Земский докторъ. Том 4. Смутные дни

Глава 13

Теперь все стало на свои места — и дешевые картины выставки, служившие лишь прикрытием борделя, и высокая цена за вход. Тоже прикрытие. Не выставка это ни какая, а самый настоящий бордель…

— Мне бы… — произнес Иван Павлович, с трудом взяв себя в руки. — Мне бы… Что-нибудь такое…

— Понимаю! — хитро улыбнулся прислужник. — Господин-с необычного хочет? Это мы можем. У нас найдется даже для изысканного вкуса. Так что именно интересует-с?

«Словно какой-то кусок мяса на выбор предлагает», — с отвращением подумал доктор.

И принялся лихорадочно вспоминать слова Анюты Прониной и Анны Львовны, как они описывали девушку.

— Мне бы… молоденькую… лет, так, семнадцать…

— У-у, а господин знает толк! Но это будет стоить чуть дороже. Все-таки, молодость, сами понимаете.

— Я плачу.

— Это слова настоящего мужчины!

Иван Павлович с трудом сдержался, чтобы не врезать этому негодяю. Продолжил описание:

— И чтобы в формах, понимаете? Взбитенькую. Чтобы такую, деревенскую.

— О! У нас как раз есть кое-что для вас. Пройдёмте в комнату.

— В комнату?

— Конечно! Не здесь же! — прислужник начал повизгивать — видимо засмеялся.

— В самом деле, — кивнул доктор. — Пошли.

Они направились по узким коридорам «галереи». Тусклые лампы бросали пятна света на потёртые портьеры, пахло дешёвыми духами и табачным дымом. Картины на стенах — копии волков и царевен — казались насмешкой над названием заведения. Ловко, конечно же они это придумали.

Прислужник, ухмыляясь, открыл тяжёлую дверь в конце коридора.

— Проходите, сударь, — произнес он. — Девушка скоро будет. Всё, как заказывали: молоденькая, деревенская, в формах. Ждите.

Дверь скрипнула, и доктор вошёл в тесную комнату с низким потолком. Стены обиты выцветшим бархатом, на столике — керосиновая лампа, кровать застелена мятым покрывалом.

Прислужник захлопнул дверь. Иван Палыч огляделся. Окон не было, только маленькая отдушина под потолком.

«В случае чего и бежать то некуда…» — нервно подумал доктор. И вдруг насторожился — а что делать, если не ту приведут? Просить другую? Как бы не заподозрили чего.

Прошло минут десять, показавшихся вечностью. Дверь снова щёлкнула, и вошла девушка. Совсем юная, лет семнадцать, с бледным лицом и тёмными кругами под глазами. Её русые волосы были заплетены в толстую косу, украшенную синими лентами, которые ярко выделялись на фоне её простого серого платья. Девушка остановилась у порога, опустив взгляд, и сжала руки, словно боялась.

— Вот, что заказывали. По оплате поговорим после-с! — кивнул прислужник и вышел.

Доктор, почувствовав укол в сердце, шагнул ближе, стараясь не напугать девушку.

— Устинья? — шепнул Иван Палович. — Устинья Провоторова?

Девушка явно не ожидала услышать свое настоящее имя, вздрогнула. И встала в оцепенении, лишь моргая большими глазами, глядя на доктора, ничего не понимая.

— Я не причиню тебе вреда. Меня зовут Иван Павлович Петров, я доктор из Зарного. Я пришел сюда, чтобы помочь тебе.

— Помочь? — одними губами прошептала девушка. — Ирод убьет нас! И меня, и вас!

— Ирод? — не понял доктор.

— Это главный. Который здесь всем заправляет. Мы его так называем.

— Не бойся, никто нас не тронет. Пошли. Твоя мать тебя ищет. Сказали, тебя в город сманили, в прислуги.

Девушка, услышав про мать, задрожала, её глаза наполнились слезами.

