Слуга Государев 2. Наставник

Глава 10

Москва

14 мая 1682 года

Я вскочил, чуть было не упал и не ушибся о стол — забыл, что на лавке лежу. Но быстро сообразил, что это всё тот же выстрел из пушки. Бунтовщики таким образом сообщают нам, что даже крестный ход, который был организован патриархом ночью, ничего не изменил.

А что он изменит? Примирение возможно, но только с теми, кто не запятнал себя бунтом, а так, стоял в стороне, когда все случилось. Виновные же должны быть наказаны, однозначно. Иначе власть прочной не будет и стрелецкая вольница повторится, причем очень скоро.

Я посмотрел вокруг, но умыться приготовлено ещё не было. Прохор явно сейчас зализывает свои раны, здорово ему досталось у кареты. А больше за мной поухаживать и некому.

Или же есть кому?

Чернявая девушка мило улыбалась во сне. Её жёсткие волосы расплескались по подушке, словно чернила в озерце. Анна явно немножечко прихворнула, дышала открытым ртом — нос, видно, заложило.

Смотрелось это очень и очень мило. И столько же в ней той самой, взрослой сексуальности, что я невольно сглотнул слюну. А может быть, напрасно галантничал ночью? И сейчас проснулся бы в объятиях красавицы? Или же стоит оставаться мужчиной, который не станет брать то, что пока не готово отдаться?

Тяжело вздохнув, улыбнулся. Всё правильно сделал. И без того девчонка уже приобрела плохую славу. И никто не поверит, что мы спали раздельно. Но я еще и доверился своей чуйке. В этой девчонке и кроме красоты есть что-то, что именно, не знаю. Может характер.

А тут я ещё принуждать стану? Пускай знает, что клевещут за спиной, но не я причина её бед. При этом я понимал, все понимал… Мне нужно кого-то опекать. Я из когорты мужчин, кому нельзя жить без того, чтобы нести ответственность за кого-то. Есть семья, это так. Но они далеко. А мне нужно быть защитником здесь и сейчас. Вот такая… психология.

Вдруг девичьи бровки начали подёргиваться, веки открылись, и на меня уставились глубокие, что в этом чёрном омуте можно утонуть, глаза.

— Проснулись? Я нынче же… — Анна было дело подхватилась, откинула одеяло. — Ой!

Одеяло быстро было возвращено на место, девушка накрылась им до самого подбородка. И ведь она не была обнажённой. Только и явилось моему взору, что стройные ножки из-под чуть задравшейся рубахи.

Улыбнувшись, я повернулся спиной, демонстрируя тем самым свою тактичность.

— Барин, а ты объявишь меня своей прислужницей? — умоляющим тоном спросила Анна.

— А кому я должен это объявлять?

— Так всем, кто спросит. Стрельцам твоим наказать потребно, дабы, если что, сказали Настасье али её батюшке, что нынче я твоя. Тогда меньше домыслов будет. Да и тебя убоятся, потому промолчат, не обидят меня.

— И не устыдишься, что моя? — спросил я, резко развернувшись.

Анна стояла покорно. В одной ночной рубашке из тонкого льна. Её точёная фигурка вся видна была сквозь материю, почти и не оставляя пространства для фантазии. Тонкая талия, оформившаяся явно упругая грудь, наливные бёдра. При этом она выглядела подтянутой, словно бы не брезгует спортом. Явно пошли впрок физические нагрузки.

Спасибо нужно сказать Настасье? Что она загоняла свою прислужницу? При случае, обязательно.

Я сглотнул ком в горле и вновь повернулся спиной к девушке.

— Спаси Христос, барин, что нынче же позором меня не покрыли, — чуть ли не плача, пробормотала девушка.

— А разве же ты не покрыла себя позором уже тем, что пришла ко мне? — спросил я, не поворачиваясь к девице.

— Языками-то чесать все горазды. Я же ведаю, что нет во мне порока… Почитай, что нет. Ты жа зрел меня нагой, — сказала Анна.

Мне показалось, или же её тон приобрёл игривость? Флирт?

— Итак. Как приду… Снедь должна стоять на столе. Серебро, коли потребуется, оставлю. Прибраться тут — и рядом, в горнице, где советы будут. Вода должна быть, мыло… — давал я распоряжения своей прислуге.

Да, прислуге. Выбросил я из головы — и не только из неё — всякие требования плоти. Может, только временно, но сейчас пора на службу.

