Земский докторъ. Том 4. Смутные дни

Глава 9

Субботин…

Он стоял, скрестив руки, в потёртом армяке, с картузом, надвинутым на лоб. Сильно изменился с момента последней встречи. И не в лучшую сторону. Его лицо, пересечённое глубокими шрамами — от виска до подбородка, — казалось маской. Знатно его конечно расписали в тюрьме. Ухмылка растянула рубцы, делая его похожим на оживший кошмар. Ну настоящий Джокер из известных комиксов и фильмов!

— А-а-а, доктор! — протянул Субботин, сплюнув шелуху от семечек. — Вновь встретились! Что вынюхиваешь тут? Опять за мной следишь? А я вот вернулся, хоть ты меня и посадил! Не ожидал?

Иван Палыч, стиснув ручку саквояжа, выпрямился.

— Во-первых, я тебя не сажал, Егор Матвеич. Ты сам себе срок организовал. Во-вторых, разве не заслужено ты его получил? Ты закон нарушил. Вот и поплатился за это, понес ответственность.

Субботин шагнул ближе, ухмылка стала шире, обнажив кривые зубы. И едва заговорил, как шрамы на его лице зашевелились, как живые — сказалось отсутствие нормального лечения, затянуло всю кожу.

— А теперь вышел! — рявкнул он. — Амнистия, Иван Палыч! Значит, и не было никакого нарушения! Чист я перед законом, как стёклышко, получается чист!

Доктор холодно посмотрел на него.

— Амнистия — не оправдание.

— Да ты не волнуйся, — отмахнулся Субботин. — Если думаешь, что мстить тебе буду, то зря. Не до тебя сейчас.

— Вот уж спасибо за одолжение! — язвительно ответил Иван Павлович.

— А ведь мог, — понизив голос, сказал Субботин. — Мог. Так что зря ты так. Просто… не охота руки марать. Пока не охота.

— Угрожаете?

— Предупреждаю. Дам тебе совет, доктор: не суйся, куда не звали. Занимайся своими делами, а в чужие — не лезь. Власть нынче другая, не такая, которая тебе благоволила.

И с этими словами он развернулся и пошел прочь.

Появление здесь, у трактира, Субботина было понятно — опять пытается забрать себе свое. Но вот не понятно другое — имеет ли он отношение к махинациям с ремнями? Вряд ли, потому что Игнат ему теперь как кость в горле — его трактир забрал, — и вести с ним дела едва ли он будет. Так что Субботина исключаем из этой схемы? Нет, вот тут бы не спешить и поспешных выводов не делать.

«Нет уж, — злобно подумал Иван Павлович, провожая Субботина взглядом. — Соваться у буду куда хочу и когда захочу».

И направился прямиком к Игнату Феклистову.

Субботина в трактире не оказалось — видимо уже успел переговорить с новым хозяином.

«Надеюсь, он еще жив», — хмуро подумал доктор, проходя глубже. От Субботина теперь можно ожидать чего угодно. Мог и Игната, скажем, по голове огреть — пребывание в тюрьме, пусть и не долгое, дало бывшему кулаку какой-то безумной звериной дикости.

В трактире пахло кислыми щами. Сам Игнат стоял у прилавка и всем своим видом показывал, что разговор с Субботиным был не самым дружественным.

— Иван Павлович, какими судьбами? — без всякого приветствия буркнул он.

— Здравствуй, Игнат Устиныч, — начал доктор, кашлянув. — Решил вот ботинки заказать, по твоему совету. Ты вроде мастерскую открыл?

— Открыл.

— Ну вот. Мои сапоги стоптались совсем. Сможешь сшить? Крепкие, чтоб по грязи ходить.

Игнат оживился.

— Ботинки? Могу, Иван Палыч. Кожа у меня добротная имеется, а сам я на совесть шью. Рублей за сорок сделаю, через неделю заберёшь. Устроит?

Доктор кивнул, спросил:

— А мерки?

— Да прямо сейчас и снимем! Пошли в мастерскую!

Они прошли в тесную комнату, где Иван Павлович тут же принялся жадно оглядываться.

