Стажер магического сыска 2

Глава 23

Анна еще ни разу не ехала так быстро. Паровик скрипел на поворотах, гудел нутром так, будто собирался развалиться.

С завидной периодичностью Воронцова нажимала на клаксон, распугивая громким, пронзительным звуком, зазевавшихся прохожих и неспешных извозчиков.

Ей чудилось что весь мир словно на зло замедлился, стал неспешным и праздношатающимся. Все на зло ей. Как бы в наказание за собственный огрех, за невнимательность и проявленную слабость. И потому она давила на педаль газа, так сильно, как только могла, желая одного, ускориться, успеть. Обогнать события, которые как она надеялась еще не успели свершиться.

— Ходу прибавь. Ходу! — то и дело выкрикивал Порфирий Григорьевич, вцепившись когтями в обивку пассажирского сидения.

За те мгновения, когда Анна увидела обожжённый листок и в голове сложилась целиком картинка, она будто прожила еще одну жизнь. Как ей удалось оставаться столь слепой? Все из-за надменности и старых обид. Князев указал на в дверь и она вместо борьбы раскиселилась, размякла, перестала разгадывать этот страшный ребус в котором переплелись смерти незнакомых людей, секта и новые знакомства.

Чигвинцев ей с самого начала казался чуть не таким. Чуть странным. Чуть необычным. Чуть. Но этого «чуть» раньше ей хватало, чтобы заподозрить неладное. Теперь же она несколько дней гуляла с ним по парку, принимала цветы, слушала стихи и в целом вела себя как размазня. Закономерный итог — угроза жизни Глеба. Господи, только бы не опоздать!

Опоздать. А ведь он и на свидание не пришел, что бы ее схватили эти сумасшедшие. Или еще лучше, сам и одурманил.

— Убью, — процедила Воронцова, резко сворачивая к госпиталю и тормозя так, что кот от неожиданности слетел со своего места.

— Слишком резко, — констатировал Порфирий и первым выскочил из машины, когда Анна отворила дверь.

В Городском императорском госпитале имени великой княгини Елены Павловны текла привычная жизнь. В двери входили и выходили пациенты, вот подъехала карета скорой помощи, привезя больного, и два медбрата вытащили его на носилках.

Сестра милосердия в форменной одежде отворила им двери и громко охнула, когда вперед них кинулись кот и Воронцова.

— Барышня! Вы же в больнице! Сюда с котами нельзя! — воскликнула женщина, но Анна её проигнорировала. Все извинения после, а сейчас лишь бы не опоздать, лишь бы не…

— Где кабинет Чигвинцева? — рыкнула она на сестру милосердия. — Живо говорите, я из полиции!

— Дальше по коридору, первый этаж, — промямлила та. — Только он занят, у него срочный пациент! Стойте же вы, стойте!

Но Анна уже не слышала её криков. Стуча каблуками по каменному полу, она подхватив юбки бежала в указанном направлении.

Порфирий Григорьевич мчался впереди, рыжей стрелой указывая дорогу.

— Сюда! — мяукнул он с трудом затормозив у одной из дверей и тут же встав на задние лапы принялся скрестись. — Отворяйте, немедленно! Полиция!

Анна дернула было дверь, но та оказалась закрыта. Ощущая, как холодеют руки, она нарушая все правила забарабанила по двери:

— Петр Сергеевич, откройте, прошу вас, откройте мне!

За дверью послышались шаги. Щелкнул замок и перед Анной предстал Чигвинцев. Лицо его выражало вселенскую скорбь, а глаза блестели, точно от слез.

— Анна, — выдохнул он. — Анна, мне так жаль.

Порфирий первым заскочив кабинет побежал к кушетке, на которой лежал Глеб, и запрыгнув ему на грудь сунулся мордочкой в лицо Буянова.

— Еще жив, — мяукнул он, переминаясь лапками. — Жив еще, жив, но как слаб!

Воронцова оттолкнув в сторону лекаря, бросилась к кушетке, упав подле нее на колени обхватила ладонями лицо Глеба. Бледный, с заострившимися чертами лица, на нем уже лежала смертная печать. Анна вдоволь насмотрелась на мертвых, чтобы осознать это, но сдаваться она не собиралась:

— Глеб Яковлевич, миленький, держитесь, мы вам поможем, мы уже тут, — прошептала она, чувствуя как жжет глаза. — Держитесь же, черт вас дери! — и обернувшись к Чигвинцеву добавила: — Немедленно позовите другого лекаря!

