Сара Фогбрайт в академии иллюзий

Глава 9. Бал Первого Снега

Мне было так больно, как никогда. Я думала, что не выдержу и умру.

Этого я и хотела. Я предпочла бы умереть, а не бежать мимо всех, кого знала и кто знал меня, выдерживать их взгляды и слышать удивлённые восклицания и смех.

Я всё ещё не верила, что Кристиан… что он и вправду… разве такое могло случиться?

Говорят: «сердце разбилось». Это ложь. Я разбилась вся! Глупая Сара Фогбрайт, поверившая, что её любят, Сара, которая выучилась бы и открыла свой театр, и работала бы там с мужем, и растила бы сына и дочь — эта Сара исчезла, её больше не было и никогда не будет. А что осталось? Что у меня осталось?..

Кажется, кто-то окликал меня. Я бежала, не видя пути, и влетела в сугроб, подвернув ногу, а потом встала и захромала дальше. Как смешно! Дорога расчищена, но неуклюжая Сара Фогбрайт, конечно, найдёт, где упасть. Пусть над ней смеются! Над ней всегда смеялись. Как она посмела думать, что достаточно хороша для того, чтобы её любили?..

Гном с лопатой, как нарочно, встал на пути. Я совсем не видела его из-за слёз. У него было серое пальто и шарф с жёлтыми полосами, длинный шарф, и передо мной всё маячило это серое и жёлтое. Я сделала шаг влево, и он качнулся туда же, вправо — и он тоже.

— Тьху! Да уж проходите, мисс, — проворчал он и ушёл куда-то в сугроб. Я пробежала мимо.

— Сара, постой! — раздалось за спиной.

Я узнала голос Диты, но останавливаться не стала. Что она может сказать? «Всё будет хорошо»? Неправда! «Так тебе и надо, ведь я говорила»? Это я знала и так. Я сама виновата. Мне никогда ни в чём не везло, так почему я подумала, что это изменилось?

Придверница ахнула и всплеснула руками. Я пробежала мимо. Уже с лестницы я слышала громкие голоса внизу. Кто-то бежал за мной по ступеням, настиг у самой двери на этаж и поймал за руку.

— Сара! — воскликнула Дита, задыхаясь. — Подожди…

Она была рядом, румяная от бега. Тёмные кудри, подвязанные зелёной лентой, рассыпались по плечам. Я видела, Дита хочет меня обнять, но медлит, опасаясь, что краска с моего лица испачкает её наряд.

Я оттолкнула её, врезалась в дверь спиной и ввалилась в коридор.

— Уходи! — прокричала я. — Веселись, пляши! Оставь меня! Оставь меня!

Но она, конечно, вошла следом, заламывая руки. За её спиной маячила Хильди, нагруженная сумками. Одна казалась знакомой. Ах, я выронила свои туфли, пока бежала, и даже не заметила…

— Давай я помогу тебе умыться, — сказала Дита, подходя ближе. — Само собой, мы тебя не оставим, и не плачь, нашла из-за кого огорчаться! Ничего, всё наладится.

— Ничего не наладится, ничего! — воскликнула я, давясь слезами. — Он не любит меня, он смеялся надо мной, они все смеялись! Посмотри, что со мной сделали. Я уродина, посмешище! Все видели меня такой, все, и он видел!

— Да наплюнь и разотри! — посоветовала Хильди. — Ничё не уродина, ток умойся, а я те полотенце принесу.

— Подожди, Сара, не смотри в зеркало! — тревожно воскликнула Дита, протягивая руки, но я отступила на шаг, и ещё на шаг, и оказалась у комнаты с общими умывальниками.

Потом я шагнула влево и развернулась к зеркалу.

— Э-это я? — только и сумела я спросить дрожащим голосом, и всё затопило слезами.

Я уже видела, что сделали с моим лицом, но мельком и по частям. Всё вместе смотрелось кошмарно. Нос покраснел от слёз, волосы были всклокочены и торчали дыбом. Кое-где в них вставили перья. Посмешище! И в таком виде я стояла, гордясь собой — как долго я стояла там, во дворе? Остался хоть кто-то, кто меня не заметил?

