Смертная

Глава 38 Пойманный

Великая госпожа созывает совет старейшин.

Весть из храма приходит ровно в тот момент, когда все главы родов в сборе – решают, кто сегодня станет героем. Другими словами, кто из них выдаст меня разъяренной толпе.

За эти сутки в Уруке началась паника. Великая богиня исчезла. Кто‐то пустил слух, что ее похитили. Жрецы господина Энки рыскали по городу и дворцу, от них – или от прислуги, а может, рабов – все и узнали, что на празднике у Тута побывал царевич Зубери. Дальнейшее предсказать было легче, чем освоить грамоту в первый год с учителем в эду́ббе [6]: кто‐то из советников пустил слух, что виноват я. Кто же еще? Царь боится за свою шкуру. Это он соблазнил великую госпожу, из-за него она спустилась в нижний мир. А стоило ей вернуться, проклятый Саргон продал ее Черному Солнцу.

Не имеет никакого значения, что большего врага у Черного Солнца, чем я, нынче нет. И как это можно соблазнить богиню любви? Она и есть воплощенная страсть, ее нельзя обвести вокруг пальца, принудить, а тем более продать. Она же богиня!

Приказ из храма безумно старейшин огорчает – они‐то уже принялись делить мой венец. Но ослушаться воли богини немыслимо: раз она желает видеть весь совет, целиком, включая меня, значит, царя убивать ни в коем случае нельзя.

«Милость богини не вечна, – бросает глава рода А́тлей, которому не терпится занять трон. – Ты побледнел, царь. Боишься ее суда?»

Я не спал две ночи, зверски устал, у меня раскалывается голова и ноет поясница, а перед глазами то и дело пляшут черные точки. К этому моменту мне уже плевать, что задумала госпожа Шамирам. Так или иначе, все мы в ее власти.

Но как же быстро она вернулась в Урук. По слухам, одна. Что стало с Зубери? Он оказался настолько плохим любовником?

Час спустя мы со старейшинами лежим ниц на мраморном полу в зале совета перед троном великой госпожи. Памятное место – последний раз Шамирам созывала старейшин, чтобы объявить меня царем. Потом на этом самом троне мы с ней… Было сладко и одновременно горько. Каждый миг рядом с великой богиней подобен меду – ты тонешь в нем, как жадная муха, но не можешь остановиться. И все пьешь и пьешь до самой смерти.

Мгновения текут медленно, тягуче. Поясница горит огнем. Если великая богиня прикажет встать, я, наверное, не сумею даже разогнуться.

Наконец двери распахиваются. Шелестят легкие шаги. Я глубоко вдыхаю наполненный грозовой свежестью воздух.

Шаги замирают. Слышится шорох подушек на троне, тихий вздох. И вот…

– Встаньте, – приказывает великая богиня.

Вспыхивает молния, хлопает ставнями ветер. Никто из нас не шевелится.

– Поднимитесь, – повторяет госпожа Шамирам.

Стоять на совете в присутствии великой богини может или ее любовник, или смертник – что на самом деле одно и то же.

Мы не двигаемся.

Грязные ноги в разбитых сандалиях мелькают у самого моего лица.

– Вы оглохли? – раздраженно бросает богиня. – Я приказала вам подняться.

В напряженной тишине слышится, как шелестит снаружи дождь и как пыхтит мучимый грудной жабой старейшина Чо́ри. Мрачный, грозовой полумрак давит, словно вот-вот произойдет что‐то ужасное. Я догадываюсь, что именно.

– Великая госпожа, мы не смеем, – произносит ритуальную фразу Атлей.

Верховная жрица Рамина – его сестра, и с тех пор, как вернулась великая госпожа, этот род осмелел, а у их старейшины прорезался голос. Раньше‐то Атлей или молчал, или покорно со всем соглашался. А сейчас смотрите, как хвост распустил, павлин ощипанный!

– Я желаю видеть ваши лица, – говорит великая богиня. – Встаньте.

Мы повинуемся: медленно, с превеликой осторожностью поднимаем головы. Наверняка одновременно, точно пораженные величием хозяина лицедеи на пиру. Госпожа Шамирам обожает такие представления.

Сегодня, словно показывая, насколько ей безразлично мнение смертных, великая богиня явилась на совет в рванье, простоволосая и грязная. Но даже так от ее пронзительной, неземной красоты захватывает дух. До меня доносится судорожный вздох – это разменявший недавно седьмой десяток старейшина Джера́й трясется от возбуждения. Или у него снова припадок? Мерзкому старику давно пора в объятья Эрешкигаль, а он все никак не сдохнет. Может, великая госпожа оскорбится, когда он при ней обмочится, и убьет его? Вот бы так и случилось!

Богиня хмурится, вызывая у нас горестный стон – конечно же, в унисон. Все мы готовы сейчас растерзать того, кто вызвал недовольство великой госпожи.

– Сядьте на пятки, – вздыхает госпожа Шамирам. – Великое Небо, мы тут надолго. Я хочу, чтобы вам было удобно. Ну!