— Полковник, то я, Никанор. Войду? — послышался голос дядьки.

Никанор вошёл и… смутил девицу. Старик стариком, а таким похотливым взглядом зыркнул на Анну, что хоть ревнуй.

— Хороша девка! — словно пресытившийся обжора, удовлетворённо сказал дядька.

— Ты, что ли девиц пришёл смотреть? И да, всем разнеси, кабы никто не забирал её. И тебе поручаю сходить до стряпчего у Крюка и уговориться с ним, кабы Анна мне прислуживала, — нагружал я заданиями дядьку.

И вовсе я решил делать из него не столько военного. Если всё сложится, как я хочу, мне нужен верный и надёжный управляющий. Скорее всего, поместья. А пока — чтобы здесь присматривал за порядком.

— Сделаю! Этакая девка стоит того, кабы за неё просить, — сказал Никанор, а после отвлёкся от Анны и с убийственной прямолинейностью спросил: — Жениться за неё думал? Жену тебе ешо подберём.

Даже мне было неловко — при девице такие разговоры. Анна же… очень интересно! Она резко изменила своё отношение к Никанору. Посмотрела на него жёстко и решительно. Что? Действительно решила, что может выйти за меня замуж?

— Так… давай кафтан, пойду я. Дел зело много! — сказал я и поспешил прочь.

У меня новый кафтан! Дядька подсуетился. Взял стрелецкий кафтан, да отдал нашить пуговицы и всё иное, что отличало стрелецкого сотника или полковника от рядового стрельца. Теперь у меня и пояс явно дорогой, кисточки какие-то, по типу аксельбантов, висят.

Всё хорошо в моём новом кафтане. Цвет только не очень. Теперь я синий. Другого кафтана, достойного полковника, я не имел. Я бы свой красный, будь только моя воля, не менял. Но ведь там мало того, что нужно постирать, так ещё и заплаток с дюжину требуется поставить. Нет, негоже полковнику ходить в таких обносках.

— Как вышли? — спросил я у сотника Собакина, когда подошёл на крепостную стену у Боровицких ворот.

— Сеча была. Одиннадцать стрельцов посекли наших, — сообщил сотник.

Буднично так сказал, даже горделиво, вроде как, это ещё мало убитых.

— Приступ готовят бунтовщики! — сообщил ещё одну новость Собакин.

Что ж, похоже, что ещё должна пролиться кровь, чтобы всё это закончилось. А потом ещё прольётся кровь — по итогам.

Жаль. Причём даже не столько самих людей — они сами выбрали свой путь. Жалко, что Россия теряет своих воинов в бездумном бунте. Но ничего… Дайте срок. Враги ещё услышат о славе русского оружия.

Я отошёл в сторону, примостился к стене, достал одно из писем, что взял у патриарха.

— Ну, что тут у нас? — пробурчал я, начиная читать.

Углубляясь в чтение, понял, что с владыкой вообще-то можно было бы выстраивать разговор даже и жёстче. Уже готовилась великая война Османской империи с большей частью Европы. Судя по всему, патриарх не прочь был встать на сторону мусульман. А что в этом противостоянии более выгодно для России? Вопрос.

— Бух! Бах! Тщ-щ-щ! — со стороны Тайницких ворот началась интенсивная стрельба.

Я тут же сложил письма за пояс. Ну не дают нормально почитать!

— Сотник, отряди мне полусотню! — приказал я.

А потом ещё больше минуты стоял, ждал, смотрел, как решается вопрос о выделении мне бойцов. Опять же, это было показательное зрелище в деле поиска аргументов о необходимости военной реформы.

Дошло до того, что один десятник отказался куда-либо выступать под тем предлогом, что его бойцы уже сало достают, как бы нарезать да посолить.

— Тогда ты со своим десятком, Фёдор, — виновато посматривая в мою сторону, сказал сотник Собакин.

— С чего ж я? Как нешто что, так и я завсегда! — воспротивился тот.

С одной стороны, смешно. Как в одном советском фильме: «Чуть что — так сразу Федя!» С другой, это разве что смех сквозь слёзы.

Что-то подобное я замечал даже на вылазке. Но всё же в боевой обстановке меньше было пререканий и обсуждений приказов. А теперь смотрю, что дисциплина у нас хромает очень даже сильно. Вот как за стены Кремля заходим, так и начинается разброд и шатание.