Голди, Дейзи и все их соседки, должно быть, обладали немалой выдержкой, если ни словом, ни жестом не выдали себя, глядя на этот ужас.

— Я не переживу, — всхлипнула я. — Не переживу! Я ведь просто хотела быть красивой, хотела танцевать, я… За что они так со мной?

Хильди принесла полотенце. Дита помогла мне сбросить накидку. Она отмывала моё лицо, а я могла только держаться за края умывальника и плакать, отплёвываясь от мыльной пены.

— Я отчислюсь, — повторяла я. — Отчислюсь. Я не смогу его видеть. Не смогу видеть их вместе. Никого не смогу видеть — я стояла там, как дура, в таком виде! Теперь все, все будут надо мной смеяться. Они уже смеются. Я не знаю, как жить, я не знаю, как жить дальше!

— Полотенчиком утрись, — хлопотала надо мной Хильди.

Но я и правда не знала, как жить, и никакое полотенце не могло впитать моих слёз. Сегодня Дейзи будет танцевать с Кристианом, и это для них распустятся цветы в вечернем небе и закружит снег. Это её он будет обнимать и целовать, и она станет его женой. Для меня не будет больше записок в библиотеке, свиданий под лестницей и поцелуев у старого дуба. Мне останется только ходить, отводя глаза, мимо тех мест, где всё напоминает о былом счастье и моей глупости.

Тут в уборной что-то зашумело, и ручка двери повернулась.

— Ты всегда оказываешься не там, где следует, Сара Фогбрайт, — с досадой сказала Шарлотта из темноты. — Здесь никого не должно было быть в это время! Я надеялась переждать, но, видимо, буду вынуждена вечно сидеть взаперти и слушать твои причитания, если сама не положу этому конец.

Она вышла, зачем-то закрывая половину лица ладонью, и сердито спросила:

— Что же с тобой такого случилось, что ты не хочешь жить? Посмотри на моё лицо!

И отвела руку.

Я ахнула, увидев сморщенный розовый провал вместо её левого глаза, а потом заметила, что у Шарлотты нет кончика носа, и ноздри глядят наружу. Её щека была густо испещрена шрамами, будто кто-то взял нити, белые и багровые, и беспорядочно вышивал одними поверх других, зацепив и угол рта, так что он ушёл влево.

— Ничё се, — присвистнула Хильди.

Дита выронила мыло, и оно заскакало по цветочным плиткам и гулко ударилось о жестяное ведро под умывальником.

— Посмотри на меня и скажи, что ты не хочешь жить, — жёстко повторила Шарлотта. — Скажи, что ты некрасива, давай! Всё, что тебе мешает, можно смыть, а ты попробуй всю жизнь прятаться под иллюзией! Прятаться и жить с вечным страхом, что она развеется раньше срока, и помнить, что это лишь видимость, и если хоть кто-то к тебе прикоснётся, он узнает правду. Меня и так не считают красивой, а видели бы они это!

И Шарлотта указала на своё изуродованное лицо.

— Скажи, что ты некрасива, — повторила она.

Я не смогла.

Шарлотта оттеснила нас от зеркала, вынула из кармана моментальный снимок и, поставив его на умывальник, с досадой сказала:

— Уйдите же, наконец! Вы мне мешаете.

— Это ты? — спросила Дита, указывая на снимок. — Это… это случилось недавно?

— Моя сестра, — неохотно ответила Шарлотта. — Она позволила воспользоваться её лицом. Своё я потеряла слишком давно. Вы уйдёте или нет?

Я даже на миг позабыла о своих горестях. Мне хотелось увидеть, как Шарлотта накладывает иллюзию, но она была права: мы мешали, не стоило смотреть ей под руку.

Хильди глядела, раскрыв рот. Дита потрепала её за плечо, подтолкнула, и мы ушли.

В комнате я наткнулась взглядом на портрет, и волна боли и гнева опять поднялась в груди. Я схватила его и бросила изо всех сил. Рамка треснула, и стекло разлетелось со звоном.

