Для М.
— BlindDog
Для С.
— Ю. Гладкая
— Глеб, вы меня убиваете, — страдальчески протянул рыжий кот.
Молодой человек только тяжело вздохнул и поудобнее перехватил увесистую корзину с продуктами.
— А вы не вздыхайте, — продолжил наседать кот. — Не вздыхайте. И не молчите. Прекратите меня игнорировать. Идете тут, понимаете ли. Молчите. Гадости обо мне всякие думаете. Да? Говорите-говорите, я слушаю. Что вы вообще можете сказать в своё оправдание?
Глеб ускорил шаг, надеясь лишь как можно быстрее оказаться дома.
— Я уже всё сказал, — он дёрнул плечом. — Не хочу и не буду спорить с вами, Порфирий Григорьевич.
— Конечно, — протянул кот голосом оскорбленной невинности. — Я же рожей не вышел, чтобы вы со мной побеседовали, подискутировали, да? Противно вам со мной разговаривать? Неприятно, да? Вот так вот? Нож в спину. Не распознал я сразу вашу натуру злую. Всё это моё сердечко доброе, золотое. Все беды из-за доброты моей, о-хо-хо.
— Я всего лишь сказал, что не хочу с вами спорить. А вы все наизнанку выворачиваете.
— Вот так вот, Глеб, да? — кот шустро перебирал лапками по мостовой, чтобы не отставать от своего спутника. — Я тут распинаюсь, пытаясь воззвать к вашей совести. К сердцу вашему, если оно, конечно, у вас есть вообще. А вы даже ответить мне не соблаговолите? Понятно, понятно. Я для вас пустое место. Слова мои пустой звук. Кто такой Порфирий Григорьевич для вас? Так, никто. Мне всё ясно с вами, Глеб.
— Последний раз говорю, Порфирий Григорьевич, — Глеб сердито покосился на кота. — Тунца надо готовить с томатами, лимоном и кинзой. Это лучший рецепт.
— Кто такой Порфирий для него? — продолжал причитать кот, не обращая внимания на собеседника. — Так, какой-то уличный бродяга помойный. Рыжее пятно где-то вдалеке, на краю зрения. Что есть Порфирий, что нет его. Всего лишь спас жизнь этому юному наглецу раз десять. Ничего особого. Подумаешь, мелочь какая, да?
— Раза четыре всего спасли, где уж десять-то? — буркнул Глеб.
Кот сел посреди тротуара, обхватив хвостом передние лапы.
— Посмотрите на него, люди добрые! — взвыл он на всю улицу, задрав мордочку к небесам. — Посмотрите на эту черную неблагодарность! Он ещё и разы считает! Сначала хочет добавить лимон в моего тунца! А теперь это!
Некоторые прохожие действительно оглянулись на воющего кота, но тут же снова заспешили по своим делам. Дело близилось к закату, осенний день слишком короток. Жители Парогорска торопились по домам, скорее к родным и близким. Хлопали двери лавок, зажигались уже уличные фонари.
Глеб остановился, опустил на мостовую корзину, в которой кроме овощей, консервов, пары бутылок вина, флакончика валерьяны и нескольких булок хлеба лежал завернутый в пергамент крупный кусок отменного тунца, ставший камнем преткновения между двумя друзьями.
— Говорю же, Порфирий Григорьевич, — сказал Глеб. — В тунца нужно добавить лимон. Ещё прибавить кинзу и потушить с томатами. Получится прекрасно. Вам понравится, лапки ещё оближете.
— Вы где этот рецепт вычитали? — ехидно прошипел кот, скаля мелкие острые зубки. — Зашли в библиотеку, нашли в закрытой секции книгу «Чем пытают ведьм»?
Глеб сердито махнул рукой.
— Вам просто чужды эксперименты, — сказал он. — Просто попробуйте что-то новенькое. От вас не убудет.
— Если лимон хотя бы прикоснётся к моему прекрасному тунцу, — кот недобро сощурился, — я вам весь диван расцарапаю. Так и знайте. Сами будете отчитываться перед квартирной хозяйкой. Она не посмотрит, что вы газетный герой, поймавший маньяка. Сдерет с вас три шкуры. Вот так вам и надо будет. Поделом.
Глеб хотел парировать угрозу какой-то ответной колкостью, но тут его внимание привлекла девушка на другой стороне дороги. Судя по платью горничная, невысокая, тонкая, как спичка, с волосами затянутыми в тугой пучок на затылке, она громко взвизгнула и уронила на бордюр свою корзинку. Захлопала себе по одежде, заозиралась.
