Хлипкая деревянная дверь в квартиру художницы с треском вылетела. Замок так и остался в косяке, ощетинившись белыми острыми обломками.
— Вы что делаете? — испуганно вскрикнула старушка.
— Ничего, заплачу за ремонт, если что. Подождите здесь, — бросил Глеб через плечо перепуганной тётке.
Он всё ещё надеялся, что потерявшаяся Анастасия вот-вот вернется, но если надеждам не суждено сбыться и в квартире труп и кровь по всем стенам — не хватало ему ещё только из обморока старушку выводить.
— Как скажете, — пискнула Светлана Петровна, видимо и без того перепуганная методами парогорского полицейского.
Глеб шагнул внутрь. В квартире царил мрак, тяжелые плотные шторы завешаны так, чтобы не пропускать и лучика света. Нащупал ручку светильника, повернул. Тихое шипение пара, раскаляющего металлическую спираль, и комнату постепенно заполнил неяркий желтый свет с красноватыми отблесками.
В квартире царил беспорядок, но беспорядок той породы, что оставляют после себя люди, полностью увлеченные творчеством, когда всё на своих, пусть и неожиданных местах. Оставить на полу вазочку, из которой торчат десяток кистей. Сложить наброски углём прямо на стуле, а перепачканную краской тряпку, которой по всей видимости вытирали руки, закинуть прямо на вешалку. Совсем не та картина, какая остается после обыска или грабежа. В том, что здесь и жила художница Анастасия сомнений не было никаких. Мольберты, кисти, этюдники, палитры так плотно разместились повсюду, что Глебу приходилось очень аккуратно вышагивать, чтобы ни на что не наступить и ничего не задеть. И повсюду — на стенах, на шкафах, на полу, на каждой поверхности десятки и десятки картин.
Глеб прошёл во вторую комнатку, оказавшуюся спальней. Кровать не застелена, но и это ни о чем не говорило. Свою кровать он тоже предпочитал не заправлять. Гостей он не принимал, а Порфирию было всё равно на легкий беспорядок, его беспокоили только гастрономические вопросы.
Никаких магических следов, позволивших бы пролить свет на судьбу Анастасии внутри тоже не нашлось. Ни витающего чувства страха, ни отпечатков злости или боли. Ничего. Будто хозяйка закончила со своими делами и вышла в магазин на десять минут. Как знать, может так и есть.
— Анастасии здесь нет! — крикнул Глеб через плечо.
Старушка робко вошла всё-таки в квартиру, перекрестилась, опустилась осторожно на краешек единственного свободного стула.
— Где же она, солнышко моё?
Хороший вопрос. Глеб ещё раз покружил по квартире. Поворошил бумаги, надеясь найти какое-то письмо или записку, способную ответить на повисший в воздухе вопрос, но всё было тщетно. Взял стопку рисунков, бегло изучил. Картины улиц Парогорска в разное время дня и при разной погоде, какие-то портреты незнакомых людей, пейзаж, где между верхушек сосен виднелись два острых горных пика и серебристая линия реки.
В живописи Глеб разбирался примерно так же, как в лютневой музыке семнадцатого века, так что всё, что он мог сказать — картины красивые, да и всё на этом. В углу каждого рисунка виднелся размашистый росчерк, напоминающий звезду, по всей видимости подпись художницы. Недовольно цыкнул, положил стопку листов обратно на стол, огляделся. Его внимание привлекла одна из картин маслом, висящая на стене. Глеб подошел ближе, пригляделся…
— Твою мать…
— Что случилось? — вздрогнула несчастная старушка.
— Да так, — нервно сглотнув ответил Глеб. — Просто знакомые места увидел.
— И что теперь?
— А? — Глеб с трудом отвёл взгляд от картины.
— Что теперь делать? — вздохнула Светлана Петровна. — Где же Настеньку искать-то?
— Что же мы будем делать? — повторила вопрос Светлана Петровна. — Где искать Настеньку?
— Подождём здесь.
