Смертная

Глава 30 Плененная

Лет десять назад Мардук приволок из похода пленную богиню. Кажется, звали ее Бе́кос. Создания мятежного Уту уродливы и омерзительны, ибо противны природе и установленному Отцом порядку. Однако с Бекос Уту воплотил мечту о Шамирам – как смог. Она получилась если не красивой, то хотя бы интересной: золотоволосая дева с львиным хвостом и когтистыми лапами вместо ног. Как многие духи, она любила обращаться зверем – львицей.

До границы Мардук тащил ее на цепи, точно дикую кошку. Но стоило ей обессилеть и принять истинный облик, и он поступил с ней так же, как поступал со смертными. Правда, в отличие от них, Бекос не сломалась, что Мардука только раззадорило.

Богиня в рабстве куда почетнее, чем принесенный тебе в жертву царевич. Играть с ней тоже гораздо интереснее. Мардук и раньше не умел вовремя остановиться, а после успешного похода, сытый от бесчисленных жертв и крови павших, он и вовсе распустился. С несчастной Бекос Мардук развлекался напоказ. «Какая мерзость», – шептали мои братья и сестры. Но никто из них не остановил Мардука. Создания Уту, некогда воевавшие с Отцом, считались и нашими врагами. Конечно, вступиться за Бекос не пожелал никто.

И я в том числе. После ухода Шамирам в нижний мир мне все стало безразлично: чувства притупились, желания исчезли. Мед имел привкус крови, но я пил его кувшин за кувшином.

В ту ночь был пир – в храме Мардука, как раз во славу его победы. Пришли все, кроме, кажется, Эа и Энки. Я пытался напиться до беспамятства, прямо как смертный, – настолько мне было плохо. Перед глазами стояло лицо того самого жертвенного царевича, обреченного вечно служить Мардуку. Он подносил и подносил мне мед, я же зачем‐то спросил, как его зовут, а потом заставил быть рядом весь праздник. Это спасло его от забав Мардука, но что такое одна ночь в сравнении с вечностью?

В разгар пира шум внезапно стих, и в огненный круг перед храмом вступил муж Бекос – Эха́т. На родине он оборачивался львом, а перед нами предстал в образе смуглого мужчины – жилистого, зеленоглазого, с волосами белыми, как снег. Он взглянул на замученную жену и, не меняясь в лице, опустился перед Мардуком на колени. Он говорил о милосердии, тихо и смиренно. Я слушал и думал: «Как глупо!» Милосердие незнакомо Мардуку. Он был создан, чтобы воплощать ярость войны, – какое же тут милосердие?

Все это совершенно меня не касалось, однако стоило взглянуть на Эхата, как что‐то зашевелилось в груди. Отголоски какого‐то чувства – не жалости, нет. Кто пожалеет чужеземного бога, чей род идет от демонов пустыни? Я просто вспомнил Шамирам – как она стояла передо мной на коленях. И умоляла. Очень похоже.

Поэтому, когда Мардук с хохотом пнул Эхата в лицо, а тот, не дрогнув, продолжил мольбу, хотя наверняка знал, что обречен, я не выдержал.

Снова никто не возражал – кроме, конечно, Мардука. Он долго потом обижался. Поливал мои храмы кровью, отправлял жрецов распускать про меня грязные слухи. Мальчишка!

Я объяснил ему, что издеваться над пленницами, тем более богинями, пусть и не ровней нам, гнусно. Что подобной мерзости на нашей земле не будет никогда. И что сам Мардук может катиться со своими жалобами к Отцу, а если совсем обезумел – к Матери.

Мардук в ответ рычал, что я не смею забирать его законную добычу. Права у меня, конечно, не было, но плевать я тогда на него хотел. Я снял с Бекос цепь, позволил Эхату забрать жену и проводил их до границы. Даже предложил помочь пересечь пустыню. Эхат в ответ сказал лишь: «Я не забуду».

Я знал, что он вернется. Не удивился, когда услышал, что он взял под свое покровительство царевича Зубери – это имя гремит теперь по всем землям так яростно, что даже глухой бы услышал. Мальчишку зовут Львом пустыни, говорят, с врагами он жесток и мечтает лишь о мести за любимого брата. Мардук раз в год шлет ему Гудею с посланием: «Сколько можно ждать?»

