Скверная жизнь дракона. Книга восьмая

Глава 2 Часть 2

На пятое утро мы с девочкой проснулись и только приготовились отправиться завтракать — как «Чувство магии» показало зашедшую в дом звёздочку, превратившуюся в светящийся овал. Как чем-то обиженный, зашедший с каждым шагом специально тяжело ставил ногу на ступеньки и громко шоркал. И остановился за дверью в мою квартирку. Там стоял шепелявящий мужик, с которым мы добирались до Магласии. Одетый в белую робу с красным подолом, и с поясом и накидкой на плечах синего цвета.

— Красный цвет, да? — усмехнулся я, оценив прикид мужика.

— И меня послали за тобой… сулин, — последнее слово мужик прошепелявил с неохотой, вытягивая каждую букву. Он всучил мне белый свёрток, сказав через два часа быть около западных ворот средней стены. Я от содержимого свёртка едва не рассмеялся, предвкушая скорое представление. Мужик раздосадовано покачал головой и ушёл, сказав не задерживаться: меня ждёт не только Хубар.

Когда я пошёл открывать дверь, то девочка аккуратно последовала за мной. Но от вида мужика в белой робе девочка вздрогнула и боязливо попятилась в спальню. И постаралась скрыть волнение за изломанной кривой улыбкой.

— Боишься? — спросил я. Девочка замотала головой, но от моего пристального взгляда поёжилась.

— Не хозяина. Церковь боюсь, — девочка покосилась на свёрнутую белую робу. — Хозяин тоже… служитель церкви? Но ведь у хозяина другие боги⁉ Они добрые, не злые. И хозяин… он… ксат.

— Я не служитель церкви.

Девочка на мои слова растерянно захлопала глазками, посмотрела на робу, потом на меня, опять на робу. И замерла, не понимая происходящего. Она несколько секунд обдумывала услышанное, посмотрела на символы, украшавшие обложку моего гримуара, и окончательно растерялась.

— Мне говорили, что это священный символ, — девочка показала на круг, не до конца разрезанный на шесть частей. — Это голос Всебогов, объединивший все шесть рас. Его могут носить только служители.

— Я быстрее себе глотку вскрою, чем стану служителем церкви. Я исследую скверну, и это моя регалия, — я постучал пальцем по символу Всеобщей Церкви. Девочка непонимающе чуть наклонила голову. — Это показывает всем, что мои слова что-то значат, но не больше.

— Хозяин не служитель? — малышка с потаённой мольбой посмотрела строго мне в глаза.

— Никогда им не был, и становиться не собираюсь, — я потрепал голову малышки, на что та довольно заулыбалась. Несколько секунд она сидела с закрытыми глазами, потом медленно схватила меня всеми четырьмя руками, да так и замерла с моей ладонью на макушке.

— Спасибо, хозяин, — прощебетала та, и пружиной подскочила с кровати, раскинув руки в стороны. — Соя вот так рада быть с хозяином. Соя… Нет, я! Я вот так рада быть с хозяином. Хозяин добрый.

Я ничего не успел сказать, как девочка без спроса приблизилась и обняла меня, уткнувшись лицом в пояс. Да чего-то довольно засопела. Мне не прельщало подобное поведение девочки, оно граничит с помешательством — но это может быть последствием суровой жизни. Десять лет она знала только судьбу бездушного куска мяса, и меньше чем за полгода её жизнь круто переменилась, из-за ксата.

Я потрепал малышку по голове и аккуратно похлопал по спине, чтобы та прекращала изображать присосавшегося клеща. Сегодня у неё первое занятие у портнихи, мы после завтрака сразу отправимся к ней.

— Хозяин вернётся поздно? — спросила малышка уже на улице, наполненной торопящимися разумными, озабоченными рутиной с самого утра.

— Я не хочу задерживаться в церкви даже на лишний удар сердца, — сказал я, на что девочка ответила молчаливым вопросительным взглядом. — Не знаю. Не хотелось бы. Зачем спрашиваешь?

— Ужин приготовить, — пролепетала малышка, стеснительно опустив взгляд.

— Меня дождись. Мы вчера вместо супа рагу ели. Без меня, пока что, к плите не подходи. Придёшь от портной — читай книгу, или играй с куклой.

— Я помочь хочу. На рынок сходить могу, вот.

— А там нам ничего не надо. Сейчас тебе одной на рынок нельзя.

— Я хочу помочь! — горячо выпалила девочка.

— Мелкое наказание моей скверной жизни, — я устало помассировал переносицу. Мне предстоял не самый приятный день, так ещё он начался с шила в причинном детском месте. — Хочешь помочь? Тогда вернёшься — пойди к хозяину дома, который на первом этаже. Возьми тряпку и ведро и помой полы. Хотя, нет, ты линии сигнального контура нарушишь.

— Не нарушу, Соя… Я буду аккуратно.

— Ты хоть знаешь, как они выглядят? — на мой вопрос девочка покачала головой. — Вот и не смей. Лучше у портной хорошо занимайся, и вечером расскажешь обо всём. Поняла?

Девочка закивала и пообещала рассказать вообще всё, чего ей портниха будет говорить и объяснять.

Не знаю, что случилось за последние дни с девочкой, и что именно вызвало сегодняшнее желание мне помогать. Это может быть и её постепенное обучение, и наши недавние разговоры, и вообще что угодно на свете — но разбираться в этом я не собираюсь. Если уж девочка сама решила быть хоть немного полезной, то не воспользоваться этим как минимум глупо и грешно.

Я, в облике ксата, больше пяти лет назад прибыл на корабле торговой флотилии на южный материк и за всё это время побывал в десятках городов. Магласия отличается от всех них. В ней не два кольца стен, внешнее и внутренне, окружающее твердыню владельца города.

Если внешнее кольцо призвано защитить простых горожан от всплеска скверны и хлынувших полчищ порождений, то среднее кольцо защищает дома служителей церкви от города. Да и сам город больше всяких обычных, с ним по численности народа потягается разве что Магнар или Фраскиск, торговые и стратегически важные города двух государств на их границах. Магласия даже больше столицы Яхоновского княжества, я не наблюдал на тех улицах столько народа в рабочие часы. В Магласии даже на скромных узеньких улочках, аккуратно устланных брусчаткой и шириной в убогую крестьянскую телегу — даже на них встречались группы праздно шатавшихся разумных. И они все ошарашенно замирали, видя ксата в белоснежной робе с красным подолом и такой же накидкой поверх плаща, и золотым поясом.

