Сиротка для Ледяного Повелителя

12.

Всю дорогу до белой крепости я не могла выбросить из памяти прошивающий насквозь взгляд черных глаз мельника. Недобрый это был взгляд. Не хотелось бы мне снова сталкиваться с ним.

Как только мы отошли от мельницы, огонек начал утихать и недовольно трепыхался, словно жалуясь на то, что я его не послушала. А я поймала себя на том, что начинаю воспринимать его не как какую-то волшебную силу, а скорее как живое существо.

— Тихо, тихо, — сказала я.

— Что? — спросила Сэльма, идущая рядом.

— Ничего, — спохватилась я, вдруг осознав, что я не одна и сказала это вслух, а не про себя, — я говорю, холодно сегодня.

— О, разве же это холодно, — рассмеялась она, — нынешняя зима одна из самых теплых на моей памяти, а я живу в здешних местах всю свою жизнь.

— Если это не холодно, что же тогда настоящий холод? — спросила я, кутаясь в шубу.

— Когда по-настоящему холодно, замерзает даже река и мельница не работает, — с улыбкой сказала Сэльма. И тогда приходится добывать муку в городе, а у них там мука прескверная, не идет ни в какое сравнение с тем, что делает для нас Соломон.

Я посмотрела на Сэльму и рискнула задать вопрос

— А как он здесь оказался, в этой…

— Глуши? — спросила Сэльма.

— Так далеко от Саджана, — закончила я.

— Он живет с нами уже лет десять, — задумчиво сказала Сэльма, — он просто однажды пришел и поселился здесь. Починил мельницу, помогал достраивать, крепость.

— А вам не кажется, что он какой-то, — я запнулась, не желая сказать лишнего, надеясь, что Сэльма поймет меня и подхватит мою мысль.

— Какой? — не поняла она.

— Ну... пугающий, что ли. Я не могу объяснить.

— Не говори глупости, Милли, он невероятно приветливый и радушный человек. Ты можешь спросить кого угодно, его все здесь уважают и любят.

Я глянула на Сэльму, и видя, что она говорит совершенно серьезно и искренне, я не стала настаивать. Сначала Гаррет, теперь этот мельник Соломон. Возможно это с моими представлениями о людях что-то не так?

— А тебе он что, не понравился? — в ее вопросе звучало неподдельное удивление.

Она даже остановилась и развернула меня к себе.

— Он странный, — нехотя ответила я, — когда он коснулся меня, мне показалось

— Что тебе показалось?

— Опасность. Как будто от него исходит опасность, и я должна бежать.

— А ты не переохладилась ли, детка? — серьезно спросила меня Сэльма, трогая мне лоб, — ну-ка быстро пойдем в тепло, я напою тебя чаем. Ты не представляешь, какой специальный травяной чай делает наш любезнейший повар.

— Спасибо, — сказала я, чувствуя, что выпить чаю сейчас это очень неплохая идея, хотя я, разумеется, благодаря моему огоньку, не могла переохладиться. А когда Сэльма ускорила шаг, торопя меня поскорее дойти до крепости, я и вовсе так разогрелась, что стоило нам войти, наконец, в теплое помещение, мне стало Ужасно жарко, так что я мигом скинула свою шубу, не дожидаясь, пока Сэльма чинно мне в этом поможет.

— Пойдем, я вас познакомлю, — сказала Сэльма, увлекая меня на закрытую кухню, которая обслуживала только тех, кто постоянно жил в крепости.

Сэльма привела меня в комнату рядом с кухней, которая, очевидно, служила столовой для работников. Здесь было до того тепло и уютно, что меня сразу начало клонить в сон, так что я сразу, как только Сэльма скрылась за дверью, чтобы переговорить с поваром, поднялась на ноги и принялась изучать это место.

По стенам столовой были развешаны пучки с разнообразными травами, отчего запах здесь был удивительно многогранным.

В объемных стеклянных банках были расставлены сотни всевозможных специй, сухофруктов, орехов и семян всех самых невообразимых разновидностей и цветов.

Я ходила вдоль полок и аккуратно прикасаясь к стеклу. От этого буйного многообразия у меня даже слегка закружилась голова.

— Я вижу, ты оценила мою коллекцию, Милли, — вдруг услышала я голос.

Я повернулась и приветливо посмотрела на говорившего.

