Ст. лейтенант (Часть 2) Назад в СССР. Книга 11

Глава 22 Незавидная ситуация

Потрёпанный УАЗ, фыркая уставшим двигателем, наконец-то сбросил скорость. Он двигался по высохшему каменистому руслу, где несколько тысяч лет назад протекала широкая река.

В салоне «Буханки» стояла гнетущая тишина, нарушаемая лишь воем мотора, свистом ветра, шумом колес и скрипом металла.

Лейла, сжимая в пальцах здоровой руки пистолет ПБ-1С, который ей оставил командир разведгруппы. Девушка неотрывно смотрела назад, словно ожидая увидеть там что-то особенное. Видно было, что она сильно переживала.

Ещё бы. У них в Афганистане не принято так, как поступил командир группы «Зет», лейтенант Максим Громов. Поступок героический, смелый, но по-своему безумный и не логичный. Что он сможет сделать один против небольшой армии генерала Хасана?

Она повернула голову и встретилась взглядом с Корнеевым.

— Я знаю, о чем ты думаешь!

— Громов один не справится! Мы совершили ошибку, оставив его одного. Нам нужно попробовать вернуться, — негромко, но четко и уверенно сказала она, обрывая молчание. — Паша, мы же не можем его просто бросить!

— Да… Но приказ был ясен, — его голос прозвучал глухо. — Отвлекаем внимание, уходим на северо-запад. Вывозим раненых и груз.

— Он пожертвовал собой, чтобы мы жили! — голос Лейлы дрогнул. — А мы просто сбегаем?

— Нет! Мы не сбегаем! — Шут резко приблизился к ней, и в его глазах бушевала та же боль. А еще там была твердая уверенность и стойкость. — Мы выполняем крайне важную задачу! Последний приказ нашего командира. Если мы сейчас развернемся, все это — зря. Лейла, поверь! Я знаю Громова, как самого себя. Подобное происходит уже не в первый раз. Макс и ранее самостоятельно выбирался оттуда, где не справится никто из нас!

Та недовольно отвернулась.

— Жень, как машина? — Шут перевел взгляд на Смирнова, который, впившись в руль, вел УАЗ по неровному дну русла. Попадающиеся камни значительно ухудшали движение.

— Пока тянет, — сквозь зубы процедил механик. — Но долго так не сможет. И если наткнемся на засаду или за нами будет хвост…

Он не договорил, но все и так это понимали.

Молчание снова повисло в салоне, еще более тягостное. Каждый понимал правоту Шута. И каждый чувствовал гнетущую тяжесть этого решения — оставить своего командира, своего друга в тылу врага. Но такова судьба — история знает сотни подобных примеров.

— Может, остановиться и немного переждать? Пусть пыль уляжется, заодно проверим, куда и как ехать дальше?

— Это можно! — согласился Смирнов.

Остановится удалось только минут через пять, между двух небольших скал, образовавших естественный и достаточно глубокий карман. Выбрались из машины.

— Док, как он? — спросил Шут, указав на раненого связиста.

— Спит. Нормально… — отозвался старший сержант Хорев, глядя на Герца. — Но чем быстрее ему окажут должную медицинскую помощь при таком ранении, тем лучше. Он и крови немало потерял и само по себе ранение поганое! Главное, чтобы жизненно важные органы не были задеты.

— Хорошо. Сейчас решим, куда дальше и поедем.

Двигатель глушить не стали. Выбрались из машины.

Карта была только у Громова, он забрал ее с собой. У Лейлы в рюкзаке тоже имелась старая карта, но район не тот. Так уж получилось, что группа «Зет» уже выехала из границ ее карты. Принять решение было непросто.

— На север можно ехать бесконечно! — заметил Самарин. — Ничего там нет. Одни горы. Дороги если и есть, то заблудиться проще простого. Я думаю, нам лучше взять правее и двигаться вон к той горе, что отсюда видно.

— Шинданд отсюда километрах в сорока! — заметила Лейла. — Но я понятия не имею, кто там сейчас из командиров. Мы вполне можем и не доехать, нас могут принять за людей генерала Хасана. А где тут советские гарнизоны стояли, я не знаю. Так далеко на севере я не была. Восточную часть Афганистана хорошо знаю, а здесь…

Командиром группы теперь был прапорщик Корнеев. Ему и принимать решение — либо продолжать тащиться на север, рискуя встретить еще кого-нибудь из оппозиции, либо взять правее, как предлагал Димка Самарин. Шинданд крупный населенный пункт, там точно есть советские базы — через эту точку в Афган заходила сороковая армия… Выбор очень непростой — УАЗ тоже не вечный, если транспорт встанет, то Герц точно до госпиталя не дотянет!