Среднее кольцо стен смещено к западной части города. Жильё мне предоставили в восточной части и покуда я добрался до обозначенных ворот, то собрал за собой ревевшую негодованием толпу. Они посылали проклятья и клялись разорвать меня, если я посмею высунуться в одиночку из города.

Ждавший у ворот шепелявивший мужик покачал головой и обмолвился с дежурившими у ворот стражами, они все полностью закованы в латы и на несколько голов выше обычного разумного. Если ревевшая позади толпа меня забавляла, то от вида доспехов я невольно поёжился: металл холодный, сейчас зима, а рядом со стражниками нет жаровен. Возможно, у них одежда с магическим подогревом, магия может объяснить всё — но ведь дежурят-то восемь стражей только на этих воротах. А ещё по улице за воротами прошёл один из служителей с золотым подолом и поясом и красной накидкой, в сопровождении одного стражника.

При моём приближении шепелявящий мужик кивком показал следовать за ним. Стража на меня не отреагировала, но стоило переступить за ворота, как она отточенными движениями отошла от стен и построилась линией, преграждая проход толпе. Народ взревел, крича непотребства в мой адрес, требуя срочно остановить меня, не порочить Собор — но стражники даже латами не скрипнули.

Разгневанный шум толпы слышался ещё долго, даже за сто метров от ворот, где я догнал мужика. Тот смерил меня разочарованным взглядом да повёл по улицам внутреннего города Магласии. Вроде бы — обычного города. Такие же здания с каменными первыми этажами и, где двух- и трёхэтажными, полностью деревянными, каркасными, или смешенными. Те же магазинчики и питейные, сейчас предлагающие горячие напитки с ароматами цитрусов. В магазинчиках продают такие же товары, а по улочкам ходят обычные женщины, торопясь к обычному рыночному ряду. Попадаются ратоны и нутоны, парочка дворфов и даже орки, прошедшие несколько этапов преображения.

Вот только многие разумные носят белые робы с подолами, поясами и накидками. Их жёны или мужья, не относящиеся ко Всеобщей Церкви, помогают супругам в работе, да и дети учатся у многочисленных писчих. Их и иже с ними во внутреннем городе примерно четверть населения, а с учениками и прочими и вся треть наберётся. Остальное — служители Собора и их супруги.

— Я же говорил, ты — знаменитость, — с неприкрытым раздражением произнёс мужик, взглядом показав на расступавшихся прохожих. Они видели во мне невозможное и до ужаса отвратное явление осквернённого мира, из-за чего мир стал ещё более неприятным. Все шептались, пальцами показывали на красную накидку на моих плечах и соглашались, что конец времён наступил, раз ксат не только носит символы Всеобщей Церкви, но ещё его допустили во внутренний город.

— Пусть за автографом в очередь выстраиваются, — я с усмешкой посмотрел на женщину, испуганно притянувшую к себе девочку лет пяти и приказавшую не смотреть на меня, а то глаза вытекут.

— Следи за собой, — прошепелявил мужик. — Священный договор действует и в Магласии, но сотри ухмылку. Доведёшь толпу, и даже все шестеро малиров тебя не спасут.

— А они должны спасать?

— К сожалению — обязаны, — мужик отвернулся, не желаю больше смотреть на самодовольное выражение моего лица. Я с каким-то сладострастным упоением наслаждался реакцией народа. Его корёжило в конвульсивном припадке беспомощной злобы, он напоминал тявкающих мелких собачек, только крепко привязанных к столбу с заткнутым ртом, способных лишь неистово трястись.

Чем дальше я шёл по внутреннему городу, тем отчётливей проявлялся шок на лицах горожан, но они едва не попадали в обморок, когда я дошёл до ещё одной стены с воротами. Их охраняли такие же стражи, закованные в латы и на две головы выше обычного разумного. Рядом с ними дежурили служители церкви с красным подолом и поясом, и синей накидкой. Им я передал разрешение, полученное ещё в академической церкви. Служители сверились с содержимым конверта и, удручённо переглянувшись, разрешили мне пройти внутрь.

Собор Магласии — это не помпезное здание или собор в его прямом понимании. Это десятки четырёхэтажных каменных зданий, идеально выбеленных и соединённые между собой переходами, на первых этажах или каменными мостиками на последующих.

Мужик провёл меня в одно из зданий, сказав запоминать дорогу. На моё подлинное удивление тот скривился, но пояснил, что я, скорее всего, не в последний раз оказываюсь в соборе.

Внутри здания стены покрыты гобеленами и коврами, а растопленные камины согревают. Главная лестница холла ведёт наверх, но сбоку от неё неприметливая дверца, охраняемая высоким стражем в латных доспехах: своим белым полотном на фоне коричневой лестницы она смотрелась чужеродно, а страж и вовсе добавлял загадочности. В коридорах за закрытыми дверьми слышится скрип перьев, разгорячённые споры или же чётко поставленный голос. Проходящие по делам служители церкви при моём появлении испуганно жались к стенам, а некоторые молили Всебогов простить их за существование ксата с регалиями сулина.

Мужик привёл меня к одной из дверей на втором этаже, кроме скромного шелеста бумаги за ней ничего не слышалось. На аккуратный стук отозвался настолько знакомый голос, что я невольно скривился в усмешливом оскале. За прошедшие годы взгляд голубых глаз так и остался пронзительным, с капелькой прикрытой надменности, как и остался на месте идеальный пробор в белобрысых волосах.

С вымученной добротой белобрысый улыбнулся мне и спросил у мужика о переводе парня, шедшего с нами до Магласии. Все его документы переданы и тот, вроде как, уже вчера приступил к работе на новом месте. Хубар освободил мужика до вечера. Тот вышел в коридор, вскоре его белёсое облачко превратилось в звёздочку, направлявшуюся к лестнице.

Хубар отложил в сторону перо и свиток, наполовину исписанный мелким текстом, и медленно прошёл в дальний угол кабинета. Стоявшие друг напротив друга два небольших стульчика разделял небольшой столик.

— Здравствуй, Ликус, — произнёс Хубар ровным, несколько подобострастным и властным голосом. Церковник на мгновение о чём-то задумался, и ухмыльнулся. — Мне удивительно видеть, что ты до сих пор не отыскал для себя подходящей придорожной канавы.

— К моему великому сожалению — твоя глотка чиста, Хубар. Ну, или же ты каждое утро тратишь долгие минуты, чтобы очистить свой рот.

