Слабейший Аристократ с Системой Биолога

Глава 17

Привычка, выработанная неделями жизни в страхе быть съеденным, работала лучше любого будильника. Я открыл глаза за мгновение до того, как серый предрассветный свет коснулся мутного стекла окна.

В комнате пахло старой пылью. Мой сосед, Лукас, спал на соседней койке, свернувшись калачиком и натянув одеяло до самого носа. Его дыхание было ровным, с легким присвистом на выдохе. Для обычного человека это была тишина, а для меня, привыкшего вслушиваться в каждый шорох, этот звук казался грохотом.

Я бесшумно сел, спустив ноги на холодный пол.

— Новый день, новый гринд. — прозвучал у меня в голове знакомый ленивый голос.

Кот материализовался на спинке моей кровати. Модуль [Мимикрия], который я с таким трудом настроил, работал исправно, для всех остальных он был невидим, я же видел его полупрозрачный, словно сделанный из стекла, силуэт.

Я быстро умылся ледяной водой из раковины в углу, смывая остатки сна. Из зеркала на меня смотрел чужак с белоснежными волосами и острыми, хищными чертами лица Максимилиана фон Эверта. Но глаза были моими, холодными и расчетливыми.

Натянув черную форму «мусорного» факультета, я вышел в коридор. Общежитие еще спало, но кухня уже должна была работать.

Столовая встретила меня звоном дешевой посуды и запахом вареной каши. Народу было немного: в основном такие же «Черные», как и я, спешащие наесться перед тяжелым днем, и несколько групп «Серых», которые явно не спали всю ночь, отмечая поступление или играя в карты.

Я взял поднос и встал в очередь. Повариха, грузная женщина в пятнистом фартуке, плюхнула мне в тарелку черпак серой овсянки и кинула кусок хлеба.

— Приятного аппетита, — буркнула она, даже не глядя на меня.

Я сел за свободный стол в углу.

— Выглядит как органическая паста из улья Некромунды, — скривился Кот, принюхиваясь к моей тарелке с плеча. — Ты уверен, что это съедобно? В Пустошах мы хотя бы знали, кого едим.

— Это еда, — коротко ответил я. — Горячая. И в ней нет паразитов.

Я ел медленно, тщательно пережевывая каждый кусок. Для остальных студентов это была безвкусная бурда. Для меня, человека, который последние недели питался сырым или вяленым мясом мутантов, эта простая, теплая, подсоленная каша казалась деликатесом. Я наслаждался вкусом хлеба, ощущением тепла в желудке. Вот он, вкус цивилизации.

Но спокойно поесть мне не дали. Я почувствовал взгляды. Тяжелые, липкие.

За соседним столом сидела компания в серой форме. Пятеро парней и две девушки. В центре, вальяжно развалившись на стуле, сидел мой вчерашний знакомый — Густав фон Розенберг.

Он не смотрел на меня прямо, делая вид, что увлечен разговором, но его голос был намеренно громким.

— …и представляете, этот выскочка думает, что покрасил волосы в белый и стал аристократом, — вещал он, и его свита подобострастно хихикала. — А сам — нищий из 1-В. Одно ядро, и то, наверное, дырявое. Я слышал, Эверты разорились, потому что торговали навозом в Пустошах. Видимо, сынок решил продолжить семейный бизнес.

— Фу, Густав, — жеманно протянула одна из девиц. — Так вот чем от него пахнет.

Зал притих. Студенты за соседними столиками уткнулись в тарелки, боясь привлечь внимание компании «Серых». Все ждали моей реакции.

Я спокойно отломил кусочек хлеба и отправил его в рот. Мое лицо оставалось непроницаемым. Внутри меня не шелохнулось ничего, кроме легкого презрения. После того, как ты смотрел в глаза Тигру-Мутанту размером с грузовик, этот надушенный павлин казался мне не страшнее надоедливой мухи. Я просто доел кашу, собрал крошки хлеба пальцем — привычка экономить ресурсы въелась в подкорку — и запил всё это остывшим травяным чаем.

