Земский докторъ. Том 4. Смутные дни

Глава 5

Оторваться от преследователей удалось довольно быстро — стало сразу понятно, что догнать мотоцикл не было целью этих лихих парней. Так, пугнули, чтобы не совался куда не следует.

«А куда я собственно сунулся?» — подумал доктор, выворачивая на дорогу. Место вполне обычное, дорога на Ключ. Может, какие-то уголовники прячутся?

Нужно с этим разобраться. И желательно быстрей. К Гробовскому заскочить? Нет. Потом, позже. Таких лихих сорвиголов с большой дороги сейчас много развелось. С каждым разбираться — жизни не хватит. Сейчас нужно в Ключ. Все-таки и основными своими делами необходимо заниматься. А судя по странной надписи на бумагах, которые передал Чарушин, дела там смертно опасны!

Иван Павлович улыбнулся. Он успел ознакомиться с отчетом, который составил какой-то фельдшер, осматривая пациентов в Ключе. Парень оказался молод и неопытен. Стандартную дизентерию принял за страшную эпидемию смертельной болезни. Впрочем, пренебрегать даже такими отчетами нельзя. Написано — значит нужно проверить.

До Ключа добраться удалось другой дорогой. Встретил староста — Прохор Семёнович, мужик лет пятидесяти, коренастый, с широкими плечами и густой бородой, тронутой сединой. Его лицо, обветренное и красное от мартовского ветра, покрывали глубокие морщины, а глаза, серые и цепкие, смотрели на доктора настороженно.

— Здравствуй, Иван Палыч, — прогудел он низким голосом. — Слыхал, ты нынче комиссар? Добро пожаловать в Ключ, хоть и не с радостями.

Иван Палыч спрыгнул с «Дукса».

— Здравствуйте, Прохор Семёныч. Что за беда у вас? Слыхал, хворь какая-то?

Староста сплюнул в сторону и вытер рукавом бороду.

— Хворь, Иван Палыч, да ещё какая! Трое лежат пластом. Говорить не могут — вроде в горле что-то у них, болячки какие-то. Жар, слабость, кашель, пятна по телу. Фельдшер из города приезжал, Егорка, вихрастый такой, в очках. Всех осмотрел, бумагу накарябал, а толку — ноль. Ни лекарств не дал, ни что за хворь, не сказал. Укатил в город, ищи его теперь. Я, грешным делом, книжку старую читал, — он понизил голос, — там про сифилис писано. Пятна, слабость, всё сходится, Иван Палыч. Я жене своей показал книгу, она тоже причитала — тоже, говорит, похоже на то. Неужто сифилис у нас, доктор?

Иван Палыч, услышав про сифилис, напрягся. Еще этого не хватало! Впрочем, надо самому посмотреть. Диагноз, который поставил староста, да еще и по какой-то книжке — это очень сомнительный диагноз.

— Без паники, Прохор Семёныч. Проводите к больным, я осмотрю.

— Конечно провожу! — оживился тот. — Только ты, Иван Палыч, не убегай как тот прошлый доктор.

— Не бойся, не убегу!

Прохор Семёнович, крякнув, кивнул и повёл доктора к избе, где устроили лазарет.

Доктор надел марлевую повязку, начал осмотр. Первым был мужичок лет сорока. С симптомами староста не обманул — жар, на шее и груди алеют красные пятна, язык обложен белым налётом, горло покрывает сыпь. Кашель сухой, надсадный, пульс частит — 110 ударов в минуту. Пациент жалуется на слабость и ломоту в теле.

— Ну? — в нетерпении спросил староста.

Доктор лишь отмахнулся — рано. Надо полную картину составить в голове.

Следующей была женщина, Марья, лет тридцати, с такими же алыми пятнами на руках и груди, жаром до 39 и болью в горле. Голос хрипел, кожа на ладонях слегка шелушилась.

— Жена его? — спросил доктор, уже понимая что к чему.

— Жена, — кивнул староста.

Последним был мальчик лет восьми, сын Марьи, Петя. У него сыпь покрывала всё тело, особенно лицо, температура держалась на 40, а из горла вырывался сиплый кашель. Глаза ребёнка слезились, он вяло отвечал на вопросы доктора.

— Неужели сифилис? — опять не удержался староста. И шепнул: — У ребенка то как? Ведь такая болезнь, взрослая…

Иван Палыч нахмурился, отложил стетоскоп.

— Не сифилис это, Прохор Семёныч. Обычная скарлатина. Опасно, особенно для детей, но лечить можно. А взрослые… так от ребенка заразились. Не паникуйте, разберёмся.

— Не опасна?

— Не так, как сифилис.

Староста вытер пот с лица, выдохнул.

— Слава Богу, Иван Палыч! А то я уж думал, пропадём. Что делать-то?