Однажды Зубери придет – конечно, не один. Эхат отомстит за жену. Я думал раньше, что, если это случится, не стану вмешиваться: на месте обоих я поступил бы так же.

Все это меня не касалось – до этого дня.

…Вечера в Нише сумрачные и тяжелые: с гор дуют холодные ветра, а с реки приходят туманы. Но сегодня здесь на удивление хорошо. Закат просачивается сквозь тяжелые облака, и сырость почти не чувствуется, хотя дождевая взвесь висит в воздухе. Сейчас она переливается золотом и рубинами – красиво и богато. Мой брат Энки любит этот город – мне всегда было невдомек почему. Но в такие моменты я его понимаю. Смотрел бы и смотрел. А еще – слушал, потому что уличный флейтист играет на удивление красиво, и толпа, несмотря на поздний час, собралась вокруг большая. Все затаили дыхание – неожиданно вместе с ними и я.

Забылась и злость на смертную колдунью с лицом моей жены. Девчонка, конечно, поплатится за свою непокорность. Сегодня же. Мне известно ее слабое место: она жалостлива и не оставит без внимания бесчинство бури за стенами города, который уже считает своим. Неразумная, дерзкая смертная, как же сильно ты будешь жалеть, что посмела оскорбить великого бога! Уверен: сейчас ты уже спешишь к воротам Урука, откуда перенесешься в мой храм, ибо таково мое желание. А буря продолжится – смертным необходимо преподать урок. Хочу, чтобы Саргон молил меня смилостивиться – ниц, как положено. Я соглашусь, конечно, – в обмен на город. Но теперь не ограничусь жертвой одного лишь слепого царевича.

Однако об этом можно подумать и позже. Смертной колдунье полезно провести ночь в одиночестве моего храма – в путах, разумеется. Я же могу наслаждаться музыкой.

– Великий господин. – Кто‐то трогает меня за край накидки. – Послание для вас. Позвольте.

Мне в руку вкладывают свиток.

Я оборачиваюсь и успеваю заметить лысую макушку, исчезающую в толпе. Что ж, торговцев из Черного Солнца у нас хватает. Странно другое: как он узнал в уличном оборванце бога?

Свиток папирусный, запечатан алым воском с оттиском льва. Три слова внутри: «Забери свою жену».

Я сглатываю и медленно пячусь. Смертные расступаются, кто‐то падает на колени – кажется, я потерял облик мальчишки.

Моя жена в теле глупой смертной ведьмы. Она еще не в моем храме – я бы знал. А значит, если Зубери напал на Урук, куда нет хода даже моим духам…

– Брат, время бурь еще не пришло, – говорит Энки, появляясь рядом и не глядя на упавших ниц смертных. – Разгони своих слуг.

Смерч, повинуясь, исчезает, как не бывало. Теперь на улице царит тишина, и закат догорает, как жестокое, кровавое предзнаменование.

Энки, хмурясь, вглядывается в мое лицо.

– Что случилось?

Скарабеи падают под ноги черным дождем. Мертвые, они смердят еще сильнее и мерзко подрагивают, словно привязанные к кукловоду. Я валюсь от усталости, но все равно давлю их, больше не замечая укусов. Мои ноги покрыты благодатью, похожей на мед. Когда капли попадают на жуков, те вспыхивают, как свечи. Их легко убить, но они все не кончаются.

В нос ударяет дурманящий запах перебродившего винограда. Замерев, я поднимаю голову – и встречаюсь взглядом с богом. Он выглядит как лев, но золотое сияние вокруг ни с чем не спутаешь, а его благодать пьянит, как жертвенное вино. Я обреченно выдыхаю.

Госпожа Шамирам на полу бормочет, не открывая глаз: «Какой красивый котик!» Бог-лев задумчиво смотрит на нее. Помедлив мгновение, я заслоняю госпожу собой. Духу никогда не победить бога, но разве не приказано мне защищать великую богиню до последнего вздоха?

У меня дрожат колени, холодный пот течет по спине, но я стискиваю зубы и заставляю себя выпрямиться. Взгляд цепляется за фигуру неподвижного царевича, и я поскорее отворачиваюсь. Юнан окутан благодатью, и благословение богини, несомненно, отведет от него беду. Мне нужно всего лишь поскорее поверить в это.

Что же с госпожой Шамирам? Быть может, ей угоден этот спектакль и подобным образом она решила меня наказать?