— Игнор засчитан, — хмыкнул Кот. — У парня явно подгорает. Ты срываешь ему скрипт доминирования. Продолжай в том же духе.

Я встал, отнес поднос на мойку и направился к выходу. Мой путь пролегал мимо стола «Серых». Розенберг замолчал, буравя меня взглядом, полным обещаний скорой расправы. Но сам он марать руки не собирался.

Едва я поравнялся с их компанией, как один из его подручных — тяжеловес с перебитым носом и старым шрамом на шее — резко поднялся, делая вид, что просто выходит из-за стола. Он шагнул мне наперерез, выставляя вперед плечо.

Удар был рассчитан на то, чтобы сбить с ног или хотя бы заставить пошатнуться обычного первокурсника.

Но я не был обычным. Я не стал уклоняться. Я просто напряг тело, превращаясь в монолит. Мои мышцы, укрепленные тренировками и усиленные электричеством, позволили мне выполнить такой трюк.

Глухой удар.

Тяжеловес охнул от неожиданности. Ему показалось, что он врезался в каменную колонну. Меня даже не качнуло. Я лишь скользнул по нему холодным взглядом, не замедляя шага, и прошел мимо, словно он был пустым местом.

Сзади послышался удивленный шепот и злое шипение, но я уже толкнул дверь, выходя на свежий утренний воздух. Первый раунд остался за мной.

Полигон у Западной стены Академии представлял собой обширное поле, посыпанное гравием и огороженное высоким частоколом из зачарованного дерева. Здесь пахло озоном, жженой землей и напряжением.

Наша группа, 1-В, выстроилась в неровную шеренгу напротив ряда соломенных чучел и деревянных мишеней. Чуть поодаль, лениво переговариваясь, стояли «Серые» из параллельной группы — у нас было совместное практическое занятие.

Перед нами, широко расставив ноги, стоял Магистр Кляйн. Он напоминал оживший валун: низкий, невероятно широкий в плечах, с густой бородой, в которую, казалось, въелась каменная пыль. От него исходила тяжелая, давящая аура.

— Магия — это не фейерверк, — пророкотал он голосом, похожим на скрежет жерновов. — Магия — это воля, закованная в форму. Без контроля вы не маги, а обезьяны с гранатами.

Он поднял руку. Земля у его ног дрогнула, и в воздух плавно поднялся камень размером с кулак. Затем Кляйн сжал пальцы. Камень мгновенно вытянулся, превратившись в острую каменную иглу, и с сухим свистом сорвался с места.

ТРАК!

Игла пробила мишень в пятидесяти метрах от нас, разнеся её в щепки.

— Доппель, — прокомментировал Кот, сидящий на вершине столба ограждения. — Комбинирует Землю как основу, а Огонь как ускоритель и поражающий фактор. Убойная смесь.

— Ваша задача, — Кляйн обвел нас тяжелым взглядом, — создать сферу своей стихии. Удержать её десять секунд. Сформировать иглу. Поразить цель на дистанции десять метров. Начали! Первыми — группа «Серых».

Студенты в серых мантиях вышли вперед. Среди них был и Густав фон Розенберг. Он бросил на меня презрительный взгляд, затем картинно поднял руку. Воздух вокруг его ладони завихрился, собираясь в плотный, почти видимый шар.

— [Аэро Спикулум]! — выкрикнул он.

Воздушная игла ударила точно в «яблочко», оставив в дереве глубокую вмятину.

— Неплохо, Розенберг, — кивнул Кляйн. — Но слишком много пафоса. В реальном бою тебя убьют, пока ты будешь выбирать позу.

Большинство «Серых» справились. У кого-то снаряды летели криво, у кого-то рассыпались в полете, но в целом они подтвердили свой статус середнячков, близких к двум ядрам.

— Группа 1-В. Вперед! — рявкнул Магистр.

Начался цирк.