— Перво-наперво, изолировать больных, — строго сказал доктор, роясь в саквояже. — Скарлатина строго карантинная болезнь. Вход в палату ограничить. Одежду и бельё дезинфицировать.

— Это мы сможем!

— Больному обеспечить постельный режим минимум на неделю, но лучше дольше. Комнату проветривать, постель менять регулярно, полы мыть. Кормить бульонами, избегая грубой пищи — у них горло у всех воспалено. Кстати, насчет горла — полоскать теплой водой с солью или отваром ромашки. Найдете ромашку?

— Найдем, Иван Павлович! Есть у нас травница, сыщем!

— Хорошо. Имей ввиду, Прохор Семёнович, скарлатина может вызывать осложнения на сердце, поэтому следить за пульсом, давать настойку валерианы. Если будут какие-то изменения — сразу же телеграфировать мне. В запасах есть салициловая кислота и йод?

— Маловато, — понурился Прохор. — Ничего же не выделяется. И фельдшер, ирод, ничего не оставил. Но из запасов что-нибудь найдем. У людей поспрашиваем, люди добрые — помогут кто чем может.

Иван Палыч достал блокнот и нацарапал записку.

— Вот, Ефиму и Марье — салицилку, по ложке раствора каждые четыре часа, жар сбивать. Пете — то же, но половину дозы, и ромашковый настой для полоскания горла. В Зарное Аглае пошлите, она пришлёт, что есть. Я в город телеграфирую за лекарствами. И следите, чтоб никто к больным без нужды не лез. Заразная штука.

Прохор Семёнович просиял, сжал руку доктора.

— Благодарствую, Иван Палыч! Спаситель наш. Ежели б не вы, сгинули бы. Вот что значит опыт! А то это молодой прибежал, глаза — как блюдца, написал что-то в бумажках и исчез. А ты хоть успокоил. Подожди-ка…

Староста метнулся в угол избы, вытащив из-под лавки свёрток, завёрнутый в холстину. Развернул — пара новеньких кожаных ботинок, чёрных, с крепкой строчкой и блестящими носами.

— Вот, бери, в подарок. Денег у нас нет, но вот хоть так отблагодарю. Иван Палыч, тебе дарю. Кстати, в вашем Зарном купил. Взял — да малы оказались, жмут. А тебе в самый раз будет, за твою доброту.

Иван Палыч, опешив, глянул на ботинки. Кожа была добротная, юфтевая, швы ровные — такие в городе рублей под сорок уйдут. Он вспомнил свои стоптанные сапоги. А тут… И в самом деле в селе сейчас не бедствовали, особенно те, у кого было хозяйство, раз могли такие подарки раздавать.

— Это что, Прохор Семёныч? Ботинки?

— Ага, — кивнул староста, сияя. — Берите, Иван Палыч, благодарность от Ключа. Вам по деревням мотаться, а в этих по грязи сподручнее.

— Спасибо, — улыбнулся доктор, — но не возьму. Ботинки добрые, кожаные, вижу. Но не могу. Сам понимаешь — должность у меня сейчас не такая, чтобы просто так подарки от всех брать.

Прохор, крякнув, убрал свёрток.

— Понимаю, Иван Павлович. Понимаю. Ну яичек хоть возьмёшь в дорогу? Да гуся. Запечешь дома.

— Прохор Семенович…

— Эх, — вздохнул староста. — Ну как же? Бесплатно что ли ездил сюда?

— Не бесплатно, — ответил доктор. — Мне зарплату земство платит. Так что не переживай.

— Ну, как знаешь, доктор. Но мы не забудем. Зови, ежели что, а я за больными присмотрю. Все как велено сделаем.

Иван Палыч попрощался со старостой и направился обратное в Зарное — предстояла долгая нудная бумажная работа.

Уже в самом Зарном, подъезжая к больнице, Иван Павлович встретил Игната Устиныча, дядюшку Андрюши. Тот шел с большой сумкой, еще и за спиной нес неподъемный рюкзак.

— В городе был, — пояснил Игнат, останавливаясь, чтобы перевести дыхание и кивая на свою ношу. — Прикупил кое-чего. А у вас как дела, Иван Павлович?

— По разному, — ответил доктор.

— А новости какие в городе, не знаете? Говорят, питейные скоро закроют. Вот переживаю как будем. Даже решил другим делом попутно заняться — а то мало ли. А вы никак с Ключа? Говорят, там хворь какая-то приключилась.

«Интересно, откуда он знает что я с Ключа?» — подумал доктор. И отмахнулся:

— Да так, пустяк, — и спросил, чтобы перевести разговор: — А как Андрюша ваш? Учится у Рябинина?

Игнат расправил плечи, гордо кивнул.

