Спасти своего врага

Глава 17

В полумраке коридора стоял Альв. Когда я открыла дверь шире, то заметила рядом с ним Сола. При виде меня старик льстиво улыбнулся и начал кланяться.

— Добрая госпожа. Молю вас о снисхождении. Я не справился со своими обязанностями. Не уследил за вашим рабом. Усердный язычок…

— Пожалуйста, не называй его так, — поморщилась я.

Это глупая кличка, придуманная Кияной, чтобы унизить Альва, резала слух и смущала меня своей пошлостью.

— Смиренно прошу прощения, кирнари, — растерялся Сол. — Я думал, это вы дали своему рабу такое имя. Как же мне называть его?

— Альв. Просто Альв.

Альв повернулся к своему спутнику и окинул его выразительным взглядом. Мне даже показалось, что на его лице отразилось торжество.

— Еще раз прошу простить меня за ошибку, — низко поклонился управляющий.

Я взмахнула рукой, говоря этим жестом, чтобы он покончил с извинениями.

— Зачем вы пришли?

— Дело в том, что Усердный… — мужчина запнулся и быстро исправился, — Альв ведет себя не так, как подобает рабу. Портит в гаремнике имущество, избивает других невольников.

Я округлила глаза.

Чего-чего, а такого я от Альва не ожидала. Какими бы недостатками ни обладал мой бывший жених, склонным к агрессии он не выглядел. Но неужели он еще хуже, чем я о нем думала? Будучи сильным воином, нападать на слабых рабов, которые не могут себя защитить и обучены лишь одному — ублажать женщин в постели… Фу, как это низко и подло.

— Конечно, это моя вина, — продолжал Сол, изо всех сил изображая раскаяние. — Не уследил. Позволил ему покалечить любимчика глубокоуважаемой керы Люиды…

Покалечить?

Он кого-то покалечил? О боги!

Слушая Сола, Альв закатил глаза. Виноватым он не выглядел и, похоже, совсем не сожалел о содеянном.

Меня охватило возмущение.

— Сильно покалечил? — спросила я с беспокойством, метнув в сторону эльфа гневный взгляд.

— Бедняга не может есть.

Ох…

— Бедняга получил то, что заслужил, — припечатал остроухий подлец.

Сол замахнулся на него кулаком:

— Тихо ты! Не смей открывать рот, покуда госпожа не позволила.

Управляющий посмотрел на меня и раболепно улыбнулся.

— Милостивая кирнари. Раб Усердный… э-э-э… Альв заслуживает наказания. Он разгромил общий зал гаремника…

Эльф снова закатил глаза.

— …разбил зеркала, попортил все цветы, — перечислял Сол. — Покусился на собственность благородной керы…

Боги, да он просто бешеный! Чем лучше я узнавала этого мужчину, тем больше недостатков в нем находила.

— ... Простите мне мою дерзость, но ему надо преподать урок покорности и смирения. Сам я не обладаю правом наказывать гаремных невольников слишком строго, поэтому и обратился к вам, светлейшая кирнари. Уверен, ваш ум и мудрость позволят выбрать для Усердного… Альва наиболее подходящее наказание.

— Нам надо поговорить, Хель, — неожиданно произнес тот, чье наказание мы обсуждали.

Я вскинула брови. Меня удивила не дерзость эльфа — для раба он всегда вел себя вызывающе — а его тон. Властный, уверенный. Так обращаются не к хозяйке, а к равной или даже к той, что в дворцовой иерархии стоит на ступеньку ниже. Альв не просил о разговоре — он его требовал. И смотрел настойчиво, будто и мысли не допускал, что ему могут отказать.

Старый управляющий в шоке вылупил на него глаза.

— Да как ты… Как ты… — от возмущения он не находил слов. Складки на его дряблой шее колыхались, рот открывался и закрывался. — Как ты смеешь! К госпоже… по имени… без разрешения… У-у-у!

Сол задыхался от эмоций.

