Скверная жизнь дракона. Книга восьмая

Глава 3 Часть 2

Из-за начавшейся метели выезд отложили на день. Снег плотно засыпал лыжню из лагеря до дороги, пришлось её заново укатывать, но все в повозках удивились вычищенной и свеженакатанной лыжне на дороге. Все, кроме Хубара и Малаюнарии. Эльфийка несколько минут задумчиво смотрела в потолок, бегая взглядом по складкам тента, но шепнула Хубару что они оба, скорее всего, знаю проехавших.

Мне в тот момент было абсолютно начхать на всё, я ловил себя на приступе шизофрении. Мне хотелось как можно скорее вернуться в Магласию, потому что там есть хоть какой-то дом, в нём тепло, можно обернуться одеялами, превратиться в тряпичный рулетик, гусеницей подползти к печке и окуклиться до весны. К сожалению, последнего не предвидится.

«Магическая стрела» за последнюю неделю прокачалась на восемь уровней, их сейчас тридцать семь. С первым улучшением стрела стала наносить сто урона «жизням», некоторая нежить в замке падала после четвёртой стрелы. А через тринадцать уровней «Магическая стрела» вновь получит улучшение, и тогда арсенал моих заклинаний усилится. Конечно, только в форме ксата, моя истинная форма слаба и в бою с любым драконом я проиграю — но станет чуточку полегче, если перенести в истинную форму «Магический и Физический щит». За каждое вложенное «очко характеристик» объём щита увеличивается на пять пунктов, и их нужно заполнять маной. Вся остальная работа щитов в области непонятного. Я в замке несколько раз подпускал к себе нежить, позволяя той нанести удар копьём или мечом, но объём «Физического щита» всегда уменьшался на разное количество пунктов: один раз тычок копьём сожрал семьдесят три пункта, а у другой нежити девяносто семь.

В тот же вечер, приближаясь к стоянке, — церковники недоверчиво косились на всполохи света на нижних ветвях деревьев. За затянутыми полотняными тентами разумные отогревались около костров и помешивали в котелках долгожданный ужин. Церковники за поводьями уже собирались отъехать подальше, но Малаюнария сказала не бояться и смело заезжать на подготовленные места.

Натянутые между деревьями тканевые тенты одной из стоянок дёрнулись, к нам вышел нутон в белой зимней робе с красным подолом и синим поясом с накидкой. Он горячо поприветствовал Малаюнарию, пригласив ту присоединиться к ужину. Эльфа приняла предложение, собираясь прийти с Хубаром. И мной.

— Зачем? — я аккуратно потрепал девочку по голове, показывая двум церковникам, что это мелкое наказание одну не оставлю.

— Это вежливость, — Хубар показал пальцем на натянутые полотна стоянок. — И тебе, магу, пристало её выказать, Ликус.

— Церковникам, Хубар?

— Прекратите, оба, — эльфийка встала между нами с расставленными руками. — Вы можете хотя бы один вечер не пререкаться между собой?

— Если только один из нас будет молчать, почтенная Малаюнария, — Хубар мягко улыбнулся эльфе.

— А второй сделает вид, что его не существует. Я готов взять на себя первую роль, — я легонько кивнул эльфийке, на что она раздосадовано закачала головой.

— Прошу, ведите себя прилично на ужине. А то, как дети маленькие. И ладно ещё вы, Лик’Тулкис, вам многое простительно, но ты… — эльфа осеклась, посмотрев на Хубара и едва заметно прикусила нижнюю губу. — Но вы, почтенный Хубар, должны показывать все свои добродетели. Мы ведь оба понимаем, что караван этот в закрытие долга с прошлого года.

— Прошу меня простить, почтенная Малаюнария, но долг прошлого года перед дворфами закрыт месяц назад. Эти прибывающие в обработку нынешнего года.

— Даже так, но проявите выдержку, почтенный Хубар, — эльфа стрельнула глазками, на что белобрысый пообещал сделать всё, чтобы ужин прошёл как можно лучше. Та его поблагодарила и ненадолго ослабила серьёзную маску, позволив ребяческой натуре вновь показаться на поверхности. Эльфа хихикнула, что очень уж ей нравится муштровать Хубара по поводу и без. Белобрысый с идеальным пробором только и смог, что глубокомысленно причмокнуть губами и поклониться эльфе, хищным взглядом посмотрев ей в глаза, на что та томно прикусила губу.

Для меня этот акт вежливости сродни вынужденной пытке, как и для девочки — но мы отправились к дальней стоянке, чётко намереваясь быстро поужинать и ещё быстрее вернуться в шатёр спать. Проходя мимо прочих стоянок, принадлежавших второму каравану, я из любопытства заглядывал в прорехи натянутых между деревьями полотен. Увиденное мне не нравилось.

У костров грелись и жадно поглощали ужин десятки нутонов и ратонов, парочка дворфов и даже один орк, и все с окольцовывающими шеи мерцающими татуировками. У одного мужика левая рука отрублена и культя обожжена, у одной из женщин уши отрезаны и на руках некоторых пальцев нет, а у дворфа нос отрезан. Но срезы слишком ровные, увечья явно не боевые.

На следующий вечер оба наших каравана приехали во внешний город, но каравану с рабами пришлось задержаться на пополнение припасов, так что в Магласию мы двинули одни. И прибыли в церковный город где-то в первой половине второго зимнего месяца.

Мы едва успели заскочить за несколько минут до закрытия ворот на ночь, и ни о какой долгожданной попойке речи не шло. Времени оставалось только добраться до выделенного мне дома, растопить камин и погреться у медленно занимавшегося пламени. Я присел вплотную к камину и растирал дрожащие руки у огня, накапливая тепло загрубевшей кожей ладоней и перенося его на лицо, шею, уши, голову и грудь. Присевшая рядом девочка с задумчивой мордашкой наблюдала за мной, а потом сама растёрла все четыре руки и приложила их мне к голове. Тёплые, по-детски мягкие ладошки кошачьими лапками коснулись роговых отростков. Меня передёрнуло, но на девочку я ругаться не стал, наоборот — поблагодарил за заботу, на что малышка радостно заулыбалась.

