Земский докторъ. Том 4. Смутные дни

Глава 14

Гробовский заглянул в больницу уже вечером, когда шел с поезда. Зашел за Аглаей, но и доктор бы рад, весь уже извелся от любопытства.

— Ну, что? — заулыбалась Аглая. — Чайку… да пойдем?

Девушка шустро развела керосинку, поставила чайник… Поручик, чмокнув невесту в щечку, уселся на топчан и устало вытянул ноги:

— Эх, Иван Палыч! Испортил ты мне всю обедню.

— Но… — вскинулся было доктор.

Алексей Николаевич со смехом махнул рукой:

— Ла-адно, понимаю! Правильно действовал — девчонку спасал.

— Однако, и ты вовремя там оказался, — проверяя недавно заполненный Аглаей журнал, усмехнулся Иван Палыч.

Гробовский пожал плечами:

— Так говорил же! Давно этого черта Сильвестра выпасал… Тут, чую, напал на след! Ан, смотрю, в скверике Витюша наш с девочкой. Сидят, воркуют… Он мне про тебя и сказал. Ну, а дальше ты знаешь… Кстати, вторая-то девчонка, как ее…

— Гертруда?

— Ка-ак⁈

— По роли — Гертруда, а так-то она Маша, — отложив журнал, Иван Палыч расставил на столе кружки. — Свалила, зараза, не сказавши никому…

— Кого свалила? — снова не понял сыскарь.

— Ну, Устинью проводила да уехала домой на попутной подводе. Родичей каких-то встретила… И в Зарном была раньше всех! — доктор вдруг потупился. — Жаль, Сильвестр ушел! Ищи его теперь… Ох, виноват — понимаю…

— Никуда этот черт не денется! — неожиданно хохотнул Гробовский. — В Москву ему нынче не в масть — старые грешки не пускают. А здесь, в уезде, все связи! Бордель — это так, для разгону. Как и приводные ремни… Не-ет! Тут крупную аферу ждать надо! Где большими деньгами запахнет — там и Сильвестр. Объявится, не сомневайся!

Пуговица! Медная, сияющая… Не давала она доктору покоя вот уже целых три дня. Понятно, не сама пуговица, а тот, кто ее оставил. Кто забрался в каморку Ивана Палыча и что-то там искал? А что можно было искать? Какие такие ценности? Деньги доктор не копил — да и с нынешней каждодневной инфляцией это выглядело бы глупо.

Тогда что? Ну, разве что почтовый квиток от перевода на десять тысяч! Ну да, ну да… Вот это — может быть. Искали, да не нашли! Квиток этот доктор хранил на работе, в смотровой, в столе среди прочих бумажек, в которых сам черт ногу бы сломал! Как говорится, подобное прячь среди подобных… А вообще, не худо бы отдать квиток Чарушину. Он же власть!

Аглае нынче был предоставлен выходной — уехала с женихом в город, присматривать наряд для свадьбы. Вот Иван Палыч ныне и был за нее. Провел утренний обход, записал все в журнал, да благостно улыбнулся. Больных нынче было мало — всего-то трое. Поздней весной в деревнях обычно не болели, начиналась страда, и все болячки куда-то уходили, возвращаясь лишь ближе к зиме. Некогда было болеть! Посевная, покосы, выпасы…

На крыльце послышались торопливые шаги… Скрипнула дверь и на пороге возникла худенькая румяная девчушка с круглым курносым лицом. Синяя юбка, белая с вышивкою рубаха, поверх — овчинный жилет-кожух, в светлой косе атласная голубая лента. Модница!

— Ой, Иван Палыч… Припозднилась, чо ли…

— Здравствуй, Глафира, — доктор спрятал улыбку. — Так… самую малость…

— Ну, тогда пойду, приберусь…

Сняв овчинку, девушка загремела ведрами.