— Не тебе говорить о чистоте, — белобрысый сел за стол и жестом пригласил меня присоединиться. — Не хочу ничего слышать о чистоте от разумного, решившего, что красный ему идёт.

— Вообще-то, он мне действительно идёт, — я театрально отряхнул красную накидку на плечах. — Ты бы видел, какой фурор произвёл я в городе. Все завистливо смотрели мне вслед.

— Боюсь, Ликус, ты перепутал зависть с другими чувствами. Может быть, такими же порочными, но искренними для сердец горожан.

— Тогда, надеюсь, они продолжат меня радовать своими откровениями. Как думаешь, Хубар, мне стоит присмотреть в Магласии квартиру, для покупки?

— Местный климат скажется на здоровье, даже такого живучего ксата как ты, — рот Хубара растянулся в кривой улыбке, очень быстро исчезнувшей. Губы плотно сжались, взгляд голубых глаз стал проницательно холодным. — Тебе ведь в дороге объяснили, что ты натворил.

— Что из? — я наигранно поставил ладони рёбрами друг на друга и тут же развёл их, намекая на длиннющий развернувшийся свиток.

— Шестеро помощников инквизитора высшего круга, затребованных у одного из малиров. Шестеро полезных разумных, опытных бойцов. Зачем? — Хубар подался вперёд, в глубине его глаз вспыхнул огонёк ярости. — Зачем надо было их убивать?

Внимание, заблокировано ментальное воздействие

В висках кольнуло и, если бы я не был готов к подобному, то всяко бы чуть прищурился или ещё как выдал себя. А так я лишь задумчиво развёл руками.

— Преследовать ксата на диких землях — это…

— Мне это уже рассказали, Ликус, — недовольно процедил белобрысый, втянув в себя воздух и возвращая себе спокойствие.

— Так зачем спрашивать, Хубар? Или ты рассчитывал услышать историю, отличную от реальности?

— Твоё существование — уже повод усомниться в реальности, Ликус.

— Хоть в чём-то наши чувства взаимны, Хубар. Твоё лицо отбивает у меня веру в разумность.

— Отрадно, что мы оба представляем друг для друга интерес. Для меня ты — занятный, непознанный объект. Ксат — магос, и сулин, и честнейший ответчик на процедуре дознания. Ты, Ликус, удивительное существо, не должное существовать. Меня, если позволишь признаться, подобное забавляет.

— Научный интерес? — с удивлением спросил я, на что церковник довольно кивнул. — О, мне безмерно отвратно осознавать, что своим существованием скрасил твою жизнь, Хубар. К счастью, мой интерес к тебе находится где-то в конце списка, да и то — интерес этот чисто таксидермический.

— Радостно узнать, что у тебя есть интересы и в такой области. Это значит, что мои старания годичной давности не прошли даром, и во Фраскиске на празднике Новой Жизни ты насладился представлением. Я слышал, что в городе в тот вечер видели странный покачивающийся силуэт.

— Возможно, это даже был я. Признаюсь честно, я не ожидал узнать, что высшие разумные подобно гноллам будут радоваться чьему-то черепу. Но, спасибо тебе — это знание оказалось для меня бесценным.

— Именно поэтому ты решил отказаться именовать себя высшим разумным, и вместо нормального спутника избрал ни на что не годную тварь, вполне достойную тебя?

— Хороший вопрос, хоть и из двух частей, — я на секунду наигранно задумался. — А что ты подразумеваешь под нормальностью?

— Того, у кого нет лишней пары конечностей. Как минимум.

— А я вот всю жизнь считал, что нормально — иметь две пары верхних конечностей, — я медленно, саркастично пожал плечами. — Что до первой части вопроса, то не мы определяем себя высшим или низшим разумным, а наше окружение.

— Я уверен, ты догадываешься о своём положении, Ликус, — ухмыльнулся белобрысый.

— Поверь, я рад твоей компании, Хубар, — я ответил церковнику не меньшей саркастичной улыбкой. — Но почему ты назвал это дитя негодным?

— Троптос из сетарах, с животной основой из миносов. Прекратил расти в пять лет. Шансы развития у него были и, может быть, ты их обнаружил, — с издёвкой произнёс Хубар. — Но оно бесполезно великому делу Всеобщей Церкви. В душе этого существа нет важного. Оно бесполезно нам, рутифакторам.

— Я не знаю, чем занимаются рутифакторы. Мне сказанное тобой ни о чём не говорит.

— Я бы хотел молиться, Ликус, чтобы ты остался в своём неведении до самого скончания.

— Но есть но?

— Из-за него ты здесь, — Хубар показал на мою грудь, где слои одежды скрывали оставленные скверной шрамы. — Очень скоро ты многое узнаешь, остальное, после, расскажу тебе я. А сейчас…

Хубара перебил настойчивый стук в дверь. В кабинет вошёл священник с полностью синим отличительным комплектом на белой робе. Он хотел узнать, явился ли сулин Лик’Тулкис, но только и смог удивлённо промычать, увидев морщинистую голову с тремя рядами роговых отростков. Ожидается начало совета, нам с Хубаром следовало явиться к совету малиров.

Очень скоро мы ступали по коврам, устилавшим многочисленные коридоры и лестницы. Путь предстоял относительно долгим: совет располагается в здании, противоположном нашему. Встречавшиеся в коридорах служители церкви отшатывались к стенам, а одна придурошная тётка в белой робе и сине-зелёных отличительных цветах от моей насмешливой ухмылки оступилась и чуть не свалилась с лестницы.

— Тебя призвали исполнить свои прямые обязанности сулина, — сказал Хубар.

— Нежить?

— Я рад, что ты правильно истолковав моё послание. Тебе не придётся отсиживаться в тепле квартиры. Ты поработаешь руками, но я уверен, Ликус, что не будет проблем у разумного, с такой лёгкостью отнимающего жизнь у никчёмных наёмников и достойных служителей воли Всебогов.

— К моему счастью, Хубар, я не вижу разницы между первыми и вторыми.

— Твои действия подтверждают твои слова, Ликус. Но, ответь, какого это, так легко забирать чью-то жизнь?

— Настолько же легко, как и изменять чужие жизни, Хубар, — сказал я, намекая, что белобрысый уж точно не в праве меня обсуждать. Но он намёк не понял и вопросительно свёл брови. — Ты же сам давно хвалился мне, что грезишь наставлять разумных на путь, который именно тебе нашептали боги.