Бог-лев смотрит, но не нападает. Наоборот, он медленно отступает – к ногам царевича-врага, Зубери, высокого воина, пропитанного гнилостным запахом мести. Он злобно глядит на Саргона, которого выволокли из-за стола, связали и поставили на колени.

Даже не думая сопротивляться, Саргон запрокидывает голову и смотрит в ответ с интересом. Все это лишь видимость или холодный расчет, потому что змей-защитник уменьшился настолько, что стал похож на червя, и прячется за пазухой царя.

Положив руку на голову бога-льва, Зубери смотрит на Саргона. Второй рукой царевич стискивает рукоять клинка в ножнах, но вынуть его не спешит. Улыбаясь, Саргон поворачивается и бросает хозяину этого дома, вероломному чужеземцу, который поклоняется скарабею:

– Мне известно, что на твоей родине другие законы гостеприимства, ихаб, но сегодня ты превзошел себя. Неужели ты веришь, что после всего твой повелитель одарит тебя милостями? Даже я бы тебя казнил.

Тишина звенит в ушах. Господин Тут смотрит на своего царевича, Саргона он словно не слышал.

– Отец тебя казнит, садовник. – От голоса царевича Зубери мурашки бегут по спине. – И мы все насладимся этим зрелищем.

Саргон усмехается.

– А ты похож на Гудею, мальчик.

Лицо Зубери искажает гнев.

– Не смей произносить имя моего брата своим гнусным ртом, варвар!

Я отвожу взгляд, а когда смотрю снова, Саргон сплевывает кровь и спокойно продолжает:

– Но сходство, по-видимому, только внешнее. Твой брат не стал бы портить хороший пир. Он прислал бы приглашение на битву, потому что был благороден не только по рождению. Бить связанного врага он считал низостью. – Саргон вздыхает и заключает: – Глупец был, каких поискать. Но ты же умнее?

Зубери стискивает рукоять клинка с такой силой, что белеют лунки ногтей. Однако говорит спокойно:

– Ты считаешь, варвар, что знал моего брата лучше, чем я?

– Конечно, – так же спокойно отвечает Саргон. – Когда он умер, тебя еще от груди не отняли. Между прочим, царевич, если ты так умен, как о тебе говорят, скажи мне: ты правда думаешь, что вернешься в свое Черное Солнце героем и отец не станет тебе завидовать?

Царевич молча отворачивается.

– Братья, – вздыхает Саргон. – Не такие уж вы и разные. Ты тоже глуп.

Бог-лев шагает ко мне. Я наблюдаю за ним.

Звук удара. Вздрогнув, я невольно оборачиваюсь и вижу, как хищный взгляд Зубери падает на госпожу Шамирам и царевич меняется в лице.

– Глаза обманывают меня? – тихо спрашивает он.

Госпожа в ответ только поворачивается и раскидывает руки, как часто делает, когда спит. У другой эта поза была бы смешной и неловкой, особенно на полу, со съехавшим на бок воротом платья. Но у госпожи всегда получается выглядеть соблазнительно, а сейчас – особенно.

Это точно спектакль, и он наверняка угоден богине.

Я замираю. Угрожать чужому богу – страшно, но достойно. Угрожать смертному, которому покровительствует бог… Пожалуйста, пусть он ограничится царем! Зачем ему моя госпожа?

Вероломный Тут выступает вперед и с поклоном объясняет:

– Это девица, которую Саргон выдает за богиню Шамирам. Мой господин, осторожнее, она ведьма.

Царевич моргает, словно очнувшись от сна. Переспрашивает недоверчиво:

– Выдает за богиню? Как такое возмож…

Его слова заглушает раскатистый хохот Саргона. Мы все невольно смотрим на царя, а тот, отдышавшись, хрипло говорит:

– Давай, глупец, притащи своему папаше великую госпожу. Она капризна и жестока – я с удовольствием посмотрю, как по дороге она заберет твое сердце!

Зубери прикрывает глаза на мгновение, потом улыбается.

– Наши боги сильнее твоих, варвар. Благодарю за удачную мысль – моему отцу по душе придется такой дар.

Саргон хохочет, а к царевичу с поклоном приближается один из его воинов.

– Мой господин, разумно ли это? – слышу я его шепот. – За нами пустят погоню, женщина нас задержит.

Зубери смотрит на госпожу Шамирам и качает головой.

