Смертная

Глава 25 Обманутая

Небо прогневалось на меня – оно не щадит моего драгоценного царевича. Небо одарило его безумием!

– Пожалуйста, замолчи! – умоляю я, повиснув у Юнана на плечах.

Конечно, он меня не слышит.

– Щас цапну! – визжит отъевшийся, раздобревший на благодати госпожи Шамирам, а оттого еще более мерзкий Гнус. Он скачет вокруг царя, как пес, которому хозяин вот-вот кинет кость. Злой, оскаленный пес. – Ца-а-апну!

Откуда‐то сверху слышится издевательский смех царского защитника. Этот дух предпочитает оставаться невидимым – мы с Гнусом имели сомнительное удовольствие лицезреть его лишь однажды, когда подросшего Юнана поймали в гареме у любимой царской наложницы. Та кричала, что царевич насильно ею овладел, хотя сама выманила его из укрытия ласковыми посулами и сладостями.

Саргон тогда в гневе чуть не убил сына, а его защитник так же смеялся – огромный, похожий на змею с капюшоном. Я думала, он сожрет Гнуса, но нет, только поиграл, обслюнявил и бросил. Мне кажется, он безумен, как порой и царь.

Саргон смотрит сейчас на сына со снисходительным презрением, то есть чуть ласковее, чем обычно. Меня удивляет такая перемена, но Юнан вряд ли ее замечает.

– Безумный щенок. – Царь переводит взгляд на закрытые двери и опускает руку. – Ты не должен и на шаг отходить от великой богини, если она не пожелает иного. Почему ты здесь?

– А-а-а, цапну! – вопит Гнус, вставая на задние лапы и подпрыгивая.

От хохота невидимого защитника царя звенит в ушах. Юнан, не замечая нас, вытягивает шею и прижимается к стене. Его трясет, но хриплый голос звучит ровно:

– Быть может, отец, вы преподадите ничтожному слепцу урок и покажете, как ублажать великую госпожу? – И добавляет с преувеличенной любезностью: – Вы же это умеете как никто.

Лицо Саргона остается спокойным, а на сына он смотрит теперь, как на взбесившегося пса: забавный, лает, но вред причинить не способен.

– Ты дерзок. Дерзок и глуп, – говорит царь и протягивает руку, словно сам собирается толкнуть створки двери. – Щенок.

Но насмешливый голос Юнана его останавливает:

– Если я щенок, то вы, повелитель, должно быть, кобель. Тогда я понимаю, почему вы наедине привыкли называть великую госпожу су…

Оплеуха сбивает Юнана с ног. Вскрикнув, я падаю рядом, обнимаю его лицо. Из уголка рта его течет кровь, в носу хлюпает. Юнан тяжело сглатывает и безумно улыбается.

– Молчи! – умоляю я.

А Саргон, опустив руку, снисходительно замечает:

– Думаешь, залез в постель богини и стал неприкосновенен? Жалкий глупец.

Юнан скалится в ответ, сделавшись удивительно похожим на Гнуса, который, рыча, дергает Саргона за полы одежд. Я зажимаю царевичу рот рукой, но это, конечно, нисколько не помогает. Говорит он насмешливо и внятно, несмотря на разбитые в кровь губы:

– Отец, вы, должно быть, так рады, что ваш никчемный сын хоть на что‐то сгодился.

– Да когда же вы прекратите! – вскрикиваю я.

– Когда этот дурень, мой человек, сдохнет наконец! – рычит Гнус откуда‐то из-за царских ног. – Давай! – Саргон вздрагивает – должно быть, Гнус его все‐таки укусил, и царь каким‐то чудом это почувствовал. Смех невидимого защитника сменяется недовольным рычанием, а Гнус добавляет: – Убей его, я устал за него отдуваться!

– Хватит, пожалуйста, одумайтесь! – умоляю я.