— Мама… — прошептала она. — Я… я не хотела. Они сказали, работа в городе, хорошая. А потом… сюда привезли. Я не знала… Меня держат тут. Я не по своей воле…

Доктор, стиснув кулаки, почувствовал, как ярость закипает в груди.

«Сволочи, — подумал он. — Девчонок в бордель тащат, под видом работы».

Он шагнул ближе, понизив голос.

— Устинья, я тебя вытащу. Но скажи, остальные девочки здесь?

— Остальных я никого не знаю, они старше меня. Они уже давно… этим занимаются… Я одна… — голос девушки вдруг задрожал и она расплакалась. — Помогите мне, пожалуйста! Помогите…

— Я помогу, только тише, не плачь! Нельзя, чтобы что-то заподозрили. Поняла?

Устинья послушно закивала головой, тут же вытерла слезы с щек.

Иван Палыч сжал руку Устиньи, осторожно подошёл к тяжёлой двери комнаты. Его сердце колотилось, но он заставил себя дышать ровно. Не паниковать. Паникой тут не поможешь.

Повернув ручку, он чуть приоткрыл дверь. Выглянул. Щель осветила тусклый свет коридорной лампы. Никого. Только далёкий смех и звон бокалов доносились откуда-то справа. Пахло табаком и дешёвыми духами, портьеры колыхались от сквозняка.

— Держись за мной, — шёпотом сказал доктор. — Идём тихо, поняла?

Устинья кивнула, синие ленты в её косах задрожали, как крылья бабочки.

Они шагнули в коридор, осторожно прикрыли за собой дверь, стараясь не скрипеть. Коридор был узким, с потёртым ковром и низким потолком, стены украшали дешёвые картины — всё те же волки и царевны.

— Знаешь куда идти?

Девушка покачала головой.

— Я тут первый раз… Простите…

— Ладно, не страшно. Разберемся. Главное ни на кого не выскочить.

Двинули вперёд, но коридор вскоре разветвился: налево — тёмный проход, направо — освещённый, откуда доносились голоса. Доктор замер, прислушиваясь. Громкий мужской смех, звон стекла, женский визг.

«Посетители, — подумал он. — Надо обойти».

Он выбрал тёмный проход, надеясь, что он ведёт к выходу. Устинья, сжав его руку, шагала за ним, её дыхание было частым, но она старалась не шуметь.

Коридоры оказались настоящим лабиринтом: повороты, тупики, двери без ручек. Один раз они наткнулись на запертую дверь, за которой слышался приглушённый женский смех и звук гармошки. Дверь открылась и из нее вывалился пьяный военный, требуя пепельницу. И только быстрая реакция не дали путникам обнаружить себя. Они притаились за дверью и пришлось некоторое время ждать, когда посетитель вновь зайдет в комнату.

Свернули в другой коридор, где свет был ещё тусклее, а стены покрыты плесенью.

Вдруг из-за угла послышались шаги и громкий голос:

— Ну, где там эта рыженькая? Сказали, уже готова!

Доктор мгновенно прижал Устинью к стене, за портьеру. Двое мужчин в сюртуках, пошатываясь, прошли мимо, один нёс бутылку. Их смех эхом отдавался в коридоре. Устинья дрожала, но молчала, её пальцы впились в руку доктора. Он дождался, пока шаги затихнут, и шепнул:

— Пронесло. Идём дальше.

Они миновали ещё один поворот, остановились у очередной развилки.

«Куда же теперь? Эх, вспомнить бы путь, которым вел прислужник. Вход был через сад, — подумал Иван Павлович. — Должен быть коридор к задней двери».

Он выбрал проход, где пахло сыростью и углем, надеясь, что он ведёт к выходу. Дверь и в самом деле походила на наружную.

Он толкнул ее, пригляделся в черный прямоугольник пространства. Выход или нет?

Тусклый свет лампы из коридора упал на потёртый ковёр, стол. Еще одна комната?

Иван Павлович шагнул вперёд, прислушиваясь. Темно — хоть глаз выколи. Тишина, только далёкий смех и звон стекла. Он выдохнул, думая: «Кажется, здесь. Видимо что-то вроде предбанника».