— Я вынужден поправить самого себя, Ликус. Судьба трихтиха, временно, обошла меня стороной. Теперь моя жизнь принадлежит делу в сто крат важному, — произнёс Хубар с лёгким придыханием. — Судьба моя пропадёт в потоке времени, о моих заслугах помнить будут лишь редкие анналы, но совершаемый подвиг и деяния важны для всего мира. Мне предстоит трудный путь с множеством ухабов, но это — великий путь. Я безмерно счастлив ступить на него.

— От чистого сердца желаю тебе спотыкаться на каждом ухабе, Хубар.

— Ты несносен, Ликус, — покачал головой белобрысый. — А ведь это именно я уберёг тебя. Очень скоро ты убедишься, что только я встал между тобой и серьёзной опасностью для твоей жизни.

— Я слышал имя Лаотлетий, — я усмехнулся, вспомнив, что нечто подобное уже слышал.

— Это имя я советую тебе помнить, — взгляд голубых глаз Хубара заострился, наточенной рапирой стараясь пробить мне переносицу. — Возможно, я — твой противник. Но носящий это имя фуаларал — твой враг.

Мы пришли на третий этаж одного из зданий, в просторный зал с десятками стульев у стен и позолоченной лепниной на стенах. Она везде прямоугольная, исполняла роль рамки. Шедший с нами служитель сказал ожидать приглашения и, легонько постучав в одну из белых дверей с золотыми узорами, тут же скрылся за ней. За ней «Чувством магии» ощущались шесть светящихся облачков. Хубар надменно окинул содержимое десятков лепнин и молча прошёл к стульям.

Я садиться не собирался, меня влекло содержимое рамок. Они прямоугольниками обрамляли сотни бумаг. Одни размером с ладонь и таких в лепнину помещалось с десяток, другие размерами с обычный лист бумаги, а одна — огромная, развёрнутым свитком тянется от потолка до пола и исписана каллиграфическим мелким почерком.

— Этот договор тебе знаком, — раздался голос Хубара, когда я направился к свитку.

— Не знакомый, но знаковый, — бросил я, не отрываясь от чтения пунктов священного договора.

Знание этих десяти пунктов пригодилось бы, когда я с Налдасом прибыл на южный материк. А сейчас договор вызывает у меня лишь нелепое сожаление о допущенных ошибках, и какое-то странное чувство ностальгии. А ещё, помимо остального, от написанного на свитке мне становится несколько некомфортно, пальцы дрожат с утроенной силой, а горло перекрывает ком до невозможности дышать.

Как минимум эту копию договора заключили семьдесят три года назад старейшины ксатов и совет двенадцати малиров Всеобщей Церкви. Имена совета мне ни о чём не говорят, но имя Нишар’Нуладкаса более чем красноречиво. Но больше всего мне не нравится, что эта копия договора заключена от трёх дат: «1695 год от учреждения первого съезда духовенства на северном материке», «1253 год от повторного учреждения духовенства на южном материке», и «2005 год от полного обращения к учениям». Последняя дата меня нервирует самим фактом своего существования.

Если верить датам, то сейчас идёт две тысячи семьдесят восьмой год от какого-то «полного обращения к учениям». Плевать, что мне до зубной боли в этой фразе мерещится намёк на возвращение к учениям Тонов — но ведь сейчас, по драконьему исчислению, «2098 год Последней Битвы».

Я толком не могу понять, когда пришла скверна в этот мир, до Последней Битвы или эта фраза о её появлении — но, получается, что Всеобщая Церковь образовалась уже после прихода скверны. И это самое бредовое, ведь на материке скверны я находил орочий шатёр с вышивкой пятерых богов и пятерых народов на стенах, да и в осквернённых трофеях от явно различных рас фигурировала общая для всех «эпоха единения». Откуда у меня такое ощущение, что Всеобщая Церковь существовала и до прихода скверны, но под другим названием и с другими правилами? А потом мир ухнул в катаклизм, церковники вспомнили про «учения Тонов» и пересобрали церковь.

Даты я обмозговывал несколько минут, заворожённо буравя свиток — но к какому-то осмысленному выводу прийти не смог. Слишком всё странно. Я решил не зацикливаться на договоре и продолжил ходить около стен, рассматривая прочие документы. Практически ничего интересного на них нет. Практически.

На документе с красноречивым названием «Приказ высшего порядка» лишь две строчки. Первая подписана неким малиром Засуром тридцать два года назад, приказывая использовать всё возможное оружие «дарованного гнева» вне экспериментов. Вторая строчка, подписанная малиром Антанием шесть лет назад, приказывала использовать пять орудий «дарованного гнева» в порядке завершающего эксперимента. И не надо думать, когда и при каких обстоятельствах использовали этот «гнев», чем он является и какие от него последствия. Но зато понятно, почему скверное место с армией нежити у Настрайской магической академии, назвали не Чалой макирой по имени равнины, а Антанской макирой.

И ещё нашлось четыре странных документа, единственные без дат. «Соглашение о содействии мыслей», подписанное советом двенадцати малиров и представителями одиннадцати дворфийских царей с пометкой, что соглашение действует независимо от фамилии действующей царской семьи в той или иной горе. «Соглашение о содействии металла», между советом и тремя талуяра-унаарэ. В этом документе так же стояла пометка, что он действует независимо от имени избранного представителя сада лесных эльфов, но это всё содержимое соглашения. Всё так же было и на третьем документе, «Соглашении о содействии тела», заключённого с каким-то н’гутором шда’ялотом, представителем всех существовавших, существующих и построенных в будущем школ Сет’ах. И «Соглашение о содействии защиты», с четырьмя какими-то ха́анда ну жгаруу́д от имени всех орочьих племён из прошлого, настоящего и будущего.

«Чувство магии» показало, как в коридоре, по которому мы пришли к залу ожидания, появилась мерцающая звёздочка. Она переросла в овал, стремительно приближавшийся к дверям. Они гневно распахнулись, в зал практически вбежал фуаларал в белых одеждах, с красным подолом и поясом с накидкой золотого цвета. Длинные золотистые волосы от быстрого шага чуть сплелись в кончиках, ноздри в прямом тонком носе раздувались от глубокого дыхания, тонкие губы поджаты, острый подбородок подрагивает, а взгляд голубых глаз источает настолько запредельный уровень ненависти, что я аж невольно прокашлялся.

— Ты мой подчинённый, Ликус, помни это, — только и успел бросить мне Хубар, прежде чем фуаларал двинул в мою сторону.

