Появление над территорией государственной границы Ирана американского транспортного самолёта — это грубое нарушение всех возможных правил.
Откуда он тут мог взяться? Либо из Пакистана, что теоретически возможно, либо из Африки, но это уже прям фантастика. Наверняка у подобного будет обширный общественный резонанс, если потом вообще удастся доказать кто к этому был причастен. А судя по тому, что борт летел низко и скрытно, с выключенными сигнальными бортовыми огнями, то можно сделать простой вывод — лётчики не могли не понимать, что их ждёт и какие для них могут быть последствия. Возможно уже сейчас Иран поднял свои истребители, чтобы разобраться с незваным нарушителем…
Но время не стоит — мы в самом центре событий. Чёртовы американцы опять встали, как кость в горле. И если раньше нам пока еще не доводилось вступать в открытое противостояние с американскими солдатами, ограничиваясь только локальными стычками с агентами ЦРУ или военными советниками, то сейчас все вышло на новый уровень. Это ещё раз доказывало, что противостояние между двумя крупнейшими странами в этом секторе достигло точки кипения, несмотря на мировую политику и всевозможные переговоры.
Бой начался быстро, обе стороны с ходу оказались связаны позиционным огнем — рельеф местности с нашей стороны был не самый удачный, но он же не давал нам отойти. Безусловно, вести дуэль с американскими солдатами это вовсе не то же самое, что с полудикими вооруженными душманами. Но нас к этому готовили ещё в спеццентре ГРУ, так что нам было что им противоспоставить. Опыта хватало.
У нас работало два снайпера, был толковый пулеметчик, а все остальные знали АК-74 как свои пять пальцев. Когда американцы пытались обойти нас слева, они ненадолго столпились за укрытиями в непосредственной близости друг от друга. Мы дали залп из подствольных гранатомётов. И нужно признать — весьма успешно.
Кстати говоря, ещё до начала боя Смирнов вернул мне мой Винторез, а Шут получил назад свою СВД.
Еще я слышал, что несколько недель назад прапорщик Корнеев лично просил полковника Хорева сформировать обращение на оружейный завод, с целью глубоко модернизировать винтовку. Шут даже проблемные моменты обозначил и нужно сказать, весьма толково.
Старший офицер предложение прапорщика выслушал, но я не заметил явного энтузиазма со стороны командования. Да это и не так просто, как кажется. Завод не будет сломя голову бросаться по первому зову и в спешном порядке переделывать то, что и так уже почти тридцать лет хорошо работает. Главное в этом деле грамотно заинтересовать нужных лиц. Впрочем, полковник Хорев мужик умный, тактичный и скрытный, если его просят свои люди и если есть реальное обоснование, он с большой вероятностью поможет. Хотя бы запустит процесс.
— Не нравится мне это! — отозвалась Лейла, в перерывах между ведением боя, стреляя из своей древней винтовки. — Самолёт слишком большой! Его не должно здесь быть!
Ещё бы… На таком гиганте и лёгкую технику можно забрасывать, причем именно туда, куда и требуется. Правда, не с такой высоты. Да и с дорогами в горах напряжёнка — все разобьётся к чертям. Что-то мне в этом С-130 сильно не понравилось.
— Димон! — заорал я, привлекая внимание Самарина. — Стреляй по самолёту!
Тот сначала не понял, даже слегка растерялся. Ну да, стрелять из ПКМ по низко летящему огромному транспортному самолёту не самая удачная затея. Это как слону дробинка. Но она тем и хороша, что непредсказуема. С-130 шел на низкой высоте, быстро приближаясь в нашу сторону, чем являлся хорошей мишенью. Неужели экипаж намерен делать сброс?
Бомбардировщик из транспортника плохой, да и сама по себе идея достаточно безумная, но при острой необходимости, экипаж может проделать и это. Во Вьетнаме подобное проделывали.
Увидеть такое в кино — да пожалуйста, а на деле — весьма маловероятно. Чтоб пойти на такое ночью, на сверхмалой высоте да ещё и в горной местности на иранской границе — командир этого самолета должен быть либо отчаянным асом, либо полным безумцем.
Тем временем Самарин все-таки занял позицию и развернул пулемет. Дав пару коротких очередей, затем он приноровился и дал длинную. Расстояние до крылатой машины около двух километров и оно быстро сокращалось.