На следующий день утром пришёл шепелявящий мужик с небольшой связкой листов. В них отчёты об исследовании различных скверных мест. Опираясь на них, я должен за пять дней подготовить отчёт о скверном месте — но я не сразу приступил к нему. Я выпроводил мужика, отдал указания девочке об ужине и занятиях с портнихой, и помчался к ближайшему торговцу вином.

Весь день я опустошал в себя кувшины с вином, напиваясь до состояния, что пальцем пошевелить не мог. Я напивался и отключался на несколько часов, приходил в себя и вновь тянулся к кувшину дрожащими от тремора руками. В какой-то момент, положив голову на стол и готовясь в очередной раз отключиться — краем затуманенного сознания услышал скрип входной двери. Маленький расплывчатый силуэт испуганным голоском запричитал всякое, что-то вдавило мне в плечо и начало раскачивать. Я пробубнил «отвалить от меня нахер», и вырубился.

На следующий день я работать не мог, и практически всё время сидел на кровати и попеременно поднимал руки перед лицом. Тремор уменьшился, но из-за похмелья думать вообще ни о чём не получалось, да и настроение было какое-то скверное и паршивое. Так ещё к обеду вернулась девочка и испуганным щенком подскочила ко мне.

— Хозяину плохо? Плохо? Надо помощь. Вчера страшно было, — с тревогой лепетала девочка. В её глазах полопалось несколько сосудиков, а вокруг глаз проступили неявные синие круги.

— Помолчи, — я тюкнул пальцем девочку в лоб и размял виски, в них опять застреляло.

— Хозяину плохо? — девочка подалась вперёд и аккуратно положила руки мне на бедро.

— Да когда же ты прекратишь хозяйкать, мелкое наказание? — недовольно прошептал я. — Нормально всё со мной. Была у портной?

— Да, меня учили спицами вязать, — прощебетала та. И спросила, когда мы опять поедем, это надо знать для составления занятий. Точная дата неизвестна, но всяко не позднее полутора недель. Девочка угукнула, и робко покосилась на свой рюкзачок. Малышка хотела показать сегодняшний успех, пятку и стопу носка связала, её даже портниха похвалила за скорость — но мне было настолько плохо, что я ничего не хотел смотреть и знать. Я отмахнулся, сказав, чтобы девочка меня не доставала и дальше тренировалась со спицами.

Отчёт я писал долго, все оставшиеся дни, но больше вчитывался в принесённые бумаги, чем водил пером. Из тридцати отчётов три посвящены именно осквернённому замку, а восемь — двум скверным местам, небольшой деревушке на четыре дома и куску просёлочной дороги. Деревню скверна поглотила четыре сотни лет назад, и тридцать лет назад отступила, исчезнув бесследно с одним домом. Кусок просёлочной дороги был под властью скверны больше семи веков, там росли кустарниковые порождения, но чуть больше семи лет назад скверна исчезла.

В обоих случаях скверна забирала с собой любые признаки органики: ни трав, ни мхов, ни земляных червяков не оставалось в безжизненной скомкавшейся земле. Постепенно природа брала своё, на земле в освобождённой деревне проросло несколько кустарников, а на участке дороги только-только разрослись травы да мхи. Но больше всего смущает, что скверна вообще способна отступать. Подобное я видел на материке скверны, когда скверна бушевала, меняя свои границы — но неожиданно узнать, что и на обычном материке скверна ведёт себя так же.

К ночи четвёртого дня я закончил черновик отчёта, а в первую половину пятого дня переписал в чистовик. И откинулся на стуле, «Чувством магии» наблюдая вышедшую из общего потока звёздочку. Она превратилась в небольшой овал, подойдя к дому и поднимаясь по лестнице. Скрипнула дверь. Девочка вошла в квартиру и шмыгнула носом.

— Здравствуйте, хозяин, — поздоровалась та со мной голосом чуть тоскливым и расстроенным.

Малышка сняла тёплую зимнюю куртку и тут же пошла в спальню, даже не попытавшись похвастаться сегодняшними результатами. Прошлые дни я был занят отчётом и каждый раз отмахивался от девочки, но она постоянно пыталась показать мне то связанные носочки, то аккуратные стежки на ткани. А сейчас она села на кровать и тихонько вздохнула.

Девочка не заметила, как я встал в дверном проёме, она с грустной мордашкой достала из рюкзачка пряжу, но лишь подержала её в руках и угрюмо положила на кровать. Следующим, с таким же грустным выражением лица, на кровати оказалась ткань для платьишка куклы. Девочка чего-то подумала и потянулась к пряже, но остановилась. Она опёрла подбородок на все четыре руки и мечтательно уставилась в окно, шмыгнув носом.

— Чего случилось? — я подошёл к кровати. От неожиданности малышка аж вскочила.

— Ничего, хозяин, — пролепетала та, смутившись собственному испугу. Девочка села обратно и начала собирать пряжу и ткань в кучку, чтобы отнести к небольшому столику.

— Давай, рассказывай.

— Ничего не случилось, хозяин. Всё хорошо, — сказала та с улыбкой, да вот тонкие губки чуть подрагивали, а увлажнившиеся глаза частенько моргали.

— Рас-ска-зы-вай, — я аккуратно потюкал пальцем в маленький лоб. Мне не хотелось отдавать девочке приказы, уж лучше пусть она сама решится всё рассказать.

— Я игры видела, — малышка шмыгнула носом и заморгала, отгоняя слёзы. — Дети играли, в мячик, и догонялки. Они смеялись, им весело было. Вот. А… — та робко посмотрела на меня и тут же отвела взгляд. — Хозяин занят, я… Я хотела подойти к ним. А вдруг они как Консерва?

— Они будут не как Консерва, — я потрепал девочку по голове и присел рядом. — Не надо тебе знакомиться с другими ребятами, пока меня нет рядом. Случись чего, и я защитить тебя не смогу. Потерпи до тёплых дней, мы там чего-нибудь придумаем.