— Отрадно видеть, что Всеобщая Церковь способна принять в своё лоно подобное ксату существо, — полностью надменным голосом сказал лесной эльф, протянув последнее слово.

— Всеобщая Церковь, почтенный Лаотлетий, принимает всех достойных. Ни вам об этом не знать, — Хубар встал рядом со мной. Фуаларал покосился на белобрысого с идеальным пробором в волосах, покосился на его золотой подол белого одеяния и будто бы поскрежетал зубами от негодования.

— Ни мне об этом забывать, почтенный Хубар. Но не пристало омрачать великую цель подобным явлением. Что бы ни было, но цвета церкви на ксате позорят нас, — Лаотлетий перевёл взгляд на меня. — Я наслышан о ваших… примечательных чертах характера, сулин Лик’Тулкис.

— Импонирует, что слава моя прогремела в городе раньше, чем нога моя ступила в его черту. Надеюсь, вы не спросите у меня автограф, инквизитор высшего круга Лаотлетий?

— Почтенный Лаотлетий, ксат, — с приказным тоном произнёс длинноухий.

— Я жизнь потрачу на поиск в этом городе разумных, почтения достойных.

— Вы сэкономите время, пропустив себя, — усмехнулся длинноухий, прищурившись от негодования. — Ваша раса почтения…

— Я вас перебью, почтенный Лаотлетий, но у вас какое-то дело к совету? — с услужливой интонацией спросил Хубар, кротким жестом показав на двойные широкие двери.

— Нет, почтенный Хубар. Я пришёл высказать своё внимание сулину, о котором лично слышал не раз, — длинноухий смерил меня с головы до ног презрительным взглядом. — Вам говорили, что красный цвет вам к лицу?

Я нарочно сначала осмотрел свой посох, а потом чуть приподнял дрожащую от тремора правую руку и полюбовался сморщенной морщинистой кожей тыльной стороны ладони.

— Я прекрасен. И каждый цвет лишь подчёркивает это.

— Как и подобранная вами тварь. Ответьте, как сулин инквизитору верховного круга — по какой причине это четырёхрукое существо было куплено вами и оставлено в живых?

— Этот вопрос сулину Лик’Тулкису задаст его начальствующее лицо, — Хубар сделал полшага вперёд. — И ответ услышит только оно.

— Нахождение незарегистрированного троптоса в городе в моей юрисдикции, почтенный Хубар, — с сарказмом протянул Лаотлетий, наслаждаясь своим превосходством. Белобрысый резко повернулся ко мне, смотря настороженно и несколько ошеломлённо.

— Ты не зарегистрировал своего троптоса?

— А разве я в городе не проездом?

— Не совсем, — протянул Хубар. — Тебе придётся возвращаться и задерживаться. Для этого тебе комнаты предоставили. Помощник малира должен был сообщить об этом.

— С последним возникла оказия, — самой честной интонацией протянул я.

— Вы могли догадаться, сулин Лик’Тулкис, — продолжал упиваться ситуаций Лаотлетий.

— Я очень нервный, вот, — я вытянул дрожащую от тремора руку. — В новых местах могу потеряться даже на пустой площади. Я неправильно истолковал происходящее. Поверьте, инквизитор высшего круга Лаотлетий, — я протянул титул длинноухого, наслаждаясь едва уловимыми нотками сарказма в своём голосе, — если в городской церкви не закроют двери перед ксатом, то я завтра же исправлю эту оплошность.

— Но почему не сегодня? — с угрозой в голосе спросил Лаотлетий, хищно прищурившись. На что я театрально развёл руками, показывая на украшенные лепниной стены. В этот момент «Чувство магии» показало, как в зале за двойными дверями зашевелился мерцающий овал шедшего с нами церковника.

— Могу и сегодня, если инквизитору высшего круга Лаотлетию известно, как скоро я покину эти великолепные стены Собора Магласии.

— Мне это не известно, но я…

Договорить лесной эльф не успел. Двойные двери распахнулись, вышедший церковник едва не с торжественной интонацией объявил, что совет двенадцати требует видеть нас с Хубаром. Хубар вежливо попрощался с длинноухим и отправился к дверям. Я учтиво улыбнулся Лаотлетию и только хотел отправиться вслед за Хубаром, но длинноухий выпалил, что завтра с десятым колоколом ждёт меня в одной из церквей города. Он быстро сказал, где её искать, и быстро покинул зал ожидания.

Мы с Хубаром вошли в тамбурную, ограниченную двумя парами двойных дверей. Пока церковник-помощник суетился, закрывая внешние двери и подходя к внутренним, Хубар чуть наклонил голову в мою сторону.

— Завтра же исправь свою оплошность. От её последствий я тебя защищать не собираюсь, — гневно прошептал Хубар. — После собрания сообщи совету о находке из логова циклопов. И, будь так добр, Ликус, вспомнить о таком слове, как благоразумие. И помнить его хотя бы при совете двенадцати.

Я отвечать Хубару ничего не собирался, лишь растянул губы в приветливой улыбке и легонько кивнул. Белобрысый раздосадовано покачал головой и с ожиданием проблем уставился на внутренние двери, прошептав короткую молитву одному из Тонов.

Зал совета малиров напоминал полукруг из двух ярусов. На площадке в центре пусто и просторно, а рядом со стенами высокий помост выше роста человека. Сидя за массивными столами на узорчатых деревянных тронах и украшенных золотыми полосами, с помоста на нас с Хубаром неотрывно наблюдали шесть нутонов, мужчин и женщин. Голову самого старого малира давно покрыла седина, а лицо самого молодого едва тронули первые морщины. Все в белых церковных робах, но с золотым подолом и поясом, и чёрной накидкой на плечах.

Хубар гордо прошагал в центр площадки, поклонился каждому из малиров и с гордостью сообщил, что младший рутифактор и инквизитор первого круга Хубар и сулин Лик’Тулкис по первой возможности исполнили волю совета. Я никому кланяться не собирался, лишь коротко кивнул малирам. Удивительно, но шестеро нутонов даже бровью не повели на это и, будто бы, даже не обратили внимания на покрывавшие мою кожу морщины. Но ещё больше я удивился, что разговор сразу же пошёл о предстоящей работе.

Церковь проводит какое-то комплексное и всеобъемлющее исследование неприродных скверных мест. Главное в исследовании — их изменение и преображение. Эти слова для меня звучали пусто, но совет на объяснения скупился, коротко сославшись на Хубара.