— Зачем он рисовал меня, если не любил? — воскликнула я. — Это чтобы сделать мне больнее? Но ведь не я первая к нему подошла! Я даже не знала, кто он такой. Почему виновата осталась я, а не он?

— Да есть уж такие гнилые люди, — с упрёком сказала Хильди. — Ну, они друг дружку стоят, вот и пущай живут долго и несчастливо.

Я села на пол и заплакала.

Теперь я понимала многое. Я с самого начала была для него только забавой. Разве тот Александр, с которым, по слухам, проводила ночи сама Эдна Хилл, мог всерьёз увлечься такой, как я? Ведь даже первое свидание он назначал, уже зная, что не явится на него, потому что уезжал домой на пикник. И он, конечно, знал, что будет помолвлен с Дейзи, просто не упустил возможности развлечься с наивной дурой, которая сама упала ему в руки.

— Ну почему они сразу не сказали? — всхлипнула я. — Голди и Дейзи давно могли всё прекратить. Они ведь поняли, что я просто не знала…

— Хотели сделать тебе как можно больнее, — сказала Дита, опустившись рядом, и погладила меня по всклокоченной голове.

— Но за что? Ведь я не виновата!

Хильди тем временем суетилась вокруг нас, подбирая осколки.

— Можа, чайку тебе принести? — спросила она. — Горяченького, а? И сыграем в картишки, а то журнал поглядим, я в библиотеке брала…

Я помотала головой и всхлипнула, уронив руки в ладони.

За дверью раздались шаги. Шарлотта вошла и встала на пороге, скрестив руки на груди. Иллюзия уже спрятала её настоящее лицо, заменив тем, к которому мы привыкли.

— Что же ты, собираешься сдаться, Сара Фогбрайт? — спросила Шарлотта. — Хочешь, чтобы они знали, что растоптали тебя?

— Но что я могу? — дрожащим голосом сказала я.

— Пойти на бал, — твёрдо ответила она.

— Пойти на… нет, нет, только не после всего! Как я буду смотреть людям в глаза? Я не выйду отсюда, я никогда не сумею!..

Шарлотта пересекла комнату в два шага и опустилась передо мной на колено.

— Стисни зубы и иди вперёд, — сказала она. — Вот что я всегда себе говорю. История твоей жизни пишется каждый день. Кем ты хочешь в ней быть, сломленным ничтожеством или той, кем сможешь гордиться? Никогда не поздно начать.

— Тогда я начну потом. Когда-нибудь, когда стану достаточно сильной…

— Ты никогда такой не станешь, если не начнёшь! Утри нос, поднимайся, соберись и иди! — сказала Шарлотта.

Она пожала мне руку и сама поднялась и вышла. Каблучки её туфель отстукивали каждый шаг — прочь, прочь. Потом скрипнула дверь, ведущая на лестницу.

Я нерешительно поднялась и оглядела себя. Пойти, после всего? В этом платье? Оно промокло, когда я упала в снег, и на коленке осталось пятно. А мои волосы?

— Я тебя причешу, — решительно сказала Дита. — Ну-ка, садись вот сюда…

Хильди подозрительно засопела, а потом протянула мне сумку.

— И туфли мои наденешь, они счастливые. Размерчик-то у нас почти один…

Ради меня она готова была расстаться со своим единственным сокровищем!

— О, Хильди! — растроганно воскликнула я. — Спасибо, но не нужно. Достаточно того, что вы рядом. Я просто… порой я так отвратительно себя вела, что не знаю, чем заслужила вашу поддержку!

Я заплакала, и они обняли меня, и так мы и сидели на ковре, обнявшись, пока дверь в конце коридора опять не хлопнула. Шарлотта вернулась и привела с собой мисс Брок!

— О, Сара! — так мягко и ласково произнесла мисс Брок, что стало понятно, что она обо всём уже знает и сочувствует мне. — Поднимись, дай я погляжу на твоё платье… Великолепно!

— Разве? — неуверенно спросила я, шмыгнув носом.