Видимого эффекта действия не дали, транспортник как летел, так и продолжал полет — но не прошло и двадцати секунд, как эта махина просто прошла над нами и скрылась вдали.
Просто пролетела. Зачем нужно было нарезать круги?
И с чего я взял, что это вообще американский самолёт? В те годы С-130 были как у Ирана, так и у того же Пакистана. Может у экипажа пролетевшего самолёта своя отдельная задача, вроде постановки помех… Для воздушной разведки такая дура не очень-то годится, но вдруг он связь американцам глушил? Или нам…
— Герц, проверь связь! — крикнул я, заподозрив неладное.
— Принял! — ответил Артёмов, покидая стрелковую позицию за камнем.
Я вовсе не удивился, когда две попытки выйти на связь с Игнатьевым не увенчались успехом. В эфире было сплошное молоко.
— Вот ведь уроды!
Но думать было некогда. У нас тут чуть ли не полная задница — численность противника выше, отступить будет сложно. Да и куда? Разве что Лейла могла бы вывести нас какими-то тайными козьими тропами…
Сняв из Винтореза неаккуратного противника, я уже намеревался дать команду своим отступать, но неожиданно американцы сами нас опередили. В течении пары минут, бой прекратился.
— Все целы? — крикнул я. Ответ от всех был положительный. Только Самарину щеку случайная пуля оцарапала, да Герцу плечо слегка зацепило.
— Чего это они, а? — удивился Док. — Их же было больше!
— Поняли, что советская разведка им не по зубам! — хмыкнул Шут, меняя пустой магазин.
— Как бы там ни было, но дело мы не сделали… — заметил я. — Раз нет возможности добраться до груза сейчас, мы сделаем это чуть позже. Лейла, ты здешние дороги хорошо знаешь?
— Здесь — да, а дальше через границу я не ходила. Знаю, что за этой горой военная база есть. Неподалеку от нее аэродром. Если груз повезут, то только туда.
У нас не было задачи достать ту камеру и снимки к ней, у нас не было задачи препятствовать тому, чтобы все досталось американцам. Нас вообще неправильно информировали — топливная сборка от ядерного реактора это просто предлог. Что мы там должны были найти? Даже не будь здесь американцев, иранских пограничников и афганских моджахедов, мы бы все равно не нашли того, за чем нас отправили. В чем был смысл, не ясно… Почему от нас скрыли правду?
В любом случае, если Лейла права, я не намерен допускать, чтобы снимки попали к американцам — если не получится отбить, нужно их уничтожить.
— Герц, связь есть?
— Все глухо! — покачал головой тот.
— Я знаю, что нам поможет! — вдруг добавила девушка. — Идите за мной, отведу. Тут не очень далеко.
— Группа, отрыв! — скомандовал я. — Лейла, веди!
Мы рванули прочь от перевала, углубляясь в лабиринт скал и узких ущелий. Лейла двигалась как тень, ее знания местности были спасением. Она вела нас не по прямой, а петляя, срезая углы там, где это было возможно. Через пятнадцать минут тяжелого бега мы вышли к давно высохшему руслу реки, заваленному валунами.
— Здесь… должны быть… — Лейла, тяжело дыша, остановилась у большого камня, поросшего колючкой. Она отодвинула несколько меньших камней, и за ними открылся узкий лаз в скалу. — Пещера. Старая. Раньше местные пастухи прятали здесь скот от набегов бедуинов.
Мы втиснулись внутрь. Пещера оказалась небольшой, но достаточно глубокой. В воздухе пахло пылью и старой овечьей шерстью.
В дальнем углу, под оторванным куском брезента, стояло то, что я сразу узнал — старый, видавший виды УАЗ-452. Камуфляжная краска была облуплена, одно стекло разбито, шины приспущены, а под брезентом угадывались контуры пары запасных канистр.
— О! Это чей? — удивился Шут, обходя машину. — Твой?
— Ничей, — ответила Лейла. — Его бросили год назад отступающие правительственные войска. У машины была проблема с двигателем. Знакомый смог его довести до ума. Раньше-то здесь обстановка проще была. И с иранцами отношения другие были. Мы машину держали про запас, думали, после войны пригодится.
