Сиротка для Ледяного Повелителя

20.

— Покажи ей, покажи, не трусь, повелитель, — кричал Вольц, — она все равно узнает.

Повелитель вздохнул с досадой и сжал зубы. Холодные, как лед черты его лица, казалось, заострились еще больше. Я первый раз видела, как он испытывает настоящую ярость. И мне бы не хотелось сейчас быть на месте Вольца.

Краем глаза я заметила, как от толпы отделился человек и стремительно побежал в сторону Вольца, лежащего на снегу. Я тут же узнала его — это был Гаррет. Его лицо было искажено гримасой ненависти и злобы. Мне показалось, что сейчас он убьет брата.

— Только не нужно снова его бить, как в тот раз, — взмолилась я, видя, как тот уже занес ногу, чтобы ударить лежащего.

Он замешкался на мгновение и мельком огляделся, и тут его взгляд столкнулся с суровым взглядом повелителя.

Он побоялся бить, и вместо этого я увидела, как Гаррет наступает брату на пальцы, как будто случайно и вскрикнула вместе с Вольцем, словно боль причинили не только ему, но и мне.

Зачем он это делает? Почему он такой злой, неужели в нем нет ни капли сострадания?

—Ты не слышал, что она сказала? — обратился повелитель к Гаррету уничтожающе холодным тоном. От его былого доброжелательного обращения с этим человеком не осталось и следа.

Тот разочарованно поглядел на лежащего на земле Вольца, но повелителя послушался и отошел. И от меня не укрылся полный ненависти взгляд, который Гаррет бросил на повелителя исподлобья.

Он явно был крайне недоволен, но возражать не решался, и только нервно поглаживал свою густую черную бороду.

— Этого дурака надо было умертвить еще в младенчестве, — пробормотал Гаррет себе под нос, но ветер донес до меня его слова отчетливо, как и до повелителя.

— Что ты сказал? — переспросил повелитель глубоким низким голосом, от которого.

У меня самой перехватило дыхание, хотя обращались вовсе не ко мне.

— Ничего, — сказал Гаррет и опустил взгляд. Несмотря на то, что он был высоким и явно очень сильным, он выглядел в эту минуту так, словно он маленький мальчик которого отчитывает взрослый.

— Ты уверен, что ничего? — спросил повелитель, пытливо глядя на Гаррета, —может быть ты хочешь что-то сказать, но не говоришь? Так не сдерживайся, давай.

Тебя все услышат.

Повелитель обвел рукой собравшуюся небольшую толпу, которая сейчас совершенно затихла, в ожидании.

— Ничего, — ответил Гаррет, все еще не поднимая головы.

— Посмотри в глаза, — приказал Крастен негромким, но очень властным голосом.

Гаррет поднял голову и посмотрел прямо в глаза повелителя. Я видела, как его губы слегка трясутся, то ли от сдерживаемого чудовищного гнева, то ли от холода. Он какое-то время выдерживал долгий взгляд повелителя, но в конце концов все же отвел глаза.

— Не ссорьтесь, братья, — крикнул Вольц надрывным голосом, — нам нечего делить, кроме этой зимы, которой точно хватит на всех.

Он хрипло захохотал, как будто сказанное им было невероятно смешной шуткой. Он не перестал заливаться хохотом даже тогда, когда люди повелителя подняли его со снега и потащили куда-то в сторону крепости.

— Тик так, тик-так, тик-так, — кричал Вольц,

От его крика в душу мне закрался липкий страх. Я с мольбой глянула на повелителя, но он только молча смотрел в сторону крепости.

Люди начали расходиться, негромко переговариваясь между собой. Гаррет стоял на месте и смотрел себе под ноги, как будто нашел у себя под сапогами что-то ужасно интересное.

— Ладно, пойдем отсюда, — сказал Крастен тихим низким голосом, обращаясь ко мне, — я покажу тебе.

Они не были похожи на часы. Скорее я бы сравнила их с огромным черным гробом, в котором, наверное, можно было бы похоронить вполне рослого великана.

Они стояли прямо в снегу. Торчали словно надгробие над чьей-то могилой.

Мне доводилось слышать их бой. Но я даже и подумать не могла, что они такого устрашающего вида. Теперь я поняла, почему они стояли здесь, за крепостью, откуда их не было видно.

