Смертная

Глава 34 Спасенный

– Будь моя воля, царь, – говорит во время привала предводитель воинов Черного Солнца Хет, садясь рядом, – мы бы так с тобой развлеклись, что даже ваш Мардук покраснел бы от смущения.

Хет – простолюдин, это видно по его украшениям: медь, серебро и никаких родовых знаков. Зато молодой и сильный, каким я был когда‐то. Глупый только, раз доверяет Туту вести отряд. И мне – свою флягу. Наверняка верный пес Зубери. Подкупить его нечего и думать.

В подземельях под Уруком время течет незаметно, я не знаю, как долго мы идем и сколько нам осталось. Другого шанса может и не представиться. Я пью, потом незаметно подсыпаю в воду яд из кольца, возвращаю флягу Хету и фыркаю.

– Так вы мужеложцы?

Хет морщится и отворачивается – наверное, считает ниже своего достоинства отвечать сыну садовника. Бедолага из его отряда, оставшийся на дежурстве во время привала, посматривает на чернокожего раба-миттанца, одного из воинов Тута. Миттанцы неразговорчивы – или вовсе немые. Громадные, как великаны, прекрасные воины, тупые и верные до мозга костей. Тут отлично подготовился к возвращению домой.

Миттанец в ответ молча таращится. Мы с Хетом тоже смотрим на него и думаем, наверное, об одном: что помешает Туту отдать миттанцам приказ перебить солдат Зубери, как слепых котят, во время одного из таких привалов?

– Завидую я нашему господину, – вздыхает Хет, допив воду. – Представь, царь, он сейчас развлекается с вашей богиней. А мне достался ты.

Я представляю – и смеюсь от души. Наша богиня наверняка уже положила сердце царевича в шкатулку и танцует на его костях.

Хет морщится, проверяет цепь моих кандалов и отходит. Если верить Туту, на поверхности сейчас ночь. Несколько часов наш отряд будет спать – все, кроме часовых вроде того миттанца. Что угодно за это время может случиться.

Меня тоже клонит в сон – мы шли целый день, почти не останавливаясь. Я устал. У меня болит голова, руки ломит от кандалов, ноги горят.

Но если когда и сбегать, то сейчас.

Рядом слышится шорох – дозорный из отряда Хета развлекается с щенком, по недоразумению богов родившимся моим сыном: то щеку клинком оцарапает, то прядь волос срежет. Давным-давно, еще в детстве, кто‐то из свиты наследного царевича точно так же забавлялся и со мной. «Не нравится, раб? А так?»

– Доблестный воин, – усмехаюсь я, – а со мной так сможешь? Я, конечно, не слеп, но связан – ты уж точно победишь, не так ли?

Дозорный оглядывается. Хет хрипло интересуется со своего места:

– А ты нарываешься, царь?

Я замечаю, что губы у него уже посинели. Отлично!

– Скучно. Развесели меня, раб.

Хет кивает дежурному – тот отпускает щенка и, поигрывая кинжалом, подходит ко мне. Хет вытаскивает меч, садится рядом и приставляет клинок к моей шее.

– А давай ты развеселишь нас, царь?

Я опускаю руки, стараясь не греметь цепями и не привлекать лишнее внимание.

– Может, и развлеку. Знаю пару фокусов. Показать?

Солдат от неожиданности роняет кинжал, Хет хмурится: с чего бы это надменному царю становиться таким покладистым?

«Сейчас», – думаю я.

Три мгновения. Раз – сустав большого пальца с щелчком уходит вниз. Два – кисть легко освобождается от браслета кандалов. Три – я подаюсь в сторону, уходя из-под меча, и одновременно вставляю сустав на место. От боли темнеет в глазах, но мне везет: Хет роняет меч и так удивленно смотрит на свою дрожащую руку, что совсем не замечает моего кинжала. Хороший яд, надо будет наградить по возвращении лекаря.

С дежурным солдатом справиться еще легче – я толкаю на него обмякшего Хета, выбиваю из рук кинжал и перерезаю горло.

А вот на змеей скользнувшего к нам миттанца времени не остается. Он выбивает у меня клинок, заламывает руки и… Оседает на пол, истекая кровью. Удивления в его взгляде едва ли не больше, чем в моем – мы оба смотрим на Юнана, сжимающего оброненный мною кинжал. Это настолько нелепое зрелище, что явись сейчас нам на помощь Шамирам, было бы не так поразительно, как проливший кровь воина слепец. И кого – миттанца!

Юнан медленно отступает. Наталкивается на стену, гладит ее – и камень за его спиной поддается, открывая проход.

Возглас Тута прорезает наступившую было тишину. Я вздрагиваю, подбираю кинжал Хета, уклоняюсь от чьего‐то клинка и, спотыкаясь, в последний момент влетаю в расщелину тайного коридора следом за Юнаном, прежде чем стена закрывается.