— Бензин есть?
— Есть!
— Я смотрю, ты здесь давно?
— Почти год. Много чего довелось повидать. Когда советская армия заходила в Афганистан, не все прошло гладко.
Я открыл дверь. Салон был засыпан песком, но ключ торчал в замке зажигания. Это был чуть ли не подарок судьбы. Кто бы мог подумать, что прямо под носом окажется такой подарок судьбы.
— Самарин, Герц — быстро осмотреть машину, заправить если надо! Шут, Док — на вход, прикрывать! — распорядился я. — Лейла, ты уверена, что он заведется?
— Не знаю. Я здесь с конца января не была.
Пока ребята возились вокруг УАЗа, я вышел к выходу из пещеры. Было тихо. Погони, похоже, удалось избежать. Американцы, так же как и мы, оставшись без связи и ориентира в незнакомой местности, вероятно, вернулись к лагерю. Долго они там точно не пробудут — для них промедление ничего хорошего не даст.
Наша задача была все еще не выполнена, но теперь у нас появился шанс стать мобильными.
Через несколько минут раздался хриплый, кашляющий звук мотора. УАЗ вздрогнул, чихнул пару раз, и двигатель заработал с ровным, хоть и шумным урчанием.
— Есть контакт! — доложил Смирнов, высунувшись из-за руля. Этот что угодно может отремонтировать.
— Группа, грузимся! Быстро!
Мы втиснулись в салон. Машина не была рассчитана на перевозку пассажиров, скорее больше на транспортировку грузов. Это вроде штабной машины, но мест для сидения тут не было. Разместились прямо на полу машины — с нашим снаряжением было тесновато.
Лейла села рядом со Смирновым, указывая направление.
— Езжай по руслу. Километра через три будет выезд на старую караванную тропу. Она выведет нас в сторону границы. Дальше… — она замолчала.
— Дальше видно будет, — закончил я за нее, смотря на едва светлеющее небо на востоке. До рассвета ещё конечно же далеко, но время летит быстро.
Можно сказать, что мы проиграли первый раунд, но остались живы и мобильны. Ящик с пленкой был у американцев, но они еще не улетели. Схватка за него только-только начиналась.
Наш УАЗ, дребезжа и подпрыгивая на камнях, вскоре выбрался из сухого русла и покатил по пыльной тропе. Из освещения работала только одна фара, да и та, тускло. Главное — кое-как видна дорога, а остальное неважно. Свет фар — это ещё и демаскирующий фактор, а он учитывая сложную обстановку, был нам совсем не нужен. Должно было выглядеть так, будто русские остались позади.
Когда мы отъехали на пару километров, Лейла, молчавшая все это время, обернулась ко мне. В свете приборной панели ее лицо было серьезным.
— Громов, я не все сказала. Американцы привезли сюда не только своих солдат. Они взяли с собой одного из тех, кто вскрывал корпус спутника. Того человека в защитном костюме, что с дозиметром был. — Она посмотрела прямо мне в глаза. — Он не афганец. И не американец. Когда он снял противогаз, я увидела его лицо. Я видела этого человека раньше. В Кабуле. Он работал с советскими специалистами.
— Он работал с нашими? — я почувствовал, как у меня похолодело внутри. — Ты уверена?
Лейла кивнула, ее лицо со шрамом даже в тусклом свете свете выглядело напряжённым.
— Абсолютно. Его звали Виктор. Инженер. Он приезжал в Кабул в восемьдесят четвертом, помогал настраивать оборудование на аэродроме. Я тогда переводила для группы советников. Он… был другим. Я запомнила его.
В салоне воцарилась тяжелая тишина, нарушаемая лишь рокотом двигателя и скрипом рессор.
— Значит, не просто компромат на пленке, — мрачно проговорил Шут. — Значит, они захватили и нашего специалиста. Того, кто возможно знает, что именно там за оборудование и как с этим работать.
Мысли лихорадочно скакали с пятого на десятое. Авария спутника, его падение именно здесь… Обломки ракеты… Тут слишком много вопросов. Если по первоначальной версии спутник упал, даже не попав на орбиту, то какая тогда к черту камера? Он ничего толком даже не заснял! С другой стороны, если все же наша задача верна и мы будем возвращать топливную сборку…
Все это могло не случайность. Это могла быть хорошо спланированная операция «сверху» по извлечению и человека, и материалов. А нас послали как пушечное мясо, чтобы отвлечь внимание или чтобы мы погибли, устранив свидетелей.