Сапожная мастерская Игната Устиныча ютилась в тесной комнате за трактиром, отгороженной от главного зала скрипучей дверью с облупившейся краской. Помещение, едва ли больше кладовки, пропахло кожей, воском и потом. Узкое окно, заросшее пылью, пропускало скудный свет, отчего тени от свечей на столе метались по стенам, покрытым потрескавшейся штукатуркой. В углу громоздился верстак, заваленный обрезками кожи, нитками и гнутыми гвоздями. Среди них доктор заметил широкий свёрток кожи. Так-с, а вот это уже интересно…

На верстаке лежали инструменты: молотки, шило, кривые иглы и деревянные колодки, грубо вырезанные под разные размеры обуви. Пол устилали обрезки кожи и стружка, хрустевшая под ногами. У стены стояла шаткая полка, где в беспорядке теснились банки с воском, пара готовых ботинок — лоснящихся в своей новизне.

В углу, на табурете, валялся потрёпанный армяк, а рядом — жестяная кружка с недопитым чаем. Потолок, низкий и закопчённый, нависал так, что Игнат, грузный и высокий, то и дело задевал его головой, чертыхаясь.

— Тесновато конечно, но мне и этого хватает, — как бы извиняясь, произнес Феклистов. — Так значит башмачки себе хотите, Иван Павлович? Это мы можем. Это мы умеем. Садитесь вот сюда, я с вас мерки сниму живо.

Доктор сел на пыльный стул. Игнат принялся снимать мерки.

— Кожа, говоришь, добротная? — спросил как бы невзначай Иван Павлович. — А откуда берешь? Нынче ж могут и обмануть — вместо кожи всякое подсунуть.

Игнат замялся, опустив глаза.

— Кожа хорошая, Иван Павлович, настоящая, не сомневайтесь. У знакомого одного купил. В городе, на базаре. Хороший человек, надёжный. Кожу возит, я беру. Делов-то.

— Ага, — протянул доктор. — А много возит?

— Ну, хватает, — уклончиво буркнул Игнат, отводя взгляд. — Для ботинок, сумок.

Иван Палыч, делая вид, что разглядывает ботинки на полке, заметил в углу мастерской еще один свёрток кожи, небрежно брошенный на верстак. Край свёртка был необычно широкий, с ровными краями и следами машинной строчки. Но даже не это привлекло внимание доктора. В уголке виднелось клеймо — буквы «А и Ко», едва заметные. Уж не клеймо ли это «Анкоров и Ко», чьи ремни украли в марте?

Так-с, становится все более интересно. Поднажать? Рискованно, но…

— Игнат Устиныч, и все-таки хотелось бы знать откуда кожа? Сам понимаешь — сорок рублей на земле не валяются, хочется гарантию иметь, что не обманут, заменитель какой не подсунут.

Игнат замер на миг. Его пальцы, державшие карандаш, дрогнули, и он кашлянул, отводя взгляд.

— Да кто привозит… — буркнул он, теребя бороду. — Знакомый, говорю ж, из города. Да ты сам пощупай. Вот, возьми кусочек, если боишься что обману.

Он поднял с пола небольшой огрызок, протянул доктору.

Иван Павлович не растерялся, тут же сказал:

— Игнат Устиныч, ты мне хороший кусок дал, из такого еще можно кошель сшить. Не разбрасывайся добром так. Давай я лучше вот этот возьму, поменьше. Да он и с буквами какими-то, клеймами, такой на ботинок не возьмешь.

Несколько секунд Игнат размышлял и Иван уже подумал, что его раскусили. Но сапожник улыбнулся, кивнул:

— Бери! Из такого и в самом деле ничего не сошьешь!

Стараясь не выдать своих эмоций, доктор положил кожу в карман. Потом, минут через десять, распрощался с Феклистовым и вышел из трактира, не веря в собственную удачу.