И вдруг резко обернулась:

— Иван Палыч! А к нам иностранец приехал! На автомобиле! В клетчатых портках! Вся деревня смотреть сбежалась. И я…

— Понятно! — доктор как раз собирался зайти к Анне Львовне. — Поглядим, что там за иностранец… хм…

Иностранца Иван Палыч встретил уже по пути — тот ехал на большой легковой машине непонятной марки… похоже, что на станцию или, скорее — в город. Клетчатая кепка-шотландка, рыжие космы, пышные бакенбарды, белый пиджак. Какие штаны — не видно — в салоне сидел. Этак восседал важно, и на доктора не обратил никакого внимания — лишь блеснули стекла пенсне…

Экий франт! И что ему тут надо? Впрочем, мало ли? Может, хочет основать какую-нибудь земельную концессию…

Проходя мимо школы, Иван Палыч с удивлением посмотрел на пустующий двор, обычно полный ребячьего веселья. В классе — насколько можно было разглядеть через окна — тоже никого не было. Даже сторож Мефодьич — тот отсутствовал. Интересно… зайти?

— Здрасьте, Иван Палыч! — на крыльце вдруг возник знакомый мальчишка — Вася, сын кузнеца Никодима, и нынче, похоже, один из любимчиков Рябинина.

— Иван Палыч, Степан Григорьевич не велел беспокоить!

— Что так? Занемог?

— Не-е! — рассмеялся Василий. — Бумаги какие-то составляет. К нам тут иностранец приезжал… Шотландский скаут!

— Скаут! — доктор хохотнул и закашлялся. — Неужто, и вправду — шотландец!

— Истинно так! — истово перекрестился мальчишка. — Какой-то главный там у них. Хочет с нами, со Степаном Григорьевичем, это… концессию на летний лагерь! Сильно Степана Григорьевича хвалил, потом с ним о чем-то в кабинете говорили… Так что мы теперь все будем скауты! Эх… скорей бы лето.

— Да многих ли отпустят? — усомнился доктор. — Огороды, покосы, скотина…

— Отпу-устят! — Василий важно надул щеки. — Во-первых, дней на десять всего… А во-вторых — иностранец! Все бесплатно. За счет Великой Британии! Построения разные, игры… и еда — от пуза! Родители уж многие захотели… Иностранец же! И — бесплатно.

— Ну, коли бесплатно — тогда понятно… Тогда сам Бог велел!

В город Иван Палыч и Анна Львовна приехали на поезде. На «Дуксе» Анушке было неудобно — в юбке не поедешь, сесть боком — намаешься, все же далековато, а надевать конно-спортивные панталоны — слишком вызывающе. Ладно бы в деревне, в лесу…

Однако же, нынче был особый день, можно сказать — праздничный. Председатель уездного Комитета Временного правительства господин Воскобойников лично просил всех своих сотрудников в обязательном порядке присутствовать нынче вечером в местном театре, где должно было развернуться некое празднично-помпезное действо, посвященное пропаганде внутреннего военного займа, пышно именуемого «Заем Свободы»!

Что ж, надо, так надо… Анна Львовна надела самую красивую свою блузку, и самую дорогую шляпку, недавно подаренную Иваном. Доктор тоже примоднился, насколько мог — белая сорочка с галстуком, до блеска начищенные штиблеты, шляпа… Изящная пара, черт побери! Так ведь первым классом и поехали — в проходящем экспрессе других билетов не было.

Еще на станции Иван Палыч купил газеты, местные, и центральные, более-менее свежие. Усевшись у окна, развернул кадетскую «Речь», по сути дела, официальный орган правительства. Зачитал Аннушке вслух:

— К вам, граждане свободной России, к тем из вас, кому дорого будущее нашей Родины, обращаем мы наш горячий призыв. Сильный враг глубоко вторгся в наши пределы, грозит сломить нас и вернуть к старому, ныне мертвому, строю. Только напряжение всех наших сил может дать нам желанную победу. Нужна затрата многих миллиардов, чтобы завершить строение свободной России на началах равенства и правды.

Не жертвы требует от нас Родина, а исполнения долга…

— Я думаю, мы еще это сегодня услышим, — улыбнулась Анна.