Теперь история с погибшей при перелёте группой Филатова, о которой ранее сообщил Игнатьев, обретала новый, жуткий смысл. Что это? Внутренняя грызня в самых верхах, где мы были разменными пешками? Или же наше командование само было не в курсе, что происходит?
— Лейла, — я повернулся к ней. — Этот перевал, через который идёт дорога… Ты говорила, что там есть аэродром? А вертолет там сможет сесть?
— Сможет. Без проблем, его иранцы расчистили несколько лет назад, но так и не задействовали. Но американцы не поедут прямо туда. Сначала они заедут в кишлак, расположенный у самого подножия горы. Там у генерала Хасана есть полевой лагерь и небольшой гарнизон. Они передадут ящик своим, а те уже отвезут их на вертолет. Виктор наверняка полетит с ними, как специалист. Это единственный маршрут, что приходит мне в голову.
— Какова его протяженность?
— Около двадцати пяти километров.
— Значит, у нас есть шанс перехватить их по дороге, — сказал Смирнов, не отрывая глаз от дороги. — Если, конечно, успеем.
— Успеем, — уверенно сказала Лейла. — По старой дороге, где даже такая машина проедет с трудом. Но потом нам все равно придется оставить УАЗ и идти пешком. Километра три-четыре по горам.
Я посмотрел на своих ребят. Усталые, измотанные, но злые и решительные. В их глазах читалась готовность идти до конца.
Вообще, творилась какая-то ерунда. Все смешалось в одну сплошную кучу дерьма — непонятно, где правда, а где нет. Где свои, а где чужие! Эта история со спутником, пожалуй, самая мутная из всего, что выпадало на нашу шкуру… Представляю, каково сейчас майору Игнатьеву! В Герате сейчас черт знает что творится!
— Выдвигаемся по старой дороге. Цель — устроить засаду, перехватить колонну до въезда в кишлак. Задача — ящик и тот специалист, что с дозиметром, их нужно попробовать вытащить. Если ящик не удается забрать — уничтожим и хрен с ним! Виктора по возможности взять живым. Если нет… — я не договорил, но все и так поняли. Лучше мертвый предатель, чем живой ум, работающий на коварного врага. Вопросы?
Вопросов не было. Вернее, из было много. Только толку их задавать, если ответов не знал никто?
Через полчаса мы добрались до самой крайней точки, куда вообще могла заехать наша машина. Мы быстро загнали УАЗ под нависающую скалу, замаскировали его насколько это было возможно и двинулись в путь уже пешком.
Близился рассвет.
Лейла шла впереди, ее темный женский силуэт скользил между камнями и скалами. Иногда она останавливалась, определяя дальнейший маршрут. Раз — даже едва не заблудилась, ошибочно взяв в сторону крутого ущелья, где пройти было чистым самоубийством — сорваться вниз, раз плюнуть.
Мы молча шли за ней, зная, что впереди — не просто бой. Это не просто засада на афганский караван, это другое. Сложнее. Опаснее.
Связи по-прежнему не было. В эфире сплошной шум.
Мы уже практически вышли к месту предполагаемой засады, когда Лейла внезапно остановилась как вкопанная. Указала рукой направо. Мы рассредоточились. Прислушались.
Девушка медленно подняла руку, показывая на ущелье внизу. Оттуда доносился нарастающий шум моторов. Колонна приближалась с севера, причем быстрее, чем мы рассчитывали. Впереди джипа с американцами и тех грузовиков, где ранее мы с Шутом прятались, ехало ещё два внедорожника с пулеметами. А впереди, метрах в ста пятидесяти от них, на пустой дороге стоял хорошо узнаваемый советский УАЗ-452, «буханка».
Людей поблизости вроде бы нет, только одна машина. Лишь из кабины показался всего один человек. Даже с этого расстояния, в бледном предрассветном полумраке я смутно узнал квадратные плечи человека, которого не видел со времени последнего совещания в Герате. Это был капитан Филатов… Стоп! Но ведь из группа погибла несколько часов назад! Разве нет?