— Люди! — закричала она. — Помогите! Кошелек! Кошелек украли!
В отличие от воплей несчастного Порфирия, страдающего от кулинарной тирании, её крики привлекли общее внимание. Кто-то из прохожих остановился, на несчастную оглядывались, несколько мужчин тут же заспешили на помощь. Кроме одного бледного юноши, замотанного по самый нос длинным красным шарфом.
Ещё на первых нотах крика о помощи, он со всей прыти рванул прочь по улице. Раздумывать было некогда. Инстинктивно, будто гончая, Глеб бросился за ним. Хотя юноша в красном шарфе и выглядел так, будто в жизни не поднимал ничего тяжелее карандаша, бежал он словно летя над мостовой, даже не прикасаясь к той грязными штиблетами.
Мимо, на краю зрения, мелькнуло рыжее пятно. Порфирий вырвался вперед, прыгнул, как тигр на свою жертву. На секунду в воздухе пролетела его толстая тушка, распластанная мохнатой звездой, прежде чем кот вцепился бегуну в затылок. С курчавой головы слетел пижонский берет, бледный юноша упал на тротуар, покатился, истошно вереща и пытаясь отмахнуться от разъяренного хищника. Порфирий отпрыгнул в сторону, выгнул спину, вздыбил шерсть, грозно зашипел. Подскочил, быстро настучал несчастному лапой по затылку. Беглец попытался было подняться, но тут уже на него сзади налетел Глеб, схватил поперек корпуса и снова повалил на землю. Закрутил руки за спину, рывком поднял.
Вся погоня не заняла и десяти секунд.
— Стоять, попался! Полиция, — прохрипел Глеб.
— Я ни в чем не виноват, — затравленно простонал юноша.
— Сейчас разберемся. Назовите ваше имя и фамилию.
— Я художник, — чуть не срываясь в слезы продолжил причитать тот. — Я человек творческий. Нельзя меня хватать! Нельзя! Отпустите!
— Вы задержаны, — повторил Глеб, игнорируя причитания, — представьтесь!
— Моё имя это не ваше дело, сатрап, отпустите!
— Где кошелек? — рыкнул Глеб, из последних сил стараясь держать себя в руках.
— Нет у меня кошелька никакого! Точнее есть! Но это мой! Забирайте его, только не убивайте!
Ругаясь вполголоса и стараясь не прислушиваться к бесконечному потоку истеричных причитаний, Глеб схватил задержанного за воротник и потащил к потерпевшей. Та уже совершенно спокойно забрала свою корзинку и уходила прочь.
— Этот человек украл у вас кошелек? — окликнул её Глеб.
— Нет, что вы такое говорите? — в голосе служанки слышалось неподдельное возмущение. — Зачем наговариваете на человека? Вот мой кошелек, тут он, в корзинку упал, да за продукты завалился. Никто не крал ничего.
— Зараза, — буркнул смущенный Глеб. — Одна кричит, второй убегает. Вы что тут, сговорились?
— Хам.
Служанка резко развернулась на каблуках, будто ничего и не случилось, перехватила свою корзинку и спокойно пошла прочь. Толпа, посмеиваясь и кидая косые взгляды на Глеба, начала расходиться, рассыпая на ходу смешливые комментарии. Остались только вездесущие бабульки, вечно стягивающиеся к месту происшествия, как мотыльки на огонь, и тут же начавшие во весь голос ругать «хулюгана», который «избивает студентика».
— Я ничего не делал! — захныкал пойманный.
— А чего это вы убегали? — сердито спросил Глеб.
— Я испугался.
— При первых криках «держи вора»? Странное совпадение, нет? Совесть нечиста?
— Я человек нервный! Творческий и ранимый! А вы меня бьете!
— Так, я вас не бил, — Глеб задохнулся от возмущения, — не надо мне тут. Не наговаривайте.
— Нет, ну я влупил ему лапкой разок, — вставил Порфирий. — Но ситуация была нервная. И вообще, это вы виноваты, Глеб Яковлевич. Вы за ним погнались. А я, как настоящий товарищ, просто бросился в бой на вашей стороне, не задавая лишних вопросов. Хоть вы и недостойны дружбы со мной. Но уж вот так я создан. Таким прекрасным и беззаветным маленьким чудом.