Но, распахнув дверь шире, он замер. Прямо перед ним, в полумраке небольшой комнаты, стоял человек. Но даже малого света хватило, чтобы понять кто это.

— Сильвестр? — одними губами пораженный прошептал Иван Павлович.

Это и в самом деле был он.

«Ничуть не изменился», — невольно отметил Иван Павлович. Разве что глаза злее стали. Волчьи глаза.

Но почему? Почему он здесь, а не в тюрьме? Выпустили по амнистии? Неужели даже с такими статьями, которые были у него выпускают? На что они надеялись? Что такие демоны на путь истинный встанут? Он тут же, едва вышел, целый бордель организовал!

Сильвестр…

Вот так встреча! Тысячу лет бы таких встреч не перепадало бы!

Сильвестр тоже не ожидал увидеть здесь доктора и опешил. Но лишь на секунду. А потом криво усмехнулся.

— Какие люди! Доктор! Решили заглянуть ко мне поразвлечься? А как же Анна Львовна? Уже не радует? Видимо слишком занята, я слышал она высоко пошла, в политику. Не до вас стало.

Он сделал шаг вперед.

Устинья, ахнув, прижалась к стене. Едва слышно проговорила:

— Это он… Ирод…

В руке Сильвестра показался пистолет. Эх, нужно было свой достать! Но поздно. Только потянись, дернись — и противник откроет пальбу. Оставалось только одно…

— Беги! — шепнул он Устинье.

И слава богу, девушке не пришлось повторять — она тут же юркнула прочь. Послышался ее торопливый цокот туфелек.

— Стоять! — рявкнул Сильвестр, на мгновение отвлекшись от доктора, чем Иван Павлович и воспользовался — тоже рванул прочь.

Грохнуло. Противник сразу же открыл огонь. Пуля врезалась в косяк, осыпав щепки. Вскрикнула Устинья, но не из-за попадания — просто испугалась.

— Беги! — повторил доктор, следуя за ней.

— Не уйдёшь, доктор! — прорычал догоняющий сзади.

Извилистые коридоры спасали — будь они прямыми Сильвестр уже давно пострелял доктора и девушку.

— Сюда! — выдохнул Иван Павлович, толкнув девушку к двери.

Повезло. Это был выход. Правда не тот, с которого Иван Павлович зашел на эту «выставку». Запасной выход вывел их во внутренний сад. Нужно было оббежать здание, чтобы добраться до милиционера Виктора. Но…

Иван Павлович понял, что так делать нельзя. По крайней мере не вместе с Устиньей. Если пойдут на главный выход, то и Сильвестр погонится за ними. А у него — пистолет в руках, и отсутствие какой-либо морали в голове. У Виктора же в спутниках — школьница Анюта. Да еще и народу вокруг. Если Сильвестр откроет огонь, то может очень много бед принести…

Нужно отвести его в сторону, во дворы!

— Беги к главному входу! — выдохнул доктор Устинье. — Там наши. Виктор, светленький такой. И девочка с ним. Анюта. Они помогут.

— А вы?

— Я… скоро буду… Давай, скорее!

Сзади послышался скрип двери, и Сильвестр, с револьвером в руке, шагнул во двор.

— Иван Палыч! — рявкнул он. — Хватит бегать!

Устинью как ветром сдуло. Доктор наконец вытащил оружие, но стрелять не стал — слишком темно. Он метнулся к садовой ограде, где виднелась калитка. Грянул еще один выстрел, пуля чиркнула по бочке, осыпав его щепками. Доктор пригнулся, пробрался меж деревьев, слыша, как Сильвестр ломится вперед сквозь ветки, ругаясь.

— Ты опять лезешь не в своё дело, доктор!

Иван Палыч добрался до калитки и выскочил на улицу. Огляделся. И побежал вдоль улицы, подальше от главного выхода, чтобы увести Сильвестра от детей и скопления народа.

Противник клюнул на эту уловку, пошел следом.