Змей-защитник появляется из-за колонны и раздувает огромный ярко-алый капюшон. Саргон наклоняется, вздергивает Юнана за ворот – легко, словно перышко. И…

Все немедленно заканчивается, стоит дверям распахнуться.

Люди не видят того, что доступно духам, иначе немедля упали бы ниц. Я и Гнус, даже змей Саргона – мы все приникаем к полу, потому что на пороге спальни стоит вовсе не девочка Хилина. Больше не притворяясь смертной, госпожа Шамирам ледяным взглядом обводит происходящее в коридоре и кривит губы в злобной усмешке. Богиня сияет так, что больно смотреть.

Мгновение спустя воины царя утыкаются лбами в пол, а Саргон опускается на колени, увлекая за собой Юнана.

Госпожа Шамирам выдыхает, как почуявший жертву ягуар.

– Как ты посмел? – Ее голос кажется сейчас звучнее и мягче, но от него вздрагивают все, не только мы, духи. Госпожа наклоняется над Саргоном, пальцем поднимает его за подбородок. – Ты ударил того, кто принадлежит мне. Как ты посмел?

Саргон отводит взгляд и ровным тоном смиренно отвечает:

– Прекрасная госпожа, умоляю о прощении. Это больше не повторится.

Госпожа Шамирам задумчиво смотрит на него. Потом отступает вглубь комнаты.

– Заходи же. И ты, царевич.

Они поднимаются, не разгибая спин, а я ловлю взгляд госпожи. Он… странный. Мне даже кажется, что… Но нет, это быстро проходит.

Мы, духи, конечно, следуем за людьми. Дверь за нами закрывается, и на мгновение наступает тишина. Только уставшие от зноя птицы лениво перекликаются в саду, да вдалеке слышится нежная мелодия арфы.

Госпожа Шамирам недовольно вздыхает и садится в кресло у изящного столика с медным зеркалом.

– Хочу видеть ваши лица. Юнан, подойди ко мне.

Гнус путается под ногами царевича, когда тот приближается к великой богине и опускается на колени у ее кресла, запрокинув голову, показывая лицо, как она приказала. Госпожа Шамирам окидывает меня задумчивым взглядом, потом – обвившего Саргона змея-защитника. И равнодушно отворачивается.

Словно нехотя она касается губ царевича кончиками пальцев, прикрывает глаза. Юнан вздрагивает. Я зажимаю рот рукой, чтобы не вскрикнуть, потому что благодать вокруг царевича вьется лентами, сверкает.

Но госпожа всего лишь лечит. Я вижу, как исчезают кровь в уголках губ Юнана и бледность с его лица, как он на мгновение расслабляется.

– Кресло слева от тебя. Садись, – тихо говорит богиня. Потом переводит взгляд на царя и холодно добавляет: – Саргон, ты тоже. Я не люблю, когда мужчины стоят передо мной на коленях, тем более ниц, ты же знаешь. Мне приходится наклоняться, и я не вижу ваших лиц.

– Как прикажете, великая госпожа, – отвечает царь и, не поднимая глаз, садится в соседнее кресло. Прямо, с достоинством, в отличие от сгорбившегося испуганного Юнана.

Госпожа Шамирам с улыбкой наблюдает. Я чувствую: ей нравится эта игра. Даже словно наяву слышу ее голос: «Ты мой, мой, мой!» Кажется, Саргон тоже его слышит, потому что его руки на золотых подлокотниках на мгновение сжимаются в кулаки. Но тут же расслабляются.

– Так зачем ты хотел меня видеть, царь? – Госпожа кладет локоть на лазуритовый столик и подпирает ладонью щеку.

– Чтобы узнать, всем ли вы довольны, о великая госпожа, – с готовностью отвечает Саргон. Голос его звучит ровно, даже покорно, как и до́лжно говорить смертному с богиней – пусть и царю. – Что я могу сделать, чтобы вы были счастливы?

