Слуга Государев 2. Наставник

Глава 13

Москва

14 мая 1682 года

— А скажи, по нраву ли я тебе? — спросил я Анну после долгих раздумий.

Девушка опустила глаза, снова покраснев как маков цвет, но всё же кивнула. Она стояла, словно обречённая, и тяжело дышала. Явно ожидала, что я сейчас на неё накинусь.

Эх, не хотелось всё-таки портить девочке жизнь, но, видимо, придётся. Нет, я не о том, что она сейчас ляжет со мной, и я уйму свою похоть, а уж потом стану придумывать, куда её пристроить. Нет, не об этом сейчас мои мысли. Или не только об этом.

— Знаешь ли ты кого-нибудь в Кремле, кто мог бы говорить мне о происходящем вокруг? — осторожно спрашивал я.

Это что? Разочарование ли я вижу в глазах девчонки? Она боялась, но одновременно и хотела совершенно другого? Ох уж эти дамы! Две жизни проживи, и всё равно не поймёшь, чего именно они желают.

— А ты не будешь… со мной? — явно волнуясь, спросила Анна.

— Буду, — буднично отвечал я. — Но после. Пока у меня дела великие. И ты на мой вопрос не ответила.

— Не сразумела я, чего желаешь, — с явными нотками обиды отвечала девчонка.

Я встал из-за стола, подошёл к Анне.

— Иди ко мне! — сказал я и стал целовать красавицу.

Изрядно мне пришлось проявить силы воли, чтобы не пойти дальше поцелуев. И поцелуи, которые я посчитал нужными для дела, сейчас нужны для тела. Но человек отличается от животного тем, что «дело должно быть превыше тела».

Утолив самую горячую жажду, я отстранился от красавицы. Анна же стояла, улыбалась и не смела открыть глаза. А потом коснулась своих губ пальцами, будто не веря собственным ощущениям.

Использую да… Но и помогаю же. И девица не прочь. А теперь она ответит на мой вопрос и поможет… Женщины для тех мужчин, кто им нравится готовы такие горы свернуть, что Гималаям пришлось бы понервничать, что из выровняют, если только женщины захотят этого.

— Так есть тот, кто сможет рассказать мне? Али ты чего подслушает? — чуть перефразировал я вопрос. — Знакома ли ты с тем… шутом, скоморохам, что вхож во все двери?

Мило прикусив нижнюю губу, девушка задумалась. Я не мешал. Самому было о чём подумать. Вот то, что я собираюсь использовать Анну — это насколько этично? Наверное, не очень красиво. С другой стороны, я ведь уже давно ищу, как бы подслушать, что обо мне говорят другие. И это нужно для дела.

Уверен, что Матвеев и другие бояре обязательно перемывают мне кости. Может так быть, что у них уже готов сговор против меня. А предупреждён — значит вооружён.

Ещё прошлая жизнь научила меня не доверять тишине и не расслабляться на волне успеха, когда многое получается. Да, относительная тишина нынче сложилась, это если говорить об взаимоотношениях с боярами. Но и получилось у меня, действительно, уже многое. И простят ли подобное?

На месте бояр я бы сильно задумался, стоит ли мне давать возможность влиять на молодого государя. Зотов, не уволенный также с должности наставника Петра, — фигура слабая, запойная. Ему не до интриг, и его никто не боится. А вот в отношении меня могут быть опасения.

— То тебе потребно с Кульгавым говорить. Он середь шутов первым будет. И дядька он мне, завсегда жалел, — подумав, сказала Анна.

— Расскажи про него! — попросил я.

— Нечестно ты со мной поступаешь. Вижу я, что дразнишь меня, девку слабую, — добавив ещё больше обиды в голос, говорила Анна.

Смышлёная. Поняла, что я её намереваюсь использовать. Но она сама должна принять решение.

Я же, по сути, не о многом её прошу. Более того, уверен, что могу и приказать. А если есть возможность у Анны, которая с самого детства живёт в Кремле, помочь мне что-нибудь разузнать, то этим нужно пользоваться.

— Я помогу тебе. Ты помог мне, а я тебе. Но скажи нынче ясно… целуешь меня, полковник, ты токмо лишь, как бы дела свои ладить?

— Да нет же. Зело пригожая ты. По нраву мне, — признался я и тут же добавил: — И ты права: помог я тебе.

Что-то я девчонку сильно жалею. Ведь не требую с неё, чтобы легла под кого-то, чтобы выведать информацию. Только лишь спрашиваю, к кому я могу обратиться и уже за звонкую монету попросить слегка для меня пошпионить. А могу поступать иначе… В жизни были прецеденты.

Возможно, я стал относиться к Анне, по местным понятиям, слишком хорошо. Явно как к кому-то, кто значит для меня больше, чем простая служанка. Это возбудило фантазию у девушки. И она частично права, вопрос только в другом, что дело сейчас превыше всего.