— Очень жаль, Анна Витольдовна, — начал Петр Сергеевич, взяв себя в руки и затворяя дверь в кабинет во избежание лишних глаз. — Но на сей момент я единственный магический врач в госпитале. Вы, наверное, знаете, что Феофан Лукич, постоянный целитель данного заведения, вместе с семьей отбыл на отдых, так что я всё, что у вас есть. И как бы мне не было грустно это говорить, но Глеб Яковлевич не жилец. Просто примите это. Серьёзная травма. Позднее обращение, я сделал всё, что мог, но он уже шагнул за ту грань, когда мои, да и не только мои, возможности любого лекаря бессильны, — он развел руками.

— Брешешь, сволочь! — не сдержался Порфирий Григорьевич. — Я нюхом чую, что ты, ирод, его и подтолкнул к этой грани!

— Простите меня великодушно, но животным вообще не место в больнице. — Петр Сергеевич поджал губы. — Анна Витольдовна, выведите своего питомца вон отсюда, а после мы с вами поговорим, наедине, в спокойной обстановке, где никто не сможет нам помешать. Мы ведь близкие друзья и мне горько от того, что я не сумел помочь господину Буянову, Что ж все мы смертны, как это не прискорбно, посему идемте со мной и я приму вашу боль и горечь утраты и…

— Животное? — изумилась Анна, не сводя холодного взгляда голубых глаз с лекаря. — Я тут вижу лишь одно животное, и это вы. Вы, Петр Сергеевич, опасное чудовище. Часть этой секты, с которой мне не повезло познакомиться сегодняшней ночью. Вы один из тех, кто ставит на людях чудовищные опыты, а после убивает их. И я не знаю, чем вам не угодил Глеб Яковлевич, но вы и до него дотянулись. Впрочем, все пустое. — Она поднялась с пола. — Порфирий, охраняйте Буянова, держите его, как можете, прошу, а я за врачом.

Анна направилась к двери, но Чигвинцев преградил ей дорогу.

— Уважаемая Анна Витольдовна, — начал он вкрадчиво, — вы, возможно, сейчас не в себе, буквально сломлены и одурманены горем и оттого ваше сознание затуманено для здравых мыслей. Но я еще раз повторяю, я единственный лекарь в этом госпитале и если уж мне не удалось справиться с травмой полученной Глебом Яковлевичем, то ни один обычный врач за него не возьмется. Мы не боги, и всему есть предел, как в этом, увы, несчастном случае. Поймите же, его мозг переполнен кровью, по сути он уже мертв.

— Врешь! — подал голос Порфирий Григорьевич. — Врешь, тварь. Я его еще чувствую и чую, как он за жизнь борется!

— Давайте будем слушать голос здравомыслия, а не кота, — тут же предложил Чигвинцев, делая небольшой шаг в сторону Анны.

— Давайте, — согласилась та. — Давайте для начала вы выпустите меня из кабинета. Чтобы я могла спасти друга, а после расскажете, как именно убили всех остальных, хотя, пожалуй, я уже догадываюсь.

— Вы не в себе, драгоценная моя Анна Витольдовна, дайте мне руку, чтобы я мог вам помочь. — Чигвинцев улыбаясь протянул ей раскрытую ладонь.

— Не тронь ее, гад! — взвыл кот, не слезая с груди Глеба.

— Все верно, даже не думайте меня касаться, — согласилась Анна. — Вы будто ядовитая гадина, убиваете всех, кого коснетесь.

— Я лекарь, госпожа Воронцова, я исцеляю, а не умертвляю. Одумайтесь!

— Анна, мы его теряем! — выдохнул кот, вцепляясь когтями в жилет Глеба.

Воронцова ощущая себя птицей в клетке вновь кинулась к Глебу и присев рядом взяла его за руку:

— Буянов, не вздумайте уходить. Что я скажу вашей матушке! — прошептала она сжимая его холодную ладонь. — Мы вас спасем, — голос предательски дрогнул.

— Не спасете. Все кончено. — Чигвинцев смотрел на нее с безразличием, привалившись к стене и привычно подкручивая ус, будто лаборант, изучающий поведение людей в безвыходной ситуации.

— Анна, — выдохнул кот, поворачиваясь к Воронцовой. — Анна… Глеб…

— Молчите, Порфирий! — выкрикнула та. — Молчите, я запрещаю вам это говорить!

— Мне порядком надоел этот спектакль, — завил наконец Пётр Сергеевич направляясь к ней. — Вы ведете себя, как безумная баба, вставайте с пола, нет смысла обнимать мертвеца.