Высотой они были метра три, и в ширину не меньше метра.

Повелитель подвел меня поближе, хотя мне не слишком хотелось к ним приближаться. Веяло от них чем-то странным. Какое-то тяжелое чувство появлялось, когда я смотрела на маятник, который метался из стороны в сторону, разметая клубы густого черного дыма внутри, за стеклянной дверцей.

— Что там такое? — спросила я, глядя на белый шар, качающийся из стороны в сторону, — что за дым?

— Это память поколений, — сказал Крастен и дотронулся до стеклянной дверцы часов ладонью, — они не только считают время, но и собирают наши эмоции.

Когда Крастен приложил руку к часам, маятник внутри замедлился и засветился изнутри красным светом, пульсируя и переливаясь, как драгоценный камень.

Черный дым на мгновение рассеялся, словно бы отступая от света, который излучал маятник, но почти сразу он вновь заволок светящуюся красную сферу, так что она почти скрылась из виду, оставаясь едва различимой.

— Сейчас я отдал им память о сегодняшнем дне, — сказал Крастен. Им хватит ненадолго.

Я заметила, что маятник снова заходил из стороны в сторону, но теперь уже гораздо медленнее.

— Значит теперь все будет нормально? Ведь ничего не случится? Не будет ничего из того, что сказал Вольц?

Крастен горько улыбнулся глядя на меня. А потом медленно покачал головой.

— Если бы все было так просто, — сказал он.

— что из того, что он сказал — правда? — спросила я, чувствуя, что ответ мне не понравится.

Повелитель поднял глаза и ответил:

— Все правда.

— И сколько же осталось времени?

Крастен вздохнул, явно не слишком горя желанием отвечать на мой вопрос.

Но я умоляюще посмотрела на него и в конце концов он сдался.

— Время почти вышло. После того, как Вольц разбил несколько скульптур, времени осталось еще меньше. Я буду работать всю ночь, но едва ли смогу оттянуть неизбежное еще хотя бы на неделю.

— Но почему бы просто не уехать отсюда?

Крастен покачал головой.

— Это непростое место. Сюда не попадают просто так, и уехать отсюда не получится. Люди приезжают сюда добровольно и знают на что идут, становясь частью этого чудесного и опасного места. Знают, на что обрекают себя и свои семьи.

— И ничего нельзя сделать?

— Если бы я только мог Милли, — горько вздыхает Крастен, сжимая мою руку.

— А что будет со мной, если я попытаюсь уйти из этого места? — спросила я.

— Ты единственный человек, который может уйти. И если захочешь, я отвезу тебя в город, из которого забрал.

На этот раз уже я качаю головой

— Но если я уйду, все люди здесь совершенно точно обречены.

На это Крастен ничего не ответил. Но я поняла все без слов.

В эту ночь я спала неспокойно. Мне снились застывшие в пещере девушки в подвенечных платьях, что тянут ко мне руки и просят помочь, их голоса разносятся по сводам храма и я бегу оттуда, что есть сил, но двери закрываются передо мной, стоит мне добежать до них.

Потом мне снились часы, отсчитывающие поспедние дни жизни этого поселения Они были еще больше, чем в жизни, и занимали почти всю площадь, издавая ужасный тикающий звук, словно вот-вот готовы были взорваться.

Я просыпалась, смотрела на серый сумрачный свет пробивающийся в окна с улицы, и снова засыпала, погружаясь в очередной беспокойный сон.

В конце концов, совершенно измученная, я кое-как дотащила себя через сон и, наконец, увидела, как начинает светать.

Вздохнув с облегчением, я села на кровати и потерла глаза, в которые словно бы насыпали пригоршню песка.

Когда Крастен прошлым вечером попрощался со мной и передал в руки близняшек я заметила, как сильно все переменилось в их обращении со мной. Они даже смотрели на меня совершенно иначе. Словно бы признавая с этого вечера во мне не просто девчонку, за которой нужно приглядывать, но словно бы начали считать меня частью их общины.

Я сидела вместе со всеми за общим столом, слушала разговоры и песни, и изо всех сил старалась сделать вид, что все в порядке. И надо отдать должное этим милым людям, все до единого стремились поддержать во мне это ощущение.