— Я испугался криков! — повторил юноша, переводя затравленный взгляд с кота на Глеба. — А вы на меня прыгаете, хватаете, бьете ни за что, ни про что.
Глеб ругнулся под нос и отпустил воротник художника.
— Кхм, извините. Ошибка вышла. Ещё раз приношу вам свои извинения.
Сразу замолкнув, тот подхватил берет и бегом припустил вниз по улице.
Глеб неловко откашлялся, стряхнул пыль с костюма, взглянул на кота.
— Пойдёмте домой, Порфирий Григорьевич. Поужинаем уже наконец. И никакого лимона к тунцу. Обещаю.
За окнами квартиры уже давно стемнело, бутылка вина уже почти наполовину была пуста, а в мойке высилась гора грязной посуды. За кухонным столиком, в центре которого стояла шахматная доска, уселись Глеб с Порфирием.
— Вся ваша жизнь сплошная череда неправильных решений, мой юный друг, — с нарочитой тоской в голосе сказал Порфирий.
— Не понимаю ваших намеков, — проворчал в ответ Глеб, сосредоточенно вглядываясь в хитросплетение фигур.
Порфирий, однако, не спешил с ответом. Сначала откусил ещё кусочек хорошо обжаренного тунца (и ни капли лимонного сока), с аппетитом прожевал, слизнул со стоящего рядом блюдца немного валерьянки, затем основательно облизал усы.
— Сначала вы планируете загубить своими кулинарными опытами прекраснейшую рыбку, — наконец снизошел кот. — Затем на двадцать первом ходу идёте ферзем на аш три. Вас всему надо учить. Во-первых, никакого лимона. Во-вторых, вам надо было пойти конем на е три. Сейчас же вам светит мат. Фиаско. Полный крах и унижение.
— Претензии эти ваши, Порфирий Григорьевич, — сказал Глеб, откидываясь в кресле, — только дело вкуса и моей плохой игры в шахматы. Давайте что-нибудь поубедительнее. Чувствую, будто вы на что-то намекаете, но всё вокруг да около.
— Извольте, — кот лапкой подвинул фигуру, так что даже Глебу стало понятно: действительно мат в два хода. — У вас в полицейском участке новый сотрудник, а вы, вместо того, чтобы завести с ним полезное знакомство, избегаете общения, как чумы.
— Вы про эту новую бабулю аурографистку? Дарью Ивановну? — спросил Глеб. — Я-то тут при чем? Порфирий Григорьевич, я вас умоляю, она меня пугает, как Баба-Яга маленьких детей. Смотрит вечно на меня так злобно, будто взглядом испепелить хочет. То знаки мне в спину какие-то рисует. То шепчет под нос при моем виде, как ритуал изгнания беса проводит. Брр.
Глеба передернуло, он поморщился и отпил ещё вина.
— Я ей не нравлюсь, но понять не могу почему. Как пытаюсь заговорить, она на меня шипит и убегает.
— Кривится при вас, будто лимон съела? — кот тоненько захихикал.
— Да что вы прикопались-то к этим лимонам несчастным? — вскинулся Глеб. — Я же приготовил, как вы хотели? А вы меня всё пилите и пилите! Ещё скажите, что я вам всю жизнь испортил. Ещё прибавьте, что потратили на меня лучшие годы своей молодости.
— Потому что вы намеков не понимаете, Глеб Яковлевич, — крайне довольный собой сказал кот. — Так что скажу прямо. Вон какой лоб здоровый вымахал, а всё сам себе готовит, да ночи коротает за игрой в шахматы с котом. Жениться вам надо, говорю. На какой-нибудь хорошей доброй женщине. И чтобы готовить умела. И чтоб котов любила. А разве такая идеальная женщина обручится с простым стажером полиции? Вам надо подумать о будущем уже, в конце-то концов.
— Я в Парогорске и двух месяцев ещё не провел, как из своего мира сюда провалился. Как-то мне всё не до того, чтобы пускать корни, заводить пять детей и домик с вишневым садом.
— Конечно, не до того, — ядовито протянул кот. — Ковать железо надо было, пока горячо. Вот когда ваши с Анной фотографии были в каждой газете, вот тогда и надо было амурные дела устраивать. А тут уже целый месяц прошел, больше никаких громких заголовков «Полиция поймала опасного убийцу!» и «Дочка известного промышленника спасена юным героем».
Вздохнув, Глеб потёр виски.