— Хорошо, я буду ждать, — прощебетала малышка и резко обняла меня всеми четырьмя руками.

— Да когда же ты отлипнешь от меня, прилипучее наказание моей скверной жизни, — я отодвинул малышку.

Во внутренний город я прошёл как и в первый раз. За мной тащился народ, разъярённый видом ксата в церковных одеждах. Дежурившие на входе стражи в латных доспехах перегородили мне путь, но расступились из-за медальона пропуска. Я прошёл за ворота, а вот толпа разразилась настолько громкими и гневными выкриками и пожеланиями мне всего худшего и неприятного, что вынудила дежурившего со стражей церковника отдать приказ толпу разогнать.

Крики толпы не отвлекли группу, общавшуюся в сотне метров от ворот. Трое разумных в белых одеждах с золотым подолом, красным поясом и золотой накидкой: двое незнакомых нутонов, и одна длинноухая с ребяческим выражением на лице, коего сейчас заменил серьёзный и сосредоточенный видок. Другие трое разумных — ратоны и нутон в тёмно-коричневых робах. Их широкие плащи едва закрывали эмблемы высокой башни, вышитые на груди нитками на несколько тонов светлее роб.

В своём кабинете Хубар работал за бумагами, готовясь к предстоящему путешествию. Не поднимая головы белобрысый показал мне проходить к столику с тремя стульями, потому что Малаюнария хотела заслушать доклад.

— Она занята другими разговорами, — я устало присел на стул. — Удивительно, насколько церковь открыта для всех желающих.

— Не всем, — Хубар отстранился от бумаг и покосился на мой гримуар, на эмблему Всеобщей Церкви и Настрайской магической академии. — У церкви и Арнурской академии есть точки соприкосновения. Из-за них магам предоставлено жильё в Магласии, их трое с рабами. Но эти точки, Ликус, не относятся к магии и магов они не касаются.

— Ещё никогда прежде мне никто так откровенно не предлагал заткнуться, Хубар. Это ещё больше подогревает мой интерес узнать, какого хера маги оказались во внутреннем городе.

— Не имею ни малейшего желания удовлетворять твои интересы, Ликус.

— О, поверь, Хубар, ты — последний разумный, на которого я вообще могу рассчитывать.

— Мне неприятно находится в этом списке, Ликус.

— В таком случае, Хубар, подниму тебя на пару пунктов выше.

— Избавь меня от этого удовольствия, — белобрысый недовольно распрямил листок.

— Только после того, как ты избавишь меня от удовольствия наблюдать тебя и стены вашего Собора.

— Поверь, мы оба ждём этого, — Хубар раздражённо ухмыльнулся, вернувшись к бумажной работе.

Минут через пять пришла Малаюнария и тут же принялась просматривать мой отчёт и расспрашивать о содержимом. Наверно, полчаса я рассказывал ей про написанное, пока сидевший напротив Хубар переводил взгляд с листов бумаги на лицо эльфийки и обратно.

— Доклад принят, получилось хорошо, спасибо, — ребячески выпалила эльфа, чтобы схватить перо с чернильницей и начать вымарывать из отчёта всё, что могло намекнуть на мою особенность. И на меня лично. Малаюнария передала исчёрканные листы Хубару с просьбой переписать к завтрашнему дню.

— То есть моё имя не внесут в анналы Всеобщей Церкви? — с наигранной обидой произнёс я. — Какое счастье.

— Всеобщая Церковь и так многое на себя взяла, предоставив вам титул сулина, — эльфа с укором прищурила голубые глаза. — Вы точно всё указали в отчёте?

— Да. Когда следующее место? — на мой вопрос эльфа ответила, что в ближайшую неделю, но Хубар её немедленно поправил, сказав, что не позднее ближайших четырёх дней. — Опять ради золота?

— Не всё в мире измеряется этим, Ликус, — проговорил Хубар со стороны письменного, отодвигая прочие листы в стороны и освобождая место, чтобы переписать мой отчёт.

— А что измеряется в убийствах троптосов, Хубар?

— О, Всебоги, Ликус. Оставь свою извращённую мораль при себе, — раздосадовано прошептал Хубар, отбросив бумаги и пальцем показав на мой гримуар. — Ты вернул пустой кристалл души, вообще-то. Не тебе мне о морали говорить.

— Мораль, Хубар? — я усмехнулся. — Где ты в математическом вопросе мораль увидел?

— Прошу, не начинайте снова, — эльфийка подняла руки над головой, призывая нас прекратить перебранку. Малаюнария сидя опёрлась на спинку и попросила Хубара поподробней рассказать о ситуации с кристаллом. Тот рассказал вкратце, но со всеми деталями.

— Было бы расточительством не воспользоваться им, — эльфа с пониманием глянула на меня. — Огромная удача, найти магу разумного с развитым потенциалом «силы души». Несколько лет назад в Арнурском королевстве нашёлся какой-то неудачник, — эльфа ребячески хихикнула. — Он попал в рабство души, говорят, потенциал его «силы души» впечатляет. Его кто-то выкупил, но до сих пор так и не заточил его душу в кристалл. Это удивительно, насколько кто-то разбрасывается таким потенциалом. Если его выкупили маги, то я, признаюсь, раздосадована их нерасторопностью.

— Я смотрю, каждый член Всеобщей Церкви обладает прекрасной осведомлённостью, и не дюжим опытом в работе с рабами души и этими кристаллами. Хотя, — я саркастично протянул, задумчиво глядя в потолок, — не удивительно, учитывая, сколько таких рабов церковь везла в Магласию даже зимой.

— Без нашего опыта вы, маги, не смогли бы обучиться своим заклинаниям, — не менее саркастично ответил Хубар.

Я посмотрел на белобрысого как на идиота. Хубар только разочарованно вздохнул, как тут же широко раскрыл голубые глаза и понятливо пригладил чуть вытянутый подбородок.