Совет планировал использовать для исследования какой-то «соответствующий материал», но когда планы довели до всех рутифакторов, то стоявший рядом со мной белобрысый предложил небольшую корректировку. Для чистоты эксперимента. Эта самая корректировка была быстро одобрена, а сейчас стояла перед шестью малирами и сдерживала в себе угрюмый вздох. Но без финального слова Хубара я вряд ли бы попал в осквернённый сад длинноухих — а раз так, то надо просто закрыть долг, как бы это ни было противно, и больше никогда с церковниками не связываться.

Задача исследования — что-то сделать в трёх неприродных скверных местах. Совет и этого не сказал, сославшись на Хубара, но потребовал от сулина и стоявшего рядом рутифактора полной отдачи. Тем более что именно Хубар стал зачинщиком изменения плана исследования и, как прозрачно намекнул один из совета, от обещанных результатов зависит будущее белобрысого в рядах Всеобщей Церкви.

Дальше меня расспросили о моём опыте обращения с нежитью, и что вообще мне известно о скверне. Некоторые вещи я упускал, ссылаясь на свой титул магоса, другие моменты просто не рассказывал, стараясь сохранить в тайне свои способности. Но основное совет услышал: опыт у меня имеется, убивать могу хоть целый день, сражался с нежитью в одиночку и до сих пор жив, хоть и не совсем здоров и жалуюсь на свою скверную жизнь.

После всех расспросов один из малиров кивнул помощнику, сидевшему в углу зала и кропотливо конспектировавшему все произнесённые слова. Тот укушенным змеёй сорвался с места, убежав из зала с исписанными листами бумаги в руках. На мой многозначительный взгляд Хубар коротко шепнул стоять на месте и молчать, чем я и занимался, со скуки поглядывая в потолок.

Вот что интересно: я у церковников ни у кого оружия не заметил, не считая облачённых в латы стражей. Что во внутреннем городе, что в самом соборе, ни у кого на поясе даже куцего ножичка не висит. А я весь такой опасный и грозный, с посохом в руках, гримуаром, жезлом и кинжалом на поясе. Церковники не боятся, что я могу напасть на них? Или всё дело в пункте священного договора, что любой мистер морщинка имеет право где угодно носить при себе посох и кинжал? Не знаю, почему именно у меня не забрали оружие, но без посоха я бы чувствовал себя неуютно.

Вернувшийся помощник объявил, что шестеро малиров из Собора Кафдории разделяют удовлетворение от прошедшей беседы с сулином и младшим рутифактором. И вопросов они не имеют.

— Собрание закончено, — сказал один из малиров, мужчина с крючковатым носом и взглядом усталым и несколько скорбящим. — Ступайте готовиться к предстоящему.

— Что мне с медальоном делать? — резко спросил я, на что Хубар едва заметно втянул в себя воздух, приглушая эмоции.

— С каким медальоном? — мужик с крючковатым носом чуть подался вперёд, нависая надо мной с помоста.

— В логове циклопов недалеко от Трайска нашёл медальон Всеобщей Церкви. Им владел трихтих Уклан Адал.

— В лоне Всеобщей Церкви достаточно мест для значимых собой разумных, — с некоторой уклончивостью ответил мужик.

— Это медальон трихтиха, бывшего со мной в первые года в Настрайской магической академии, — подытожил Хубар.

— А, тот участник, — понятливо закивал мужик, ему вторили прочие малиры. Мужик посмотрел на меня. — Оставь медальон Хубару, сулин. Он послужит нам всем памятью об утраченном доверии.

— Хорошо, — я пожал плечами, не понимая, о чём вообще говорят церковники. — Последний вопрос. Мне ведь не просто так чудится сходство с именем Антаний и названием Антанская равнина?

— Возможно, — холодно ответил мужик с крючковатым носом, как раз и носившим имя Антаний. — Вы, сулин Лик’Тулкис, присутствовали на той равнине. Во всей Всеобщей Церкви только совету Двенадцати, стоящему рядом с вами Хубару и ещё одному разумному известно об истинной причине исчезновения части нежити. И совет рассчитывает, что вы проявите себя подобающе.

Мужик чуть прищурился, давая понять, что общение с советом закончено. У меня возникло стойкое ощущение, что с советом Двенадцати я больше не увижусь, и это радовало — не хочется лишний раз оказываться в Магласии. Народ здесь какой-то нервный. Над таким весело подшучивать, но даже у меня нет желания выискивать грань между негодованием толпы и увеселительным линчеванием.

— Что это за слова об утраченном доверии? — спросил я у Хубара, следуя обратно к его кабинету.

— Обычно, когда… такие… разумные связываются с советом Двенадцати, то на ложь и обман не рассчитывают.

— Ты хоть сам понял, что сказал?

— Я не только понял, Ликус. Я участвовал в случившемся, и так же был обманут. К счастью, тогда у меня нашлась щепотка смекалки, и Всеобщая Церковь обрела полезного члена. Хоть и строптивого.

— Дай угадаю… — начал было говорить я, но Хубар насмешливо улыбнулся.

— Не стоит. Я говорил о тебе.

— И ты получил приказ ехать в академию летом, в год моего поступления?

Хубар на мой вопрос не ответил, но этого и не требовалось. Острый, колючий взгляд, сузившиеся зрачки и едва заметный прищур — всего этого мне более чем хватило.

Размышлять об открывшемся факте я не собирался. Подумаешь, крылатые твари сообщили обо мне практически напрямую в совет Двенадцати. Подумаешь, ещё одно доказательство, что старые маразматики пытались меня убить. Это всё и так понятно, как и понятна моя месть к ним — но откуда у драконов настолько тесные, даже плотные контакты с церковниками? И это при том что церковь вместе с прочими разумными вполне успешно охотится на драконов. У меня до сих пор смутные подозрения, что вся эта охота выглядит показательным фарсом, учитывая историю рыжего дракона, чью кожу выставляли на продаже на тайном аукционе в Арнурском королевстве. Хотя, наверно, смысл спрашивать подобные наиглупейшие вопросы отсутствует, учитывая произошедшее тридцать два года назад.

Рядом с кабинетом Хубара, закинув руки за спину и нетерпеливо покачиваясь, стояла длинноухая в белой робе, с золотым подолом, красным поясом и золотой накидкой. Золотистые волосы ласковым водопадом спадали к плечам, а на мягких щёчках виднелись небольшие ямки. Фуаларал невольно дёрнула ушами, услышав наши шаги. Она приветливо, даже несколько кокетливо улыбнулась Хубару, но заметила меня и приоткрыла рот. Длинноухая сложила руки в замок, растянула губы в улыбке притягательной и игривой, и едва заметно облизнула язычком зубы.