— Теперь вы видите, милостивая кирнари, этого раба надо воспитывать палками. А лучше плетью. Он просто умоляет, чтобы его поколотили.

— Поколотить меня ты всегда успеешь, Хель. Давай сначала поговорим, — голос Альва звучал спокойно и чуть насмешливо. Раб повернулся к Солу и выразительно протянул: — Наедине.

Старик весь затрясся. Я разделяла его негодование, но в то же время чувствовала себя заинтригованной. Было любопытно, что именно хочет сказать мне Альв.

— Хорошо. Давай поговорим. Оставь нас, Сол.

Рот эльфа растянулся в улыбке. Ушастый наглец одарил управляющего взглядом победителя и шагнул из коридора в мою комнату, а поскольку в этот момент я стояла в дверях, мне пришлось торопливо убираться с его дороги.

Сол громко сопел. Он выглядел так, будто готов растерзать Альва голыми руками. Закрывая за эльфом дверь, я увидела, как старик низко поклонился мне на прощание.

Альв медленно дошел до окна и обернулся, высокий, широкоплечий, с волосами, заплетенными в косу. Наши взгляды встретились.

— Не ожидала, что ты настолько жесток, — сказала я. — Воин, а калечишь слабых и беззащитных. Из гордыни и протеста устраиваешь погромы. Кто-то ухаживал за цветами, которые ты испортил.

Эльф поморщился:

— Я этого не делал. Меня оклеветали. Уже не в первый раз. Беспорядок в гаремнике устроил кто-то другой, а вину повесили на меня.

— И ты никого не бил? — сложила я руки на груди.

Альв отзеркалил мой жест.

— Бил, но это была самооборона.

Я хмыкнула.

Альв нахмурился и добавил:

— Не веришь? Что ж, я не удивлен. Мне никто не верит. Я расплачиваюсь за преступления, которых не совершал. Никакое имущество в гаремнике я не портил. И на твоего отца не покушался. Разве я сделал что-то плохое, чтобы меня бросили в Круг? В моих вещах не нашли ничего опасного или подозрительного. Даже во время пыток вашим извергам не удалось выбить из меня признание. Но я все равно оказался в Круге. Без всякого суда. Без доказательств моей вины. Меня унижали, избивали, едва не искалечили и в конце концов сделали рабом. За что?

Он шумно дышал, переполненный эмоциями. Его широкая грудная клетка тяжело вздымалась, губы дрожали.

Вся эта история с Мойрой мне изначально не нравилась. Я не верила ясноокой настолько безоговорочно, как отец и сестра. Ошибиться мог каждый, и она в том числе. Но одно дело предсказать дождь, а получить засуху, и совсем другое —приговорить невиновного к страшному увечью или рабским оковам.

Впрочем, у меня не было причин верить и Альву. Как понять, ложь его слова или правда?

— Ты об этом хотел со мной поговорить?

— Нет, — уверенный и гордый, он внезапно оробел. — О другом.

Альв смотрел в пол, будто избегал моего взгляда, и нервно постукивал пальцами по своему бедру. Его поведение распаляло мое любопытство. Не сразу я поняла, что он борется с гордостью. Видимо, хочет о чем-то попросить, но для этого ему надо переступить через себя.

— Ты можешь наказать меня за то, что я сделал… якобы сделал, но после этого… — Его скулы порозовели. — Позволь мне остаться у тебя. Я не хочу возвращаться назад.

Я уставилась на него, хлопая глазами.

Теперь понятно, почему Альв так долго собирался с духом, перед тем как заговорить. Наверняка ему было очень сложно озвучить свою просьбу. Но почему он захотел вернуться в мои покои? Разве здесь ему лучше? Я думала, он будет рад возможности как можно реже видеть свою хозяйку.

— Чем тебе плохо в гаремнике?

— Тем, что я не постельный раб и мне там не место.