— Это замечательная основа для шедевра, — с уверенностью сказала мисс Брок и поправила очки. — Я отпорю это широкое кружево от рукавов, пустим его вокруг. А подол… Понадобятся розы, много розовых бутонов и листьев. Перед входом мёрзнут двое милых юношей — кто-нибудь, отправьте их в оранжерею.

— Что ещё за юноши? — удивилась я.

Дита, видимо, знала, о ком речь, потому что вспыхнула и убежала передавать им просьбу. Мисс Брок тем временем раскрыла большой саквояж, который принесла с собой — чего там только не было! Я сняла платье, и она в один миг отпорола белое кружево и начала примётывать его к вырезу.

Хильди, устроившись рядом, наблюдала с любопытством. Шарлотта стояла у двери, как страж, скрестив руки на груди. Скоро вернулась и Дита и занялась моими волосами, пытаясь расчесать колтуны.

— О, Сара, — вдруг сказала она упавшим голосом. — Ох, они обрезали тебе несколько прядей…

— Без паники! — тут же воскликнула мисс Брок и подскочила к нам. — Покажи-ка…

Они замолчали, перебирая мои волосы (и молчали достаточно долго, чтобы я встревожилась).

— Мне придётся ходить в чепчике? — спросила я, пытаясь бодриться. — Как долго?

— Не придётся, — озабоченно ответила мисс Брок, — но нужно будет обрезать и остальное, потому что это не скрыть. Вот так, — и она коснулась пальцем моей шеи. — Не страшно, отрастёт!

Меня отвели к зеркалу и усадили. Мисс Брок, вооружившись золочёными ножницами в форме цапли, принялась за работу. Лезвия щёлкали, и пряди слетали одна за другой. Их чуть подвили горячими щипцами, и я начала себе нравиться. Теперь я казалась такой взрослой!

— Если останется время, может, вы сделаете что-то подобное и со мной? — спросила Шарлотта, потянув себя за тонкую косу.

— О, конечно, — кивнула мисс Брок. — Тебе пойдёт.

Она чуть припудрила и нарумянила меня, а потом едва заметно тронула брови и ресницы. Я осталась собой, но при этом стала лучшей версией себя.

— Платье почти готово, — заявила мисс Брок. — Надевай, остальное подколем булавками прямо на тебе. Но где же юноши? Им давно пора вернуться.

Юношей не пускала придверница. Она решила, те обманом пытаются проникнуть в женское общежитие, а потому ничего не желала слушать и даже не стала нам звонить. Мисс Брок пришлось бегать вниз и выручать их.

Явились они довольно шумно. Дверь распахнулась, ударившись о стену, и с лестницы боком вошёл гном с огромной коробкой. За ним, с коробкой поменьше, следовал долговязый кудрявый юноша.

— Как можно, как можно! — восклицала придверница за их спинами. — Мужчины, здесь! Такого не было никогда!

— Никогда такого не было! — вторила ей комендантша, взмахивая руками. — Какой стыд! Ни одна мужская нога вовек сюда не ступала!

Очевидно, они позабыли день, когда нам меняли рамы.

— Под мою ответственность! — пыталась их перекричать мисс Брок. — Ничего дурного не случится. Мне нужна их помощь!

Юноши не осмеливались поднять глаза. Они так неуверенно шли по коридору, будто боялись, что здесь полно ловушек для наглых мужчин, и на каждом шагу их может испепелить, убить молнией или пронзить стрелами. Их уши горели рубинами.

— Эй, Сэмюэль, Перси, сюда! — позвала их Хильди.

Они только теперь заметили нас и с явным облегчением подошли и опустили коробки на пол. Тем временем мисс Брок спровадила всех лишних и тоже присоединилась к нам.

— Какие замечательные бутоны, — восхитилась она, заглянув в коробки. — То, что нужно!

— Мы помогали садовнику в оранжерее, — сказал долговязый. — Так что нам разрешили взять вон сколько. Надеюсь, хватит.

Гном тем временем покраснел ещё отчаяннее и пытался смотреть куда угодно, только не на меня. Непростая задача, поскольку меня поставили в центр комнаты, и девушки под руководством мисс Брок принялись подкалывать бутоны и листья к моему подолу.