Наступает мертвая тишина – не слышно даже крика бросившихся за нами солдат. Одному отсекло руку – это было последнее, что я видел, потому что стоит стене вернуться на место, как последний луч света исчезает. Вокруг одна лишь непроглядная тьма.

– Как ты узнал? – Мой голос повторяется эхом, уходя куда‐то… вниз?

Снова падает тишина, такая же густая, как тьма вокруг. Я сжимаю рукоять кинжала и напряженно прислушиваюсь. Где‐то здесь этот слепой щенок, который только что убил миттанца. Мальчишка меня ненавидит. Что бы я сделал на его месте?

О боги, у вас странное чувство юмора: я боюсь собственного слепого сына!

Осторожный шаг вперед. Второй. Третий чуть не становится последним – из-под ног вылетают камни и падают куда‐то в пустоту, разнося эхо далеко вниз. Значит, впереди обрыв или колодец.

Цепляясь за каменный выступ, я ногой щупаю пол. Пустота, всюду пустота. Один неверный шаг – и я сверну себе шею. До чего же нелепая будет смерть!

Тишину разрывает хриплый смех.

– Как вы неловки, отец.

Я стискиваю зубы. Мальчишка еще и смеется!

– Юнан? – стараюсь звучать спокойно. Нельзя показывать свой страх, никогда.

Почему он‐то до сих пор не сорвался в колодец? Если обрыв здесь… повсюду. Щенок же не видит! Впрочем, глаза сейчас бесполезны.

– Надо же, отец, вы все‐таки знаете мое имя, – насмешливо говорит мальчишка.

Эхо мешает определить, откуда доносится голос. Я прислушиваюсь, но бесполезно. Вспоминается, как вытягивал голову, ловя каждый звук, этот слепец. И вот теперь я на его месте. Что ж, бывают моменты, когда гордость неуместна. Мальчишка каким‐то образом все еще не свернул шею и ведет себя слишком уверенно, чтобы можно было сослаться на чудо. Он вооружен, ненавидит меня. Лучше договориться с ним, чем получить нож в спину.

– Юнан, ты же хочешь вернуться? Я знаю обратную дорогу. Я давным-давно изучил эти подземелья. – Как и Тут, только цели у нас были разные. Я царь и должен знать свои владения. А он – мерзкий жук, глист, пробравшийся в нутро моего царства. – Пожалуйста, – добавляю я. О боги, кого приходится умолять! – Помоги мне.

– Отец, вы не знаете, что у вас под ногами, – насмешливо отвечает мальчишка. – Как вы найдете обратную дорогу?

Я закрываю глаза – все равно толку от них никакого.

– Я помню направление. А ты?

Молчание.

– Юнан, помоги отцу. Боги проклянут тебя, если ты оставишь меня здесь. Или убьешь. – Это я от безысходности. Щенок и раньше вряд ли испытывал ко мне хоть каплю сыновнего почтения, а после жертвоприношения нужно быть совершеннейшим глупцом, чтобы бояться угрызений совести из-за смерти отца, который тебя едва не сжег.

– Каково это – быть слепым, отец? Немощным. Ущербным. Чувствуете?

«Каков мерзавец!» – с неожиданным восторгом думаю я.

– Последнее время боги ко мне милостивы, – усмехается мальчишка где‐то совсем рядом.

Я поднимаю кинжал.

– Чего ты хочешь? Скажи, и клянусь, ты это получишь.

– Я не верю вашим клятвам, отец.

Еще один очень осторожный шаг. Под ногой твердая опора. Я рискую отпустить каменный выступ, поудобнее перехватываю клинок.

Легкое движение воздуха откуда‐то справа – я воображаю удар кинжалом, невольно уклоняюсь. И, потеряв равновесие, срываюсь вниз.

Удар сердца – гладкий камень выскальзывает из рук. Еще удар – кинжал падает, я даже не слышу, как он ударяется о землю. Сердце екает – и меня вытаскивают за ворот, как котенка за шкирку.

– Идите за мной, – тихо говорит Юнан, держа меня за руку. – Я буду считать, так легче. Один. Два…

На десяти эхо становится тише, а на пятнадцати исчезает вовсе.

– Впереди два коридора, отец, – голос мальчишки звучит спокойно, даже деловито. – Какой нам выбрать?

Я выравниваю дыхание и тихо спрашиваю, стараясь не показать своего волнения:

– Откуда ты знаешь?

– Слышу. И воздух: слева посвежее.

– Левый. Мы шли на юго-восток. Да, левый. Почему ты мне помог?

Я жду, что он потребует за мое спасение. Золото? Женщин? Что может быть нужно слепцу?