— Иван Палыч! Где ты?

Вместо ответа доктор выстрелил на звук голоса. Не попал.

Нужно было уходить. Тут слишком тесно и едва Сильвестр появится, как шансов словить пулю будет гораздо больше.

Иван Палыч помчался по узким дворам, мимо куч мусора, битых ящиков, рваных мешков, трухлявых досок. Едва не споткнулся о ведра с углем, которые видимо приготовил еще с утра дворник, да так тут и оставил — день выдался теплым и топить не требовалось.

— Не уйдёшь, доктор! — прорычал за спиной Сильвестр.

И выстрелил.

Пуля обожгла плечо. Иван Палыч вскрикнул, упал. Быстрый осмотр показал — повезло, пуля лишь шаркнула по коже, содрав ее. Пустяк.

Доктор выстрелил в ответ.

Сильвестр выругался, спрятался за ведра с углем. Только теперь он понял, что лучше молчать — на голос сразу же стреляют.

И опять грохнуло, на это раз целая очередь. Потом — тишина.

Доктор перепрыгнул через кучу мусора, споткнувшись о ржавую бочку, и свернул в узкий проход меж двух сараев. Там и затаился.

Тишина. Только ветер зашуршал рваной газетой, да где-то мяукнула кошка. Шаги Сильвестра затихли. Доктор, вытерев пот со лба, напряг слух. Ничего.

«Неужели отстал? Или затаился?» — подумал он, чувствуя, как дрожат пальцы.

Он осторожно выглянул из-за угла. Пусто. Возвращаться было опасно — Сильвестр мог поджидать. Но и сидеть тут до вечера тоже было бессмысленно? Рискнуть?

— Иван Палыч? Живой?

Гробовский!

— Алексей Николаевич, я тут! Живой! Осторожно, тут Сильвестр! У него оружие!

— Убежал уже, — ответил Гробовский. — Спугнули мы его.

Доктор вылез из укрытия, подошел к своему спутнику.

— Устинья все рассказала, — пояснил тот. — Я как услышал — сразу сюда. Понял твой маневр. Молодец, что на задворки его увел. На улице народу полно. Если бы пальба началась… У тебя кровь на плече!

— Пустяк, — отмахнулся доктор. — Поцарапало. Ульяна как?

— В порядке. Иван Павлович, ты сопроводи ее до Ключа, прям матери в руки и передай. А я пока людей вызову, надо с этой «галереей» разобраться и освободить остальных девчат.

Встреча матери и Устиньи была конечно эмоциональной, полной слез. Доктор оставил их, не стал лезть с расспросами, лишь шепнул женщине, чтобы дочку без пригляду больше не оставляла и направился в Зарное.

Усталость навалилась на плечи и хотелось как можно скорее улечься в кровать и выспаться.

Иван Палыч толкнул дверь своей комнаты. Тусклый свет керосиновой лампы осветил небогатое убранство. Кровать с продавленным матрасом, стол с чернильницей и бумагами, да стул — а больше ничего и не надо. К тому же комната была тесной, особо и не разгуляешься по мебели.

Доктор оглядел комнату. На первый взгляд всё было на месте: бумаги сложены, кровать застелена, занавеска на окне чуть колышется от сквозняка.

Но все же что-то было не так.

Мелочи выдавали чужое присутствие. Чернильница стояла не у края стола, как он привык, а ближе к центру, и перо лежало не в канавке, а рядом. Книга «Анатомия» Грея, которую он оставил открытой на странице с позвоночником, была закрыта, а закладка — старый рецепт — торчала криво.

Доктор нахмурился, подошёл к комоду. Ящик, где он хранил письма и записи, был чуть приоткрыт, хотя он всегда задвигал его до упора. А в углу, у кровати, валялась пуговица — не его, чужая, с медным блеском, какие носят на сюртуках городских щёголей.

Кто-то рылся в его вещах… Старались аккуратно, но…

Кто был? И что искали?

Иван Павлович поднял пуговицу, рассмотрел внимательно. Нужно было как можно скорее узнать кому она принадлежит.