Портрет в сломанной рамке всё ещё лежал на полу. Гном наклонился и поднял его, попутно собрав несколько осколков, и огляделся, видимо, ища, куда бы их выбросить.

— Ведро для сора у общих умывальников, — сказала я. — Будь добр, отправь туда же и портрет, я видеть его не могу.

— Почему? — спросил гном, осмелившись взглянуть на меня из-под густых бровей.

— Потому, что его нарисовал дурной человек…

— Это я рисовал.

Я замолчала, удивлённо моргая, и он пояснил, насупившись:

— Я хотел отдать его вам, тогда, в библиотеке. Потом… ну, потом у меня его кое-кто отнял и посмеялся. Я думал, он выбросил, а он, значит, выдал за свою работу…

— Ох, — сказала я. — Ох, тогда не выбрасывай, а поставь на тумбу. Мне очень нравился этот портрет, так что я рада, что его нарисовал ты.

Я сказала так, но не ощущала радости, только боль. Всё-таки я позволяла себе надеяться, что у Кристиана были ко мне чувства — пусть немного, самую малость, хотя бы в тот миг, когда он рисовал. Я думала: может быть, он сдался под давлением отца, выбравшего ему невесту, и может, Дейзи шантажом вынудила его обидеть меня, но когда он рисовал, это было искренне… Но рисовал не он. Всё было ложью. Всё.

Моя нижняя губа сама собой задрожала и выпятилась, и на глазах проступили слёзы. Шарлотта молча показала мне стиснутый кулак, и я кивнула и подняла голову выше.

Скоро они закончили. Роз хватило даже на то, чтобы соорудить венок, а ещё мисс Брок дала мне белые перчатки.

— О, — сказала я, когда мне позволили взглянуть в зеркало. — О!

Рукава платья, прежде нелепо раздутые, стали теперь изящными — простая форма, узорный край и ничего больше. Белое широкое кружево легло вдоль выреза, создавая иллюзию какой-никакой груди, и талия, подчёркнутая лентой, казалась очень тонкой. Из украшений на мне были только розы — венок в волосах, бутоны у груди и сотни листьев и цветов на юбке. Уже завтра это великолепие завянет, но сегодня, сегодня я была прекрасна!

— Что ж, ты готова к балу, — с удовлетворением произнесла мисс Брок.

— Запомни себя, — сказала Шарлотта. — Запомни себя такой. Мастер иллюзий должен уметь держать самое главное в воображении. Они не отступят так просто, они ещё попытаются сделать так, чтобы ты ощутила себя жалкой и слабой. Держи этот образ в голове и всякий раз, как почувствуешь, что дала слабину, представляй, что накладываешь иллюзию и опять становишься такой. Не жалкой, как они хотят, а красивой и сильной. Это поможет.

И она подмигнула мне левым глазом.

— Спасибо, — прошептала я. — Спасибо вам всем!

Бал уже был в разгаре, когда мы вошли. Всё оказалось даже не так страшно — музыканты не сбились с нот, и танцующие не остановились, громко ахнув, и не уставились на нас. Никто не закричал: «Поглядите, это же та нелепая студентка!». Конечно, нас заметили, и кое-кто зашептался, но и только.

Дита держала меня под руку. С другой стороны шла Хильди, крепко сжимая мою ладонь. Она так хотела, чтобы все заметили её новые туфли с бабочками, что, пожалуй, слишком высоко поднимала подол своего голубого платья. Перед нами, выпятив грудь и задрав подбородок, решительно шагал этот гном, Сэмюэль. Его друг шёл рядом с Дитой. С тыла нас прикрывали мисс Брок и Шарлотта.

Сперва моё сердце так колотилось, что я шаталась, и в глазах потемнело. Я чувствовала только руки Диты и Хильди и больше всего боялась, что лишусь чувств, а тогда все усилия станут бесполезны, и меня навсегда запомнят как неудачницу.

Я цеплялась за них, и они надёжно держали меня и не дали упасть.