— Прости, я забыл, что твоё обучение в академии отличалось. Магам рассказывают об этом на последнем курсе, или после выпуска, — Хубар опёрся ладонями на письменный стол. — Скажи, ты никогда не задумывался, почему кристаллу обучения или даже дознания не требуется подпитка?

— Я начинаю догадываться, — произнёс я, чувствуя нарастающее скверное предчувствие. Хубар довольно улыбнулся.

— И ты правильно догадался. Без кристалла души не создать никаких других. Кристалл дознания и маяк дальней связи, кристаллы обучения и одиночного познания. Даже кристаллы оценки.

— Одиночного познания, — произнёс я настолько тихо, что даже сидевшая рядом Малаюнария не услышала. Она увидела лишь едва пошевелившиеся губы, но уже спустя секунды я с вопросом посмотрел Хубара. — И как же церковь изготавливает подобные кристаллы?

— Не церковь. Дворфы, — хохотнула Малаюнария. — Удачи вам, Лик’Тулкис, разузнать их секреты.

— Некоторые секреты фуаларал я разузнал, — я развёл руки в стороны, подражая взмахам крыльев.

— И это меня больше всего изумляет, — эльфийка встала и стёрла ребяческое выражение со своего лица. — Благодарю вас за ваш доклад, сулин Лик’Тулкис. Возвращайтесь к себе и будьте готовы отправиться по первому требованию.

Я попрощался с эльфой и Хубаром и поспешил вернуться в выделенную мне квартиру. Девочка сидела на кровати, сосредоточенно цепляя спицами петельки. Она обрадованно протянула мне будущие маленькие носочки, вышитые чуть меньше половины. Я их практически не разглядывал, но потрепал девочку по голове и похвалил за старания, вызвав у малышки широкую улыбку.

Моё сознание занимали дворфы и производство кристаллов. Мало того что у меня появился безответный вопрос ещё в Трайске, после посещения оценщика с магическим молотом — так сегодня и вовсе появилась цель всенепременнейше попасть к дворфам и разузнать об одной скверной догадке. Не знаю, прав ли я или нет, но выяснить обязан.

Я могу попасть в одно из дворфийских царств, я получил доступ к нему два года назад — но как заставить горный народ рассказать мне необходимое? Я ведь собрался расспрашивать о сокровенных секретах хоть и не связанных с их паукообразными богами, но не менее ценных. Ведь именно через дворфов мир узнал о магических рунах и записи заклинаний через печати. Да и самые сильные и ценные магические устройства изготавливаются именно в дворфийских царствах.

Как заставить их рассказать всё? Как узнать всё необходимое? Пожри меня скверна, но я не знаю ответов на эти вопросы. Зато я более чем уверен, что после посещения сада длинноухих отправлюсь к дворфам всенепременнейше сразу, как придумаю способ их разговорить.

Вторым скверным местом оказался широкий деревянный форт, разросшийся до гарнизона острога. Если в замке достаточно прислуги и прочей слабой нежити, и количество её доходило до двух тысяч — то в форте нежити меньше тысячи. Зато она вся боевая и прекрасно обращалась с оружием. После осквернённого сада эльфов нежить в форте не могла доставить проблем, но повозился я с ней долго.

Церковники для расчистки первого десятка тварей вновь пользовались троптосами, уже через четыре дня недалеко от начала скверны на снегу лежало пять десятков тел. А уже через семь дней форт был вычищен от нежити. Я потратил два магических кинжала, зато дополнительно прокачал «Магическую стрелу» на пять уровней, до усиления осталось всего лишь восемь уровней.

Обновление скверны в форте проходило раз в четыре дня. Я дождался его и напоследок прошёлся по деревянным переходам и заглянул в опустевшие казармы, склады и помещения.

В продовольственном складе потолок подпирали тысячи мешков с зерном и сотни бочек с засолами, до прихода скверны позволяя обитателям форта продержаться не один месяц в осаде. В оружейной на рамах стояли десятки стальных доспехов, оружейные стойки прогибались под рядами мечей и топоров; в магической и алхимической кладовой сотни заполненных склянок и мешочков; в кузне десятки металлических слитков от чугуна до стали, а недалеко от кузни просторный сарай с запасом всевозможного угля. И нашёлся уголок с награбленным. Два сундука ломились от золотых и серебряных монет, и ещё три сундука заполнены драгоценностями, серебряной посудой и прочим.

— Мы здесь всё, да? — с мольбой спросила девочка, когда я зашёл в юрту после финальной проверки форта.

Малышка сидела около магического обогревателя подперев голову нижней парой рук, а верхнюю закинув за голову. У её ног лежал рюкзачок с отрезами ткани и нитками, а рядом лежали ножницы и подготовленные кусочки ткани для сшивания. Зелёные и красные, в их формах угадывалось будущее платьице для куклы, с четырьмя рукавами и крохотными рюшками на подоле.

Я устало бросил девочке, что скоро поедем обратно в Магласию, присел к обогревателю и растёр замёрзшие руки. Они отозвались жутким покалыванием на тепло. Пальцы и кисти задрожали от тремора, и едва сжимались в кулак даже с огромным усилием. Девочка на четвереньках приблизилась ко мне и внаглую сомкнула мои ладони в своих крохотных руках.

— Хозяину плохо будет, — пролепетала та едва не плача. — Не надо хозяину кувшины.

— Я сам разберусь, что мне надо, — я выдернул руки и вновь сжал кулаки, отгоняя тремор. Девочка молча присела рядом, обеспокоенно смотря на меня. Я угрюмо потёр переносицу и потеребил голову девочки. — Всё нормально, мне просто это надо.

— Но хозяину плохо, всегда, — девочка принялась загибать пальцы. — В отеле было много, я учила буквы, а хозяину потом было плохо. Потом ещё, и ещё. Не надо этого хозяину.

— Без этого, мелкое наказание моей скверной жизни, мне будет ещё хуже.

— Я не мелкое наказание. Я — Соя.