Каждая минута ожидания давалась Глебу с трудом. Он нервно ходил по квартире, сидел как на иголках, курил одну за одной, снова и снова возвращаясь к картине, словно не доверяя собственным глазам. Когда уже начало темнеть, стали возвращаться соседи. Увы, их допрос тоже ничего не дал. Многие из них видели Анастасию, здоровались, перекидывались парой слов о погоде или ещё о какой ерунде, но и всё на этом. Близких знакомств ни с кем из соседей она не имела (или, как минимум, никто из них в этом не признался). В последнее время её давненько не было видно, хотя и тут рамки плавали. Кто-то говорил, что уже с месяц её не было видно, кто-то неуверенно сообщал, что «вроде с неделю тому назад».
— Странного ничего не замечали в последнее время? — замученный тщетными опросами снова и снова спрашивал Глеб.
И опять ничего полезного. Вопрос вызывал целый шквал потрясающих наблюдений. И «странное» мерцанье звёзд и «очень подозрительного старьевщика, с бельмом на глазу, цыган наверняка, куда только городовой смотрит». Отмечали, что сама художница была «с причудами». Степень причуд самой Анастасии варьировалась от человека к человеку, по половому и возрастному признаку. От «в её возрасте уже пора и замужем быть» до «где же это видано, чтобы целыми днями картинки свои рисовать, да торговать ими на улице, будто нищая».
— Спасибо большое за вашу помощь, — в сотый раз устало повторил Глеб, закончив опрос последнего из соседей.
Ни-че-го. Ни единого намека, куда могла исчезнуть Анастасия. Разочарованный, он вернулся в её квартиру, где его дожидалась Светлана Петровна, сначала с надеждой выслушивающая рассказы соседей, потом с горечью махнувшая рукой на их бредни и домыслы.
— Я продолжу завтра, — пообещал Глеб, стараясь не смотреть ей в глаза. — Сделаю запрос в околотке, не было ли где упоминаний вашей племянницы. Возьму городовых на помощь. Весь город допросим по одному, если понадобится. Но сегодня уже не знаю за что и зацепиться.
— Спасибо, Глеб Яковлевич, — ответила Светлана Петровна с дрожью в голосе. — Спасибо, что помогаете несчастной старухе.
— Вам есть куда пойти? — спросил Глеб.
— Некуда мне идти, — бесцветным голосом отозвалась старушка. — Тут я останусь, вдруг моя Настенька вернется домой наконец…
Глеб кашлянул, стараясь подавить комок в горле.
— Я найду тогда сейчас слесаря, пусть придёт, дверь на место поставит. Я заплачу ему, вы не волнуйтесь.
— Спасибо, Глеб Яковлевич, — повторила старушка, с тоской глядя на одну из картин своей племянницы.
Сделав несколько шагов прочь из дома, Глеб остановился на пороге, оглянулся.
— Мы найдем её, — пообещал он. — Я не оставлю это просто так.
— Я знаю.
Глеб коротко кивнул и вышел из квартиры, не удержавшись и взглянув ещё раз на картину, висевшую на стене.
В его съемной квартире царил собачий холод. Глеб увидел распахнутую фрамугу, как здешние называли форточку, и беззлобно выругался. Порфирий Григорьевич очень любил приходить в гости, но отпирать дверь ключом не умел, так что единственный путь для него был только через окно. Закрывать же за собой рыжий гуляка считал ниже собственного достоинства. Если вначале их знакомства, пока на улице ещё стояла относительно теплая погода, прихоти Порфирия не доставляли особых неудобств, то со вступлением осени в полные права, ледяной ветер постоянно гулял по глебовой квартире.
Буянов зажег свет и закрыл фрамугу. Меланхолично подумал о том, что может бросить всю эту службу в полиции, в самом деле, да стать местным инженером? Парогорское общество остро нуждается в шариковых ручках, кроссовках и свистках для чайников. Пара удачно проданных патентов и можно будет носить шелковые цилиндры и покуривать кубинские сигары, принесенные лакеем на золотом подносе, а не бегать по подворотням за убийцами или смотреть, как в лесах выкапывают тела. Глеб вздохнул и решил оставить это как запасной план, сейчас же надо разобраться, что там с этой несчастной Настей приключилось.
Он сделал себе несколько нехитрых бутербродов, открыл новую бутылку вина и устроился в кресле поудобнее. Очередной день, что принёс с собой больше вопросов об этом мире, чем ответов.