Следовало идти к Петракову, чтобы рассказать о своей находке, но Иван Павлович знал, что сейчас у него процедуры и отвлекать его не хотелось. Василий — парень молодой, горячий, ему только дай повод, он тут же уйдет с процедур. Так что лучше потом, а сейчас…

Ситуация с десятью тысячами бесхозных рублей до сих пор была непонятной. Вопрос нужно было решать как можно скорее, пока всякие проверки сверху не приехали. А ведь могли — спросить дошли ли деньги адресу, как используются, все ли в порядке? В порядке конечно же ничего не было. Деньги у Чарушина и кому они предназначаются тоже неизвестно.

Вот ведь ситуация! Столько денег — и некуда деть!

Поэтому Иван Павлович все же решил обойти пару инстанций, пока имелось время.

Для начала заглянул в редакцию газеты «Уездных ведомостей», которая располагалась в тесном домишке на Второй Дворянской. Под видом оформления годовой подписки нашел главного редактора, расспросил осторожно про возможные объявления на направление помощи, скажем, детскому госпиталю.

— Ничего такого не было, — ответил лысоватый редактор в клетчатом жилете. — Если не верите, могу вас в архивы направить, но память у меня хорошая.

— Верю, — кивнул доктор. — В архивах нет нужды.

Следующим по списку была «Сельская Газета», но и там ничего разузнать не удалось. Уже почти отчаявшись, Иван Павлович решил пойти на почту — уж там то должны хоть что-то знать.

На почте, в душной комнатке с деревянным прилавком, пахло сургучом и бумагой. За стойкой суетился старик-почтальон, Фома Игнатьич, с седыми бакенбардами и добродушной улыбкой.

— Фома Игнатьич, — начал доктор, — привет!

— Привет, Иван Павлович! Ты чего, письмецо отправить пришел?

— Нет, я спросить хотел кое о чем.

— Так спрашивай!

— Перевод недавно денежный для госпиталя № 27, детского, пришёл к Чарушину.

— Ну, — кивнул почтальон. — Был такой. До востребования.

— До востребования? — уточнил доктор. — Это как?

— Это значит, что забрать должен был определенный человек.

— А кто?

— Да я не знаю, — потупив взор, ответил старик. — Тут несчастье случилось… У меня руки трясутся, старый я совсем стал. Тут начал заполнять бумаги, за чернильницей потянулся, да и уронил ее. Залил тут все. И квиток на чье имя должно прийти, и сам конверт. Там села не видно. Растяпа я!

— Поэтому Чарушину и отдали, — догадался доктор.

— Верно, — кивнул почтальон. — Уж он то умный, разберется кому отдать.

Доктор — точнее уже комиссар, — задумался. Если перевод должен был прийти на определенное имя, то сам этот человек как минимум должен об этом знать. Значит, скорее всего должен прийти. Или уже приходил…

— Фома Игнатьич, а помимо Чарушина кто-то появлялся, про перевод интересовался?

— Да появляется тут много кого. Вон, на днях, даже ваш новый учитель Рябинин был — спрашивал про коробки ненужные. Он там спектакль ставит школьный, ему нужно для реквизита. Интеллигентный молодой человек, очень начитанный. Приятно было пообщаться.

— Нет, не то. Я имею ввиду тех, кто бы спрашивать именно про деньги?

— Да вроде никто пока не спрашивал про них, — пожал плечами почтальон.

— Фома Игнатьич, как только будут интересоваться, ты сразу его ко мне направляй. Или лучше вот что. Скажи, что перевод поступил, но передать ты его сможешь только на следующий день — ну такой порядок, пока все документы заполнишь, пока квитанцию там выпишешь. В общем скажи, чтоб пришёл он на следующий день. А сам мне телеграмму дай. Я примчусь.

— Хорошо, — кивнул почтальон, явно ничего не понимая. — Будет исполнено.

— Не забудешь?

— Обижаешь, Иван Павлович! У меня руки старые, это да. Но память — как у молодого!

Коль оказался в городе, то нашел и Гробовского. Тянуть уже было нельзя и Иван Павлович уговорил его ехать в Зарное прямо сейчас — прямиком в больницу.

