Я внимательно смотрел на него и видел, как в его груди начинают вспыхивать эмоции. Они были разными по цвету и интенсивности: при упоминании денег глубоко внутри мелькала темно-золотая жадность. Привязанность к старому дому, к вещам, к прошлому и к сыну. Но поверх этого зеленого клубка медленно разгоралась густая синяя грусть, окутывающая его сердце плотным облаком.

— Первый год я думал, что помиримся. А потом узнал, что женился он там, завел детей. Потом он переехал, и его след потерялся. А про старика своего будто забыл совсем…

Чем больше он говорил, тем ярче становились эмоции внутри него. На последнем слове его голос дрогнул, но Игнат быстро взял себя в руки. Горько усмехнулся и покачал головой.

— Гордость моя. Дурацкая гордость. Писал пару писем, он не ответил. И вот так месяц за месяцем и потеряли связь.

Я следил за его словами и одновременно за эмоциями и эссенциями внутри него. Грусть становилась всё более насыщенной, но вдруг проблеск светлого золотистого света мелькнул где-то глубоко в его груди. Надежда? Да, это была надежда — слабая, почти угасшая, но всё же живая.

— Хотел бы вернуться туда? В тот самый год? — спросил я осторожно.

Он поднял на меня глаза, и в них мелькнула темная тоска по прошлому, по тому времени, когда всё ещё можно было исправить.

Эта эмоция была сильнее всех остальных. Она заполняла его грудь темной тучей, съедающей все прочие эмоции. Она буквально кричала, что Игнату не хватает того дома, того времени и тех людей, которых он потерял.

— Хотел бы, — прошептал он наконец. Его голос дрогнул снова. — Только вернуть ничего нельзя, господин практик.

Бутыль с эликсиром из черепоцвета стояла на столе. Я провел пальцем по холодному стеклу, посмотрел на старика и подумал: если лишить его этой тоски, ничего страшного не произойдёт ведь? Ну правда, что может случиться? Это всего лишь эмоция, которая давно уже стала привычной, частью его повседневной жизни. Она не исчезнет совсем — просто станет слабее, менее ощутимой, а через пару дней всё вернётся в норму. У растений, из которых я извлекал эссенцию, именно так и происходило. Они восстанавливались, как будто ничего и не было.

Но нужно ли мне зелье тоски? Единственное применение, которое могу придумать — споить его Ян Стапу, чтобы тот себе вены перепилил.

Шучу.

— Вспомни, Игнат. — Начал я мягко, почти шёпотом. — Вспомни тот день, когда ты с ним поссорился. Что ты тогда сказал? Что он сказал тебе?

Старик взглянул на меня, его глаза сузились от напряжения. Он явно не хотел возвращаться к этим воспоминаниям, но я видел, что слова пробуждают в нём что-то.

— Я назвал его неблагодарным щенком. — Игнат замолчал, стиснув зубы. Его руки дрожали. — Я говорил, что знаю, как лучше. А он смотрел на меня так, словно я уже был для него чужим.

— Ладно, давай отпустим эти воспоминания. А до этого? Ты помнишь, как вы вместе работали в саду, или в поле? Как строили что-то вместе, или как ты учил его траву косить или полоть грядки.

Взгляд Игната потеплел.

— Расскажи мне о том дне, когда вы были счастливы. Наверняка у тебя есть такое воспоминание.

Игнат не спрашивал, зачем мне это. Может, сыграло его нежелание прощаться с деньгами, или вера, что практики близки к более сакральным материям, и если для Игната что-то непонятно, то это не его ума дело.

Он закрыл глаза и заговорил медленно, словно боялся разрушить хрупкую картину в своей голове.

— Помню, как не помнить, господин. Мы тогда ещё не знали бед. Он был мальчишкой, лет десять ему было. Я сделал ему деревянную лошадку размером с ладонь, сам вырезал из старого дуба. Он так радовался, господин практик, так радовался, бегал по двору с этой игрушкой весь день. А потом, следующим месяцем мы пошли к реке. Ловили рыбу. Помню, он поймал своего первого карася и кричал от радости так громко, что все в окрестностях слышали…

Его голос упал до шёпота.

— Это были хорошие деньки, да…

Если раньше спектр эмоций Игната плавал между тоской, виной, стыдом и грустью, то теперь плавно сменился нежностью с проблесками радости и надежды. Именно тогда я скороговоркой и произнес заклинание и оказался в его памяти, минуя слабенькие двадцатиуровневые умения вроде скотоводства, ухаживания за полями и скорняжничества.