— Учится, Иван Палыч, и неплохо! Степан Григорьич хвалит — говорит, арифметику схватывает, да и в театре его кружка пробуется. Парень растёт. Только шустрый больно, за ним глаз да глаз.

— Хорошее дело, — улыбнулся доктор. — Тоже заходил в школу. Рябинин Шекспира ставит.

— Куда ставит? — не понял Игнат. — Шекспир — это же конюх с Ключа который?

— Это… впрочем, не важно. Игнат Устиныч, мне пора — еще бумажной работы полно.

— Да, конечно, не смею отвлекать, — кивнул тот. И прищурился, глянув на ноги доктора. — Иван Палыч, а ботинки-то ваши… Вижу, крепкие, да стоптались совсем. По грязи на «Дуксе» гоняете, поди, кожа износилась?

Иван Палыч опустил взгляд на свои ботинки — кожа и правда потрескалась, швы разошлись от вечных луж.

— Есть такое, — пожал он плечами. — Но пока держатся.

— Иван Палыч, вы непременно ко мне загляните! Сам шью, наладил производство ботинок. Мастерскую открыл. Как и говорил — на всякий случай, вдруг трактир того самого, закроют. Кожа юфтевая, хорошая, крепче не найдёте. Для вас, как доктору, отдам недорого — за тридцать рублей. В городе такие под пятьдесят уйдут, а то и дороже, кожа нынче в цене!

Доктор, хмыкнув, покачал головой. Опять ботинки? Сегодня явно ботиночный день! Все так и норовят новую обувку всучить!

«Может и вправду взять? Ведь не в подарок, за деньги, да и позволить могу».

— Спасибо, Игнат Устиныч, за заботу. Как-нибудь на минуте загляну.

На том и распрощались.

Родная больница… Иван Павлович остановился у входа, откатил «Дукс» во двор. И с удовольствием размялся после поездки в Ключ.

Весна набирала силу: воздух пах сырой землёй и дымом от печей. Чирикали воробьи, прыгая по голым веткам. Зарное… как же он по нему соскучился!

Мысли доктора кружились вокруг отчета по Ключу — думалось, как все составить, попутно размышляя, как под это дело выбить лекарств и перевязочного материала для Ключа. В селе был дефицит с этим.

Сняв очки и шлем, он поправил саквояж и вдруг заметил вдалеке знакомую фигуру, ковыляющую вдоль забора у сарая. Человек, ссутулившийся, в потрёпанном тулупе и низко надвинутой шапке, показался знакомым, но доктор не мог вспомнить, кто именно это такой.

Иван Палыч прищурился, вгляделся. Вроде бы какая разница кто идет? Знакомые у доктора в Зарном были практически все. Но что-то в душе не давало отвести взгляд. Какое-то тревожное чувство. Казалось, что это знакомство тянется уже давно. И не самые хорошие воспоминания несет.

Фигура двигалась медленно, опираясь на палку, и явно не замечала его. Доктор, нахмурившись, шагнул ближе, и тут его осенило.

Субботин! Старший Субботин!

Тот самый, который воровал морфий и едва не отправил Ивана Павловича в тюрьму. Однако же сам угодил туда.

«Выпустили, значит, по амнистии», — подумал доктор, невольно сжав кулаки. Только этого еще не хватало!

Но как?.. как его могли выпустить? Впрочем, чему он удивляется? Гробовский ведь рассказывал, как 27 марта в Петрограде было выпущено на свободу около четырех тысяч уголовников. Новая власть посчитала их вполне порядочными людьми. Видимо Субботин тоже попал под эту категорию.

М-да уж, добропорядочный…

Иван Павлович присмотрелся, и кровь застыла в жилах: лицо Субботина, мелькнувшее, когда тот поправил шапку, было изуродовано. Глубокие шрамы, словно от ножа, рассекали щёки — один тянулся от виска к подбородку, другой пересекал лоб, оставляя рваный рубец. Левый глаз заплыл, почти закрытый воспалённой коркой, а губа кривилась от старого пореза, обнажая зубы в жутковатой гримасе. Кожа вокруг шрамов была синюшной, местами шелушилась, будто раны плохо заживали. Настоящий Джокер.

«Господи, кто ж его так?» — мелькнуло в голове.

И вдруг понял. Ведь Субботин, чтобы скосить себе срок, сдал своего подельника Сильвестра с потрохами. Еще когда в том поле Иван Павлович и Гробовский крутили бандитов, Субботин заверещал, что все расскажет. Доктор не знал, зачлось ли Субботину чистосердечное признание, но в тюрьме видимо такое стукачество сокамерники не одобрили. Спрос был.

Значит, Егор Матвеич вернулся? Интересно, куда это он идет… Домой? Нет, дом в другой стороне. Тогда куда же?