Первый же парень из моей группы, тощий крестьянский сын, попытался создать огненный шар. Пламя вспыхнуло, опалило ему брови и тут же погасло. Он закашлялся, красный от стыда.

Вторая девушка, пытаясь удержать воду, просто облила себя с ног до головы.

— Концентрация! — ревел Кляйн. — Вы не воду в ведрах носите, вы управляете Эфиром!

На моих глазах один из студентов побледнел, закатил глаза и мешком рухнул на гравий.

— Истощение, — равнодушно констатировал Магистр, даже не взглянув на упавшего. — Унести. Следующий.

Густав и его дружки открыто ржали, тыкая пальцами в неудачников.

— Эверт! — выкликнул Кляйн. — Твоя очередь. Покажи, на что способны «травмированные» аристократы.

Я вышел на позицию. Десять метров до цели.

— Ну, давай, — шепнул Кот. — Скилл-чек на актерское мастерство. Не облажайся.

Я глубоко вздохнул. Мне нужно было пройти по лезвию бритвы. Сделать слишком хорошо — значит вызвать подозрения. Сделать слишком плохо — подтвердить статус ничтожества и привлечь лишнее внимание как «бесполезный балласт». Мне нужна золотая середина.

Я вытянул правую руку над специальным кувшином с водой. Вода послушно потекла вверх, собираясь в сферу размером с яблоко.

Я специально позволил потоку «дрожать». Сфера пошла рябью, теряя идеальную форму, словно я с трудом удерживал её в стабильном состоянии.

— Слабовато, — хмыкнул кто-то из «Серых».

Я нахмурился, изображая предельное напряжение. На лбу выступил пот и хотя это на самом деле от жары, но наверняка выглядело правдоподобно.

Когда пришло время, я сжал волю. Вода послушно уплотнилась и теперь это не просто пузырь, а тяжелый, вязкий снаряд. Я начал вытягивать его в форму иглы. Получалось грубо, криво, словно сосулька, слепленная ребенком.

— Удар! — выдохнул я и толкнул ману вперед.

Водяная игла сорвалась с ладони. Она летела медленнее, чем воздушный болт Розенберга, и её траектория была немного «пьяной».

ЧВАК.

Снаряд ударил в мишень. Не в центр. Он попал в самый край, в верхний левый угол деревянного щита. Но удар был плотным — дерево хрустнуло, и от него отлетел увесистый кусок щепы.

Я опустил руку, тяжело дыша.

Тишина. Розенберг перестал смеяться, скривив губы в ухмылке. «Попал, но еле-еле», — читалось на его лице.

Магистр Кляйн подошел к мишени. Он провел пальцем по сколу.

— Грубая работа, — пророкотал он, поворачиваясь ко мне. — Форма нестабильна. Скорость полета как у хромой черепахи. Но…

Его глаза, похожие на два уголька, встретились с моими. В них не было насмешки. В них промелькнула искра интереса. Он увидел то, что пропустили другие — плотность удара. При моем «слабом» ядре я умудрился спрессовать воду так, что она расколола доску, а не просто растеклась лужей.

— Но цель поражена, — закончил он. — Встать в строй, Эверт. Зачет.

Я кивнул и вернулся на место, пряча довольную улыбку в уголках губ. Идеально. Я не выделился, но и не провалился. Я — «середнячок среди худших». Самая безопасная позиция для шпиона.

Когда занятие закончилось и студенты потянулись к выходу, обсуждая свои успехи и провалы, Кляйн окликнул меня.

— Эверт, задержись.

Я остановился, чувствуя, как сердце пропустило удар. Неужели я переиграл?

Магистр подошел вплотную. Он был ниже меня на голову, но казался огромным.

— Неплохо для новичка с одним ядром, — тихо сказал он, и в его голосе не было обычной грубости. — Ты компенсируешь нехватку силы плотностью потока. Это редкий навык. Обычно одноядерные пытаются просто брызнуть посильнее.

— Жизнь научила экономить ресурсы, магистр, — ответил я, глядя ему в глаза.