Сказав это, Альв с неловким видом коснулся черной метки на шее. Растирая ее ладонью, он добавил с пылом:

— Знаю, ты меня, мягко говоря, недолюбливаешь, но обещаю быть тихим и незаметным. Клянусь! Я тебя не побеспокою. Ты вообще забудешь о моем присутствии. Я просто сяду где-нибудь в уголочке и не стану отсвечивать.

Даже так? С каждой минутой этого разговора мой эльфийский пленник удивлял меня все больше.

— В гаремнике я много думал и понял, что ты не собираешься мне мстить. И я, судя по всему, не особо интересен тебе как мужчина. Получается…

Он вскинул брови и приоткрыл рот, как человек, настигнутый озарением.

— …ты и правда спасла меня из… жалости.

На последнем слове он скривился, как от кислого лимона.

— А я тебе об этом уже говорила.

Альв продолжал разглядывать свои ноги. На его щеках играл неровный румянец.

— Так что? Могу я остаться?

Я собралась отказать ему. Сплавить ненужного, слишком проблемного раба в гаремник казалось мне отличной идеей. Его обещаниям вести себя хорошо и не отсвечивать я не верила. Это сейчас он готов поклясться в чем угодно, но уже через пару дней забудет о своих словах. Просто не сможет удержать в узде свой скверный характер.

Итак, я хотела сказать Альву «нет», но вдруг подумала: а что, если Мойра ошиблась и мы осудили невиновного? Бедняга и без того натерпелся. В моих силах хотя бы немного облегчить его участь. От меня не убудет, если я позволю ему пожить в своей комнате.

Покусав губы, я неохотно протянула:

— Ла-а-адно. Оставайся.

И заметила, как расслабились плечи моего собеседника.

Пытаясь выполнить свое обещание и казаться тихим, эльф отошел к софе в углу комнаты и чинно устроился на самом ее краешке.

Разговор был окончен. Меня ждали повседневные заботы. Например, до вечера я собиралась зарядить несколько артефактов. Один — бытовой и два — боевых. Мой дар позволял превращать мелкие речные камешки в магические бомбы, и последние недели, по приказу отца, я занималась тем, что пополняла запасы нашего оружия. Теперь я буду вынуждена делать это в присутствии постороннего.

Я покосилась на эльфа и решила просто не обращать на него внимания, воспринимать как мебель, как часть окружающей обстановки. Не получилось. Альв, хотя и молчал, не сводил с меня глаз. Ему было скучно просто сидеть на софе, и он развлекал себя тем, что следил за каждым моим движением. Это бесило. Под его пристальным взглядом артефакты валились из моих рук, я забывала слова заклинаний, не могла сосредоточиться на своих мыслях, а когда шла по комнате, спотыкалась на ровном месте.

В конце концов я сунула эльфу в руки первую попавшуюся книгу из шкафа и велела изучить ее от корки до корки. Все что угодно, лишь бы он перестал на меня пялиться.

Покрутив книгу в руках, Альв странно хмыкнул, но послушно приступил к чтению. Я облегченно выдохнула: теперь можно спокойно поработать.

Около двух явилась служанка. Принесла для раба тюфяк, который на ночь я собиралась расстилать в гостиной. Стоящий там диван не годился для сна — был слишком коротким для такого длинноногого гиганта, как Альв.

Обедать мы сели в моих покоях.

Есть я предпочитала в одиночестве и очень редко спускалась в главный трапезный зал, где мой отец с придворными любили устраивать шумные пирушки. Мать стыдила меня за нелюдимость, но я не желала смотреть на пьяные рожи, слушать тупые шутки мужланов и смотреть на полуголых танцовщиц, трясущих своими прелестями под громкую музыку. Кроме того, огромное мрачное помещение для совместных обедов и ужинов казалось мне слишком неуютным. Зимой там всегда было холодно, потому что даже три камина, расположенных по периметру комнаты, не могли прогреть настолько большую площадь. Чтобы не мерзнуть, приходилось ставить рядом с собой на стол согревающую чащу.

Летом проблема была другая. В сезон дождей воздух в трапезной пах сыростью и затхлостью. А коварные сквозняки гуляли там и вовсе круглый год.