– Счастлива! – Госпожа Шамирам смеется. Потом качает головой и презрительно добавляет: – Ты не можешь подарить мне счастье. И никогда не мог.

– Конечно, великая госпожа, я всего лишь ничтожный смертный…

– Скажи, Саргон, – перебивает богиня, – ты счастливой хотел меня сделать, когда пытался принести своего сына в жертву? Ты, верно, забыл, что вы все принадлежите мне. С каких это пор рабы решают свою судьбу?

Саргон на мгновение закрывает глаза, но его голос звучит по-прежнему ровно:

– Великая госпожа, я всего лишь ничтожный смертный. Как смею я противиться желанию бога?

Госпожа Шамирам морщится и откидывается на спинку кресла.

– С Дзумудзи я поговорю. Еще один мужчина, решивший, что может мной управлять… И все же, – другим, игривым тоном продолжает она, – мне любопытно, Саргон, отчего ты так нелюбезен к своему сыну? Юноша полон достоинств.

Саргон искоса смотрит на Юнана, весьма красноречиво. Ясно, что он совершенно не понимает, какие у царевича могут быть достоинства. Но говорит обратное:

– Я счастлив, о великая госпожа, что вы их видите.

– Я-то вижу… А вот ты называл его ничтожеством, Саргон, и тем обидел. Почему?

Царь прижимает руки к груди, словно собирается кланяться, и спокойно отвечает:

– Великая госпожа, в мире смертных не место слепцу, тем более – мужчине. Слепой проклят богами.

– Что ты знаешь о богах! – презрительно бросает госпожа Шамирам. Потом добавляет, глядя на царя, словно на червя, посмевшего приблизиться к ее сандалиям: – Ты слеп не меньше, но мнишь себя мужчиной. Надеюсь, ты уяснил, что мне не нравятся жертвоприношения?

– Да, о великая госпожа. Я не посмею перечить богу, который пожелает этого, но объясню, что вы будете гневаться.

– Я буду гневаться, – задумчиво повторяет госпожа Шамирам. – И вот еще что, Саргон: мир смертных удивителен и загадочен для бога, но я хотела бы разобраться, кому все‐таки принадлежит твой сын – тебе или мне?

Я замираю у роскошной кровати, а Юнан сжимается сильнее, словно пытается сделаться меньше. Гнус у его ног умоляюще перебирает передними лапками.

– Вам, о великая госпожа. Как может быть иначе? – еще ниже склоняет голову Саргон. Его защитник вьет вокруг него кольца, то и дело становясь прозрачным.

– Правильно, смертный, – медовый голос богини сочится ядом. – Иначе и быть не может. Так почему на нем твой знак, а не мой? Юнан, покажи.

Помедлив, царевич негнущимися пальцами вытаскивает из-за ворота золотую печать. Саргон бросает на нее быстрый взгляд и снова смотрит на свои руки.

– Великая госпожа, всем в Уруке известно, что ваше покровительство оградит от…

– Ты глуп, смертный! – Госпожа Шамирам нетерпеливо притопывает ногой. – Что мне до того, кто в Уруке знает и что думает о моем покровительстве? Я хочу видеть на твоем сыне мой знак. Мой, а не твой! Так тебе понятнее?

– Да, моя прекрасная госпожа. – Саргон снова на мгновение закрывает глаза и, конечно, не говорит, что свой знак великие боги даруют только тому, кого собираются забрать в качестве жертвы. Госпоже это и так ясно. – Как пожелаете, великая богиня.

– Замечательно, – кривит губы госпожа Шамирам. Даже такая, высокомерная и злая, она – воплощение красоты. – Теперь скажи мне…

Она делает паузу, и Саргон рвано выдыхает, словно загнанный жеребец.

Госпожа Шамирам усмехается и продолжает:

– Отчего здания в моем городе такие неустойчивые?

Вздрогнув, царь поднимает на богиню растерянный взгляд, но тут же его отводит. Очевидно, вопрос стал для него неожиданностью.