Анна медленно повернулась к лекарю:

— Ещё шаг в мою сторону и я атакую вас магией. Вы меня поняли?

— Он мёртв, Анна Витольдовна. Мёртв и мёртвым останется, — огрызнулся лекарь. — И я надеюсь теперь он отправился туда, откуда выполз, заявившись в наш мир.

— Вы сумасшедший убийца. — Анна кивнула, точно ставя Чигвинцеву диагноз. — А я слепая дура, что не увидела этого сразу.

— С кем не бывает, — усмехнулся тот. — Впрочем, хватит этой трагедии, выметайтесь вон вместе с вашим котом, можете у себя дома завившись в угол оплакивать вашего стажера, лит слезы и пить горькую, и совсем скоро от вас не останется и следа. Ведь все к этому и идет, если вы не одумаетесь, впрочем сейчас нет смысла взвывать к вашему здравому смыслу, просто покиньте кабинет мне ещё надо описать труп Буянова.

— Не приближайтесь, — прошипела Анна, закрывая собой Порфирия и Глеба.

— А что вы мне сделаете? — Петр Сергеевич поморщился. — Право слово, Анна, вам самой-то не смешно? Не убьёте же вы меня ради покойника? После такой выходки вам самой место будет только в скорбном доме, замените там усопшую Елизавету Михайловну.

Анна хотела было ответить, но Чигвинцев вдруг изменился в лице и буквально прыгнул на нее, пытаясь дотянуться, прикоснуться и использовать магию.

Уклоняясь Воронцова инстинктивно выставила ладони вперед, призывая дар.

Полыхнуло.

Белое свечение заполнило кабинет. Синеватые искры обожгли кончики пальцев. Запахло озоном, как после грозы. Анна щурясь увидела перед собой Петра Сергеевича. Лекарь стоял чуть покачиваясь, как бы не решаясь что делать дальше. Руки его плетьми свисали вдоль тела, а колени дрожали. Вот он сделал шаг вперед и рухнул перед Воронцовой на колени. Их взгляд на миг встретился и губы Чигвинцева дрогнули:

— Так и знал, в самое сердце, — прошептал он, а затем глаза его закатились, он повалился на бок, будто куль соломы и замер.

— Он труп? — уточнил Порфирий Григорьевич, косясь на тело лекаря.

— Безусловно, — согласилась Анна. — А Глеб? — она вновь взяла его за руку, уже зная ответ.

— Тоже, — коротко отозвался кот, хмуро смотря на безжизненное лицо Буянова, будто обдумывая некую важную мысль.

Анна же почуяла ужасную пустоту в груди. Она и сама не знала, на что надеялась, пока бежала сюда, пока требовала помощи у кого? У убийцы. Всё оказалось иллюзией, она опоздала и опоздание стоило Глебу жизни. Слёзы сами побежали по щекам. Уткнувшись лбом в руку Буянова Анна стиснула зубы, чтобы не разрыдаться.

В могильной тишине наполнившей кабинет, где сейчас лежали два тела, вдруг раздался непривычный звук. Он все усиливался, заполняя собой пустое пространство. И от его вибрации, кажется, начало дрожать само мироздание.

Не понимая, что происходит, Анна выпрямилась и утирая слезы с удивлением взглянула на Порфирия Григорьевича. Кот лежал на груди Глеба и мурлыкал. Урчал так громко и проникновенно, точно пытался дозваться своего друга, чья душа уже покинула тело.

Анна хотела окликнуть кота, но не решилась, ощущая некую важность и в то же время хрупкость момента. Всё, что ей оставалось, это держать Буянова за руку, да слушать мурчание кота. А оно всё разрасталось и разрасталось, будто урчал уже не один кот, а все коты этого мира, да что там мира, всей вселенной.

Воронцовой почудилось, что мир вокруг неё начал дрожать, словно она попробовала эликсир, созданный сектантами. Стены истончались, реальность исчезала и только урчание оставалось прежним, всё больше набирая обороты. Такое сильное. Такое проникновенное. Такое. Живое.

Тук.

Несмело послышалось в тишине кабинета.

Тук –туТук.

Понеслось по улицам замершего города.

Тук-туТук-Тук-Тутук.

Эхом раздалось во вселенной.

А следом прозвучал вздох, нервный, глубокий, но настоящий. Один, ещё один. Вдох, выдох.

— Глеб Яковлевич! — не выдержав больше воскликнула Анна, цепляясь пальцами за его плечо. — Глеб, вы меня слышите?