Поэтому сегодня, как и всегда, я ела за кофейным столиком в своей личной гостиной, а Альв сидел рядом, хотя постельный раб, если живет вместе с хозяйкой, должен принимать пищу на полу у ее ног. Но он же эльф, а не пес. У меня кусок в горло не полезет, если кто-то будет жевать куриную ножку, стоя на коленях возле моего кресла.

— Так ты собираешься меня наказывать? — равнодушно, как бы между делом произнес Альв, ножом снимая мясо с кости.

Его вопрос застиг меня врасплох.

Нравы в нашем кирнаре царили суровые. Здесь жестоко карали за любую провинность. Не щадили даже дворян, а с рабами не церемонились тем более. Ни один закон в Андере не защищал жизни и здоровье невольников. Их судьбы полностью находились в руках господ.

Время от времени какого-нибудь бедолагу секли во внутреннем дворе замка. Некоторых забивали до смерти.

Я старалась по возможности отгородиться от страшных и неприятных зрелищ, поэтому не ходила на публичные казни, не выглядывала в окна, если снаружи слышала стоны боли и щелчки кнута, избегала бесед, во время которых делились кровавыми подробностями очередной экзекуции, но в мою память все равно врезался один случай.

Ранним утром год назад стражники притащили в замковый двор красивую девушку с рыжей косой до талии и заковали ее в колодки — деревянную конструкцию с прорезями для рук и головы. Заплаканную рабыню раздели догола и оставили на поругание толпе. Целый день до меня доносились женские рыдания и похотливое пыхтение мужчин. Изверги смеялись и улюлюкали. Несчастная была наложницей одного знатного вельможи. Шептались, будто наказали ее за то, что не смогла разжечь в хозяине страсть, и тут же добавляли: господин этот давно немощен ниже пояса и в своих постельных неудачах винит рабынь.

Не знаю, почему мне вспомнился этот случай. На душе стало гадко. Не хотелось придумывать для Альва никаких наказаний. Может, его и правда оклеветали. А даже если и нет… Я вдруг поняла, что испытываю горечь и стыд за все те разы, когда мне не хватило духа вмешаться и остановить измывательства над рабами. Прощая Альву его маленькие проступки, я умасливала свою совесть.

— Я не буду тебя наказывать, — произнесла я, разрезая ножом пшеничную лепешку с начинкой из зелени и козьего сыра.

Повисла глубокая тишина. Взгляд эльфа был физически ощутим. На лице читалось недоверие. Он будто ждал подвоха.

— Я верю твоим словам. Верю, что тебя подставили и что постельный керы Люиды напал на тебя первым, а ты просто защищался, — я отправила кусок лепешки в рот.

Альв потрясенно покачал головой.

— Ты серьезно? — спросил он после долгой паузы, глядя на меня еще более напряженно.

— Серьезно.

Пленник молчал, тараща на меня глаза. В этом звонком безмолвии скрип ножа по тарелке казался мне оглушительным, и я опустила столовые приборы на салфетку.

— Не может быть, — выдохнул наконец Альв.

Его взгляд гулял по моему лицу в поисках фальши. Под этим пристальным взглядом я не могла вернуться к еде, хотя была голодна, ведь мы только-только приступили к обеду.

— Может быть, ты веришь и остальному? — спросил эльф с надеждой в голосе. — Например, что я приехал с миром и не замышлял против твоего отца ничего дурного?

Казалось, он задержал дыхание.

— Не знаю. Это слишком серьезный вопрос.

Вопрос и правда был слишком серьезный, чтобы я могла позволить себе поверить кому-то на слово.

Альв нахмурился и кивнул, явно разочарованный моим ответом.

Странно напряженная, я потянулась к стакану воды и закашлялась, поперхнувшись, потому что именно в этот момент мой бывший жених сказал:

— А веришь, что я никогда не считал тебя толстой карлицей? Мне даже пришлись по душе твоя мягкость и миниатюрность.