– О великая богиня, молю простить глупого смертного, но… мне действительно не постичь смысл ваших слов.

– Глупый смертный! – вздыхает госпожа Шамирам. – Я сегодня вышла на прогулку в город. Здание – кажется, это была школа – рухнуло прямо у меня на глазах. Я недовольна.

Бледный Саргон соскальзывает с кресла на пол – на колени. Кланяется.

– Моя прекрасная госпожа, я выясню, в чем дело. – Его голос звучит внятно и ровно, словно царь не оправдывается, словно этот разговор ему не противен. – Уверяю, виновные будут наказаны. Больше подобное не повторится!

Госпожа Шамирам со скукой смотрит на него – словно червяк у ее сандалий по-прежнему мерзок, но что‐то в нем богиню интересует. Возможно, она и сама не знает что.

– Мне не нужно наказание виновных, Саргон, я хочу, чтобы школы в моем городе не падали. И еще я хочу, чтобы у всех горожан была вода. Чистая вода. Которую можно пить.

Саргон удивляется настолько, что даже поднимает взгляд на госпожу. И впервые начинает запинаться:

– Моя… г-госпожа… Я…

– Ты сделаешь, как я хочу, – подмигивает богиня. – Ты уже разозлил меня, Саргон. Поверь, ты не хочешь злить меня больше. Ах да, те дары, что ты мне отправил, – не шли мне больше ничего, лучше разберись с Уруком. Я хочу, чтобы жить в нем было удобно и хорошо не только знати. Каждый смертный здесь для меня важен. Не только тот, кто может принести мне дар подороже. Тебе ли не знать, сын садовника.

В глазах Саргона мелькает ненависть, и он поскорее утыкается лбом в пол. Его голос звучит глухо, но по-прежнему ровно:

– Да, великая госпожа.

– Молодец. И молись, чтобы твой сын подольше радовал меня. – Богиня окидывает Юнана оценивающим взглядом, и у меня сжимается сердце.

Не смотри на него так, не надо! Не делай ему больно!

Госпожа Шамирам продолжает:

– С ним я забываю о некоторых досадных вещах, так огорчавших меня ранее. О твоем предательстве, например. – Она вздыхает и добавляет капризным тоном, глядя в окно, где солнце светит сквозь листву винограда: – Скучно…

Юнан настороженно поднимает голову, а Саргон, снова сев в кресло, торопливо говорит:

– Великая госпожа, быть может, вас развлечет праздник?

– Праздник… Ты людям воду сначала дай, а потом празднуй, – поджимает губы богиня. Но видно, что ей интересно: глаза блестят, и на царя она смотрит без прежнего высокомерия, с любопытством.

Саргон кивает.

– Конечно, моя госпожа. Однако у посла Земли Черного Солнца завтра пир. Помнится, вам нравились иноземные диковинки, а господин Тут обещает, их будет множество. Если вы пожелаете оказать честь… – Он не заканчивает, просто смотрит в сторону богини, старательно не встречаясь с ней взглядом.

Госпожа Шамирам пару мгновений молчит, потом наклоняет голову и начинает наматывать черный локон на палец.

– Пи-и-ир. Что ж, я подумаю. А сейчас уходи, Саргон. Ты меня утомил. Мне скучно. А ты знаешь, что бывает, когда я скучаю.

Царь бросает в сторону сына короткий взгляд, в котором я с удивлением замечаю жалость. Потом встает с кресла и кланяется.

– Да, прекрасная госпожа. Благодарю, что почтили своим присутствием мой дворец. Я немедленно исполню все ваши приказания.

Богиня отворачивается. Царь уходит в полной тишине – пятясь и не разгибая спины. Зыркая по сторонам, на нем едет змей-защитник, раздувая свой яркий капюшон.

А когда дверь за ними закрывается, я вдруг слышу облегченный выдох, а следом – смех.