Повар тоже был саджанцем, но совсем не таким, как мельник. Ногти у него не были черными, а в уголках глаз собиралась паутина морщинок, когда он улыбался. А улыбался он, похоже, постоянно.

— Очень красиво, и пахнет вкусно, — сказала я, невольно заражаясь его улыбкой.

— Здесь есть такие редкости, о которых не знают даже в столице, — с гордостью сказал он. Например, фиолетовый кунжут или орех дроуд, деревья которого, произрастают только в одной очень маленькой области именующейся ангельскими горами. На его основе можно изготовить настолько вкусное печенье, что иные короли готовы были бы променять корону за лишний кусочек.

— Хотела бы я такие попробовать, — сказала я, — хотя короны у меня и нет.

— Ну, это пока. Да и для тебя, так уж и быть, я их как-нибудь приготовлю, и даже ничего не потребую взамен, кроме твоей улыбки, и слова благодарности, — сказал повар, ставя на стол большой дымящийся чайник, и ловко вытаскивая с верхней полки пару чашек и какие-то еще скляночки и чайнички разного размера.

— Садись-ка напротив, потолкуем с тобой, пока я буду делать чай. Сэльма сказала, ты простыла. Но мой опытный взгляд говорит мне, что у нашей Сэльмы просто разыгралась фантазия. Выглядишь ты здоровее всех, кого я видал с утра в этой крепости, а видал я почти всех сегодня. Так что приготовлю я тебе кое что другое.

Я села на деревянный скрипучий стол и принялась смотреть, как повар отщипывает небольшие веточки из сухих пучков, развешанных под потолком, и добавляет их, каждый в свой небольшой чайничек

он делал это до того ловко и умиротворенно, негромко при этом ведя разговор, что, я впервые почувствовала себя в этом месте если не как дома, то хотя бы не как в плену.

— Я приготовлю чай по мальтерски. Ты знаешь, что это такое?

— Нет — покачала я головой, — никогда не слышала.

— Этот чай согревает тело, и наполняет душу свежим весенним ветром предгорий на границе Саджана. Там, где льется песня пастуха, счастливо приветствующего новый день.

Повар заварил несколько трав, каждую в своем отдельном чайничке, несколько раз в разной последовательности, которую я не успела запомнить, переливая воду из одного в другой. Он говорил, а комната, в которой мы находились, погружалась в легкий, но терпкий аромат заваренных трав. Который чем дальше, тем больше волновал меня, навевая какие-то смутные воспоминания то ли из счастливых снов, то ли из забытого детства.

— Когда пьешь этот чай, — говорил повар, — нужно думать только о тех, кого любишь больше всего, и тогда они обязательно почувствуют твою любовь, где бы они ни находились в эту минуту. Если на свете и бывают чудеса, то этот чай — одно из подлинных чудес.

Наконец, он налил готовый горячий чай в большую толстую глиняную кружку с рыжими узорами, на белоснежной эмали и поставил чашку передо мной.

Я вопросительно посмотрела на него, и он кивнул мне в ответ.

— Думай о том, кого любишь.

— Я должна думать о повелителе? — спросила я?

— Ты можешь думать о ком хочешь, — улыбнулся он, — хоть о триедином императоре, если тебе велит сердце. Но только если велит сердце. Этот чай не обманешь.

— И он почувствует мою любовь, даже если я сама пока не знаю? — я взяла чашку за ручку и смело отпила глоток.

Ты увидишь, и ни с чем не спутаешь — ответил он, спокойно глядя на меня.

Едва сделав глоток, я поняла, о чем он говорил.

Я прикрыла глаза, ощущая, как приятное тепло горячего чая согревает все мое тело.

А сразу после этого, образ повелителя вспыхнул в моей голове, так ярко, словно он сейчас сидел рядом со мной и глядел на меня со своим обычным насмешливым выражением лица:

В эту секунду я испытала такой прилив нежности и любви к этому человеку, словно знала его до мельчайшего движения его души. И не только знала, но и хотела знать еще больше. Хотела, чтобы он всегда был рядом со мной.

— Крастен, — прошептала я одними губами, совершенно ошеломленная нахлынувшим на меня чувством.

Это чувство словно бы всегда было внутри, с самого первого момента нашей встречи, только было закрыто, свернуто, а теперь развернулось и показало себя в полную силу.

Я распахнула глаза и с изумлением посмотрела на повара, тот улыбался.

— Я вижу, ты почувствовала это, Милли.