Да, есть в народе такая поговорка: рыба гниёт с головы. А я, получается, что голова кремлёвских стрельцов. Но вижу и другое: если сейчас разом примусь наводить те самые, жесткие армейские порядки, могу сделать только хуже. Но этим нужно обязательно заняться, как только закончится вся катавасия с бунтом.

— Отставить сало! Десятник Фёдор, ты також идёшь со мной! — решил я взять ситуацию в свои руки.

Да и проверить нужно, насколько моя власть над стрельцами сильна.

Нехотя, а кто-то и зло зыркая на своего сотника, выбранные мной десятки взяли пищали и построились в колонну по два. Подчинились. Видимо, всё-таки определённую славу и авторитет я для себя заработал.

Я не спешил уже потому, что больше выстрелов со стороны Тайницких ворот не было слышно. А вот что было видно — так это с десяток лодок, которые переплывали Москву-реку. И даже один плот, на котором расположились сразу человек пятнадцать. И они с разных сторон удерживали большую пушку.

Так что, когда я подошёл к дозору у Тайницких ворот, даже ничего не спрашивал. И без того было понятно, что один из отрядов стрельцов, численностью более ста человек, прорывается в нашу сторону.

Штурм? Нет. Вовсе наоборот. Это, можно сказать, дезертиры, те стрельцы, что решили встать на нашу сторону. И правильно сделали, что решили прорываться к воротам у реки.

Мне уже доложили, что некоторые отряды, а вернее сказать, пёстрые компании стрельцов пробовали подходить к кремлёвским стенам и даже успевали что-то выкрикнуть, мол — заберите нас, не вольны более бунтовать. Вот только среди бунтовщиков уже появились организованные отряды, в том числе и карательные.

Так что и выходило, что лишь однажды, в одном из первых случаев, удалось опередить бунтовщиков и впустить на территорию Кремля осознавших, за какими стенами живёт правда.

А теперь так и вовсе я отдал приказ, чтобы не рисковали и ни при каких обстоятельствах не открывали ворота. Удивлён, почему наши противники ещё не попытались прошмыгнуть на территорию крепости под видом «повинившихся».

Наверное, в их рядах не нашлось с полсотни отчаянных рубак, которые ценой своей жизни попытались бы удержать ворота для прибытия основных мятежников. Если бы мне нужно было взять Кремль, я бы поступил именно таким образом.

Не сразу рассмотрел я среди тех стрельцов, которые перебирались через реку при помощи плота, Гору. И это очень странно. Ведь такой гигант прежде всего должен быть виден. Он словно могучий орк стоял рядом с большой пушкой на плоту, а вокруг него копошились будто бы хоббиты.

А что, труды английского профессора я уважаю, хоть до изучения фантастических языков и не дошёл.

Казалось, что Гора один удерживает осадную пушку. Но…

— Нет! Нет! — закричали стрельцы на кремлёвской стене.

— Найн! Найн! — тут же протестные возгласы подхватили наёмники, которые пришли на звуки выстрелов с других участков обороны.

Вот он уже — берег. Остаётся метра три, и пушка начинает крениться. А вместе с ней и плот. Гора, а было видно, что он среди них не только самый громадный, но и за старшего, начинает раздавать приказания. Большинство стрельцов теперь пытается перебраться на противоположный конец плота, чтобы своим весом удержать пушку. Сам гигант держит за верёвку осадное орудие, а с ним остаются всего лишь несколько человек.

— Да нет же… — с сожалением проговорил я, когда пушка всё-таки победила людей, покатилась и перевернула плот.

Кого-то из того отряда накрыло большим плотом. И мне жалеть хотелосьдаже не о том, что жалко потерять пушку. Я сожалел о другом…

— Стоять в рост! Мелко тама! — послышались возгласы стрельцов на стене.

Всех захлестнуло это театральное представление.

— Ха-ха-ха! — сперва заржали те десятки, что хмуро плелись за мной.

А потом смеялись уже и многие. И вправду, смотрелось потешно: стрелецкий десятник, которого я прозвал Горою, держал за вороты двоих стрельцов. Те висели, словно шкодливые котята, которых держат за шкирку. Кому было и мелко, например, самому Горе, а кто и под воду ушёл. И теперь те, кто мог стоять, хоть и по шею в воде, пытались протащить вперёд других своих товарищей, чтобы те имели возможность коснуться дна.

— Тыщ! Бах! — раздались выстрелы на другом берегу реки.