Доктор пошуршал газетами:

— А вот что ваши эсеры пишут: подписку на Заем Свободы организованно провели — рабочие петроградской фабрики «Русская цветопись». Одесские металлисты, потратив на облигации пятнадцать тысяч рублей из больничной кассы, заявили: «раз буржуазия уклоняется от исполнения долга, рабочие отдадут на алтарь Родины последние крохи»… О как! А вот еще… Газета «День»… «Тянулись тысячи рук с кредитками, с драгоценностями, с обручальными кольцами. Военные снимали с себя знаки отличия, простые женщины, возвращаясь из 'хвостов», отдавали хлеб, сахар и прочее, добытое с таким трудом. Многое сейчас же продавалось с аукциона за неслыханные цены. Подписка на заем в Петрограде достигла семидесяти пяти миллионов рублей… Ого! В целом же по стране она составила в среднем около двадцати миллионов в день.

— Однако! — учительница покачал головой. — А местные-то что пишут? Дай-ка — «Ведомости»… Ага! В театре сегодня ожидается… концерт учащихся женской гимназии… И выступление… знаменитой актрисы Софьи Гославской! Ничего себе! — ахнув, Аннушка всплеснула руками. — Вот это да! Сама Софья Гославская!

— А кто это? — невинно поинтересовался доктор.

Анна Львовна округлила глаза:

— Да ты что, Иван! Кроме своих микробов вообще ничего не знаешь? Да помнишь, на той неделе в синематограф ходили? «Обрыв» смотрели. Она там играла Марфиньку.

— А-а-а… — Иван Палыч сделал вид, что вспомнил. — А еще она где снималась?

— Да много где! «Руслан и Людмила», «Снегурочка», «Ревность», «Сестра милосердия»…

— Сестра милосердия… — прикрыв глаза, негромко протянул доктор. — Наверное, хороший фильм…

Санитарный поезд… Женечка, Мария Кирилловна, сестрички… где ж вы теперь? Все там же, в поезде? Мария Кирилловна, впрочем — нет… А Завьялова, интересно, из контрразведки — куда? И выпусутили ли вообще? С его то хотьбой по краю и дружбой с такими сомнительными людьми…

— Иван! Иван! Ты спишь, что ли? Приехали!

Вокзал оглушил газетчикам:

— Заем Свободы! Заем Свободы! Уже в Зареченске!

— Создано кАлиционное правительство с участием эсеров и меньшевиков!

— Ого! — на ходу удивился доктор. — Ань, слышала? Ваши в правительство вошли. Не только в Совете теперь!

— И правильно! Давно пора было пригласить в правительство представителей революционных партий!

— Заем Свободы! — продолжали вопить мальчишки. — Сегодня в театре — госпожа Гославская!

— КАлиционное правительство создано!

— Коалиционное, дефективный! — Иван Палыч хмыкнул и, взяв Аннушку под руку, быстро зашагал к извозчикам.

Уездный театр блистал электрическим светом и солнечными зайчиками, проникавшими в фойе сквозь большие витринные окна. Еще не начинало смеркаться, а народ уже собрался. Воскобойников во фраке с манишкой, его заместитель Краюшкин в таком же наряде.

Вот Чарушин помахал рукой… Ольга Яковлевна… спасибо ей за «браунинг»…

Иван Палыч светски раскланивался со знакомыми…

Вот кто-то хлопнул по плечу:

— Здоров, Иван Палыч!

Петраков! В новом защитного цвета френче с красным бантом. Таком же, как и у военного и морского министра Александра Федоровича Керенского, эсера и бывшего адвоката. С кобурою на поясе.

— И тебе, Василий Андреевич не хворать. Как здоровье?

— Вашими заботами!

— Здравия желаю! — завидев начальство, подбежал запыхавшиеся милиционеры, похожие на старшеклассников-гимназистов. Да собственно, они ими и…

Один из них, Виктор, отвел доктора в сторонку и этак довольно стеснительно поинтересовался насчет «той девушки»…

— Ну… Анюта… Как она?

