Сельский стражник

Глава 8

Глава восьмая.

Что-то теряем, что-то находим.

Сентябрь 1994 года.

Городской Сельский РУВД.

— Здорово! А что у тебя случилось? — сегодня я подловил старшего лейтенанта Кобоева возле гаража в тот волнительный момент, когда он ругался с механиком гаража, не понимая, почему он должен платить деньги за ремонт казенного «лунохода».

— Не хочешь платить, значит жди. — механик равнодушно пожал плечами и ловко сплюнул желтой, тягучей слюной: — Через два месяца, может быть, сделаем твой драндулет.

— Какие два месяца⁈ — горячился участковый: — У меня между деревнями, на круг, пятьдесят километров. Я что, пешком должен по участку бегать?

— Дело, не поверишь, не мое. — механик вытащил пачку «Магны» и, щелчком выбив сигарету, повернулся ко мне: — Земляк, огоньком не богат?

Прикурив, механик вернул мне одноразовую зажигалку «Бик» и повернулся к возмущенному Кобоеву.

— Запчастей нет, я завален срочной работой. Найдешь деньги — изыщу запчасти, буду ночами гайки крутить, сделаю тебе машину, а за голый оклад — извини.

— Ладно, будут тебе деньги…- участковый выругался по-турански и побежал, быстро перебирая коротенькими ножками.

— Давно бы у себя на участке отремонтировал машину…- задумчиво глядя вслед его фигуре, пробормотал механик, после чего повернулся в мою сторону, весело подмигивая: — А знаешь почему он свое драндулет сюда пригнал?

— Да откуда? — пришла моя очередь неопределенно пожимать плечами: — Я его вообще третий раз вижу и про него ничего не знаю.

— Он на своем участке всех, кто, хоть как-то, умеет гайки крутить, уже на деньги «кинул», никто с ним больше дела иметь не хочет, вот и прикатил он сюда, хотя у меня дороже. Уверен, что машину ему кто-то из пацанов, которых он «кинул», покалечил. Вот так вот, молодой.

Механик еще раз плюнув на асфальт, махнул мне рукой и скрылся в полумраке гаража, а я пошел разыскивать убежавшего Кобоева.

Особо далеко бежать за участковым не пришлось, он сам ждал меня на крыльце РУВД.

— Брат! Займи денег! С получки отдам. — Кобоев смотрел на меня так ласково, как будто и правда был моим братом.

— Ниоткуда деньги взять, брат! Сам без копейки сижу. — широко и искренне улыбнулся я коллеге.

— Тогда поехали со мной, брат. — Старший лейтенант заговорщики подмигнул мне: — Помнишь Журавлёвка, где у тебя мотоцикл сломался? Отвези меня туда, и, клянусь, через час, я две тысячи тебе отдам. Только ты меня потом домой довезёшь, брат.

Предложение моего нового брата было так себе, коммерчески совсем не оправданно. Пожелай я покатать кого-нибудь на жёлто-синем «Урале», в фирменной милицейской ливрее, заработал бы, не в пример, гораздо больше. Вторым отрицательным моментом было то, что, если бы мои арендаторы увидели, что я лично привёз в их дом человека, который их «доит» на деньги каждый день, да через день, то никто бы со мной больше в Журавлёвке не разговаривал.

— Конечно брат, отвезу куда скажешь, только двадцать литров мне заправь в бак мотоцикла, и сразу поедем. — я, по-прежнему, выражал полную готовность везти моего нового друга хоть на край света, на условиях предварительной оплаты: — Две тысячи и бензин, и сразу поехали.

Усатый участковый выругался и скрылся в здании РУВД, видимо, нет у него сейчас ничего — ни денег, ни бензина.

Правда, надо признать, что этот настырный тип все равно найдёт способ попасть сегодня в Журавлевку, а значит мне надо принимать меры, чтобы оградить моих жильцов от визитов этого «оборотня в погонах».

Испытывал ли я муки совести от того, что собирался «слить брата»? Ни единой секунды. Я, безусловно, не ангел, но методы зарабатывать деньги, что практиковал усатый «старлей» мне были абсолютно чужды.

«Ниссан» я припарковал у проходной троллейбусного парка, под присмотром вахтера, а сам, накинув на плечи серую милицейскую плащ-палатку, двинулся в сторону Журавлевки. После обеда день стал мрачным и серым, с неба припустил холодный мелкий дождь, и я, в своем одеянии, абсолютно слился с серой природой. Крепкие ботинки мгновенно отсырели, водяная взвесь, неожиданно, какой-то едкой жидкой пленкой покрыло мне все лицо. Больше всего я опасался за видеокамеру, что прятал за пазухой. Если вода или влага попадет в тонкий механизм японского аппарата, весь мой план пойдет насмарку и придется ломать голову над новым способом изобличения алчного коллеги.