— Громче! Громче, Зотов! Еще громче! Гриша, ты кашу ел сегодня? А чего еле губами шевелишь?

Гриша потупил взор.

Пыльные лучи солнца пробивались через щели в окнах, падая на стены ученического класса и импровизированную сцену — несколько досок, застеленных старыми занавесками. Дети, в самодельных костюмах из простыней и цветной бумаги, топтались, повторяя текст.

— Это же эмоциональная сцена! Больше звонкости голосу. Ну ты чего? — спросил Рябинин, подойдя ближе. — Стражник Бернард, которого ты играешь, он же ведь сильный. Ты стоишь на ветру, в ночи, у замка Эльсинор! Где твой голос? Стражник же не может быть слабым и мямлить слова.

— Я… стараюсь, Степан Григорьич…

Рябинин вздохнул, обвёл взглядом детей. Потом шагнул к центру сцены, раскинув руки.

— Дети, послушайте! — начал он. — Чтобы сыграть героя, надо стать героем. Не просто слова говорить, которые вы выучили, а жить ими! Гриша, ты когда на сцену выходишь, ты уже не просто мальчик из Зарного. Ты — Бернардо. Ты стражник, что разговаривает с призраком в ночи! Представь: холод, тьма, ветер. Да, ты боишься призрака. Но от этого говоришь еще громче — чтобы вспугнуть его. И чтобы себя таким образом приободрить. Вспомни, как ты зимой в лесу боялся волков. Вложи это в голос!

Гриша, теребя край простыни, кивнул. Анюта, хихикнув, шепнула Васе:

— Гришка и мышей боится, какие волки?

Вася поправил корону, фыркнул, но Рябинин, услышав, строго взглянул на них.

— Анюта, и ты, Василий! Вас это тоже касается. Офелия, Гамлет — вы должны жить своими ролями. Офелия любит и страдает, Гамлет мстит. Погрузитесь в эти роли! Представьте: вы не в школе, а в замке, где тени шепчут о предательстве. Закройте глаза, почувствуйте это!

Дети переглянулись.

— Да поймите же вы! Погружение в роль — это когда ты забываешь себя. Гамлет не думает о картошке в огороде, он думает о мести! Бернардо не думает о школе и оценках, он ищет призрака! Готовьтесь к роли: представляйте, живите, дышите ею. Тогда зритель поверит, заплачет, раскроет кошелёк…

Рябинин задумался.

— Знаете что? Чем объяснять сотню раз на словах одно и тоже, давайте я вам дам лучше упражнение. Чтобы вы научились погружаться в роль. На практике попробовали. Значит так…

Он осмотрел детей.

— Все вы будете погружаться в одну роль. Сложного ничего там не дам. Скажем, чтобы веселее было, станете шпионами. Как вам?

Дети оживленно зашептались.

— Шпионами?

— Ну да. Это не сложно. Вот, например, в «Гамлете» тени — это тоже шпионы, они следят за каждым шагом героев. И сегодня вы станете такими тенями! Вы должны следить за человеком так, чтобы он вас не заметил. Быть невидимыми, как настоящие шпионы — но, конечно, не по-настоящему, — он подмигнул, но глаза остались холодными.

— А если нас увидят? — робко спросил Зотов.

— Так в том и смысл упражнения — чтобы вас не увидели. Прячьтесь за углами, ходите тихо, смотрите издалека. Запоминайте: где был, с кем говорил. Потом расскажете мне. Это для спектакля, для того, чтобы научить вас роли.

Дети зашептались, возбуждённые.

— А… писать надо? Что увидим? — спросил Гриша.

— Можно и писать, — одобрительно кивнул Рябинин. — Но главное — запомнить. И не болтать. Шпионы молчат, как призраки. Все поняли.

Дети радостно закивали.

— А за кем следить? — спросил Гриша.

Рябинин улыбнулся и совсем тихо ответил:

— А следить вы будете… за Иваном Палычем, нашим земским доктором!