— Удивительное открытие, не правда ли? — с усмешкой спросил я, на что девочка надутым хомячком отползала обратно к рюкзачку, старательно делая вид, что в юрте меня не существует.

До Магласии мы добрались быстро, хотя в дороге к внешнему городу нам с девочкой пришлось чуть дольше просидеть в повозке. Половина стоянки была занята отрядом наёмников. Нас попросили сидеть в повозке, пока вокруг нашей стоянки не натянут тенты. Да и около костра мы долго не рассиживались: не хотелось проверять, как поведут себя наёмники при виде ксата, на диких землях. Как потом выяснилось, они двигались на замену сильно поредевшему по осени отряду, а скоро весна и боевые действия начнутся.

По приезде в Магласию я не отказал себе в попойке в первый же день, а второй провёл в режиме котлетки, сидя на кровати с опустошённым сознанием и сжимая-разжимая кулаки. Тремор отступил, руки практически не тряслись, но облегчения не наступило. Дальним закоулком сознания я осознавал, что рано или поздно сопьюсь до состояния овоща или вовсе помру, но как-то иначе справиться с тремором я не могу.

Составление отчёта заняло два дня. В день перед его сдачей, перечитав и убедившись в его правильности, я отдыхал, откинувшись на спинку стула и размышляя о кое-чем беспокоящем. Подошло обеденное время, но в квартире я один. После приезда девочка каждый день задерживалась на занятиях с портнихой, иной раз сильно опаздывая. Да и когда я на следующий день после попойки приходил в себя, то, помню, девочка вышла за продуктами на рынок и задержалась на несколько часов дольше обычного.

Наконец-то щёлкнул входной замок. Зашедшая девочка повесила на крючок куртку с шапкой и толстым шерстяным платком, утеплявшим голову малышки. На спине и боках куртки от едва различимых намокших пятен тянулись беловатые линии, исчезавшие в тепле помещения.

— Извините, хозяин, задержалась на учёбе, — с довольным выражением мордашки пролепетала малышка. Она поклонилась мне и пошла в спальню, даже не пытаясь хвастаться сегодняшними успехами.

Меня происходящее несколько волновало, я медленно прошёл в спальню. Девочка выкладывала из рюкзачка ткани и пряжу, подготавливая их к вечерней практике. При моём появлении девочка вздрогнула, во взгляде её рубиновых глаз отразилась тревога, но она быстро припрятала это чувство подальше и потянулась к пряже.

— А меня сегодня учили двумя нитками вязать, вот, — девочка показала кусок серого шарфа с простеньким ромбовидным узором из зелёной пряжи. — А ещё мне показали… это, — девочка замахала руками, показывая что-то прямоугольное, задумалась, посмотрела в потолок, пробежала взглядом по комнате и, не найдя подсказки, приуныла. А уже через секунду довольно просияла. — Гобелен, вот. Мне показали, как их ткут. На больших рамах, по частям. Сказали, что научат маленькие делать.

— Нравится у портной заниматься? — спросил я с нотками явного скепсиса к услышанному.

— Да, очень нравится, — девочка усердно закивала.

— Ну и ладно, раз нравится, — я потрепал малышку по голове. Моё скверное предчувствие никуда не исчезло, но и не хотелось давить на девочку или как-то выпытывать из неё информацию. Мне кажется, пока ей весело и интересно, то можно и прикрыть глаза на происходящее.

К воротам внутреннего города меня привычно сопроводила возмущённая толпа, хотя в этот раз народа в ней собралось поменьше. Стража отгородила меня от толпы и я, ловя ненавистные взгляды проживавших во внутреннем городе церковников, преспокойно добрался до нужного здания. Но я не ожидал так быстро встретить сладкую парочку из белобрысого церковника с идеальным пробором в волосах и длинноухой с ребяческим настроем. Они вдвоём как раз спустились с лестницы на первый этаж и подошли к двухметровому стражу, охранявшему неприметную дверь в дальнем углу входного зала.

— Ликус, прошу, подожди нас здесь. Нас вызвали по неотложному делу, — Хубар показал на одну из скамеек в зале. Эльфийка отрешённо покосилась на Хубара, на меня, на дверь. И широко раскрыла глаза.

— Нет, не надо ждать, — эльфийка погрозила пальцем Хубару. — Не будем упускать отличный шанс.

— Не будем упускать что? — Хубар удивлённо посмотрел на длинноухую, но та лишь отмахнулась и сказала мне подходить к ним. И добавила, что это слова начальствующего лица.

Стоявший у двери страж, окованный в латы с головы до ног, в латных перчатках и шлеме с плотным забралом — при моём подходе сделал шаг в сторону, перегораживая дверь.

— Нее́льзя. Поо́сторони́ий, — с трудом и чуть гаркая произнёс страж. Его голос приглушался слоем металла.

— Это мне решать, посторонний или нет, — эльфа вытянула руку и практически ткнула пальцем в забрало шлема. — Всё за этой дверью передано мне в прямое пользование. И только я решаю, кто там посторонний. Не какой-то… страж. Отойди, — эльфа махнула рукой перед шлемом стража. Тот несколько секунд сквозь узкие щёлочки смотрел на эльфийку, прежде чем встать обратно.

Малаюнария выудила из пояса связку ключей и передала её Хубару. Щёлкнула замочная скважина, дверь со скрипом открылась, оголяя каменный зёв уходившей под землю лестницы. Я как раз подошёл к двери, когда эльфа ступила на первую ступеньку.

— Раша́а ну шаа́р Мкаату́х, — сказал я стражу. Тот резко повернул голову, металл лязгнул.

— Руштаа́ ну са́ату, — приглушённый из-за металла голос наполняла неподдельная гордость. Я не знал, как именно переводится эта фраза, но знать этого мне и не требовалось. Этого ответа более чем достаточно для некоторых ответов.

— Не знал, что ты обучен орочьему языку, — удивлённо произнёс Хубар, закрыв за мной дверь.