Не сдержав любопытства, доктор решил тайно проследить за ним, оставив «Дукс» у забора. Не верилось ему, что отсидка в тюрьме, тем более такая короткая, исправила закоренелого преступника. Не такой он, Субботин. Вот и сейчас что-то замышляет.

Иван Палыч, пригнувшись, двинулся за Егором Матвеичем, держась в тени амбаров и заборов.

Субботин свернул к трактиру. Ну конечно, куда же еще? Решил отпраздновать освобождение.

Иван Палыч, укрывшись за углом сарая, наблюдал, как тот вошёл внутрь.

Из трактира донеслись громкие голоса. Доктор, подобравшись ближе, заглянул в щель между ставнями. Субботин стоял напротив Игната Устиныча Феклистова, нового хозяина трактира и тыкал в того пальцем. Хриплый голос гостя слышался даже на улице.

— А ты ничего не путаешь, Устиныч?

— Ничего не путаю. Теперь это уже не твой…

— Это мой трактир, Игнат! — рявкнул Субботин, стукнув палкой по полу. — До тюрьмы я его держал! Ты тут каким боком оказался? Амнистия вышла, я вернулся, так что отдавай, что моё!

Игнат, скрестив руки, покачал головой, его глаза сузились.

— Не так быстро, Егор Матвеич. Трактир я получил по закону, когда тебя посадили. Документы есть, всё у меня чисто. Думаешь, я такой лакомый кусок просто так отдам? Нет, твое время прошло.

Субботин, багровея, шагнул к стойке, его шрамы исказились в гримасе.

— Закон⁈ Какой закон к черту? Ты на моём наживался, пока я в кутузке гнил! Отдавай, Игнат, или худо будет!

Игнат, не дрогнув, упёрся руками в стойку.

— Пугать меня вздумал? Смотри, Игнат, времена нынче другие, а у меня друзья еще остались. Не твой это трактир больше, и точка. Не хочешь по хорошему, будет тебе по плохому.

— Ты меня не пугай!

— А не пугаю, я предупреждаю.

Он развернулся, стукнул палкой, и побрёл к выходу. Иван Палыч отшатнулся от окна, спрятавшись за сараем. Субботин, не замечая его, прошёл мимо, волоча ногу, и скрылся в переулке.

Вот так страсти. Субботин, не успев вернуться из тюрьмы, начал отвоевывать свои владения. Хваткий дядька.

Иван Павлович направился в больницу. М-да, будет о чем поговорить сегодня с Гробовским. Как бы настоящая война не началась за трактир. Кусок и в самом деле лакомый, просто так его отдавать никто не будет.

Подъехав к больничному двору, доктор заглушил мотор. Тишина настораживала: ни суеты, ни больных у ворот. Сняв шлем и очки, Иван Палыч поправил саквояж и вдруг увидел Аглаю, выбежавшую из больницы. Её лицо было бледным, глаза красными от слёз. Сразу понял — беда.

Иван Палыч поспешил к ней.

— Аглая! Что стряслось? — крикнул он, чувствуя, как холод пробежал по спине.

Аглая, вытирая слёзы дрожащей рукой, всхлипнула. Её фартук был смят, волосы выбились из-под косынки.

— Иван Палыч, они забрали его! Алексея! Гробовского забрали!

— Кто забрал?

— Пришли какие-то люди, в чёрных плащах, с револьверами. Трое, лица шарфами закрыты. Вломились в изолятор, вытащили Алексея Николаича и уволокли в телегу. Я кричала, хотела остановить, а один мне револьвер под нос сунул, велел молчать, не то хуже будет. Ускакали к лесу, в сторону Ключа!

Иван Палыч замер, сердце заколотилось.

— Чёрные плащи? С оружием? Когда? Давно?

— Полчаса не прошло, — всхлипнула Аглая. — Я не знала, что делать! Они ваш листок с «Infectio mortifera» сорвали, даже не испугались. Я кричала, говорю — умрете, зараза ведь. Да только они даже не послушали меня. Словно знали, что ничего там опасного нет. Иван Палыч, а вдруг его убьют?

Доктор сжал челюсть.

«Знали, где искать, — подумал он. — Кто-то проболтался».

Он положил руку на плечо Аглаи.

— Спокойно. С Гробовским ничего они не сделают.

В это хотелось верить. Но ведь если не убили тут, сразу, а куда-то уволокли, значит и нужен он им живим? Интересно знать бы еще, кому это «им»…

— Успокойся, — произнес Иван Павлович. — Мы что-нибудь придумаем. Вытащим Гробовского из беды.

И понял — бумажная волокита и отчеты по поводу сегодняшней проверки в Ключе отходят на второй план. Не до них сейчас. Совсем не до них.