— Неужели это тот самый сулин Лик’Тулкис? — протянула та, смотря на меня взглядом голодного ротвейлера. Я покосился на Хубара.

— Откуда у вас всех такое чистое произношение моего имени? В церкви, что, открылись курсы языка ксатов?

— Ваше имя в стенах нашей церкви произнесено не одну тысячу раз, — игриво выпалила длинноухая, шагнув мне навстречу. — Мы все… По крайней мере я уж точно рада вас видеть.

— Я прошу простить, почтенная Малаюнария, но… — начал говорить Хубар, но длинноухая усиленно делала вид, что не слышит белобрысого. Она бесцеремонно взяла меня за руку.

— Вы не поверите, уважаемый сулин, как я счастлива выпавшей мне возможности работать с вами. Это ведь правда, там… — эльфийка осеклась и голубыми как горный хрусталь глазами зыркнула по сторонам, осматривая длинный коридор. — Пройдёмте в кабинет, Хубар возражать не будет.

— Нам необходимо обсудить ближайшую работу, — Хубар обречённо, но всё же попытался возразить эльфе. Та мило ему улыбнулась.

— Так ради этого и нужно пройти в твой кабинет, — игриво произнесла та и потянула меня за руку. Хубар пожал плечами и пошёл открывать дверь и, мне даже показалось, что он едва сдержал улыбку.

— Вы, собственно, кто? — спросил я, аккуратно вырвав свою руку из крепкой хватки эльфийки.

— Я? Высший рутифактор Малаюнария, участник одного с Хубаром величайшего эксперимента. По совместительству начальник Хубар. И, опосредованно, ваш, — эльфа быстренько тыкнула меня пальцем в грудь и влетела в кабинет.

Длинноухая бесцеременно вытащила стул из письменного стола и приволокла к чайному столику. Теперь за ним стояло три стула, и самый удобный уже занят. Хубар по-доброму приподнимал уголки губ в лёгкой улыбке, смотря на спину эльфийки. Она маленькой девочкой аккуратно хлопала ладошками по бёдрам, дожидаясь нас. Не знаю, как Хубар и эльфа, но я уже как минуту назад потерял всякое адекватное восприятие происходящего.

— Я слышала от Хубара, что вы посетили проклятое место? — эльфа посмотрела на меня, и тут же показала на свои уши. — Я про осквернённый сад фуаларал.

— Мне кажется, что вы посвящены во многие детали, — я с претензией покосился на Хубара.

— Ой, да бросьте, — продолжала эльфа. — Нам с вами работать недолго, но работа предстоит великолепной. К чему формальности? Отбросьте стеснение, говорите со мной прямо. Были ведь в саду?

— Вы правы, был. И слышал там слова о узээсара-тулеенари.

Эльфийку покорёжило и скривило, будто сожрала кислющий лимон вприкуску с конским дерьмом.

— Какое ужасное слово вы вспомнили. Вы хоть знаете, что оно означает? — на вопрос эльфы я ответил, что так называют фуаларал, отказавшихся от какого-то сокровенного долга. — Вы практически правы. Это слово относится и ко мне, но я скажу вам как часть Всеобщей Церкви её другой части — не стоит разбрасываться этим словом. Назовите так любого… нормального из моих сородичей, и вас откажут обслуживать во всех банках. Это в лучшем случае.

— А вы, стало быть, не нормальны? — я по-доброму улыбнулся, на что эльфа наигранно устало цокнула языком.

— Уж не вам, Кта’сат, об этом говорить. Но, да, я ненормальна. Мне четыреста семьдесят один год. Двадцать семь лет как я покинула свой родной сад, и двадцать шесть с половиной лет как я стала частью Всеобщей Церкви. Эти цифры вам что-нибудь говорят?

— Тридцать лет.

— Совершенно верно, — довольно закивала длинноухая, а Хубар вцепился в её лицо взглядом грустным и сожалеющим. Та заметила взгляд белобрысого и улыбнулась ему мило, но несколько вымучено. — Прошу, Хубар, только не опять.

— Я о том, почтенная Мана… — Хубар прокашлялся, а эльфа саркастично ухмыльнулась, — Малаюнария, что непростительно терять настолько богатый опыт.

— Не принижай свои заслуги, Хубар. Я верю и чувствую, что твоя любознательность и упорство приведёт к нужному всем нам открытию. Именно поэтому ты работаешь вместе со мной, и именно поэтому я счастлива передать тебе все свои знания.

— Это всё замечательно, — я легонько хлопнул по бедру, приковывая к себе внимание, — но я-то тут при чём? И что с заданием?

— А вы очень даже причём, сулин Лик’Тулкис, — эльфийка чуть придвинулась ко мне. — Я наслышана, что вы таскаете с собой троптоса. И вы тем более подходите к участию.

— Именно так, Ликус, — белобрысый показал куда-то на северо-восток. — Нам предстоит побывать в трёх макирах, и твой опыт общения с троптосами может пригодиться. Мы сами не уверены, как именно всё пройдёт.

— Что в совете, что сейчас — чем больше слушаю тебя, Хубар, тем меньше понимаю. Давай-ка ты попробуешь разговаривать прямо и без экивоков. Для тебя это сложновато, но ты попробуй.

— А ничего больше ты знать не должен, Ликус, — холодно парировал белобрысый. — Мы выедем через неделю максимум, но я потороплю наших сборщиков. Ты должен оплатить Всеобщей Церкви за её отзывчивость. Ты покажешь свой опыт и будешь убивать нежить. В поездке и в лагерях церковь гарантирует твою безопасность. У макир твоя безопасность всецело только твоя задача.

На сказанное Хубаром отзывалась моя паранойя, предчувствуя, что ситуация со скверными местами вполне может обернуться скверными обстоятельствами.

— То есть, Хубар, от меня требуется только убивать нежить?

— Ты как никогда догадлив, Ликус. Но я дополню, что иногда тебе придётся только наблюдать.

— В какое извращение ты меня втягиваешь, Хубар, раз мне придётся наблюдать за нежитью?

— Ты сделаешь не больше, чем поступал с прочей нежитью, Ликус.

Пока мы перекидывались фразами с белобрысым — длинноухая мотала головой то в сторону одного говорящего, то к другому. Каждый раз по её тонким блондинистым волосами пробегала небольшая волна.