— Только эту фразу и знаю, — я ступил на лестницу, не собираясь продолжать разговор. Да и другие разговоры меня не прельщали, но спускавшаяся впереди эльфа ненадолго остановилась. Приглушённый фиолетовый свет магических светильников неровно ложился на миловидное лицо Малаюнарии.

— Вы получили приглашение на праздник Основания? — я в ответ покачал головой. — Я горда носить одежды Всеобщей Церкви, но и я бы мечтала не получить его.

— Праздничного там мало, — кивнул Хубар, едва сдержав внезапную зевоту. — Но я надеюсь, Ликус, что ты составишь нам компанию.

— Ты насколько же дружелюбен, настолько же и отвратен, Хубар.

— Да когда же вам надоест, — раздосадовано выпалила эльфа и продолжила спуск.

Я насчитал под сотню ступенек широкой каменной лестницы, пока та не перешла в небольшой коридорчик с околоченной металлом дверью. На короткий стук открылась заслонка на уровне глаз. Стоявший за дверью увидел Малаюнарию и без слов распахнул дверь. Спёртый воздух противно пах немытыми человеческими телами, нечистотами и вольером с лошадьми и псами.

В небольшой комнатушке с пятью дверьми, двумя деревянными и тремя металлическими, нас встретил один из сулинов с человеческими ушами. Он доложил, что с момента происшествия ничего не происходило и новых попыток не предпринималось. Сулин покосился на меня, но Малаюнария перехватила его внимание, сообщив, что все здесь присутствуют ради общей цели. И велела отвести к месту.

В небольшой комнатушке, помимо открывшего нам дверь сулина, за небольшим столом под магическим светильником сидело ещё пятеро служителей церкви. При появлении эльфы они встали и поклонились, придерживая увесистые палицы на поясах, а из двух деревянных дверей выглянули ещё несколько служителей в запачканных кухонных фартуках.

Сулин повёл нас к одной из трёх металлических дверей. За ней — длинный коридор. На десятки метров лишь несколько магических светильников, обычный разумный в полумраке коридора едва бы различил вертикальные металлические прутья, плотно шедшие по обе стороны вместо стен и перемежавшиеся каменными перегородками. От запаха нечистот заложило нос, стоны и кашель ударами молота барабанили по ушам. За прутьями, одетые в рваные засаленные одежды, разумные кусками безэмоционального мяса лежали на стоптанных лежанках из соломы, поджав ноги сидели около стен или, не стесняясь ничего, справляли нужду в жёлоб у дальней стены, проходивший через все камеры.

На десятки метров коридора — тридцать камер. На каждую камеру — не меньше шести разумных. И все они — троптосы. Свиной нос, кошачья лапа вместо ноги, крыло вместо руки, шерсть на лице, коровий хвост, выпученные жабьи глаза и прочие отголоски влияния скверны. И если бы не оброненная Хубаром фраза, что существам именно в этом коридоре не больше двадцати лет, то я бы так и думал, что троптосам здесь лет под сорок. У них осунувшиеся от голода лица, сгорбившиеся спины, кожа обтягивает рёбра, а тончайшие ноги непонятно как не ломаются под весом даже таких щуплых тел.

— Вы больные утырки, — процедил я, глядя Хубару в затылок. Тот на ходу чуть повернулся и разочарованно покачал головой.

Коридор с клетками заканчивался дверью, за ней — лаборатория, вивисекторная, анатомический театр. Вытянутая комната, визуально разделённая на две части чёрным полотном у стен. В дальней части широкий стол с ремнями и желобами с вёдрами под ними, и ряды сидений в полукруглом зрительном зале; в передней части столы, шкафы и алхимические приборы, ножи и лезвия, топоры и пилы. И прикованный к столбу голый троптос, паренёк лет пятнадцати с рядами кожаных плавников на внешней стороне бёдер и плеч. Одна рука сломана, челюсть искривлена и впала, правые веки опухли огромной блямбой, а глаз с зелёным зрачком лежал на столике.

— Он напрыгнул на меня на раздаче еды, — отрапортовал приведший нас сулин.

— Этот урок видели все? — спросила эльфийка у сулина, кивнув в сторону коридора.

— Да, провели и наглядно всем показали.

— Хорошо. Перчатку.

Сулин немедленно достал из шкафа правую кожаную перчатку. Эльфа надела её и принялась ощупывать троптоса, проверяя места ушибов и гематом. Во рту выбиты все зубы, а при каждом вдохе из лёгкий вырывался хрип, да и с левого бока на рёбрах огромный кровоподтёк.

— Закрытая основа? — спросила эльфа, что сулин коротко подтвердил. Эльфа задумчиво глянула на бессознательного троптоса, и сказала сулину выйти на некоторое время. Тот без всяких разговор плотно закрыл за собой дверь. Малаюнария повернулась ко мне. — Вам интересно происходящее, Лик’Тулкис?

— Да я в ужасе, и это мягко сказано.

— Это вы зря. Подойдите, у меня к вам маленькое предложение. Оно, — эльфа задумалась, — скорее всего, объяснит судьбу вашего троптоса.

Сказанное эльфой мне не нравилось, но я подошёл. Исходящая от Лаотлетия опасность ещё не миновала и хоть какое-то прояснение ситуации могло помочь уберечь девочку от проблем. Да и себя тоже. Малаюнария попросила меня вытянуть руку и тут же резко схватила троптоса за здоровую руку и вложила его ладонь в мою. Парня дёрнуло, затрясло, его пробили конвульсии, он широко раскрыл оставшийся глаз, из обезображенного рта вырвался вопль, из пустой глазницы потекла кровь.

Я резко одёрнулся, вырывая ладонь. Парень ещё несколько секунд консультировал и содрогался, прежде чем натужно попытался вздохнуть, но окончательно обмяк и повис на верёвках.

— Да вы поехавшие нахер, — я не сдержался и сплюнул.