— Пойти мне тогда до этого дядьки Игнатки? — как-то обречённо сказала Анна.

Она ещё остановилась у двери, видимо, ожидая, что я её верну. Но нет. Сильно я загорелся желанием узнать больше разного сокрытого.

Так или иначе, но со штурмом Кремля всё не закончится. Или мы победим, и тогда бунтовщики явно рассеются и можно будет идти в контратаку. Или проиграем, во что я не верю, но подобный исход дела также нельзя отклонять. А после разбирательства начнуться внутри победившей группировки.

И я тут, как корове седло. Вот только я не корова, а бык, раз уж такие образы использовать. И седло на мне смотреться будет неправильно, но потому, что катать никого не собираюсь.

Минут через сорок, когда я уже решил готовиться ко сну, в дверь постучали. На пороге появился мужичок невысокого роста, явно в годах. Он сильно горбился, словно горбатым был. Но горбуна из Собора Парижской Богоматери из него не выходило. Прозвище «Кульгавый» подтвердилось. Даже просто входя ко мне, он сильно припадал на левую ногу.

— Так вот який ты, полковник, о ком все судачат! — сказал шут-скоморох и без приглашения сел за стол.

Он стал, не чинясь, доедать то, что осталось от моего ужина. И делал это так, что хотелось улыбнуться. А вот строго спросить за поведение желания не возникало. Шут, что с него возьмёшь! Тут каждое движение заточено на юмор.

— Сама стряпала еду? Али бабка Макариха допомогла? Уж больно укусно вышло, — спросил Анну Игнат.

Девушка зарделась. Раскусили её хитрость.

— И сама так умею. Токмо печи тут нет! — пробурчала Анна.

Я улыбнулся. А вот Игнатка, которого так я называть никак не мог… Игнат посерьёзнел.

— Поди, девка, погуляй! — строго сказал шут.

— Тут моя воля! — не стерпел я.

— Так я что? Я ничто, я никто, и звать меня не треба! — отреагировал Игнат, кривляясь. — Поснедал, да и пойду, побегаю, яко жеребчик.

Но быстро вновь сменил личину и стал серьёзен. Усмехнулся и обратился ко мне:

— Ну негоже, чтобы Аннушка разговор наш услышала, — сказал шут.

— Иди, Анна! — подумав, сказал я.

Игнат дождался пока девушка уйдет, и несразу начал разговор.

— Прошу тебя, мил человек, не забижай девку! Натерпелась она. Ты первый муж, к кому она сама подошла. А до того… — Игнат не договорил, махнул рукой.

Да я уже и догадывался, что такую красавицу, да ещё бесправную, всенепременно обижали. Это было видно по поведению Анны, когда я её целовал — и в первый раз, и во второй. Отзыв на мой поцелуй от девушки был отнюдь не невинным. И смотрела она на меня таким взглядом, как будто точно знала, что я сейчас могу сделать. Знала и боялась.

Раньше это не было столь очевидным, но теперь, после слов шута Игната, всё стало на свои места. Безусловно, жалко девку. То, что может приносить радость, а, порой, и счастье, для неё стало угрозой и мукой. Но, может быть, это можно ещё изменить.

— Ну? Ты же кликал меня не праздно? — Игнат тем временем перешёл к делу.

— Расскажи, что знаешь, а коли не ведаешь, так узнай, что обо мне молвят бояре, — сказал я.

И остановил на Кульгавом свой взгляд, изучая реакцию мужика.

Порой даже очень большое дело может зависеть от того, получится ли распознать эмоции собеседника в самом начале разговора. И я видел сейчас — старый шут не смутился. Даже слегка ухмыльнулся. И это вполне может означать, что не только я попросил Игната об услуге.

— Что, я не первый? — взаимно усмехнулся я.

— Прозорливый! Не гляди, что её нет! — сказал Игнат.

— Так добрая мысль редко лишь к одному приходит, — высказался я с претензией на мудрость.

— Добрая ли то мысль? — задумчиво произнес шут.

Да-а, надо было провентилировать вопрос собственной осведомлённости ещё раньше. И шут этот ведь мелькал ранее перед глазами. Но всё был других одеждах, без колпака шутовского — я и не признал.

А ведь из истории я знаю, что шуты при дворе Алексея Михайловича имели особый статус. Да и раньше что-то похожее бывало. Они могли говорить всё, что вздумается, ходить там, где заблагорассудится. И, что важно, этих людей никто не воспринимал всерьез. Ну, или почти никто, если учитывать, что идея обратиться к шуту возникла не только у меня.

— Сколь же серебра хочешь за слова свои? — напрямую спросил я.