Стреляли по тем стрельцам, что частью уже стояли у Тайницких ворот и ждали, когда же откроют.

Открыть ли? Ведь может случиться всякое. Да, мне импонировал Гора. Ещё тогда, ночью, когда с ним разговаривал Прохор, слова о службе и долге от огромного стрельца не могли не понравиться.

Но… а вдруг всё же это вражеская уловка? Сейчас мы, неподготовленные, откроем ворота, туда влетят бунтовщики — и начнётся бойня.

Я стал раздавать приказы. Прежде всего обратился к немцам на их же родном языке:

— Стреляйте по врагу на другом берегу реки! Задача — спугнуть!

А потом посыпались приказы и к православным. Стрельцы спешно спускались по лестницам вниз, быстро изготавливаясь открыть огонь.

— Открыть ворота! — приказал я, не дожидаясь, пока будет выставлена и третья линия из стрелков.

Сам уже тоже был внизу, стоял впереди с обнажённой шпагой. В другой руке держал пистолет. Если только увижу хоть малейшую агрессию и провокацию, то буду действовать. Но как же хотелось, чтобы у меня в союзниках был Гора!

Может быть, это сказывается тоскапо одному из моих товарищей, который свою голову сложил в Африке? Капитан с позывным Волот размерами был похож на Гору. И я так и стремился увидеть в современном стрельце того, героически погибшего русского воина из будущего.

— Бах-бах-тыщ! — прогремели выстрелы с крепостной стены.

Стреляли и пищали, и фузеи, даже пистолетные выстрелы можно было различить. Немецкие наёмники правильно поняли задачу. Часть пуль перелетит через реку и, возможно, даже просвистит рядом с каким-нибудь бунтовщиком. Но главное, что наши враги уже не будут действовать так слаженно и нагло, чувствовать безнаказанность.

Ворота открылись. Первыми вбежали стрельцы из одной из причаливших лодок. Они рванули в проход…

— Стоять! Ружьё сложить! — приказывал я.

Взбудораженные стрельцы, которые, видимо, не без труда добрались до нас, с обиженными выражениями лиц начали складывать оружие на брусчатку. Забегали другие — моего приказа больше не нужно было, они видели пример в своих товарищах.

— Как воров привечаете нас! — взревел грозный голос.

Словно матёрый медведь, пробиравшийся через толпу маленьких медвежат, вперёд выходил Гора.

— Поздорову ли, десятник? — спросил я, не спеша приближаясь к гиганту.

Он нахмурил брови, чуть вжал голову в плечи, силясь во мне увидеть или рассмотреть кого-то или что-то.

— Признал? — усмехнулся я.

— Так той же ночью… Так ты ж… энто… также решил стать под руку кровавого полковника? — несколько растерялся Гора.

Кое-кто из моих стрельцов разразился хохотом. Было понятно, что они прекрасно знают, о ком сейчас говорит этот большой человек. Было бы странно, чтобы прозвище не распространилось моментально, в том числе и среди моих союзников. Оно красочное, образное, сразу рисует картину этакого людоеда. И видно, что не всем претит подчиняться Кровавому Полковнику.

Нет, нужно срочно менять такое прозвище. Найти людей, которые будут распространять другое. Например… Наставник. Хорошо? Хорошо-о! Но для этого нужно уже начинать наставничать государю. Надеюсь, что до вечера вопрос со мной всё-таки окончательно решится: стану уму-разуму учить Петра. Чтобы он стал ещё более Великим.

— Я и есть тот, которого ты называешь Кровавым Полковником, — сказал я.

Потом демонстративно вложил шпагу в ножны, пистолет засунул за широкий новый пояс. И… не сразу подошёл ещё ближе к Горе. Из-за резкого движения пистолетом из пояса выпали несколько писем. Пришлось срочно их подбирать. Ещё не хватало, чтобы кто-то, кроме меня, читал всё это… всё это предательство.

Наконец, подал руку гиганту, и он протянул мне свою лапищу в ответ. А потом мы и обнялись.

— Хрусть, — затрещали мои кости.

А ведь я не маленький и не низенький, и поди ж! Такое вот братание человека и орка.

— Пушку зело жалко! — расцепив объятия, сказал Гора.

— То-то да! — поддержал я большого человека.