Разумеется, стоило только устроиться с наибольшим комфортом, как в квартиру начали стучать. Правда не в дверь, но в окно. Глеб со вздохом поднялся. За окном сидел Порфирий и яростно долбил лапой по стеклу. Глеб снова открыл фрамугу и кот с удивительной для его тучной фигуры ловкостью запрыгнул внутрь.
— Вы что себе позволяете? — прошипел он. — Заморозить меня решили? Хотите, чтобы я заболел и умер, да?
— Я просто…
— По какому праву вы меня в квартиру мою не впускаете?
— В «вашу»? — усмехнувшись переспросил Глеб.
— Ладно, в «нашу», если вам так будет спокойнее.
— Не припоминаю я, чтобы вы платили свою часть квартплаты.
— Квартплату? Свинство требовать с меня какие-то деньги! Форменное свинство!
Кот торопливой рысью пробежал через комнату, запрыгнул на стул, оперся передними лапами на край стола, осмотрелся.
— Где еда? Почему пусто? Окна закрываете, ужина нет. Я уже понял, что мне не рады в этом доме, но сколько мне терпеть подобные издевательства?
— Я только что пришёл…
— Только что пришли, но уже балуетесь вином и бутербродами? Всё, ваша ложь и пренебрежение меня окончательно утомили, Глеб Яковлевич. Сердце мне разбиваете. Сухарь с начинкой из безразличия. Сил моих больше нет это терпеть. Слова вам больше не скажу, всё, хватит с меня. Даже не пытайтесь со мной заговаривать. Вы мне не интересны. Всё.
Порфирий демонстративно отвернулся к стене. Глеб пожал плечами и снова опустился в кресло. Повисла мучительная трехсекундная тишина.
— Так, прекратите меня игнорировать. Это невыносимое нахальство! — тут же взорвался Порфирий. — Вы меня вообще не цените. Я тут говорю, говорю, беспокоюсь о нём, а он знай себе сидит, ухмыляется, да помалкивает.
Кот в ярости взметнул пушистым хвостом.
— Уйду от вас, так и знайте. Меня уже подполковник Игнатьев к себе жить зазывал. Приличнейший человек. Не то что некоторые.
Кот искоса сверкнул на Глеба зелёным глазом, чтобы стало совершенно точно понятно, кто тут совсем не тянет на «приличнейшего человека».
— В буфете бутылка молока есть, будете? — спросил Глеб.
— Буду ли я? Буду ли я? О небеса, свершилось чудо, в доме, где и хлебной крошки не подадут дорогому гостю, расщедрился сквалыга! Бросил зелёный медяк страждущему, в невероятной щедрости. Ну что сидите, несите уж, ладно, бог с вами.
Посмеиваясь, Глеб поднялся, сходил на кухню, налил в блюдце молока и поставил его на стол. Порфирий, во время этого процесса всё время ворочающийся так, чтобы сидеть строго спиной к Глебу, лениво глянул через плечо. Нехотя обернулся, долго принюхивался, потом начал быстро жадно лакать.
— Опять молчите, да? — спросил он, на секунду оторвав от блюдца перемазанную мордочку. — Сколько можно, рассказывайте уже, что новенького сегодня?
— Так вы не знаете? — растерянно спросил Глеб. — Я-то думал вы в курсе всего, что происходит в Парогорске.
— Не знаю чего? — кот навострил острое ухо.
— Новый начальник уволил Анну Витольдовну.
Порфирий так и замер с высунутым языком. Глеб в общих чертах пересказал ему всё, что произошло, начиная с морга, повторного визита к Мельникову и до беседы с Князевым.
— Глеб! — заорал Порфирий топорща усы и прижимая уши. — Я его когтями располосую на ленточки, сволочь эту! Глеб, ну что вы сидите? Что вы сидите⁈ Надевайте цилиндр, берите лопату. Где живет эта гадюка подколодная? Едем к нему, немедленно! Хватит сидеть! У вас есть пистолет? Берите, пригодится.
Кот заметался по квартире в поисках оружия, затем снова подбежал к Глебу.
— А вы? — спросил он. — Что вы? Уволились вслед за Анной, я надеюсь? Или вы уже лично отомстили? Куда спрятали труп? Нет, не говорите, сделаете меня соучастником. Нет, все-таки скажите, наверняка вы плохо спрятали, едем немедленно перепрятывать!
— Нет, ничего такого, — усмехнувшись напористости кота ответит Глеб. — Я не уволился и взял новое дело.