Деревня Журавлевка.

К дому, где живет Магир-ака с семьей младшего сына, я подошел с задов огорода, полез между сырых досок забора и замер, почувствовав, что пола плащ-палатки за что-то зацепилась.

План мой был прост и прямолинеен, как металлический лом — проникаю на чердак дома аксакала по деревянной лестнице, прислоненной к дому со стороны двора, благо, мелкий дождик загнал многочисленных обитателей деревни по домам, занимаю позицию у слухового окна, выходящего на деревенскую улицу, снимаю процесс передачи денег от мигрантов участковому Кобоеву, после чего отправляю копию отснятой пленки в компетентные органы и вуаля! Конкурент плачет на допросе в прокуратуре, благодарные арендаторы регулярно платят мне оговоренные суммы за мои сельские дома и все счастливо танцуют, ну, кроме участкового, конечно.

Как там у Толстого? «Все строят планы, и никто не знает, проживёт ли он до вечера». Вот и мой план начал срываться, даже толком не начавшись. Плащ-палатку пришлось свернуть, отчего я сразу стал мокрым, как невыжатая половая тряпка. Земля между грядками в огороде от воды стала настолько скользкая, что я чуть не стал на продольный шпагат, до боли потянув связки. Лестница ужасно скрипела и страшно раскачивалась под моим весом — если смуглый пацан лет десять мигом взбирался по ней, то мне было откровенно страшно. Казалось, что наскоро сбитая из двух жердин и семи перекладин лестница сейчас сложится под моим весом. В доме, куда я пытался проникнуть, слышимость была такой прекрасной, что мне казалось, что они просто обязаны услышать мои острожные шаги. В одном месте я неудачно приподнял голову и из-за всех сил врезался головой в ржавый гвоздь, торчащий из крыши во внутрь чердака. Я пару минут скрипел зубами от боли, после чего осторожно выглянул из слухового окна, к которому, с таким трудом, добрался. И тут я понял, что совершил большую ошибку. Кто, в своем уме, будет разговаривать под дождем и передавать участковому деньги? Да я даже не знаю, как тут сам процесс экспроприации происходит, ходит Кобоев по домам, или ему сразу за всех всю сумму выносят… Я попытался переползти, поискать щель в потолке, чтобы иметь возможность снимать происходящее внутри дома, но не особу преуспел. Слуховое окно, где я засел с камерой, располагалось над «холодной» верандой, и там я нашел маленькую щелочку, через которую с трудом мог рассмотреть кусочек пола. Вряд ли умная японская оптика сможет в таких условиях навести фокус.

Кобоев приехал около семи часов вечера, на своем «УАЗике», с исполосованной мордой. Поставив машину напротив дома, в котором я засел, он приоткрыл дверь, устало выставив ноги на подножку и закурил, изредка бросая ленивые взгляды на дорогу, ведущую от трассы и дом Магира-аги.

Первые фигурки, устало бредущих по дороге мигрантов я увидел примерно в половине восьмого вечера. Как я понял, члены эмигрантского клана работали в разных места и с работы подтягивались в разное время. Кто-то из мужчин сам подходил к участковому и отдавал ему деньги, кто-то старательно делал вид, что не видит вездехода, старательно обходил ее стороной, но бдительный Кобоев окликал «нарушителей конвенции», подзывал к себе и отнимал деньги. В любом случае, платили все. Прямо подо мной, на террасу дома, вышли две темноволосые молодки и, глядя на происходящее через окна, что-то взволнованно обсуждали на своем языке.

Все произошло неожиданно. Вот к машине, после окрика участкового, подошли три, мокрых, хоть выжимай, молодых мигранта, вот двое из них, безропотно, сунули участковому в руку мятые купюры — процесс передачи бесстрастно фиксировала японская камера, а вот с третьим вышла промашка. Третий мигрант, высокий худой парень, заспорил с участковым, и спор сразу перешел на повышенные тона. Кобоев ударил парня, и тот, нелепо взмахнув руками, упал в грязь, а после того, как с трудом поднялся, все и произошло.

Измазанный в жидкой глине парень бросился на участкового, прижимаясь к нему и хватая его за запястья, а те двое, что секунду назад стояли позади них, мокрые, жалкие и, казалось, безучастные ко всему, набросили на шею Кобоева какое-то полотенце и принялись душить его в четыре руки. Признаюсь, честно, я даже не сразу понял, что происходит — камера несколько секунд продолжала фиксировать сучащего ногами участкового, на котором повисли трое, не давая ему даже дотянуться до кобуры, торчащей из-под серой куртки.