«Точно будет выбирать мне преемника», – бьется в голове, когда я пытаюсь разогнуться. Уже устала от Юнана? Когда только успела? В пустыне бросилась к нему, точно невеста, у которой жениха со свадьбы украли. Мальчишка умудрился по возвращении чем‐то ее огорчить?

И тут двери распахиваются. В залу входит бледная, как полотно, Рамина, а следом – Юнан, в тени которого прячется девушка-дух из пустыни.

Великая госпожа безо всякой божественной грации вскакивает с трона.

– Что это значит?! – восклицает она, словно для нее это новость, и мальчишка прижимает к шее кинжал не по ее приказу.

– Великая госпожа, – выдыхает Рамина, опускаясь у трона ниц. Она заметно дрожит.

– Юнан! – Богиня сбегает по ступенькам возвышения к моему сыну. – Что ты делаешь? Немедленно прекрати!

Мальчишка и не думает слушаться. Он кривит губы, а госпожа Шамирам смотрит на его окровавленную шею едва ли не с ужасом.

– Быть может, прекрасный господин утомился? – нарушает тишину Атлей, с беспокойством глядя на Верховную жрицу. – Великая госпожа, ваши прелести…

– Заткнись! – шипит богиня. И тут же умоляюще добавляет: – Юнан, хватит. Ты не сможешь больше себе навредить. Я тебя исцелю. Вот.

И рана на шее мальчишки затягивается.

Этот дурень же ухмыляется и резко проводит по коже клинком. Брызжет кровь – на великую госпожу. Та утирается, а рана, пусть и глубже предыдущей, моментально затягивается.

Юнан озадаченно хмурится и – глупец! – снова пытается вскрыть себе горло. С тем же результатом.

– Может, хватит? – голос великой госпожи дрожит от злости. – Я же сказала, что не позволю тебе умереть!

До щенка, похоже, доходит. Он вздрагивает – и роняет кинжал. Потом опускается на колени, трясясь так, словно его не в зал совета, а в пыточную привели.

Великая госпожа склоняется над ним и тихо, осторожно говорит:

– Юнан, мы поговорим. Но позже. Я все объясню. Пожалуйста… – Она замолкает, гневно смотрит на Рамину. Та жмется к полу.

Тогда госпожа Шамирам наклоняется и поднимает кинжал. Юнан вздрагивает – наверное, почувствовав ее близость. Я сам не замечаю, как подаюсь вперед. Умолять великую госпожу бесполезно, но если она собирается мучить моего сына сейчас, здесь… Умереть она ему не позволит, но наказать может – и наверняка так и сделает.

– Прошу вас, великая госпожа, – вырывается у меня, – не нужно.

Она оборачивается, а Юнан замирает. Мне и самому странно: знал же, что лучше промолчать. И тем не менее… Пусть слепой, пусть проклятый, но это мой сын. Подземелья не оставили в этом сомнений.

Мне жаль мальчишку.

Госпожа растерянно смотрит сначала на меня, потом на Юнана. Вздыхает, потом приказывает:

– Смотрите на меня. Все.

– Великая госпожа… – шепчет Юнан.

Не обращая на него внимания, она поднимает руки – и резко проводит лезвием по ладони. Сжимает губы, жмурится, словно от боли. Тут же вскрикивает, роняет кинжал. И в блеске молнии мы все наблюдаем, как по руке богини течет…

– Кровь, – выдыхает Атлей. – Великая госпожа, у вас… кровь!

Шамирам кладет кинжал подальше от Юнана и зажимает рану краем туники. Кровь обычная, алая, как у всех нас.

Мы в оцепенении наблюдаем – все. Даже слепец, подняв голову, хмурится. Снова, наверное, прислушивается.

– Да, – говорит госпожа Шамирам. – Это кровь. У меня. Вы, конечно, понимаете, что это значит?

«Нет, – стучит у меня в голове. Уверен, в унисон мыслям всех старейшин. – Этого не может быть!»

– Я человек, – добавляет госпожа. – Как все вы. Из плоти и крови. Это не спектакль, не розыгрыш и тем более не шутка. Я, Шамирам, человек.

Мгновение в зале стоит тишина. Потом Атлей выдыхает:

– Это… невозможно.

И я впервые готов с ним согласиться.

– Как? – добавляет Рамина. – Ведь на площади… только что…

Госпожа Шамирам улыбается.

– О да, я по-прежнему ваша богиня. Только смертная. Я могу благословлять. Могу вызывать страсть. Могу все то же, что и раньше. Только теперь я уязвима.

Старейшины принимаются роптать. Кто посмел сотворить с великой госпожой такое зло? Как вернуть все обратно? Как помочь? Только прикажите, великая госпожа, мы все…

Госпожа Шамирам с улыбкой слушает, пока над этим шумом не взлетает голос Юнана:

– Хочешь сказать, великая богиня стала смертной? Может быть, сама? Так, великая госпожа? В этом вы хотите нас убедить? Что сами захотели такой участи?