Я увидел тот самый день у реки — воспоминание светилось так ярко, что я не мог его не заметить.

Глазами Игната я увидел прозрачную водную гладь, блестящую на солнце, качающуюся траву на берегу и, конечно, его сына с трепещущей рыбиной в руках. Паренек смеялся звонко и искренне. Его лицо лучилось счастьем.

Я подумал, что если могу сжечь воспоминания, то и укрепить у меня получиться. И поделился своей Ци. Цвета сразу стали ярче, шелест травы на ветру — громче, а карась — больше. Каждый миг этого дня стал насыщенным и живым, а подсознание Игната сейчас полыхало радостью и надеждой.

Я попытался сразу же вернуться обратно в реальность, но что-то удерживало меня здесь. Это было похоже на невидимую сеть, которая опутала меня и не давала двигаться.

Видимо, вернуться из памяти подопытного без того, чтобы что-то забрать с собой, невозможно. «Кража памяти» не работала по-другому. Я должен был изъять что-то из его сознания.

Я начал искать подходящее воспоминание. Наконец нашёл одно старое, почти затёртое временем — прогулка по Циншую. Воспоминание было блеклым, едва различимым. Ещё месяц-два — и Игнат сам бы забыл о нём.

Аккуратно вытягиваю это воспоминание из его сознания и сжигаю — оно мне тоже не требуется.

Теперь нужно выйти в реальность и забрать себе эмоцию. Зелье из надежды и радости явно будет лучше, чем из тоски.

Но стоило мне покинуть память Игната, как его эмоции полыхнули ярко-ярко и за пару секунд сменились страхом. Я едва успел бутылочку взять.

Игнат лежал на кровати. Его лицо было мокрым от слёз.

— Я передумал, — прошептал он хрипло. Его голос был слабым и надломленным. — Я не хочу забывать это! Прошу, оставь мне память о сегодняшнем дне, господин.

Он сел на кровати, протянул руку с распухшими от работы суставами и ухватил меня за ладонь. Другой рукой полез под матрас.

— Вот деньги… — шарил он под соломенным тюфяком и горячо дребезжал в полголоса. — Не нужно мне серебра! Эти воспоминания — это всё, что у меня есть, и я давно уже не чувствовал ничего столь же светлого! Когда вы показали мне их, поколдовничали, у меня с души камень свалился, который я не замечал вот уже десять лет. Жизнь здесь, старость здесь — пустота! Вы не знаете, господин, каково это — доживать свой век в ненужности, когда тебя забывают самые родные, когда внук деда ни разу не видел! Когда ты уже никому не нужен! Родной сын ушел, понимаете? А я остался здесь один, с этими стенами, с тишиной, соседничать с людьми, на которых положиться нельзя! Только эти воспоминания держат меня! Если вы заберёте их, я сгорю без их света, умру с тоски!

Его голос сорвался на плач. Слёзы текли по его щетинистым щекам ручьями.

— Прошу, не лишайте меня их! Оставьте!

Я смотрел на старика и видел себя прошлого. Только если я прятался за маской язвительности, если показывал миру, что я до сих пор есть, если лез в соседский щиток и ходил в библиотеку к тамошним девчонкам, то он доживал свой век здесь, среди таких же людей.

Я сосредоточился. Мои пальцы, окутанные тонким слоем духовной энергии, дернулись к груди Игната и ухватили его страх.

Игнат напрягся, выгнулся, беззвучно закричал.

С усилием я начал вытягивать страх из его груди. Это было похоже на борьбу с невидимой силой: эссенция сопротивлялась, не хотела покидать своего хозяина. Я расщепил ее надвое, но даже так она сопротивлялась.

Духовная энергия в комнате завибрировала.

— Спокойно, — прошептал я, больше себе, чем ему.

Боль и страх Игната смешались с отчаянием и с желанием жить. Сконцентрировавшись, я направил больше Ци в пальцы и окончательно вытащил эссенцию наружу, а потом — быстро запихнул в горлышко бутылки. Старик обмяк на кровати.

В тот же миг жидкость вспыхнула ярче, словно ожила. Система тут же вывела справку:

Эссенция отчаяния.

Основа для создания зелий или артефактов.

Отлично. Только работа еще не закончена.

Я повернулся, скороговоркой пробормотал заклинание кражи памяти и нырнул в воспоминания Игната.