— Да все хорошо с Анютой! Учится, в театре играет.

— Она говорила… Офелию… — застенчиво улыбнулся Виктор. — Ну, передавайте поклон.

— Обязательно…

— А, может… я еще и записку напишу…

— Иван, смотри-ка!

Доктор оглянулся: Анна Львовна показывала на большие плакаты, которые прямо на глазах вешали рабочие сцены.

Один изображал стоящего на трибуне солдата в шинели и с винтовкой в руках. Внизу развевались темно-красного цвета знамена, а сверху шла надпись — «ЗАЕМЪ СВОБОДЫ». На другом двое гимназистов или юных рабочих на фоне красного знамени и дымящихся заводских труб призывали обывателя подписываться на Заем Свободы: «Родина и Свобода в опасности! Дайте государству деньги для борьбы с врагом». На третьем плакате Георгий Победоносец браво рази змея копьем, утверждая — «Старый строй повержен. Воздвигайте здание свободной России»!

— Красиво! — заценил доктор.

— Красиво? Это же Кустодиев… Ой! — Анна Львовна вплеснула руками. — Верхний-то край оторвался…

В фойе уже бежали рабочие с лестницей. Один, с молотком, полез наверх, второй держал лестницу… Вот посмотрел наверх… на миг обернулся… Скуластый… Курносый нос, рыжеватая прядь, выбивающаяся из-под фуражки, нагловато-вороватый взгляд…

Черт! А это, случайно, не… Нет, у Гвоздикова лицо пошире… и понаглее… Этот же… Хотя…

— Иван, Иван, смотри! — Анна Львовна дернула доктора за руку.

В фойе только что вошли несколько человек из уездного Совета во главе с председателем Елисеем Терентьевым. Нынче он был уже не на костылях, а на протезе, с палочкой, и передвигался вполне уверенно… бережно поддерживаемый под руку писаной красоткой в модной, с карманами юбке, и сером жакетике с баской и витым шнуром.

— Господи! — ахнула Анна Львовна. — Это не наша ли Марьяна? Внучка Степана, лесника… Нет, ты посмотри, какая стала! Молодец…

— Иван Палыч! Анна Львовона! — председатель и его спутница замахали руками и подошли поздороваться, выказать все свое уважение. В конце концов, и Марьяна, и Елисей были обязаны доктору жизнью.

Пока поздоровались, повыспрашивали, что да как… Когда Иван Палыч обернулся, рабочих уже не было…

Так что же — все-таки Гвоздиков? Или показалось? А даже если и Гвоздиков, он вполне мог отстать от криминала… и вот, подался в рабочие сцены… Все равно! Надо будет Гробовскому сказать.

— Господа! Господа! — заволновалась Анна Львовна. — Уже третий звонок! Идемте же в зал скорее!

Первым выступил Воскобойников. Взойдя на трибуну, он нудно — но, слава Богу, недолго — зачитал загодя написанный доклад, после чего передал слов гимназисткам.

Под бурные аплодисменты на сцену вышли девушки в коричневых гимназически платьях и белых парадных передниках. Проникновенными голосами гимназистки спели а-капелла «Холодно, сыро в окопах» из репертуара Марии Эмской, после чего принялись по очереди читать стихи.

Все за свободой — туда!

Люди с крылом лебединым

Знамя проносят труда…

— Велимир Хлебников, — шепотом прокомментировала Аннушка. — Ах, как же славно…

Хлебникова — и не только его — читала и появившаяся под шквал оваций актриса Софья Гославская.

Времыши-камыши

На озера береге…

Сверкающие глаза. Локоны. Шикарное вечернее платье с голыми плечами. Золотой кулон.

Ах, как ее принимали! Настоящая звезда.