Снова наступает тишина. Госпожа Шамирам кивает. Потом, словно спохватившись, говорит:

– Именно. Я всегда любила смертных. Теперь я стала такой, как вы.

– Как мы, – фыркает мальчишка, которому, очевидно, надоело жить. – Смертные болеют и умирают. В то время как боги…

– Бессмертны, – подхватывает великая госпожа. Ее взгляд становится рассеянным, отстраненным. – Ты даже не представляешь, какая это скука – быть бессмертной. Тысячи лет – тысячи! – не меняется ничего. Никогда. Первые пару столетий это интересно, потом терпимо, но наконец… Наконец ты не можешь больше это выносить.

«Скучно. Развлеки меня, царь, – вспоминаю я и ежусь. – Ну же, придумай что‐нибудь! Давай… сожжем дворец? Так красиво – пламя до небес. Пусть Отец полюбуется…»

– К тому же, – добавляет госпожа, – боги видят смерть иначе. Мы ее не боимся. Она всегда проходит мимо и не касается нас, тогда как скука была со мной столетиями. Стать смертной значило для меня жить ярче. Пусть недолго, всего‐то несколько десятков лет. Но ярко. – Госпожа Шамирам усмехается. – Я добилась своего. – Она оглядывается. – Моя жизнь и правда стала интересной!

В наступившей тишине слышится тяжелое дыхание – Юнан прижимает руки ко лбу, а скрывавшаяся в тени девушка-дух падает на колени рядом и принимается что‐то ему шептать.

Госпожа Шамирам отворачивается от них. Прижимает к груди здоровую ладонь, кривится от боли.

– Моя госпожа, ваша рука! – вскрикивает Рамина. – Позвольте…

– Оставь. Ничего с ней не будет, – отвечает смертная богиня и смотрит на свою рану, которая отчего‐то не заживает так же быстро, как шея Юнана.

– Вот почему Зубери смог вас похитить? – говорит глава рода Ра́ман. Его тонкий, девичий голос ни с чем не спутать. – Великая госпожа, он узнал о вашей уязвимости? Ему сказал царь?

Снова поднимается гул – старейшинам очень нравится это предположение.

– Нет, – отрезает госпожа Шамирам. – И, пресекая ваши вопросы, повторю: на троне мне угоден Саргон. Я сделала его царем не просто так. Вы хотите оспорить мое решение?

Тишина вслед за этим наступает тяжелая, опасная. А я раздумываю, что означают слова великой богини. Не просто так? Она со мной еще не закончила?

Госпожа Шамирам кивает.

– Чудесно. Давайте начистоту. Полагаю, кому‐то уже пришла в голову светлая мысль убить меня?

Тишина начинает звенеть. Мы замираем, даже не дышим.

– Убить – и обвинить во всем Саргона, – продолжает великая госпожа. – А потом занять освободившийся трон. Ну же, не отводите глаза. Я тоже теперь человек и знаю, как мыслят люди.

– Великая госпожа, все будет так, как вы пожелаете, – голос Атлея полон смирения. – Никто не посмеет и помыслить…

– Не лги мне, смертный.

Атлей вздрагивает. Сглатывает и продолжает куда тише:

– Великая госпожа, царь посвятил себя господину Мардуку и отдал ему Урук…

– …по моему приказу, – заканчивает госпожа Шамирам.

Я выдыхаю.

– Стать смертной непросто, – продолжает богиня. – Для этого мне потребовалось спуститься в нижний мир. Мардук согласился помочь и присмотреть за Уруком, пока меня нет. Царь действовал согласно моим указаниям. Хватит приписывать все ваши грехи ему, или я буду недовольна.

– Да, великая госпожа, ваше слово закон, – отвечает Атлей.

Госпожа Шамирам кивает.

– Вот именно.

Рамина у ее ног поднимает голову и начинает торопливо говорить:

– Моя госпожа, клянусь, никто не узнает… Ничего из сказанного здесь не дойдет до ушей…

– Пускай дойдет, – холодно перебивает Шамирам. – Я человек. Это было моим желанием и моим решением. Я не собираюсь стыдиться его и скрывать.

Она проходит мимо Верховной жрицы, склоняется над Юнаном, берет его за руку, поднимает и осторожно подталкивает к двери.

У меня звенит в ушах, когда я смотрю им вслед. Великая богиня от скуки сделалась человеком. Какая чепуха!

Очень похоже на Шамирам.

– Во славу великой госпожи, – со вздохом говорит Атлей, прижимая кулак сначала к губам, потом к груди, а после кланяясь мне.

Что значит: «Я ненавижу тебя, садовник, но раз великая богиня того желает, я повинуюсь». Один за другим то же делают и другие старейшины.

Я смотрю на них, а сам думаю: «Что стало с Зубери? Он знает?» Если жив и знает… Быть может, в Уруке никто не поднимет руку на великую богиню, ставшую смертной. Но Черное Солнце будет только счастливо получить ее живой или мертвой.

И за благополучие смертной Шамирам теперь отвечаю я.

О Небо, за что ты так со мной?!