— Не то слово, — сказала я ошеломленно, — а он это ощутил?

— А ты лучше сама его спроси при встрече, — подмигнул мне повар.

Я смущенно опустила глаза и сделала еще один глоток.

На этот раз чувство вспыхнуло не так ярко, как будто не решаясь перебить впечатление от первого глотка. Но само чувство никуда не исчезло, оставаясь внутри и освещая сердце, как маяк освещает берег в темную ночь.

— Теперь и дальше — это будет почти обычный чай, — сказал повар и сел напротив меня, наливая немного чая и в свою кружку.

— А о ком думаете вы? — спросила я, не в силах сдержать свое любопытство.

Он поднес чашку к своим темным губам и сделал глоток.

— Ее нет в этом мире, — сказал он. Глаза его были закрыты.

— А где же она?

— Она умерла, много лет назад. И я пью этот чай, с верой, что она услышит, почувствует мою любовь даже там, откуда нет перехода в обратную сторону.

— Мне очень жаль, — сказала я.

Мы помолчали. Но молчание это не было тягостным. Каждому из нас, явно было о чем подумать. Я не стала донимать повара расспросами, рассудив, что он сам со мной поделится, если захочет.

Я же думала о повелителе, который все еще был для меня удивительной загадкой Он был и серьезным, но вместе с тем, почти всегда шутил со мной. Он был сильным, но при этом я чувствовала, что он может быть невероятно нежным.

Я вспомнила, как он обнимал меня там, на той площади со скульптурами и сердце мое забилось сильнее, чем билось тогда.

Каково это — быть его женой? И что такое быть его невестой?

Как бы я хотела найти хоть одного человека в этом месте, с которым можно было бы поделиться, которому можно было бы довериться.

— Ты права насчет Соломона, — вдруг задумчиво произнес повар.

— Сэльма сказала вам?

— Да, она намекнула мне, что ты испугалась его,— сказал повар кивая, — не стоит распространяться об этом, но знай, что твое чутье тебя не обманывает. Этот человек может запудрить мозги местным, но мы в саджане люди с гораздо более толстой кожей, если ты понимаешь, о чем я. Надо признаться, что я удивлен: девочка с запада почувствовала то, что северяне даже близко не ощущают. Я бы сказал, что у тебя южная душа, если бы меня спросили.

— Но что с ним такое? Почему от него исходит такая опасность?

Все же я решила рискнуть и открыться этому человеку. Рядом с ним мой огонек горел ровно и ярко, никак не предупреждая меня, так что я посчитала, что это будет правильно. Теперь я твердо знала, что огоньку лучше доверять и его голос нужно слушать чутко и внимательно.

Повар налил нам еще чая и спустя минуту заговорил.

— Он недоговаривает, когда рассказывает всем и каждому эту байку о своем прошлом. Если ученик поступил в лекарскую академию, его исключают только по причине его смерти. Слишком много опасных тайн доверяют они своим ученикам. В свое время он служил и учился у одного очень опасного человека. Тот вырастил его, как своего сына, воспитал его, как своего слугу, и обучил его всему, как своего наследника.

Повар сказал что-то по саджански и, разумеется, я почти ничего не поняла.

— В нем, свернувшись скользкими кольцами, существует подлинный змей. Змей не спит, змей не бодрствует, змей мертв и одновременно жив. И змей всегда хочет есть.

— Я не понимаю.

— Хорошо, что ты не понимаешь, девочка. Ты видела его ногти?

— Да, он сказал, что его родители хотели сделать из него лекаря, но он пошел против их воли, а это напоминание.

Повар вздохнул и прикрыл глаза рукой.

— Все было немного не так. Здешним я не рассказывал эту историю, и, кроме повелителя никто об этом не знает. Но Соломон все выдумал. Он не только выучился в так называемой академии лекарей, хотя я бы скорее назвал ее академией губителей, но и был лучшим ее выпускником за долгие годы, став гордостью своего наставника. Ногти их чернеют от субстанции, с которой они имеют дело, когда учатся извлекать один из опаснейших препаратов, добываемых у краба подземника.

У меня начала идти кругом голова от услышанного. Однако у меня не было причин не доверять повару Морти. Сейчас, здесь, я могла верить только своему чутью, и оно говорило мне, что он искренен.

— Но зачем он врет всем? Что в этом такого?

Повар вдруг наклонился и прошептал так тихо, что я едва расслышала его слова.