– Отец, я калека, а не дурак. Когда мы вернемся, вы забудете все свои клятвы, а у меня больше не будет способа надавить на вас. Так что… Наверное, я просто хороший сын. Вам так не кажется?

У меня вырывается смешок: и впрямь не дурак.

Дальше мы идем молча – кроме случаев, когда нужно выбрать поворот. Первое время я жду, что впереди замаячит свет – Тут и солдаты вряд ли остались далеко. Потом в голову закрадывается страшное подозрение: мы сбились с пути.

В какой‐то момент Юнан замирает, затем толкает меня вправо. Свист, еще один – и тихий стук. Дротики. Это дротики! Впереди кто‐то есть, и он (или они) в нас стреляет.

Мой кинжал остался на дне того колодца. Я безоружен.

Ужас захлестывает ледяной волной, и я едва не вскрикиваю, когда Юнан опускает мою руку. Шелест, шорох, потом стук. Искра – и залу, в которой мы стоим, озаряет свет, с непривычки невыносимо-яркий.

– Теперь вы можете видеть, отец, – медленно говорит Юнан. – Здесь никого нет… Верно?

Моргая, я судорожно осматриваюсь. Глаза режет, но страх сильнее.

– Да. Никого. – Мы в тупике, спрятаться стрелявшему негде. Тогда откуда?..

– Что вы видите?

Зрение проясняется.

– Статую Шамирам.

– Понятно. Мы заблудились, отец?

Я молчу. Никаких статуй ранее, когда нас вел Тут, по пути не попадались, я бы заметил.

– Понятно, – повторяет Юнан. Потом поднимает голову и зовет: – Фейха? Ты же здесь?

Кто? Я снова оглядываюсь, и у меня мелькает мысль, что сын спятил.

Юнан тем временем подходит к статуе – я впервые замечаю, что он движется странно-скользящим шагом, как будто быстро и привычно ощупывает пол под ногами. Наклоняется, шарит у ног бронзовой богини и вытаскивает из тайника деревянный короб.

– Помогите, отец.

В коробе фляги с водой, фрукты – странные: слишком большие финики, инжир, почему‐то красный, зеленый виноград. Находится и мясо, подсохший хлеб. А еще – внушительный запас факелов.

Что это за подарок небес?

– Тайник Зубери?

Юнан пожимает плечами, нащупывает флягу, открывает, принюхивается и с наслаждением пьет.

У меня живот сводит от голода, но я помню про яд. С другой стороны, для чего Зубери или Туту оставлять тайник с ядом? Откуда они могли знать, что мы сбежим и окажемся здесь?

– Как ты узнал? – Я оглядываюсь. – Здесь же ловушки? Дротики. Ты их обезвредил. Как? Разве что… Тебе помогает Шамирам? Эта Фейха – ее дух?

– Вряд ли, – бросает Юнан.

Снова наступает тишина. Я думаю, что мальчишка мне больше не нужен – с факелами я и сам отыщу путь. Однако рискую все‐таки заблудиться или наткнуться на ловушки древних, а то и что похуже. Если Шамирам и впрямь отправила своих слуг защищать любовника, значит, хочет, чтобы он к ней вернулся. Я выживу, если буду рядом.

Юнан рядом по-прежнему молчит. Я поворачиваюсь к нему и спрашиваю:

– Как тебе это удалось?

– Что? – Он поднимает голову.

Я вижу, что он не выпускает рукоять кинжала, хоть и выглядит спокойным. Молодец – на его месте я вел бы себя так же.

– Что ты сделал, как до сих пор не надоел Шамирам? Она капризна, а ты… – Я одергиваю себя, но «калека, слепой, проклятый» повисает в воздухе, ясное, хоть и не высказанное.

Юнан усмехается.

– Наверное, я похож на вас больше, чем вы думали, отец. У вас раньше это тоже получилось.

– Да. – Помолчав, я продолжаю: – Ты и правда похож на меня больше, чем я думал.

– Неприятное, должно быть, открытие.

– Скорее странное. Прекрати цепляться за кинжал, мальчик. Я тебя не трону. Лучше отдай его мне – так нам обоим будет проще.

Юнан смеется.

– Я вам не верю.

– Юнан, я не знаю, в какие игры играет Шамирам, но она явно желает видеть тебя живым. Я не стану вызывать гнев богини. Со мной ты в безопасности. Отдай кинжал.

Он отодвигается.

– Нет.

«Глупец», – думаю я. Впрочем, кто бы на его месте доверился?

– Хорошо, будь по-твоему. Но мы действительно заблудились. С тобой благословение богини, поэтому дорогу теперь выбираешь ты. Я поправлю, если мы потеряем направление.

Мне кажется, он бледнеет. Наверняка просто игра света – мальчик тут же отворачивается.

– Как скажете, отец. – Он медлит, словно прислушивается к чему‐то. Например, к духам Шамирам. – Отсюда налево.