Хотя для меня и вовсе непонятно, как они такую махину, которую должны бы тянуть не меньше шести коней, умудрились затащить на плот. Ну, об этом мы ещё успеем поговорить. А уж после сюжет обязательно обрастёт сказочными подробностями и уйдёт в разряд солдатского фольклора. По справедливости и для радости за душевных разговоров бойцов за костром.

— Сотник, — обратился я к командиру, который был ответственен за этот участок обороны. — Отряди стрельцов, дабы собрали ружья. Отведи… Дядьку моего, сотника Никанора, ведаешь?

Сотник кивнул. Опять же, даже армейская речь нынче не поставлена, ведь четкого ответа я не получил.

— Вот к нему для дознания и отведи всех! — сказал я и обратился к Горе. — Зовут как?

— Сидором кличут, Мартыновым сыном… ещё Волотом прозывают, — ответил Гора.

У меня внутри будто бы засаднило. Не удержался и даже скривил лицо. Понятно, что «волот» в славянской традиции — огромный человек. Что это прозвище более чем подходит стоящему напротив гиганту.

Но, чёрт возьми, я ведь только что думал о том своём боевом товарище из прошлой жизни…

Я ещё раз посмотрел на Гору, понимая, что Волотом называть его не буду. Не смогу тогда спокойно думать. Нет, лицом он совсем другой, да и глаза у Горы голубые. А вот у моего боевого товарища были карими и, от мамы, бурятки, слегка раскосыми.

— Ты будешь при мне, — с трудом выдавил я и.

Вновь, как и во время похорон отца, на меня накатила грусть. Тут, в новой жизни, уже случилось немало, и всё казалось, что нет времени для рефлексий и ностальгии. Видимо, для воспоминаний время всегда найдётся.

Вместе с Горой за полтора часа я обошёл весь юго-восточный участок кремлёвской стены. Наблюдал за тем, как бунтовщики готовятся к штурму.

Во-первых, они обложили крепостные стены так, что теперь, нам прорываться к усадьбам, дабы пытаться сберечь боярское добро, можно только с большой кровью. Причём с двух сторон. Тут и телеги стоят, и где-то раздобыли небольшие мортирки, бить из которых по кавалерии — самое то. И стрельцы, наконец, выглядели организованными. Не замечал ни пьяных, ни праздно шатающихся.

Во-вторых, было видно, что некоторые дальние деревянные строения разбираются и перевоплощаются в какие-то конструкции. Скорее всего, в лестницы, шиты.

Ну и в целом витало какое-то в воздухе напряжение. Если ещё утром и у меня, да и у других командиров преобладал азарт, то сейчас почти все лица были суровыми и хмурыми.

Точно не сегодня будет штурм. Но вот завтра — весьма возможно. Да и дата завтра… Годовщина убийства, ну или смерти по неосторожности, царевича Димитрия Иоанновича. Того самого, именем которого прикрывались лжедмитрии во времена Смуты. Очень символично. Возможно, бунтовщики используют дату в своей пропаганде.

Забавно — пока Гора маячил у меня за спиной, и приказы доходили быстрее. До этого мне нужно было всё произносить строгим голосом, хмурить брови да требовать. А сейчас я говорил со всеми сотниками и десятниками спокойно, без надрыва. Примечаю, как уважительно и, порой, со страхом смотрят все на Гору. Немало было тех, кто его узнавал.

— Утомился шукать тебя! — с претензией сказал тот монах, что ночью отведал моего «кунг-фу».

— На одном месте сидеть не буду, когда такие дела. Что же надо? — спросил я.

Архип посмотрел на моё сопровождение и весь как-то скуксился. Может быть, думал, что получится со мной поквитаться? А рядом с Горой и смотреть-то страшно на меня лишний раз охально, не то что вступать в бой.

— Владыко ждать тебя будет. Бояр позвал. Испытывать станет, — сказал Архип.

Я уловил какую-то надежду в голосе боевого монаха. Видно, ожидает, что я провалю свой экзамен. Уверен, что такие надежды питает и патриарх. Да и не только он. О своих намерениях стать наставником для государя я заявлял и в присутствии бояр, того же Матвеева. Так что легкого экзамена не будет.

— Добре, уже иду! — сказал я и направился в сторону красного крыльца.

От автора:

Попаданец в 19 век от Дмитрия Иванова

Ещё сегодня ты обычный комерс в Российской глубинке, а завтра ты дворянин, владелец деревни, земель и крепостных, одним словом барин

https://author.today/work/421381