— Если вы, Лик’Тулкис, найдёте средство избавить наш мир от скверны, то мы тогда же прекратим заниматься подобным. Но, увы, в ближайшие года этого не произойдёт, — эльфа сняла перчатку и бросила её на стол. И показала на умершего парня. — У этого троптоса закрыта его основа. Судя по плавникам, скверна внесла в его тело часть дельфина или кита, но точно мы предположить не можем. Существа с закрытой основой реагируют так на любую заллаю или ураллаю, не прошедшую очищение. Существа с открытой основой этого недостатка лишены.

— Предвосхищу твой вопрос, Ликус, — Хубар прошёл мимо трупа, даже не взглянув на него. — Не у всех детей скверны есть провидение «Дитя скверны». Предупреждение Всебогов нам, простым разумным. Это и ответ, почему от твоего троптоса отказались. Хоть она, как и подобные ей, могли бы заменить авантюристов и даже тебя, но совет малиров ещё сто лет назад принял решение избавляться от подобных существ сразу после раскрытия основы.

— Это так благородно, Хубар.

— Именно, Лик’Тулкис. Именно, — Малаюнария деловито осматривала умершего паренька. — Представьте будущее, где вместо авантюристов заллаи добывают существа с особенностями как у вас. Пока вы такой один, то наслаждаетесь преимуществом. Но эти существа добудут столько заллай, что уничтожат на них цены. Цена любой заллаи — это риск, нужды и смерти авантюристов. Эти существа всего этого лишены.

— Раз так, то почему церковь не убила эту девочку, а выставила на продажу?

— Совпадение, — Хубар ухмыльнулся. — Её хотели купить для загона собаками, но в последний момент покупка сорвалась.

— То есть все эти триста лет церковь удовлетворяет и такие потребности, — я задумчиво огляделся, ища в комнате с пилами и анатомическим театром хоть малейший намёк на вменяемость церковников.

— Они все, в любом случае, приносят пользу. Хоть и не со всеми существами подобное возможно. Почтенный Хубар, прошу вас, — эльфа взглядом показала на чёрные широкие полотна, висевшие на противоположных стенах и визуально делившие комнату по центру. Хубар понятливо отодвинул полотна.

За левым полотном на крючках висел скелет, его небольшие косточки скреплены между собой тонкой проволокой. Кости черепа при жизни срослись, но глазницы всё ещё слишком велики, да зубы мелковаты. Несколько искривлённый позвоночник вполне обыденно заканчивается тазом с атрофированными боками, ног нет, а крестец продолжается подобием вытянутого позвоночника с тонкими рёбрами и остатками широкого плавника в конце. Под скелетом небольшая деревянная табличка: «1731 год от полного обращения к учениям».

За правым полотном висел скелет чуть большего размера, череп вполне сформировался и походил на взрослый. Но вместо рук — крылья, а на табличке чёрным грифелем выведено: «1878 от полного обращения к учениям».

— Допустим, это, — я показал на маленький скелет, — вообще первый троптос, появившийся в этом мире. Кто второй?

— Вы проницательны, Лик’Тулкис, — отозвалась Малаюнария.

— Это веха, Ликус, — Хубар показал на табличку. — С первого появления, этих существ в записях отмечали не чаше пятидесяти в год. Через сорок лет они упоминались уже восемьдесят раз в год, но на этом рост случаев прекратился. Вторая веха — это значительно увеличение существ. Со ста пятидесяти тогда, до полутысячи сейчас. На обоих материках.

— Триста лет, и двести лет, — прошептал я, осознав скверное сходство с двумя другими такими же датами. Я повернулся к Малаюнарии. — Вы оба хоть понимаете, с чем…

— Исключено, — эльфа отмашисто взмахнула. — Все заллаи после алхимии очищаются. Мы проверяли. И зелья тоже.

— Да? — я саркастично протянул, понимая, что могу подать очень нехорошую идею этим утыркам, но иначе прояснить скверную догадку я не смогу. — То есть служители церкви, рутифакторы и прочие, брали обычных разумных и заставляли их на протяжении жизни пить «обычные зелья лечения» и смотрели на их потомства?

Эльфийка отвела взгляд в сторону, задумчиво уставившись на ноги умершего троптоса. Хубар сам что-то неразборчиво протянул и уставился на эльфийку.

— Мы это обсудим потом, самостоятельно, — сказала Малаюнария. — На этом всё. Вы же принесли с собой отчёт?

— В кабинет? — с наигранной услужливость спросил я, на что эльфа покачала головой и показала на Хубара. — Прекрасно. Я не хочу оставаться в этих казематах ни на секунду дольше необходимого. Хотя, конечно, я ожидал увидеть нечто другое.

— Что же, Ликус? — Хубар забрал у меня исписанные листы и аккуратно свернул их в трубочку. — Твои ожидания нередко унижают самые смелые фантазии.

— Брось, Хубар. После сегодняшнего моя фантазия с треском проиграла реальности.

— Прошу вас обоих, — эльфа недовольно уткнула руки в бока, пожирая нас с Хубаром недовольным взглядом.

— Хорошо. Короче — так короче. Я в церковных подвалах ожидал увидеть вовсе не пыточные камеры, а склад черепов.

— Каких чере… — Хубар приподнял руку, показывая, что он понял мои слова. — Нет, Ликус. Кто же будет хранить такие ценные ингредиенты?

— Черепа драконов? — эльфа скинула серьёзность и по-ребячески хихикнула. — Я впервые слышу, чтобы такое хранили. Их используют, как и прочее. Зачем хранить? Этого никто не делает. Хотя, — последнее слово Малаюнария протянула, задумчиво приложив пальчик к губам, — я знаю об одном таком черепе, но его никогда в ингредиенты не пустят.

В квартиру я вернулся в расстроенных чувствах. Они пудовой гирей давили на сознание, я даже не понял, как оказался в квартире. И как принял у церковника приглашение на праздник Основания. Оно лежало на столе, а я сидел на кровати и опустошённо смотрел в одну точку. И, наверно, смотрел бы ещё несколько дней, но двенадцать ударов городского колокола растормошили меня. В квартире я был один.