Кобуры! Какого черта я тут лежу, как блогер двадцать первого века! Какой бы сукой не был Кобоев, он мент, и его сейчас натурально убивают! Рука выдернула пистолет из поясной «оперативки», я бросил камеру, рывком оттолкнулся от досок на которых лежал и в голове моей вспыхнула сверхновая, что-то лязгнуло и с шумом упало вниз…

Когда яркие вспышки в глазах исчезли и обрел возможность соображать, я понял, что произошла катастрофа. Правую руку я не чувствовал, вернее чувствовал, как в нее воткнули раскаленный стержень, из груди рвалось, еле сдерживаемое мной, шипение, а в правая рука больше не сжимала привычную рукоять пистолета. Кое-как повернувшись набок, я увидел торчащий из крыши новенький гвоздь — «сто двадцатка», на зазубренном наконечнике которого висела почти черная капля крови. Это что? Я, со всей дури молодецкой, вскакивая, насадился на гвоздь? Я, преодолевая боль в руке принялся щупать доски, в поисках выпавшего пистолета, когда мои пальцы повисли в пустоте…

Я, уже понимая, что случилось нечто ужасное, повернул голову и разглядел черную полоску, идущую под крышей. Кто-то, при строительстве дома, забыл забить утеплителем полость между дощатыми стенками дома или утеплитель там осел и сейчас в эту узкую полость улетел самый нужный для меня предмет в мире. Я, постанывая от боли, боясь вновь напороться на гвозди, торчащие из крыши, попытался сунуть в полость руку, но пальцы нащупали только плохо оструганные доски. Мой черный верный друг лежал в недосягаемой для меня глубине, а я сидел на чердаке, будучи опасным очевидцем для…

Я осторожно выглянул в слуховое окно. С участковым уже было покончено, и сейчас его обмякшее тело, десяток набежавших мигрантов, в том числе и пара женщин, запихивали в заднюю дверь «УАЗика».

Длинный парень, что напал на Кобоева первым, размахивал пистолетом с обрезанным кожаным тренчиком и что-то вещал перед двумя десятками своих соплеменников, вокруг которых крутились ребятишки. Внизу раздались торопливые шаги, в щели что-то мелькнуло, и я увидел, как из дома, накинув на плечи фуфайку, торопливо вышел Магир-ага.

Старик суетливо дошел до машины, посмотрел на тело участкового, уложенного на пол машины, после чего повернулся к высокому парню и начал на него орать.

Я, понимая, что мало что могу сейчас сделать, подхватил видеокамеру и вновь приник к видоискателю. Объектив смотрел на двух орущих друг на друга мигрантов, старого и молодого, которых окружила молчаливая толпа. Как я понимаю, сейчас, возле милицейского вездехода, происходил передел власти и низвержение авторитетов. О первопричине этого события напоминали лишь стоптанные подошвы узконосых туфель старшего лейтенанта Кобоева, виднеющиеся из салона машины. Наконец старик замолчал, обошел молодого возмутителя спокойствия и, волоча ноги, устало пошел к своему дому. Вслед за ним пошел молодой парень и две молодые женщины, а большая часть мигрантов осталась слушать нового лидера, который продолжал что-то громко вещать, потрясая трофейным пистолетом. Поснимав немного эту картинку, я понял, что безопаснее всего для меня потихоньку выбираться отсюда, пока мое укрытие не стало для меня ловушкой. Пользуясь, что большая часть моих квартирантов с восторгом слушала молодого вождя, а в доме старика, подо мной кто-то громко принялся спорить, я выключил камеры и крадучись двинулся на выход, в сторону лестницы, прислоненной к противоположному слуховому окну.

Честно скажу, не кривя душой — пока спускался с шаткой конструкции, чьи ступени страшно скрипели под моими ступнями, пока пробирался через огород, ежесекундно ожидал, что из-за угла покажется десяток молодых местных мужиков, которые радостно пристрелят меня из пистолета участкового, но Бог спас, не позволил погибнуть, укрыл меня от глаз местных жителей, пока я не скрылся в густом кустарнике, окружавшем деревню. Правда, когда перелазил через забор, бросил взгляд на дом, с чердака которого, я, только что, вылез — показалось, что дрогнула занавеска на окне, но ни тревожных криков, ни погони не было, поэтому будем считать, что привиделось.

Частный дом. Тихий центр.

— Ты что смотришь? — Ирина подошла неслышно, я слишком увлеченно просматривал на видеомагнитофоне свои записи: — Это что, кого-то убили?

— Да нет просто человеку плохо стало, вот его в машину положили и потом в больницу повезли…- я улыбнулся, судорожно нажимая кнопку «Стоп» на пульте от «видика».