— Я рада, что вы способны найти язык между собой, — с лёгкой издёвкой произнесла та.

— О, почтенная Малаюнария, поверьте, мы с лёгкостью способны разрешить любую задачу, — Хубар услужливо кивнул эльфийке и зыркнул в мою сторону.

— Впервые я готов поддержать Хубара и заверить его слова, — я сам улыбнулся эльфе и посмотрел на церковника как на плесень.

— Я бы совершила огромную ошибку, назвав вас друзьями, — тихонько захихикала девушка, но уже через секунду откинула веселье и напустила на себя серьёзный вид. — На этом закончим с вами, сулин Лик’Тулкис. Ступайте в выданную вам квартиру, и ждите. Всеобщая Церковь берёт на себя все заботы, от вас требуются лишь ваши навыки. И, прошу вас помнить, что вы — часть Всеобщей Церкви, и на скором празднике Основания вам следует присутствовать.

Хубар вызвался проводить меня до двери, услышав, что я сам доберусь до внешнего города. Перед тем как открыть дверь — белобрысый протянул мне небольшой серебряный медальон с не до конца разрезанным на шесть частей кругом. Пропуск во внутренний город и Собор. Он пригодится, если меня ещё раз вызовут.

— Приятного времяпрепровождения, Хубар, — я саркастично улыбнулся церковнику, покосившись на длинноухую.

— Благодарю, Ликус. Ступай к своему троптосу, и ни в чём себе не отказывай, — белобрысый ответил мне услужливым кивком и закрыл дверь.

Во внутренний город я прошёл быстро. После разговора с советом, встречи с длинноухими и Хубаром — у меня настолько просело настроение, что я гневно косился на проходивших мимо служителей. Захотелось несколько сгладить скверное настроение. И что может быть лучше в продроглый зимний день, чем стаканчик горячего напитка?

Ароматы цитрусов и винограда тянулись из каждой второй питейной, и в каждой первой мне отказывали в обслуживании, даже видя белую робу и отличительные цвета. Я потратил не меньше часа, просто из интереса ходя по внутреннему городу и заглядывая в питейные. И во внешний город вышел замёрзший, усталый, злой, саркастично ухмыляющийся и с противной сухостью во рту.

Поднимаясь по скрипучей лестнице на второй этаж, к выделенной мне квартире — я вовсе и не думал, что перед моим носом распахнётся дверь, а мелкое наказание моей скверной жизни будет счастливо лыбиться.

— С возвращением, хозяин, — прощебетала малышка. Девочка непоседливым хорьком крутилась рядом, пока я снимал с себя белую робу с прочими отличительными знаками Всеобщей Церкви.

— Ты чего так рано?

— Занятие кончилось… час назад, вот. Я пришла домой, хозяина ждала. На занятии было весело, — малышка подалась вперёд. Я в тот момент сел на кровать, так что рубиновые глаза девочки были на уровне моих, и с какой-то потаённой мольбой смотрели на меня.

— Ну, рассказывай, чего там делала, — я только и смог устало произнести. Девочка тут же достала из кармашка десяток кусочков ткани, сшитых между собой различными стежками.

Первые два куска ткани сшивали вместе огромные и кривые стежки, неровные, петляющие зигзагом. А уже на двух других кусках такие же стежки, прямые с небольшим нахлёстом, уже шли ровнее и выглядели мельче. Оставшиеся куски ткани сшивались между собой ёлочкой, полным перехлёстом и прочими. Портниха сегодня обучала девочку азам, что вполне естественно и правильно. Следующее занятие должно пройти уже после выходных, а за эти дни малышка должна только и делать, что тренироваться сшивать куски ткани показанными ей стежками.

— Это расписание нас не устроит, — я легонько тюкнул подушечкой пальца в кончик носа девочки, на что та дёрнулась и недовольно втянула в себя воздух. — Беги к портнихе и скажи, что задания надо сместить. Их надо уложить в ближайшие пять дней, потом у нас будет перерыв. Только пусть учтёт, что завтра в первой половине дня у нас дела.

— Бежать сейчас? — на вопрос девочки я кивнул. Та положила куски ткани на кровать к своей кукле и только взяла куртку, но остановилась. Закрученные книзу кончики её светло-фиолетовых длинных ушей покраснели, а взгляд рубиновых глаз быстро замелькал. — А хозяин будет чай?

— Чай?

— Да, чай, — девочка всеми четырьмя руками прижала куртку к груди, окончательно покраснев. — Я пришла сюда, хозяина нет. На улице же холодно, я вспомнила, как хозяин мёрз в… повозке, вот. Очень мёрз, очень. Я решила сделать хозяину чай. Он ещё тёплый, на плите.

— Серьёзно? — вырвалось у меня.

Девочка неправильно истолковала моё удивление и быстро закивала. Я же долгие секунды пытался понять, что вообще случилось с девочкой и откуда такая сообразительность и забота. Но отказываться от чая не собирался. Малышка радостно прощебетала, что сейчас нальёт мне чая и только хотела пойти на кухню, но чей-то маленький живот пронзительно утробно заурчал.

Уже три часа дня, мы только завтракали, а в доме даже кусочка хлеба нет: вчера за ужином съели последний, рассчитывая перед ужином купить свежего. Не знаю, почему, но мне не очень хотелось, чтобы девочка голодной бегала по городу, но ещё больше не хотелось терять время. Я сказал девочке забыть про чай и срочно бежать к портнихе, договариваться о переносах занятий. И возвращаться домой, мы с ней пойдём на рынок закупаться припасами на следующие дни, и где-нибудь перекусим.

— Я буду очень быстро. Очень быстро, да, — прощебетала девочка, поправив шапку с шарфом и выскочив из квартиры. Ступеньки лестницы резво поскрипывали под её ножками, входная дверь в здание открылась с медленным скрипом, вскоре небольшое светящееся облачко превратилось в звёздочку, перемешавшись с прочими на улице города.

На магической плите призывно стоял небольшой медный чайник с травяным отваром и ароматом земляники из-за добавленной сушёной ягоды. Практически остывший отвар почему-то согревал, и дарил какую-то мимолётную тоску.

Я встряхнул головой, отгоняя прочь накатившее наваждение. И задумчиво покосился на магическую плиту. К сожалению, из-за предстоящего похода в церковь сегодня позволен лишь один кувшин вина. Но завтра я и пятью не ограничусь. Это замечательно, что наконец-то получиться напиться, но моей печени всяко придётся очень скверно.