На этот раз я окунулся в его память сразу и полностью. Внутренний мир Игната штормило, и эмоции, воспоминания и ощущения нахлынули на меня волной. Я почувствовал, как знакомая по прошлому миру ломота прошлась по моим костям.

А со дна сознания Игната лезло самое сокровенное, что только было у старика.

«Я не хочу умирать!» — это отчаяние звучало в каждом уголке его памяти. Оно кричало в каждом взгляде на сына, который давно уже смотрел на него как на обузу. Оно стонало в каждом утре, когда он с трудом поднимался с кровати, чтобы снова встретить день, который не приносил ничего нового.

Игнат прожил долгую жизнь по меркам этого мира, но не ту, которую хотел. Его сердце разрывалось от ощущения несправедливости: он много работал, но что в итоге? Больное тело, проигранные в карты деньги, холодное одиночество и вечное «а что, если бы я тогда?» в голове.

Семья. Он думал о сыне каждый день. О том, как хотел наладить с ним отношения, но так и не смог. Где-то в глубине души он знал, что уже поздно что-то менять: сын давно вырос, стал другим человеком, чужим. Но это не уменьшало боли от осознания того, что он упустил шанс быть для него настоящим отцом из-за глупой с теперешней точки зрения ссоры.

«Я еще не пожил!» — эта мысль бушевала в сознании старика. Она была настолько яркой и живой, что казалась почти осязаемой. Игнат очень, очень хотел жить. Хотел снова почувствовать вкус свободы, радости, силы. Но вместо этого он запер себя в бараке. Он был пленником собственного изношенного тела, которое предательски напоминало ему о скором конце. Во сне нужно правильно лежать, чтобы ничего не разболелось на неделю-другую. Каждое утро нужно полежать минут десять, чтобы избавиться от сонной хмари, потом, пошатываясь и запинаясь о собственные ноги, дойти до умывальника. Постоянно пытаться отвлечься от болей в пояснице.

И вот оно — самое страшное осознание, к которому Игнат неизменно приходил. Ты можешь сколько угодно кричать миру о своем нежелании умирать, но это ничего не изменит. Когда придет время, тебя просто закопают вместе с твоим нежеланием. Твое мнение никого не будет волновать.

Эта беспомощность была для Игната невыносимой.

Что делать, если ты не пожил так, как хотел?

Как прожить жизнь так, чтобы потом не было обидно за прожитое?

Я сжег его воспоминания с момента, когда он лег на кровати, до этого самого момента, но его светлые воспоминания я вырезать или лишать света не стал, как и забирать обратно отданные монеты.

Разобравшись с памятью, вынырнул из воспоминаний Игната.

Его боль нашла отклик в моих воспоминаниях. Его страхи напомнили мои страхи.

А еще я знал, что могу изменить его жизнь.

Я могу провести Игната через курс укрепляющих зелий, сделать практиком. Тогда он проживет еще лет тридцать минимум, и жизнь его будет приятной: свободной от болей в костях, суставах, прочем. И это если он будет на первом, втором, третьем ранге закалки, а выше — еще лучше.

Но стоит ли? Вот вопрос. Стоит ли давать ему этот шанс? И если да, то зачем? Если я начну менять судьбы людей, мне нужно четко понимать цель.

Может быть, стоит пойти дальше и набрать себе верных людей? Создать свою структуру из стариков, дать им новую жизнь, как кто-то дал мне?

Но нужно ли это мне, целесообразно ли тратить ресурсы на них? Курс общеукрепляющих зелий, способных откатить возраст, выльется в копеечку — это не слабеньким зельем лечения поделиться.

Можно сделать из них проповедников и отправить по городам, чтобы они обучали людей упражнениям практиков, но, во-первых, мне это не слишком и нужно, во-вторых, опасно. Местные секты быстро заметят людей и во избежание конкуренции или проповедничества секты Тьмы попросту свернут им шеи.

Нет, если вербовать людей — то только с четким планом. Нужна структура. Нужна цель. И если уж выстраивать что-то подобное, то только под патронажем секты Тьмы. Это даст людям защиту и ресурсы, если они будут нести секте пользу.

И стоит договариваться только с теми, кто точно не ускачет в закат, получив желаемое.

Стоит подумать над этим.

Я посмотрел на потерявшего сознание старика, на рассыпанные по полу монеты. Затем — покинул комнату, плотно закрыв за собой дверь, прошел по скрипучим полам пустого коридора и покинул барак.