— А зачем его на пол, а не на сидение положили? — подозрительно спросила меня кандидат в депутаты.

— Я откуда знаю? — притворно удивился я: — Дети степей, у них свое понимание, куда правильно человека класть. Ладно, дорогая, я поехал, ты же помнишь, что мне до утра, на «избирательном» дежурить?

— Можно я с тобой? — Ира умоляюще смотрела мне в глаза.

— Нет солнышко, давай, я тебя к родителям моим завезу, а сам поеду, сильно опаздываю, а там проверяют постоянно.

Я почти не соврал своей подруге. Избирательные участки действительно проверяли регулярно.

Деревня Журавлевка.

Свой пост я самовольно оставил в три часа ночи, заперев дверь за последним проверяющим, которых за ночь было у меня двое.

Надеюсь, что до утра никто больше не приедет, иначе мое отсутствие на посту, выявленное при проверке, окончится моим увольнением, и я ничего не смогу с этим сделать. Но оставаться в здании школы я не мог — где-то там, в темноте старого деревенского дома, лежал и неудержимо манил меня к себе, совсем как кольцо всевластия, мой табельный пистолет, который я должен был заполучить обратно, чего бы это мне не стоило.

Грета осталась с Ириной, а вот Демон поехал со мной, на дежурство. Председатель участковой избирательной комиссии, передавая мне ключи от избирательного участка и от школы, на черного пса, сидящего рядом со мной только покосился, милицейские проверяющие безуспешно просили «дать лапку», ну а теперь Демон оставался здесь за старшего. Посадив пса у входной двери в школу и пообещав скоро быть, я запер школу на ключ, прыгнул в автомобиль и помчался в сторону Журавлевки. Дорога, которая днем занимала минимум полтора часа, ночью отняла у меня всего минут сорок — нога на отнималась от педали «газ», а желтые, мигающие всполохи ночных светофорах приглашали не тормозить на перекрестках. Машину я бросил на дороге в деревню, метрах в трехстах от околицы, а ключ спрятал, повесив на сук приметной акации. Даже если я попадусь, запертая машина, как улика, перегораживает дорогу в Журавлевку, а ключ не найдешь, если не знаешь где искать.

Пистолет я зацепил со второго «заброса», просто почувствовав, как смертоносная машинка и обломок магнитного диска, с звонким щелчком, «склеились». Теперь важно было выудить мой «улов», чтобы веревка не порвалась и не развязалась, а оружие не за что не зацепилось.

Почувствовав в руке родную рукоятку оружия я, от облегчения чуть не сбацал чечетку, в последний момент вспомнив, что внизу, на первом этаже дома, спят люди, которые мне отнюдь не друзья.

— Значит я не ошибся…- негромкий шепот раздался за моей спиной, когда моя нога коснулась влажной земли.

Я мгновенно отпустил лестницу, извернулся, как кот и через удар сердца стоял, держа вновь приобретенный, пистолет в руке и вглядываясь в силуэт человека, стоящего в паре метров от меня.

— Здравствуй, Магир-ака. Натворили вы делов вчера.

— Это не мои…- пожевав тонкими губами, тихим змеиным шепотом ответил старик: — Это парни из Андижана. Они убили двух человек у себя, приехали в Россию. Завтра поедут обратно на автобусе.

— Во сколько уходит автобус, Магир-ака?

— Автобус уходит в полдень. — аксакал развернулся и пошел в сторону дома, но сделав пару шагов, обернулся.

— Я знал, что ты хитрый и опасный человек, Громов. — старик уже скрылся за углом, а я в растерянности хлопал глазами. Он что, считает, что я намеренно дал убить Кобоева?

Ушел я чисто, мигранты вывели в своей, вернее, моей части села всех собак, поэтому лай поднять было некому. А вот мой пес устроил настоящую истерику, которую я услышал за полкилометра от школы.

Председатель избирательного участка приперся за два часа до начала работы избирательного участка и теперь настойчиво стучал в дверь школы, под лай, беснующегося внутри, пса.

— Что случилось? — из-за шума я подошел практически вплотную.

— Ой…- председатель вздрогнул от неожиданности: — Вы где были? Я уже десять минут стучусь, а вы где-то гуляли. Я на вас докладную подам!

— Я обходил территорию школы, согласно инструкции…

— А я объясняю для тупых — десять минут уже здесь стучусь, вы не могли меня не слышать!

— А я тебя в школу не пущу. Вот расписание висит, в рабочие часы и приходи…- я оттолкнул человека и быстро проскользнул за дверь, не давая председателю участковой комиссии ворваться вслед за мной: — Вот по расписанию и приходи, вместе с остальными членами комиссии. А может быть ты хочешь бюллетени все испортить.