Кляйн хмыкнул в бороду.

— Не расслабляйся. Дальше будет сложнее. Твое ядро — твой предел. Ты уперся в потолок, парень. Чтобы пробить его, одной упертости мало.

— Я найду способ, — твердо сказал я.

— Посмотрим, — он махнул рукой, отпуская меня. — Свободен.

Я развернулся и зашагал прочь. Внутри меня разливалось ледяное спокойствие.

«Я не уперся в потолок, старик, — подумал я. — Я просто ещё не начал расти по-настоящему. Я выжил там, куда многие боятся даже смотреть.»

Перемена в Академии напоминала кратковременное перемирие на поле боя. Как только двери аудиторий распахивались, коридоры и внутренний двор заполнялись гулом сотен голосов. Студенты спешили в столовую, занимали места в тенистых уголках сада или толпились у входа в Библиотеку.

Я же направился к старому каменному фонтану в дальнем углу двора. Здесь было меньше народу — элита из Белого корпуса предпочитала мраморные скамьи у главного входа, а Черные старались не высовываться из подвальных помещений без нужды.

Сев на нагретый солнцем камень, я раскрыл учебник «Основы эфиродинамики».

Для любого другого студента это была бы библия, истина в последней инстанции. Для меня же этот текст сейчас выглядел как сборник детских сказок, написанных людьми, которые боятся смотреть вглубь вещей. Я читал строки, но мой мозг переводил их на другой язык — язык биологии и анатомии.

«Эфир течет по каналам подобно воде в реке, повинуясь воле мага…»

— Чушь, — едва слышно прошептал я, проводя пальцем по строке. — Эфир не течет сам по себе. Каналы — это не трубы, а сосудистая система, она сокращается. Это перистальтика.

В голове крутились схемы. Каналы — это орган, и их наверняка можно тренировать не только медитацией. Их можно стимулировать, можно изменить эластичность стенок. Нужно только попытаться.

«Мои каналы были разорваны, а затем сшиты заново током, — размышлял я, глядя на бегущие по странице буквы. — Это создало рубцы, но эти рубцы сделали ткань жестче. Прочнее. Обычный маг боится перегрузки, потому что его каналы могут лопнуть от давления. Мои же теперь выдержат напор брандспойта. Проблема только в их сопротивлении, а ядро все еще слишком мало, чтобы стабилизировать ситуацию».

Я перевернул страницу, погружаясь в анализ. Мне нужно найти способ объединить знания Древних о генетике с местной магической теорией. У меня ведь есть система одного из учёных, она должна помочь.

Мои размышления прервал запах. Тонкий аромат лаванды и какой-то химической отдушки, перебивающий привычный запах пыли. Я не подал виду, что заметил, но краем глаза уловил движение.

Ко мне приближалась девушка. На ней была серая форма, но сидела она идеально, подогнанная по фигуре, а не висела мешком, как на большинстве студентов. Темные волосы были заплетены в сложную, тугую прическу, закрепленную шпильками с мелкими кристаллами.

Она шла быстро, но скованно. Её взгляд был направлен куда-то сквозь меня, лицо застыло маской безразличия, но я видел мелкую дрожь в уголках губ. Она нервничала. Нет, она была в ужасе.

Я сделал вид, что увлечен книгой.

Девушка подошла вплотную. Она не поздоровалась. Не представилась. Она просто остановилась на секунду, словно решаясь на прыжок в пропасть. Затем её рука метнулась вперед.

На раскрытые страницы моего учебника лег аккуратно сложенный листок бумаги.

В следующее мгновение она уже развернулась на каблуках и быстрым шагом, почти бегом, направилась прочь, растворяясь в толпе студентов.

— Почтальон с функцией стелс-доставки, — прокомментировал Кот, материализуясь рядом на скамейке в виде едва заметной ряби. — Заметь, Виктор, у неё ранг «Серый». Это классом выше тебя. Обычно они с «Черными» даже не разговаривают, чтобы не зашквариться.