— В больницу я конечно хочу, Аглаю увидеть, — кивнул Гробовский. — Но вот с Петраковым этим встречаться… Нет никакого желания!

— Да пойми ты, что времена меняются буквально каждый день! Не будет уже охоты. Напротив, можно должность вполне официальную получить при новой власти. Да и повидаться тебе с Аглаей нужно… как можно скорее.

Гробовский, услышав имя любимой, все же согласился. И первым же поездом рванули в Зарное.

К больнице подходили в полном молчании. Гробовский — было видно, — волновался.

— Надо было цветов купить! — выдохнул он, хлопнув себя по лбу.

— Надо было, — согласился доктор.

— Постой, давай в трактир хоть забежим — купим конфет или еще чего?

— Вряд ли найдешь там теперь хоть что-то, — хмыкнул комиссар. — Закрывают трактир. Да и без цветов думаю примут тебя горячо. Пошли.

В палате было тихо. Петраков, уже вставший с койки, листал бумаги в смотровой. Увидев посетителей, отвлекся.

— Василий Андреевич, добрый вечер, — начал Иван Павлович, поставив саквояж у двери. — У меня кое-какие новости для вас по поводу дела о краже ремней. Но сначала другое дело…

Он кивнул на спутника.

— Вот, привёл человека. Алексей Николаевич Гробовский, бывший поручик, сыщик опытный. Для вашего сыскного отделения — самое то.

Петраков отложил бумаги, медленно подняв взгляд.

— Гробовский? — холодно протянул он. — Знакомая фамилия.

— Еще бы! — не удержался тот, но получив незаметный тычок локтем от доктора, замолчал.

— Тот самый…

— Василий Андреевич, — перебил его Иван. — Думаю, господин Воскобойников, который недавно заглядывал сюда, будет рад услышать, что вы, как новый начальник уездной и городской милиции, начали немедленно набирать сыщиков, для исполнения постановления правительства.

Петраков растерялся от таких слов, кивнул.

— Так я…

— Вот вам готовый сыщик — умнейший человек, с большим опытом, — не давая тому опомниться, продолжил Иван Павлович. — Имеет на свое счету множество задержаний, в том числе и вооруженных бандитов, убийц. Опытнее его не найти.

Доктор вновь ткнул Гробовского локтем.

— Именно так, — пробурчал тот. — Я сыск знаю, воров ловил, а не бумажки перекладывал. Могу пользу принести.

Петраков поправил пенсне.

— Пользу? — буркнул он. — Ты, Алексей Николаич, от ареста сбежал, а теперь в милицию просишься? Не больно ли смело?

Напряжение повисло в воздухе.

— Погоди, Василий Андреевич, не горячись, — подняв руку, вмешался Иван Павлович. — Циркуляр Львова же был спущен? Сыск восстанавливать велено, а где вы сыщиков найдёте? Нигде. Я за Гробовского ручаюсь.

— Ручаетесь? Ладно, доктор, твоё слово вес имеет. Но ты, Гробовский, — он перевел взгляд на спутника доктора, — под моим глазом будешь. Один шаг не туда — и амнистия не спасёт.

Гробовский кивнул, сдерживая усмешку.

— Понял, Василий Андреевич. Я за правду, не за барыш.

— Хорошо. Сегодня оформлю все документы, поставим на должность тебя, Алексей Николаевич. Есть тут как раз одно дельце с пропажей ремней, — сказал Петраков и повернулся к доктору. — Кстати, Иван Павлович, а ты говорил, что у тебя новости какие-то есть?

— Есть, — улыбнулся комиссар и достал из кармана кусок кожи с клеймом «А и Ко».

Иван Павлович подробно рассказал о своей встрече с Игнатом. Не оставалось никаких сомнений, что Феклистов один из участников воровства ремней. Имелись даже и доказательства.

— И это хорошо, — сказал Петраков. — Феклистова этого уже считай взяли, себе на срок он заработал.

Но нужно было найти и других подельников. Вот только как? Взять Феклистова за жабры и надавить? А если не сдаст? Тогда что?