Чуйка подсказывала, что девочка задерживается вовсе не из-за занятий с портнихой: в прошлые разы они заканчивались за час до обеда. Гадать не надо, чем занята девочка, но я обязан ей припомнить, чтобы она соблюдала договорённости и после занятий сразу шла домой. Если так хочется ей гулять, то после обеда и до ужина у неё времени навалом.

Я продолжил давить кровать, смотря в одну точку, пока колокол не пробил тринадцать раз. В груди гремучей змеёй извивалась тревога, я едва заставил себя остаться в квартире и дожидаться девочку. У неё ошейник, да и не может Лаотлетий так в открытую похитить малышку.

Не знаю, почему, но долго убеждать себя я не смог и вскоре стоял около двери квартиры и спешно обматывая шею толстым шарфом. Скверное предчувствие только усилилось, от пробивавшей руки дрожи я едва ухватывался за края одежды и несколько раз вообще промахивался мимо пуговиц на куртке.

Из потока мерцавших звёздочек, ходивших на улице, выделилась одна. Ниже прочих, она медленно шла около стен домов, а звёздочки рядом замирали, прежде чем продолжить путь. Вскоре звёздочка превратилась в низенький овал, он чуть покачивался и медленней обычного приближался к двери в дом. Она глухо скрипнула, деревянные ступеньки едва слышно прогибались. Овал поднялся на второй этаж и встал за дверью, нерешительно покачиваясь и будто не собираясь заходить.

Я уже не знал, что думать и как реагировать. Девочка опаздывает, не пойми где шляется, меня заставляет волноваться, так ещё и в дом заходить не хочет. Нет, такое оставлять безнаказанным нельзя. Сегодня же надеру ей задницу и предметно объясню, что она несколько запуталась и меня, её владельца, надо слушать. Руки быстро открыли замок, но всхлип за дверью опустошил весь мой настрой.

На детской голове нет шапки, блекло-жёлтые волосы скомканы и испачканы грязью и конским дерьмом, а длинные и чуть закрученные на кончиках ушки покраснели от мороза. На лбу огромная шишка, левый глаз заплыл фингалом, нижняя губа рассечена, всё лицо в кровоподтёках, шарфик разорван, у куртки оторван один рукав и вырваны все пуговицы, в штанах прореха, у рюкзака нет одной лямки. Нижнюю пару рук девочка прячет за спиной, в левой верхней руке сжимает тело своей тряпичной куклы, а в правой — её голову и все четыре руки. Девочка беззвучно плакала и шмыгала носом с опущенной головой, не в силах посмотреть на меня.

— Проходи в спальню и жди меня там, — только и мог я сказать девочке. Та угрюмо зашла в коридорчик, безвольно скинула с себя порванную верхнюю одежду, на дрожащих ногах села на кровать. И едва удержала в себе вопль обиды и боли.

Я спустился на первый этаж, в небольшой входной тамбур. И со всей силы вдарил кулаком в дверь хозяина дома, металлические петли натужно взвизгнули. За дверью раздался испуганный вскрик и тяжёлая поступь. Дверь открыл ошарашенный мужик с топором в руках, а из-за одной из комнат выглядывали детские головы.

— Слышь, ксат, ты не а…

— Завались. Я сейчас говорю, — процедил я, резко отогнув плащ и положив руку на гримуар. Мужик стушевался. — У тебя всяко есть выход на кого-то из Собора. По-любому есть. Вали туда и передай, что какие-то суки навредили моему имуществу. И если к завтрашнему вечеру я не получу сатисфакции, — я шагнул к мужику, на что тот испуганно попятился, — то вырежу нахер весь ваш ублюдошный город.

Я не стал дожидаться ответа мужика или хоть какой-то реакции, а сразу отправился обратно в квартиру. Но задержался перед дверью, «Чувством магии» следя, как крупный овал на первой этаже суетился около входной, прежде чем выскочить на улицу и помчатся в сторону внутреннего города.

Девочка сидела на кровати, всхлипывая и тянув руки к глазкам, но постоянно одёргивалась и опускала их на бёдра. Каждый звук моих приближавшихся шагов заставлял девочку вздрагивать, а от моего силуэта та вовсе мелко задрожала. Я сказал ей поднять голову и посмотреть мне в глаза. Девочка послушно исполнила приказ, её тонкие губки задрожали, из глаз брызнули слёзы.

— Они не как Консерва, да? — угрюмо спросил я.

— Простите, хозяин, — гнусавя пролепетала девочка и залилась слезами. Она потянулась ко мне, но я стоял чуть поодаль и из-за заплывшего глаза девочка не рассчитала расстояние и плюхнулась с кровати на колени. Она подползла ко мне и обхватила всеми четырьмя руками ногу да прижалась к ней, плача и рыдая.

— Соя здесь. Соя здесь, — лепетала малышка, не в силах остановить рыдания. Долгое время она выплакивала из себя обиду и горе вместе с надеждой на лучшее, пока глаза окончательно не высохли, а об истерике напоминали выплаканные глаза и подрагивавшие плечи.

Я не придумал ничего лучше, чем присесть рядом с малышкой и аккуратно приподнять её опущенную голову за подбородок. Левый глаз окончательно опух, от слёз он очень скоро начнёт болеть. Надо бы идти к лекарю, но зачем, если он сам придёт ко мне?

— Где больно? — спросил я, глядя в рубиновый правый глаз. Девочка что-то прохрипела сквозь накатывающие чувства и лишь постучала кулачками себя по груди, в области сердца. — Всё будет хорошо.

— Соя здесь, — едва смогла промычать девочка.

— Да, ты здесь. Здесь. Всё будет хорошо, купим новую одежду, куклу отремонтируем, да и тебя полечим. Не бойся, боль пройдёт… Когда-нибудь уж точно.

Я прижал девочку. Та всхлипнула и забурилась лицом мне в грудь, растирая грязь по рубахе, но я ничего не говорил, лишь поглаживал малышку по спине. Грязь — это последнее, о чём стоит волноваться. Одно я точно знаю, что девочку одну больше оставлять нельзя. К счастью или к сожалению, но не только в Магласии.