— От тебя много не возьмёшь, — будто разочарованно говорил Игнат.

— Верно ли знаешь? — сделал я очередной намёк.

— Неужто столь много с усадеб ограбленных взял? — мужик явно показывал мне: про дела, мол, твои знаю, и не только про ратные.

Цену набивал. Но, что-то кажется мне, что он не столько о серебре говорит, сколько о чём-то спросить или попросить хочет взамен своих услуг.

— Ну? Говори, чего хочешь! — потребовал я.

— Аннушку до себя примешь. Коли сам ожениться на ней не пожелаешь, то я понимаю. Но справишь ей мужа доброго. Об том, кабы девицу тебе отдали, у царя али у царицы просить надо. И серебра мне потребно боле, можешь верить. Сам должником тебе буду, — сказал старик.

— Лучше было бы серебром… — задумчиво сказал я.

Стоит ли просить у тех, кто сильнее тебя? Как гласит известная мудрость: нужно подождать, пока сами дадут. Можно было догадаться, что как только приближусь к царю, сразу же пойдут различные просьбы. А я не собирался хоть кому угождать, если только не для собственной и не для державной выгоды. Лишний раз о чем-то просить государя — это обесценивать себя.

— Иначе нельзя? — спросил я.

— Она раба государя! Более того скажу — Анну думали Петру Алексеевичу предложить, кабы он с девками наловчился быть. Уж больно справная и пригожая. А мне она, как дочь родная, — сказал Игнат и резко погрустнел.

Час от часу не легче. И когда это должны были Анну вот так даровать царю? Ведь молод же ещё, сущий ребёнок. Ну и нравы! Или я не замечал нравы из будущего? А сильно ли большая разница?

— Обещать не стану, но сделаю, что смогу, — ответил тогда я, чтобы развеять его грусть.

Я ещё, наверное, с минуту смотрел на дверь, в которую только что вышел очень странный персонаж. Шут Игнат больше всего напоминал мне знаменитого по романам Александра Дюма французского королевского шута.

Шико также был мудрецом с колпаком на голове — и с языком, что помело. И французский шут, и его нынешний коллега из России примечают многое, умеют анализировать и делать выводы. Они — такая база данных, что, наверняка, любой боярин позавидовал бы их осведомлённости.

По крайней мере, то, о чём мне поведал Игнат, было не просто важно — архиважно. За такие сведения — это именно я его должник, а не наоборот. И такому человеку из тумана долги нужно обязательно отдавать.

— Что, полковник, по молодости своей не разумеешь, что ты боярам потребен, токмо лишь пока оборону держишь, — только лишь минут десять назад говорил мне Игнат.

— Кабы сие не разумел, не искал бы встречи с тобой, — отвечал я старику.

— Так и я по очам твоим вижу, что не прост ты. Токмо то, что я скажу, штука острая — и меня убить может.

Старик посмотрел на меня пытливым взором. Словно прозвучал вопрос, и можно было ждать ответа.

— Мне незачем тебя выдавать, — ответил я.

— Не токмо сие услышать желал я. Ещё и о том, что буде на то воля Господня, и ты останешься серед бояр, землю получишь… — старик вновь давал мне возможность самому додумать, чего он хочет.

Мне было несложно.

— Я смогу дать тебе работу. На земле, — догадался я, к чему клонит Игнат, видимо, уставший от тяжести шутовского колпака с бубенцом.

— Вижу, умён… Так слухай…

Я сидел и думал. Что же можно сделать в свете открывшихся обстоятельств?

Ведь меня уже завтра могли бы скинуть с пьедестала. Причём сложно успеть подстелить перину при этом — как бы не в навозную кучу нырнуть.

Переоценил я систему сдержек и противовесов. Видно, своей активностью и тем, как быстро взял столь немало власти, побудил даже противников объединиться против меня.

Хорошее это дело — согласие боярского триумвирата, ну или временное перемирие с Нарышкиными. Плохо, что это я оказался катализатором их примирения.

Дело в том, что несколько выпали из виду полки иноземного строя. Да, перед самым бунтом их, волей воеводы Хованского, отправили… да просто отправили. Сказали, мол, идите в Коломну или ещё куда-нибудь, да и всё. Ну, чтобы там учение производить или харчеваться.

Но, видимо, Матвеев или кто-то другой из бояр подсуетился, и уже с самого начала бунта, или даже перед ним, части полков пришёл другой приказ — возвращаться.

На данный момент в России более десяти полков рейтаров. Эти доспешные конные стрелки всё ещё представляли немалую угрозу для любой армии мира. И они могли считаться одной из опор престола. Цари кормили рейтаров и соединения других воинов, обеспечивали всем необходимым, выделяли земли, различного рода довольствие. И делали это, как правило, без особых задержек.