Примерно минуту было тихо.

Вдруг раздался голос Лейлы:

— Эй, смотрите!

Слева, далеко на гребне, показались две крупные черные точки, быстро превращающиеся в транспорт.

— Машины! Слева! — крикнул Самарин, хватаясь за пулемет.

— Вижу! — Смирнов бросился за руль «буханки» к скале. — Лейла, есть другие выходы?

— Я не знаю, — растерянно ответила она.

Противник приближался — союзников тут быть не могло. Вероятно, обманный маневр не удался и их уловка не сработала — разведка генерала Хасана раскусила их. Часть сил развернули и бросили за ними в погоню.

— К бою! — скомандовал Шут, хватая свой АК. — Нет, отставить! В машину… Будем отрываться. Димон, пробуй бить прямо из машины. Док, держи Герца!

Все, кто был снаружи, мигом оказались внутри. Взревел движок. Они сразу же рванули с места.

Пулеметчик распахнул заднюю дверь, выставил наружу ствол ПКМ, раскрыл сошки. Пока не стрелял — экономил боезапас. Тратить его на таком расстоянии глупо!

Зато по ним открыли огонь издалека, метров с пятисот. Пули летели как попало, но по самой машине попали лишь несколько раз.

— К черту этот Шинданд! — выругался Шут. — Давай налево, в ущелье!

За этими двумя пикапами показались и другие машины. Около пяти единиц. Началась безумная гонка. Самарин принялся стрелять короткими очередями, по три-пять патронов.

Женька гнал вперед, едва успевая вести машину так, чтобы ни на что не налететь и не перевернуться. Если это произойдет, их настигнут и тупо подавят огнем. Тогда все будет зря. Движок ревел, водитель тихо ругался, вертя баранку, словно они участвовали в скоростных ралли по бездорожью.

Их все равно догоняли. УАЗ — машина проходимая, но вовсе не скоростная. Больше шестидесяти, разогнаться просто не получалось. А духи, словно обезумев, гнали прямо на нас. Казалось, они ничего не боялись, словно их подгоняла чья-то невидимая рука.

Четыреста метров. Триста.

Двести пятьдесят.

Салон наполнился оглушительным грохотом — работал пулеметчик. Самарин, могучий и хладнокровный, короткими очередями поливал ближайший пикап. Шут, экономя патроны, вел прицельный огонь из автомата по второй машине.

Это было крайне напряженно, в бешеном темпе. Преследование длилось не более трех минут, а казалось, чото целую вечность.

Один из пикапов резко задымил и начал отставать. Но второй, маневренный, подобрался почти вплотную. Пуля пробила заднее левое колесо. УАЗ болезненно клюнул, но Смирнов кое-как удержал его на ходу.

— РПГ! — воскликнула Лейла, глядя, как в кузове второго пикапа появился стрелок, с хорошо узнаваемой пусковой установкой на плече.

Корнеев и Самарин среагировали оба — тот не успел прицелиться. Реактивная граната прошла мимо, взорвавшись метрах в десяти от «Буханки».

Пули продолжали стучать. Как никого не ранило — просто чудо.

Машины влетели в широкое, плавно петляющее ущелье. Пришлось постараться, чтобы никуда не влететь. Смирнов справлялся с этим виртуозно, несмотря на техническое состояние машины.

Док, прикрыв своим телом раненого Герца, буквально прижался к полу. Лейла тоже лежала, держа в руке бесполезный ПБ-1С.

— Плохо дело! — крикнул Смирнов, чувствуя, как машина теряет управление. — Далеко не уедем!

Самарин внезапно зарычал — видимо, в него попали. Однако несмотря на ранение, здоровяк продолжил стрельбу. Уже два пикапа выбыло из строя, но на подходе было еще три. Они также открыли стрельбу издалека.

Движок УАЗа ревел, машину начало потрясывать. Скорость падать.

— Давай, давай! Тяни, тяни! — громко ругался Женька, выжимая из машины все, что только было можно.

И именно в этот момент из дальней части ущелья, словно эдакий темно-зеленый мститель, возник огромный силуэт боевого вертолета. За ним, на некотором расстоянии, второй.

Оба грациозные, стремительные и смертоносные. С таким знакомым рокотом двигателей, знакомому каждому, кто хоть раз был внутри такого винтокрылого зверя. Советские Ми-24. «Крокодилы». Наши.

Пилоты оказались мастерами своего дела — вмиг поняли, что происходит и ввязались в бой, отсекая противника. Шут увидел, как начали работать автоматические пушки…

Я дернулся было, чтобы попытаться оказать старику сопротивление.