— Какое дело⁈ — Порфирий задохнулся от возмущения, нервно постукивая кончиком хвоста по полу. — Какое дело может быть важнее вашей преданности?
Глеб со вздохом начал новый рассказ: о несчастной старушке Светлане Петровне и её пропавшей племяннице Савицкой. Кот внимательно слушал его не перебивая, пока тот не дошёл до картины…
— По лицу вашему бледному вижу, что что-то не так, — сказал он. — Хотя вы всегда бледны. Это от малокровия и недоедания. Плюс постоянное разлитие желчи. Но сейчас что-то особенное. Выкладывайте, с картиной что-то не в порядке?
Глеб только коротко кивнул.
— Ну, не томите, что там? — протянул Порфирий.
— Там была Москва.
— И что? — Порфирий удивленно дёрнул одним ухом. — Соскучились по старой столице? Пустили ностальгическую слезу? Разрыдались прямо перед старой женщиной?
— Нет. Там была моя Москва. Те машины, что были в моём мире, в моём времени, те же улицы… Дома из стекла и бетона, подпирающие небеса.
— Вы хотите сказать…
— Угу. Пропавшая Анастасия где-то видела мой мир.
Кот восхищенно присвистнул.
— Поздравляю вас, Глеб Яковлевич, похоже вы не одиноки в своём путешествии между мирами. Не вы один такой балбес, что ухитрился провалиться в новый свет. Вас таких как минимум двое.
— Да что толку? — Глеб в сердцах растёр сигарету между пальцами. — Дома Савицкой нет. Где или с кем была — никто не знает. Ума не приложу, за что хвататься. Анастасия как сквозь землю провалилась.
— Или как в другой мир канула, — ехидно поддакнул Порфирий.
— Может быть, что и так, — согласился Глеб. — А я так о многом хотел расспросить её. Может, хоть так чувствовал бы себя чужаком здесь в меньшей степени. Возможно, Анастасия не просто случайная жертва перемещения. Вдруг она знает, как можно вернуться домой? Вдруг это возможно так же просто, как дверь открыть?
— А вам уже не терпится побыстрее убежать из Парогорска, да? — возмущенно вскинулся Порфирий. — Плохо вам тут, обижают вас здесь? Не продолжайте, мне всё ясно.
Кот будто только и существовал для того, чтобы на что-то обидеться. Если поводов обижаться не было — надо было их срочно придумать, иначе и жизнь не мила.
— Ну, знаете, — осторожно ответил Глеб, — хотя бы иметь возможность такую уже было бы неплохо.
Порфирий сердито фыркнул, потом по всей видимости счёл, что уже наобижался от души и надолго задумался.
— Вот что, — наконец сказал он. — Возмездие мерзавцу Князеву пока отложим. Сначала надо разобраться и найти эту Анастасию, а там видно будет. Вопрос с её картинами требует ответов. Негодяй Князев никуда не денется и своё получит. А вот девица Савицкая куда-то делась-таки и этот вопрос надо решить. Не ради вас, конечно, вы моей помощи не заслуживаете, но несчастная тетушка её заслуживает знать правду.
— Не представляю с чего начать, — вздохнул Глеб. — Ни единственная родственница Насти, ни соседи знать ничего не знают.
— Она художница, говорите? — спросил Порфирий. — Хм. А в галерее вы уже спрашивали?
— В какой ещё галерее?
Кот страдальчески закатил глаза.
— Вы уже два месяца, как в Парогорске, а всё, что вас интересует, это вино и табак? Я, конечно, не удивлен. Вы ужасно предсказуемы, всё-таки. Но разочарован.
— Да знаете, — обиженно протянул Глеб, — всё недосуг заняться культурным отдыхом. То маньяков надо ловить, то из тюрьмы бежать, а там уже сумасшедший ученый попытается убить.
— Всё, всё, хватит ныть о своей нелегкой судьбе, Глеб Яковлевич, — кот махнул на него хвостом. — У нас есть художественная галерея, а при ней мастерская. Я уже понял, что вы туда и носа не казали никогда. Сходите завтра туда, поспрашивайте у творческой интеллигенции. Если Анастасия художник, так ещё продуктивный и талантливый, там её знают. Может прольют свет на то, куда она исчезла.