Я чувствовала себя здесь совсем как дома. Все ели, пили и старались веселиться И хоть каждый из этих людей знал, что теперь все зависит только от моего решения, никто не сказал мне ни одного нетерпеливого, или злого слова.

Кажется, единственного человека, который отважился бы пойти на такое, здесь сегодня не было. Гаррет так и не пришел вечером к общему столу.

Так же я не видела и Сола. Именно тогда, когда мне нужно было поговорить с ним. его и не было. Закон подлости.

— А Соломон сюда не приходит? — спросила я Сэльму, когда та передавала через меня блюдо болтливому седовласому старичку, который весь вечер пытался ‘шутить, но люди ни в какую не желали смеяться над его шутками.

— Он редко здесь бывает, — сказала Сэльма, — обычно он уединенно проводит вечера у себя на мельнице.

— Можно мне завтра сходить к нему в гости? — спросила я.

Сэльма улыбнулась,

— Ты можешь ходить куда и когда тебе заблагорассудится, так решил повелитель.

Хочешь пойти сейчас?

— нет нет, что вы, я подожду до завтра. Мне нужно выспаться и подумать кое над чем.

Сэльма понимающе кивнула.

— Тогда утром, пораньше, я готова тебя сопровождать, Милли, если хочешь,

— Очень хочу, — сказала я и улыбнулась моей помощнице. Надо признаться, за за это время я очень привыкла, и можно даже сказать в какой-то степени привязалась к ней и к ее сестре.

И туг я услышала чуть поодаль какое-то шевеление и все начали затихать, пока тишина не стала нарушаться лишь редкими позвякиваниями вилок об тарелки.

Повар Морти встал, держа бокал в руке.

Похоже, он собрался говорить тост.

Я смотрела ему прямо в глаза и с замиранием сердца ждала, что же он сейчас скажет. Почему-то я была уверена, что он упомянет меня, потому что уж очень пристально он глядел мне в глаза не отводя своего взгляда. И я не ошиблась.

— Дорогие мои, — начал повар, — вы стали мне добрыми друзьями за эти годы, каждый из вас занимает особое место в моем сердце. Со многими из вас я знаком хорошо, с меньшинством знаком чуть хуже, но хочу сказать откровенно, вы — моя подлинная семья, каждый из вас.

При этих словах многие одобрительно закивали и зал погрузился в гул поощрительных междометий. Каждый считал своим долгом особо отметить то, как он взаимно уважает и любит Морти.

Мальчики сидели рядом со своим учителем и тоже глядели на меня не отводя глаз.

— Сегодня среди нас есть чудесный человек, которого совсем еще недавно с нами не было. Вы все прекрасно знаете о ком я.

Все в очередной раз одобрительно и утвердительно загудели, и я на этот раз, поймала на себе взгляды огромного количества глаз.

Я посчитала нужным встать и пара людей даже хлопнула в ладоши.

— Теперь она знает все. Она знает, что наши жизни зависят от ее выбора, и от того, к чему этот выбор приведет. Но, что бы она ни выбрала, и как бы ни повернулась судьба. Даже если сегодня один из последних дней нашей жизни, я рад, что я с вами, и я рад что с нами Милли. Я пью за тебя. Ты чудесная девушка. Все тоже встали, и одобрительно затопали ногами. Я уже заметила, что они именно так странно обозначают высшую степень признани.

Я встала с кровати и быстро оделась, пока не замерзла до смерти. В комнате было.

Ужасно холодно, особенно после теплой постели, где я могла накрыться сразу тремя одеялами и в добавок еще медвежьей шкурой, которую мне любезно принес Морти.

Разжигая камин, чтобы согреться, я вспомнила наш с ним разговор прошлым вечером.

— Сейчас сильно холодает, — сказал он, заглянув ко мне перед сном, — тебе пригодится, если замерзнешь ночью.

— Спасибо, сказала я, и с благодарностью приняла роскошную шкуру, чуть не согнувшись под ее весом.

Морти поспешил помочь мне, и просто, развернув ее, положил мне на ковать.

— Вот так точно не замерзнешь.

— Морти, — окликнула его я. — когда он уже собрался уходить.

— Да?

— Скажите честно, ведь они все на самом деле ненавидят меня? — спросила я повара, чувствуя в нем почти настоящего своего друга, которому можно довериться.