Вот только тело, скорее всего и впрямь отравленное каким-то ядом, изможденное усталостью и болью, подвело меня. Ноги внезапно подкосились, не удержав собственного веса. Пистолет выскользнул из вспотевших рук и глухо брякнулся о пол. Я грузно рухнул на колени, а мир вокруг как-то сжался.

Протянув трясущуюся руку, я вытащил из разгрузки нож. Использовать его не вышло — руки словно перестала меня слушаться. Меня сковала бессильная, но яростная злоба. Отчаяние. Злость.

Из горла вырвался не яростный рык, а хриплый, ни на что не похожий стон. Позор и ярость смешались в одно целое, и это было последнее, что я почувствовал, прежде чем чернота поглотила меня целиком. Чертов старик, все-таки обманул меня, завел в ловушку и отравил… Но с другой стороны, что я мог сделать⁈ Старик поступил очень подло — травить человека, когда он занят другим, это само по себе плохо. Это так их бог диктует им что делать⁈

Я неимоверным усилием склонился, хотел поднять пистолет… Старик метнулся куда-то в сторону, а я просто рухнул от накатившей на меня смертельной слабостью. Не удержав равновесие, я наткнулся на стену и сполз вниз. До последнего, изо всех сил пытался подняться, держаться на морально-волевых. Но тело уже не слушалось. А потом я потерял сознание…

Очнулся я явно не сразу. Мгновенно почувствовал тупую боль.

Она была повсюду. Жуткая ломота во всем теле, состояние полный атас. Спина, в районе поясницы, ныла не переставая, отдавая в правую ногу резкими прострелами при малейшей попытке пошевелиться. С трудом разлепил слипшиеся глаза и невольно обратил внимание, что ни разгрузки, ни бронежилета на мне уже не было. Прочный КЗС и нательное белье распорото на какие-то рваные лохмотья. Берец на ногах не было.

А спина, в районе лопатки пылала огнем — наверняка там две огромных гематомы. Именно туда угодили две пули и если бы не бронежилет… Проклятья, теперь мне каждый вдох давался с трудом, словно ребра сжимали тиски. Дыхание было тяжелым, хриплым.

Я лежал на чем-то холодном, влажном и жестком.

Открыл глаза. Полумрак. Свет лился сверху, пробиваясь сквозь частую решетку из толстых деревянных жердей. Я лежал на голой земле и камнях, слегка припорошенной истлевшей соломой. Пахло сыростью, глиной, плесенью и чем-то кислым — потом и отчаянием многих тех, кто побывал здесь до меня.

Зиндан, что ли? Ну да, точно! Зиндан!

Опять?

Это была круглая яма, метра три в диаметре, выкопанная частично в глинистом, частично в каменистом грунте.

Стены, гладкие и скользкие от сырости, уходили вверх на три с лишним метра. Сверху массивная решетка из толстых жердей, связанные между собой толстыми веревками, вмурованная в камни на поверхности. Через нее был виден кусочек афганского неба и угол глинобитной стены. Закат был в самом разгаре. Это что же, я провалялся без сознания часов пять?

Где-то сверху, за стеной, слышалось квохтанье кур и отдаленные голоса.

А я почувствовал, что у меня отекли связанные за спиной руки.

Я попытался пошевелиться и понял, что они скручены грубым ремнем. Кисти онемели, пальцы почти не слушались. Ноги в районе лодыжек тоже были стянуты. Лежать было мучительно неудобно. Я с трудом, со стоном, перекатился на бок, чтобы немного снять нагрузку со спины. От этого движения в пояснице что-то кольнуло так остро, что аж в глазах потемнело.

Я невольно затих, прислушиваясь к ощущениям.

Мысли текли вязко, сбиваясь на образы лиц. Шут… Лейла… Смирнов… Вспомнил их последние взгляды — тревогу, несогласие подчиниться. Вспомнил их УАЗ, стоявший в укрытии, готовый прорываться на северо-запад.

Успели ли они? Прорвались? Или… Мысль о том, что их могли настигнуть оказалась еще болезненнее, поэтому я подавил ее. Они должны были вырваться, ведь я дал им достаточно времени!

Так прошло минут сорок. Время потеряло смысл.

Никто не появлялся. Я пробовал кричать, но скорее всего, меня никто не слышал. Или делали вид, что не слышали.

Когда солнце почти село, на краю ямы все-таки показались люди. Это были подростки — тыкали в меня пальцами, что-то обсуждали. Им было любопытно, хотя наличие зиндана говорило о том, что он здесь не для того, чтобы коз держать.

А потом появился и сам старик. С каменным лицом, старомодной винтовкой за плечом. При его появлении, подростки тут же разбежались.

Он молча остановился. Уставился на меня сверху вниз, при этом взгляд у него был какой-то холодный и отстраненный.

Несколько минут он просто наблюдал.