— Она и не разговаривала, — заметил я, беря записку в руки.

Бумага была дорогой, плотной, с водяными знаками. Не тетрадный лист. Я развернул послание.

Почерк был женским, округлым, но буквы плясали. Тот, кто писал это, торопился, и рука у него дрожала. Чернила в одном месте смазались, словно от капли пота или слезы.

«Если хочешь узнать, кто ты на самом деле — приходи сегодня в полночь в Сад у восточной стены. Приходи один.»

Я перечитал текст дважды. Фраза «кто ты на самом деле» ударила по нервам, как разряд тока.

Внутри похолодело.

Неужели моя маскировка не сработала? Неужели кто-то в Академии раскусил меня? Магистр Краус? Розенберг? Инквизиция? Увидели под личиной Максимилиана фон Эверта беглого Виктора Штормвальда?

Или они узнали, что я биомант? Что я вживляю в себя органы монстров?

— Что думаешь? — тихо обратился я к Коту, не меняя выражения лица. Со стороны казалось, что я просто читаю скучную сноску в учебнике.

— Текст стандартный, клише из шпионских романов, — отозвался Кот, заглядывая в записку через плечо. — «Приходи один», «полночь», «тайна личности». Это ловушка с вероятностью 99,9 %.

— Очевидно, — кивнул я. — Вопрос в том, кто и зачем её ставит.

Я начал рассуждать, отсекая варианты.

«Если бы меня раскрыла Инквизиция или администрация, они бы не слали записок. Меня бы уже вязали боевые маги в общежитии или скрутили прямо здесь. Официальные структуры действуют открыто. Значит, это кто-то, кто хочет решить вопрос неофициально».

— Розенберг? — предположил я.

— Вполне возможно, — согласился Кот. — Он обижен, унижен и хочет реванша без свидетелей. Восточная стена — глухое место, там редко появляются патрули. Идеально для того, чтобы запинать «выскочку» толпой и сбросить тело в канаву.

— Но фраза про «кто ты на самом деле»… — я постучал пальцем по бумаге. — Это может быть блеф. Крючок, чтобы я точно пришел. Густав мог решить, что я не настоящий Эверт, а самозванец-бродяга, который украл документы. Это, кстати, правда, но он не может этого знать наверняка.

Я смял записку в кулаке. Сердце билось ровно, медленно разгоняя по телу холодный, охотничий азарт.

Страх ушел. Остался только расчет.

Если это Розенберг и его шайка — это отличный шанс. В «глухом месте» не только они могут делать что хотят. Там и я смогу не сдерживаться. Никаких водяных ниточек. Только кости, мышцы и высокое напряжение.

А если это не Розенберг? Если это кто-то, кто действительно что-то знает? Тогда не пойти — значит остаться в неведении, пока удар не прилетит в спину.

— Не ходи, — вдруг серьезно сказал Кот. — Виктор, это тупо. Ты только внедрился. Зачем рисковать? Слив засчитают, если тебя там убьют. Проигнорируй. Пусть бесятся.

Я поднял голову и посмотрел в сторону Восточной стены. Отсюда были видны лишь верхушки старых вязов, растущих в том саду.

— Игнорировать угрозу — значит позволить ей вырасти, — тихо ответил я. — В Пустошах, если ты чувствуешь взгляд хищника, ты не прячешься в кусты. Ты поворачиваешься к нему лицом и достаешь копье.

— В Пустошах у тебя была армия жуков, верный пес-мутант и целая деревня ящерок, — парировал Кот. — А здесь ты один, в пижаме, против неизвестного противника.

На моих губах появилась легкая, злая усмешка.

Максимилиан фон Эверт испугался бы и остался в комнате. Но я — Виктор. И я принимаю этот вызов.

— Полночь, — прошептал я, сжимая записку так, что бумага начала тлеть от крошечной искры, сорвавшейся с пальца. — Посмотрим, кто кого узнает.