— И что в итоге? — сказал он. — Елизавета в сумасшедший дом попала. И ничего с этим было не поделать. Возможно, уже и не выйдет оттуда никогда. О том, что её надо спасать, она и вовсе не подозревала, пока Рубченко не попытался в её тело другую душу заселить. Не самая романтичная история спасения девы в беде получилась.
— А это и не важно. Ничего вы не понимаете, Глеб Яковлевич. Главное то, как ваш, точнее наш общий, в основном даже мой, подвиг в газетах представили. И что вам поклонницы в околоток цветы слали, да письма надушенные парфюмом. Думаете я не знаю?
Кот захихикал, топорща усы. Глеб почувствовал, что смущается, сделал большой глоток вина и попробовал перевести тему:
— Не знаю, как там репортеры все представили, я газет не читаю. Меня больше заботит, чтобы в новом для меня мире никто не понял, что я самозванец, занявший чужое тело. А то ещё на опыты пустят. Или сожгут на базарной площади. И внимание журналистов — это совершенно ненужное мне внимание.
— И что планируете, Глеб Яковлевич? — кот фыркнул. — До седых волос теперь в бобылях ходить будете? Даже собственной квартиркой не разжились, не то что приличным для меня особнячком. Всё по съемным углам маетесь. А мне и дальше вашей стряпней продолжать питаться? Вы мой несчастный желудок совсем не жалеете. Вы эгоист, Глеб, только о себе и думаете.
— Когда разбогатею, заведу себе кухарку первым делом, лишь бы ваше ворчание не слышать, Порфирий Григорьевич, обещаю.
Кот только махнул на него хвостом, не клюнув на такие заманчивые посулы.
— Жениться он не хочет. Заводить знакомства с новыми коллегами не хочет. Расти в должностях, чтобы больше зарабатывать и сытнее кормить своих друзей — опять не хочет. Без моего пригляда вы бы только и делали, что голубей гоняли, да по окнам из рогатки пуляли. Ну что вы за человек-то такой.
Чтобы сильнее подчеркнуть, как он колоссально нравственно страдает от такого поведения, кот лёг на бок, прикрыв глаза и чуть взмахивая хвостом из последних сил.
— А что до Дарьи Ивановны, так я тут ни при чем, говорю же, — ответил Глеб и щелчком опрокинул своего короля, признавая поражение в партии. — Это у нашей аурографистки какая-то неприязнь ко мне. Ничем не обоснованная, подчеркиваю. Да и бог с ней, в самом деле, переживу как-нибудь. Не хочет она со мной общаться, так я в друзья ей не собираюсь навязываться. Мне и старых друзей по горло хватает.
— Карьерных амбиций не испытываете, я так понимаю? — спросил Порфирий, пропустив шпильку мимо мохнатых ушей. — Анна Витольдовна уже целый месяц занимает должность начальника полиции Парогорска, вы её правая рука, нравится вам это или нет, а вместо выстраивания стратегии отношений с коллегами, как потенциальный заместитель начальника полиции, у вас что? Бу-бу-бу, не хочу, не буду. Бу-бу-бу, Баба-Яга…
— Анна Витольдовна не начальник полиции, а всего лишь временно исполняющая обязанности, — парировал Глеб.
— Дадут ей официальное назначение, рано или поздно, не сомневайтесь. Кто ещё из высоких чинов в Парогорск поедет? Не самое лакомое местечко карьеру строить, для нормальных людей. Для вас, Глеб Яковлевич, в самый раз. Что тут, в нашей губернии, делать? Одни шахты да заводы, скука смертная.
— Плюс маньяки, — мрачно прибавил Глеб.
— Ой, посмотрите на него, — кот огляделся, будто вокруг них действительно были зрители. — Поймал двух душегубов месяц назад, теперь ему за каждой дверью убийца мерещится.
Будто вторя его словам, в дверь постучали. Глеб кинул быстрый взгляд на кота. Тот, обладающий тонким звериным слухом, по звукам шагов мог определить, кто стоит за дверью, но и усом не повел, чтобы подсказать, кто там.
Однако сообразив, что раз кот спокоен, значит пришёл кто-то знакомый, Глеб поднялся с кресла и открыл дверь. На пороге стоял сыщик Кузьма Макарович.
— Извините за беспокойство, Глеб Яковлевич, что в неурочный час, — сказал тот, приятельски кивнув коту. — Собирайтесь. У нас новый покойник.