– Если эти варвары верят, Хет, что она их богиня, а мы сделаем ее рабыней… – Он улыбается, не договорив.

Воин – Хет – тоже бросает взгляд на госпожу, но тут же отворачивается.

– Господин, она слишком красива. К тому же ведьма. Она принесет беду.

Но Зубери уже не может оторвать глаз от госпожи Шамирам. Наверное, он понравился великой богине, иначе почему она терпит подобное обращение?

Тут снова выступает вперед. Его голос звучит взволнованно, когда он говорит:

– Мой господин, я знаю подземелья под Уруком лучше прочих. Я могу найти быструю дорогу к пустыне даже с завязанными глазами. И заставить погоню блуждать тоже в моих силах. Молю, господин, разрешите мне помочь! Возьмите с собой, дайте искупить вину перед повелителем и богами! Я пригожусь вам!

Зубери все‐таки отрывает взгляд от госпожи и смотрит на Тута сверху вниз какое‐то время, потом кивает и поворачивается к Хету.

– Я принял решение. Мы разделимся. Ты и Тут позаботитесь об этом царе, – титул он издевательски выделяет. – Я же заберу богиню. Встретимся в оазисе под Собачьей звездой через три дня.

Тут кланяется еще ниже и, бормоча благодарность, отходит отдать распоряжения прячущимся в тени слугам.

– Мой господин… – начинает было воин, но царевич взмахом руки его останавливает.

– Не нужно, Хет, я не потерял разум. Убей предателя, как только представится возможность. И да пребудет с тобой милость Эхата и Бекос.

Воин с поклоном делает шаг назад, но Зубери его останавливает – тянется и шепчет еле слышно:

– Когда подниметесь в пустыню и встретитесь с Нечеру́, не дай моему брату наделать глупостей.

– Господин Нечеру храбр, как лев, – так же тихо отзывается воин.

– А еще неопытен, как младенец, и задирист, как петух. Хет, полагаюсь на тебя.

Воин кланяется и отходит.

Дрожа, я опускаюсь на колени. Что делать? Каково желание госпожи? Она хочет идти с этими чужеземцами? Наверное…

– Иб, в чем дело? Кто там?

Я вскидываю голову. Сердце уходит в пятки, когда я вижу, как бог-лев нюхает воздух над Юнаном, несомненно, учуяв благодать. А Зубери подходит к нему, хмурясь.

– Это сын Саргона, мой господин, – торопливо говорит Тут, немедленно оказываясь рядом. – Слепец, о котором я вам писал. Мальчишку отправили в храм Шамирам после того, как не смогли принести в жертву ее мужу, Дзумудзи.

Зубери задумчиво смотрит на беспомощного Юнана.

– Не смогли? Почему же? Бог не захотел себе слепца?

– Наоборот, мой господин. Но если позволите: мне кажется, царь разыграл этот спектакль, чтобы его сын отправился в храм богини и стал ее любовником. Это возвысило его, а также укрепило положение царя – как раз накануне возможного восстания.

Зубери с усмешкой кивает.

– Значит, сын царя… Хет, его тоже с собой возьмите. Сдохнет по дороге – что ж, такова воля богов. Я желаю искоренить весь этот проклятый род.

– Что, Зубери, ты еще и падаль собираешь? – неожиданно раздается голос Саргона, которого, окруженного воинами, ведут к двери в коридор. – Может, выйдешь в город, подберешь еще и калек? Твой отец, разумеется, обрадуется, получив слепца в дар! Оставь мальчишку в покое, даже тебе такое ничтожество без надобности.

– Заткните ему рот, – бросает Зубери. – Хет, ты меня слышал. Положимся на волю случая.

У меня вырывается стон, когда воины грубо хватают Юнана и волокут к выходу из зала во внутренние покои. Нет-нет-нет, о Небо, молю, не надо!

Тем временем Зубери поднимает госпожу Шамирам, точно мешок, на плечо, а богиня во сне изворачивается и падает ему на руки, обнимает за шею, склоняет к нему голову. На мгновение суровое лицо царевича разглаживается – он словно молодеет и с трудом сдерживает улыбку. К выходу он несет госпожу осторожно – как величайшее сокровище.

Я должна следовать за ней. Иначе и быть не может. Мне и в голову не должно прийти обратное!

Но когда воины во главе с Хетом уводят царя и Юнана, я бросаюсь следом за ними.