— Ну, чего уставился? — мрачно спросил я. — Отравил и без того раненого человека, а теперь в яму бросил⁈ И что, это по-твоему, по-человечески? Разве Аллах не учит вас, относится к побежденному с уважением⁈

Старик не ответил. Наградил хмурым взглядом.

А я невесело усмехнулся. Ну, когда-то я уже был в зиндане, у такого же старика. Иззатулла его звали. Тот намеревался собрать рабов из пленных советских солдат, чтобы те кишлак восстанавливали и обустраивали. Вел какие-то дела с американцами. А и другие пленные, устроили им тогда знатный кипиш. Уж не помню, выжил ли он тогда. А этот старик явно другой, этому разговоры не нужны.

Тот поджал губы, отвернулся и скрылся из вида.

— Пожрать дай, хотя бы! И воды! — бросил я ему вдогонку, однако ответа не дождался.

Я остался в одиночестве и тишине. Спустя минут сорок, когда уже почти стемнело, сверху появлялся молодой афганец. Он молча отодвинул на решетке тяжелую заслонку и на веревке спускатил вниз закрытую глиняную миску с жидкой чечевичной похлебкой и жесткую, почти как камень, лепешку. Отдельно опустил старую солдатскую фляжку, помятую, с облупившейся краской. Еще тупой и ржавый нож.

В его глазах я не видел ни ненависти, ни злобы. Позже, когда стало совсем темно, он сбросил мне обрывок старого армейского одеяла, явно советского производства.

Что-то мне в этом парне показалось странным. Что-то, чего я пока не понял.

Ножом я перерезал путы. Видно было, что мне намеренно позволили это сделать — слезать в зиндан и развязывать меня никто не торопился. И по-видимому, не собирались.

За минут двадцать я избавился от путов. Кое-как поел. Напился. Стало получше, но боль никуда не отступила.

Прошла ночь. Несмотря на хреновое состояние здоровья, я намертво вырубился. Парень снова принес мне еду, опустил точно так же. Среди пищи я нашел упаковку бинта и пачку таблеток. Это была пластина антибиотика.

— Эй! Кто ты такой? — удивившись, спросил я, но тот не ответил. Просто ушел.

По глазам было ясно, что тот мне не враг — в них было некое понимание и даже сострадание. Я не сразу понял, что он мало похож на афганца… На лице, вроде бы, присутствовали славянские черты лица! Но густая темная борода, усы и волосы — в нем сложно распознать даже таджика.

— Молчи! Потом! — громко прошипел он.

Когда я поел какую-то недоваренную кашу с запахом травы, он появился снова.

— Старик велел мне узнать, как у тебя здоровье!

— Ты русский, что ли? — с подозрением прищурился я.

— Да! Был им два года назад! Лучше молчи!

— Как тебя звать? — спросил я.

— Раньше Андрей, теперь Ахмед. Я принял ислам. Заставили. Об этом потом. Вопросы потом. Не говори со мной. Что болит?

— Спина. Ребра. Все болит. Доктор, что ли?

— Был ротным санинструтором. Температура есть?

— Вроде нет.

— Я попробую помочь. Только без глупостей.

Сказал и снова пропал из виду. До самого вечера его не было.

Сидеть в одиночестве в этой проклятой яме — удовольствие еще то. Было холодно, грязно. Как бы мне на таком фоне воспаление легких не поймать!

Каждый раз, принося еду, молодой умудрялся передать что-то — кусочек более мягкой лепешки, щепотку соли, завернутую в тряпицу, еще одну таблетку. Какую-то мазь. Однажды, когда сверху никого не было слышно, он, спуская кувшин, шепотом, с акцентом, но на чистом русском, бросил вниз:

— Держись. Будет возможность, я помогу!

И вскоре выдалась возможность немного поговорить.

Оказалось, что его звали Андрей. Он был срочником, служил водителем в одной из тыловых частей. Его колонну разбили два года назад. Он чудом выжил, но его взяли в плен. Не убили сразу только потому, что он был молод и крепок и разбирался в медицине.

Его «перевоспитали». Месяцами держали в таком же зиндане, били, морили голодом, пока он не сломался и не произнес слова исламского символа веры. Его окрестили Ахмедом и сделали рабом в хозяйстве Малика — того самого старика. Он сказал, что я уже третья их «добыча» за это время. Первых двоих — таких же, заблудившихся или отставших — продали местным полевым командирам. Со мной пока не складывалось — я был слишком избит и не представлял ценности как рабочий скот.

— Малик злится, — сказал как-то Андрей. — Говорит, если покупателя не найдется на этой неделе… Не знает, что с тобой делать!

Давайте добьем лайки до 2000? Осталось всего ничего)