Решили организовать слежку за Феклистовым. Петраков назначил Гробовского ответственным по этому делу, за одно, как понял Иван Павлович, и посмотреть нового сыщика в деле. Гробовский с энтузиазмом согласился. На этом и распрощались.

Выйдя из палаты, Алексей Николаевич первым делом поинтересовался где Аглая. Иван не знал, поэтому лишь предложил поискать ее в палатах.

Новая руководительница больницы обнаружилась на крыльце. О приезде дорогих гостей она ничего не знала и не ожидала увидеть сейчас их тут.

— Аглая, — тихо позвал Гробовский, останавливаясь в двух шагах. — Здравствуй. Вот, вернулся.

— Алексей Николаич… — только и смогла выдохнул она, глядя на Гробовского как на призрака.

А потом, выдохнув, вдруг бросилась тому на шею.

Объятия длились долго. Девушка не сдержалась, всплакнула.

— Ну что ты! — улыбнулся Алексей Николаевич. — Что ты! Не плачь!

— Господи, как же рада вас видеть! Думала, похитили вас! Думала, все, не свидимся больше… Иван Павлович сказал потом, что все с вами нормально, в городе вы. А я и не знала, вернетесь, или останетесь там…

— Да зачем мне там оставаться? Вернулся, — улыбнулся тот. — Куда ж я от Зарного? Тут всё моё. И ты тут.

Аглая покраснела, теребя платок сильнее.

— Алексей Николаевич, я… — и замолчала. — Я… я молилась, чтоб вы вернулись.

Гробовский кивнул на крыльцо.

— Давай сядем, Аглая. Расскажи, как ты. Устала?

Аглая опустилась рядом, чувствуя тепло его плеча через тонкую ткань платья.

— Устала, да. Иван Павлович все больше теперь по делам мотается, а я… всё по больнице. Глафира помогает, но всё равно хлопот много. А ты?

Она глянула на Гробовского.

— А я теперь тут. Должность мне дали, сыщик теперь я! Спасибо Ивану Павловичу за это. Так что все в порядке. С тобой буду, Аглая.

— И не уедете никуда?

— Да куда я уеду! — рассмеялся тот. — Чего ты?

— Просто я… Просто… Алексей Николаевич…

— Да ты чего дрожишь вся, Аглаюшка? — встревожился Гробовский. — Никак что-то случилось?

— Случилось… — одними губами выдохнула она. — Тут… в общем я… в общем мы… — И глянула на доктора. — Иван Павлович, вы скажите. Я не могу, стесняюсь сильно.

— Что сказать? — напрягся Гробовский, поворачиваясь к Ивану Павловичу.

— А то, что батей ты теперь будешь! — рассмеялся тот.

— Что? — только и смог выдохнуть Гробовский. И повернулся к девушке. — Аглая, это правда?

— Правда… — одними губами пошевелила та.

— Так чего ты стесняешься? Чего молчишь? Это же здорово! Это же просто здорово!

Он схватил Аглаю за плечи, принялся крепко обнимать, потом и вовсе закружил с ней.

— Чего же молчала! Ну дуреха! Да тут кричать от радости надо!

— Да боялась я! — рассмеялась та. — Не знала, как отреагируете.

— Да ты же моя Аглаюшка! Да ты же мое солнце! Иван Палыч, слыхал? У меня дите будет!

— Поздравляю!

— Ну Аглая! Молчала, как рыба! Ну даешь!

— Так как же, не замужние — стыдно, говорить будут…

— Да ну их всех к черту! Пусть что хотят говорят! А насчет не замужние… Сыграем свадьбу, слышишь? Прямо завтра! Иван Павлович, что скажешь? Пойдешь дружком на свадьбу ко мне?

— Пойду!

— Ну вот, Аглая. Все, завтра же распишемся и — и свадьбу играть!

Аглая залилась радостным смехом.

— Всех пригласим! Все село! Даже этого, Петракова, будь он неладен! Всех!

«Думаю, одного гостя все же видеть не рад будешь», — подумал Иван Павлович, вспоминая жуткую изрезанную физиономию Субботина.

Но вслух ничего не сказал.