Ей казалось прошла вечность, за которую она успела понять, что и впрямь сошла с ума, раз пытается позвать мертвого и слышит, как стучит его сердца. И всё же чудо случилось. Буянов ещё раз вздохнул и медленно открыл глаза.

— Анна Витольдовна, — голос его хрипел. — Чигвинцев убийца.

— Я знаю, Глеб, знаю, — поспешила заверить его Анна, не в силах отвести глаз от ожившего Буянова. — Всё после.

— Но на… надо…

— Не надо. Его я его убила, — призналась Анна и увидев непонимание в глазах Буянова засмеялась, точно сказала хорошую шутку.

— Боже, боже, я же веду себя как сумасшедшая, но я убила убийцу, Глеб Яковлевич, как бы это ни звучало. Но это не главное. Главное, что мы с Порфирием Григорьевичем успели и спасли вас. Так ведь? — Анна взглянула на кота и ее веселость в миг исчезла, сменившись испугом.

— Что там? — не понял Глеб.

Анна не отвечая осторожно протянула руки и сняла с его груди обмякшее тельце Порфирия. Такое маленькое и легкое. Она положила его себе на колени, да так и осталась сидеть на полу, не в силах подняться.

Чуя не ладное, Глеб опустился с кушетки устроившись рядом с ней, посмотрел на неподвижного кота. Глаза Порфирия Григорьевича остекленев, подернулись поволокой, а пасть приоткрылась обнажая клыки.

— Он спас вас, Глеб Яковлевич, вытащил оттуда, — тихо сказала Анна проводя пальцами по пушистой мордочке. — Я и не знала, что так бывает, а он смог. Вот только сам… — она смолкла.

Не веря своим газам, Глеб ласково провел рукой по рыжей шерсти, ставшей вдруг клочковатой, точно у чучелка, почесал за неподвижным ухом, поправил подвернутый хвост:

— Порфирий Григорьевич, что ж это вы разлеглись? — прошептал наконец Буянов шмыгая носом. — Совсем же не время, давайте-ка, не пугайте нас с Анной Витольдовной, приходите в себя.

— Он нас не слышит, Глеб, — голос Анны дрожал как и она сама — он сейчас верно уже далеко- далеко, бежит по радуге, в страну молочных рек. Чтобы потом родиться малышом в новой шубке у мамы кошки.

— Каких еще молочных рек, в какой это новой шубке? — Глеб покачал головой. — Вот еще выдумки, он нам тут нужен, рыжий и ворчливый, как же мы без него?

— Не знаю.

— И я не знаю. — Глеб вновь погладил неподвижный рыжий бок. — Ну же, Порфирий Григорьевич, открывайте глазки. Мы тогда поедем домой купим вам тунца, так ведь, Анна Витольдовна?

— Так, — всхлипнула Анна.

— И тунец и форель, и утиную грудку, всё, как вы любите. Хотите, ешьте их сырыми. Хотите, вареными, только не бросайте нас.

Анна хотела ответить, но в горле встал ком. Она лишь взглянула на Глеба и тот увидел в её глазах безмерную боль. Буянов хотел было поддержать Воронцову, найти подходящие слова, которых, увы, не было, однако в этот миг его внезапно захлестнуло чужими эмоциями. Острым, как когти, раздражением, пряной грустью и обжигающим удовлетворением от собственного я.

Кошачий бок под его рукой дрогнул:

— И чтоб ни о каком лимоне к рыбе я больше не слышал! — подал голос Порфирий Григорьевич, потягиваясь всем телом.

— Ни в жизни, клянусь, — с трудом улыбнулся ему Глеб, ещё не до конца веря своим глазам.

— И я клянусь, — прошептала Анна, размазывая по щекам слезы.

— Допустим, верю, — снизошел до них кот. — А теперь отпустите, хватит мять шерсть. И так после подобных нежностей придется приводить себя в порядок!

Он легко спрыгнул на пол и тут же принялся вылизываться, как ни в чем не бывало.

— Но как? — только и смогла спросить Анна, глядя на кота, как на божество.

— Так, как умеем только мы, коты, — признался тот. — Просто минус одна прожитая жизнь, — тут он хитро покосился на Глеба и добавил: — Впрочем, если и эту жертву вы не оцените, тогда я навеки потеряю всякую веру в человечество! И никогда, слышите, никогда больше не стану вас спасть. Даже если вы попросите, так и знайте.

Порфирий Григорьевич вздохнул.

— Хотя, сегодня я добрый, но это совсем не значит, что не голодный. Что вы там мне обещали? Тунец, форель и утиную грудку? Так вот, я уже готов к встрече с ними.