Где каменья временем,

Где время каменьем…

Ну, а после началась собственно рекламная кампания… Иван Палыч (Артем), конечно, золотые времена «Лени Голубкова» и МММ не помнил, но… родители рассказывали…

На трибуне показался какой-то вальяжный господин в смокинге и с седой бородою. Как шепотом пояснили соседи — представитель самого министра финансов Шингарева.

Отпив водички из поставленного на трибуну графина, вальяжный господин откашлялся и…

— К вам, граждане свободной России, к тем из вас, кому дорого будущее нашей Родины, обращаем мы наш горячий призыв… сильный враг глубоко вторгся в наши пределы… только напряжение всех наших сил… затрата многих миллиардов… требует от нас Родина…

Иван Палыч едва не расхохотался в голос: представитель министерства финансов один в один пересказывал газетную статью, кою доктор прочел еще в поезде.

Однако, мог бы и получше подготовиться, ага…

Все же пришлось пожертвовать двадцать рублей — иначе было неудобно.

Гвоздиков — не Гвоздиков… Целый день Ивану Палычу казалось, что за ним кто-то следит. То в больничке, за окном, вдруг сверкнули чьи-то глаза, то скользнул юркая тень за забором…

— Глюки пошли, — усевшись в смотровой, буркнул себе под нос доктор. — Зеленые, блин, человечки! Доработался! Тяпнуть, что ли, спиртяшки? Впрочем, нет — сначала к Гробовскому. Сказал — к пяти дома будет, пораньше.

Экономя бензин, доктор махнул рукой Аглае, да пошел пешком — что тут было и идти-то. Мимо рощицы, по непыльной дорожке, прибитой ночным дождем да свернуть напрямик, на тропинку, бегущую меж зарослей ивы и краснотала. Желтели, колыхались солнышки-одуванчики, прислушивались к чему-то зеленовато-серые «медвежьи ушки», вот пеночка выпорхнул почти из-под ног, унеслась… А вот утка! Крякнула недовольно и вдруг улетела! Кто-то спугнул?

Иван Палыч резко обернулся — показалось, кто-то шмыгнул в кустах. Наверное, заяц…

Однако, и про пуговицу Алексею Николаичу рассказать не худо. Раз уж сам — никого-ничего. Или про пуговицу говорил уже? Ну, тогда — напомнить. А главное — про Гвоздикова! Да, может, и показалось. А, если нет? Где Гвоздиков — там и Сильвестр. Нет, наоборот, конечно. А то, что Гвоздиков завязал — это еще бабушка надвое…

Выйдя на деревенскую площадь, Иван Палыч прибавил шаг… И остро ощутил чужой взгляд в спину!

Обернулся…

Никого!

Только как-то странно шевельнулись у школы кусточки. А ветра, между прочим, не было…

Ладно, поглядим…

Как проверятся на случай «хвоста» Иван Палыч — Артем — знал только из шпионских фильмов. К примеру, можно наклониться, якобы завязывая шнурки…

Хмыкнув, доктор так и сделал… осмотрелся… и никого не заметив, зашагал себе дальше.

А еще можно подойти к витрине, если бы таковая была. Сделать вид, что чем-то там заинтересовался, а на самом же деле смотреть в витрину, как в зеркало… Ну, вот большие окна бывшего трактира, ныне — гостиница «Гранд-Отель». Чем не витрина?

И тоже — пусто. Только лавочник прошел, поздоровался…

Ну, Иван Палыч! Ну, точно надо бы тяпнуть, хотя б чуть-чуть…

А еще можно…

Да хватит уже!

Нет, все же — в последний раз…

Зайдя за угол, доктор резко развернулся, затаился… Если кто за ним следит — он сейчас вот сюда и выбежит, попадется…

Не, никто не выбежал.

Лишь сзади вдруг послышался чей-то ехидный голосок:

— Плохо вы проверялись, Иван Павлович! Все ваши уловки еще в книжках про Ната Пинкертона описаны! Так что — напрасно. Я от вас не отстала, а вы меня не заметили. Вот!

Доктор повернул голову…

— Анютка! Пронина. А ты чего здесь?