Сломленная истинная

Глава 33

Не успеваю опомниться, как Рейнард уже притащил меня в своё логово, бросив прямо в ворох тканей.

— Берись за шитьё, луковка, — насмешливо говорит.

Озираюсь и, видя на полу сотню разноцветных тканей, озадаченно чешу затылок.

— Ты издеваешься? — всё, что могу выдавить из себя.

— Это я-то? — он выгибает бровь, наклоняя голову набок. — На себя посмотри. Это ведь ты уничтожила мою одежду.

Я сжала кулаки, чувствуя, как каждая клеточка тела наполняется яростью.

— Ты первый начал, — цежу сквозь зубы.

Он усмехнулся, но зелёные глаза остались холодными.

— Берись за дело.

Я возвожу глаза к потолку, мысленно отчитываю до пяти, а потом, перешагнув шуршащие ткани, решительно шагаю к выходу.

Его Высочество резко преграждает путь, и я ударяюсь носом о его каменную грудь.

— Ауч, — говорю, потерев ушибленное место.

— Никуда не уйдёшь, пока не выполнишь приказ командира, — вкрадчиво произносит он. — Думаешь, будешь пакостить, а я закрывать глаза? Или, может, считаешь, что мои люди будут убирать за тобой следы твоих выходок? Нет, розочка, так не пойдёт.

Эш прав, не стоило лезть на рожон. И подвалов здесь нет, чтобы трусливо в них прятаться. Выбора нет. Передо мной сумасшедший, опасный тип, и надо срочно меня тактику.

— Вы правы, — опускаю взгляд. — Простите. Я всё исправлю.

— Конечно, исправишь, — самодовольно отвечает он, вызывая дикое, почти неконтролируемое желание наброситься на него с кулаками. — С завтрашнего дня будешь моей личной служанкой.

Поднимаю на него потрясённый взгляд и выдыхаю:

— Никогда.

Рейнард делает шаг вперёд и впивается пальцами в мой подбородок.

— Я хочу тебя видеть своей служанкой и буду тебя видеть своей служанкой. Ясно? Приказы начальства не обсуждаются, луковка. Будешь шить, стирать и готовить.

Он опускает взгляд на мои губы и со вздохом добавляет:

— Нет, готовить не надо, а то вдруг отравишь. Убирать будешь. Чистить доспехи. Поняла, розочка?

Я открываю рот, чтобы съязвить, но меня пронзает резкая боль. Тьма внутри поднимается, бурлит, скручивает, будто пытается разорвать меня изнутри.

Боже, как не вовремя... Именно в разгар моей перепалки с врагом!

Дрожащей рукой прижимаю ладонь к губам, чтобы не закричать, и медленно оседаю на пол.

— Что с тобой? — Рейнард хватает меня за плечи и пытается поставить на ноги.

— Не трогай меня... — шепчу, прикрывая глаза. — Я... я сейчас, это... это просто...

— Сила, которую ты до сих пор не обуздала, — с усмешкой изрекает принц, прижав меня к себе. — И почему я не удивлён?

— Отпусти меня! — пытаюсь его отпихнуть от себя, не получается.

Он тяжело выдыхает, наклоняется и жадно прижимается к моим губам, впиваясь поцелуем.

Воздух вырывается из лёгких. Я дёргаюсь, но он только крепче удерживает. В какой-то момент его зубы больно врезаются в мою нижнюю губу, и я, ошеломлённая, приоткрываю рот. Он тут же углубляет поцелуй, и всё превращается в яростное слияние.

Я замираю, потому что чувствую, как бурлящая во мне тьма отзывается. Она тянется к Рейнарду и вырывается наружу. Он, жадно целуя, вытягивает тьму, и вместе с этим уходит боль. Мне становится легче, настолько, что я уже не сопротивляюсь, позволяя ему целовать себя, хотя внутри всё протестует.

Когда он наконец отрывается, я открываю глаза и ошарашенно смотрю на него. Его дыхание тяжёлое, взгляд хищный.

— Какая ты вкусная, — хрипло произносит он, проводя пальцами по моей щеке. — И полезная. Усталость как рукой сняло.

— Ты…

— Что? — его голос обжигает губы, хриплый, опасный. — Я могу высасывать из тебя излишки тьмы. Тебе становится легче, а мне приятно. Оба в выигрыше.

Волна гнева поднимается во мне.

— Убери от меня свои грязные руки! — рычу и резко заношу ладонь, чтобы влепить ему пощёчину.

Он мгновенно перехватывает мою руку, не позволяя ударить, и с силой отводит её за спину. Мы оказываемся так близко, что я чувствую его дыхание на своей коже.

— Остынь, луковка, — вкрадчиво тянет он. — Принимайся за дело. Закончи с шитьём, потом приготовь мне ванну.

Он отпускает меня так резко, что я едва не теряю равновесие, и уходит, даже не оборачиваясь.

А я остаюсь стоять в полнейшем раздрае, чувствуя, что пожирающей меня изнутри тьмы больше нет, но легче от этого не становится.