И теперь сразу три таких полка стоят и ждут приказа войти в Москву. Игнат не знал точно, почему именно этого приказа ещё не последовало. Об этом он не услышал в разговорах бояр.

Ну, несложно догадаться, учитывая то, что всё-таки стало известно шуту. Все ждали первого штурма Кремля и рассчитывали на то, что именно во время этого штурма и войдут рейтарские полки в Москву. И тогда бунтовщики явно начнут колебаться. А скорее всего, так и вовсе грянет повальное бегство.

Чем же плохо? Для кремлёвского гарнизона, казалось бы, и вовсе козырь. Вот только заход рейтаров оказывался ещё и противодействием мне.

Бояре небезосновательно посчитали, что такая сила перекрывает все мои возможности. Значит, меня можно отстранять — если повезёт, то с выдачей благодарностей. А скорее всего, выдадут мне разве что не заложенное природой отверстие в теле.

И что тогда делать? Как сказал бы мой дед: «Что делать? Снимать трусы и бегать!» Он так всем говорил, и даже соседке. Хотя я по малолетству не сразу понял, что дед не извращенец, и на самом деле не хочет видеть гигантские телеса бабы Фени. Что это — приказка.

Но вот въелось же в память! Впрочем, я заметил, что сейчас всплывают такие знания и воспоминания, которые и не думал, что имеются. Словно база данных прокручивает файлы. И это порой мешает сконцентрироваться.

— Патриарх… Обещался? Вот пусть и поможет мне, — принял я решение, как можно попробовать обойти интригу бояр с рейтарами.

Придётся отдать одно из писем владыке за это. Жалко, но тогда он поймёт, что, оказывая те или иные услуги, может вернуть себе преступный архив. Авось, станет более энергично станет помогать. А там и втянется, что за уши не оттащишь.

Так что поспать мне было не суждено. Ничего, должен же когда-то закончиться этот цейтнот. Потом отоспимся. Иногда нет никакого смысла ложиться спать, когда уже время явно перевалило за полночь. Я пошёл на свой наблюдательный пункт.

Как минимум, чтобы своими глазами увидеть, как боевой монах, посланный патриархом, удаляется прочь — туда, где, по всем данным, должны находиться рейтарские полки.

Монах-то был с моим посланием. С пламенной речью, которую я бы должен был сам произнести перед рейтарами. Но даже если они просто прочитают те слова, то должны проникнуться.

Нас утро встречало рассветом… А еще и штурмом. Кульминация бунта была близка.

— Бабах! — уже в который раз прозвучал выстрел из пушки, установленной напротив Боровицких ворот Кремля.

— Бам! — ударила та ядром по самим воротам.

А вот это нам уже было не нужно. Восемь выстрелов до того или пришлись по стене, или вовсе вспахивали брусчатку возле ворот. А сейчас бунтовщики попали. Значит, не стоит исключать, что попадут и в следующий раз. Пристрелялись, паразиты.

— Всеми пушками — пали! — отдал я приказ.

«Всеми»? Это я лихо обозначил всего лишь две пушки, что были в нашем распоряжении на этих воротах.

— Бабах! — почти одновременно выстрелили орудия.

С первого же залпа мы накрываем одну из осадных пушек противника. Долго же мы терпели эти обстрелы! Полчаса громыхала эта пушка и ещё соседняя. Мы не отвечали. Так, только могли изредка выстрелить из ружья.

И бунтовщики поверили, что здесь им ничего не угрожает — и можно подтянуть оружие поближе, чтобы бить практически вплотную. По сути, этого мы и ждали. А две крепостные пушки были пристреляны, ещё когда осуществлялись дерзкие вылазки для ограбления усадеб.

— Любо! — прорычал стоящий рядом со мной Гора.

Действительно, получилось очень неплохо. И теперь противник вновь в замешательстве, где же ему совершать основной удар. Возле Спасских ворот атаковать Кремль неудобно. Там рядом собор Василия Блаженного. И он в значительной степени затрудняет возможные штурмовые действия.

Так что наилучшим вариантом были Боровицкие ворота. Сюда бунтовщики и подтянули орудия. А гляди-ка, и здесь им никто красную дорожку не стелет.

— Пойдём! — сказал я Горе, а после, будто бы вспомнив, отдал ещё приказ сотнику Алексею Драбатому: — Пушки нынче же оттащите на середину от Спасских ворот.

— Будет сделано, полковник, — с улыбкой радости на устах сказал Алексей Матвеевич.

Все радовались, как будто бы уже победили. А я не разделял всеобщего ликования. Причём мои мысли поглощало не то, чем закончится вяло идущий штурм, а чем закончится вся эта история для меня. Да и противник был настроен явно серьезно. Бой будет трудным, во всему видно. Да и чуйка моя…