Постепенно я успокоилась и смогла оглядеть зал — тот самый, где когда-то, давным-давно, я слушала мистера Даркморроу, а после решила идти на театральное, а не на бытовое отделение. Ряды кресел теперь сдвинули к краю. Потолок стал звёздным небом, и у края его дрожало и мерцало сияние, вспыхивая то зелёным, то голубым, то лиловым.

Мы стояли на льдине, и снег наметал сугробы и вихрился, скрывая танцующих. Голубое волшебное пламя в канделябрах дрожало. Море шумело вокруг, и синие киты, всплывая из глубин, глядели на нас сквозь толщу льда. Музыканты на помосте играли мелодию вьюги и северного ветра.

У стены, где стояли столы с угощением, устроили маленький сад. Там в горшках цвели магнолии, розы и сирень.

Девушек было меньше, чем юношей, так что они танцевали парами или ждали своей очереди в креслах, развлекаясь беседами. Я боялась глядеть на танцующих. Где-то там находились Дейзи и Кристиан, и видеть их вместе было выше моих сил.

В конце концов я пришла, после всего. Я смогла. Что ещё? Теперь я имела право усесться в тёмном углу, есть пирожные и делать вид, что я в порядке.

— Куда? — насмешливо спросила Шарлотта, заступая мне дорогу.

— Постарайся не садиться, — озабоченно сказала мисс Брок, расправляя кружево на моём плече. — Все эти розы и булавки… Боюсь, сидеть в этом платье довольно неприятно, если вообще возможно.

Ей стоило предупредить меня раньше! Как сохранить достоинство, стоя у всех на виду? Я не справлюсь! Что делать?

— Окажите мне честь, — неловко предложил долговязый юноша. Я видела, что Дита подтолкнула его. Теперь она изо всех сил мне кивала.

Помедлив, я решилась и протянула руку.

Мой партнёр, очевидно, был не слишком-то искушён в танцах. Он держал меня так далеко от себя, как мог, и всё время косился на Диту. Наверняка мечтал танцевать с ней, а тут я.

— Персиваль? — спросила я, чтобы прервать неловкое молчание.

— Да, а вас, кажется, зовут Сара? — спросил он и ужасно смутился, даже сбился с шага. Наверняка он прекрасно знал моё имя.

Я лихорадочно пыталась придумать, что бы ещё сказать, но в голову ничего не шло, так что мы просто считали шаги, стараясь не налететь на других танцующих.

— Это она? — насмешливо спросил какой-то юноша рядом.

— Похоже на то. Жаль, мне ещё писать работу о жизни и творчестве Кастльтона — нечего и надеяться, что она поможет, верно?

— Так ты её напрямую спроси. Может, и не откажет!

Они прошли мимо, глядя на меня и смеясь. Я их не знала.

— Что они имели в виду? — спросила я у Персиваля, хотя уже начала догадываться. — Те работы, что я писала для Кристиана — они что, были не только для него?

— Ну, он брал заказы у всех, от первого до четвёртого курса, — пробормотал тот, отводя глаза. — У него их покупали. Он что, с вами не делился?

Делился? Я думала, что помогаю Кристиану, так старалась заслужить его благодарность, а он просто брал заказы, и ему не было дела, что я сама отстаю по учёбе, чтобы только ему угодить!

— Что ещё я должна знать, Персиваль? — гневно спросила я, сжав его плечи, потому что Персиваль, кажется, собирался улизнуть. — Что ещё? Говори!

— О, ну… — сказал он, отводя взгляд. — Вам точно хочется знать? Кристиан заключал пари на то, что вы пойдёте, куда он скажет, например… Или что он будет игнорировать вас три дня, а вы не обидитесь. Он проиграл только однажды, с оранжереей.

— Это всё?

— Он смеялся над вашими открытками, — сказал Персиваль и наконец посмотрел на меня. В стёклах его очков отражалось зелёное сияние. — А Сэм их выменивал. Рисовал для Кристиана все работы. Тот вообще ничего не может сам.

— Почему вы не сказали мне? — спросила я и закусила дрожащую губу.

— А вы бы поверили? Мы пытались, но вы ничего не хотели слышать. И видеть тоже. Тем более, мы почти ничего не могли доказать, а он достаточно влиятелен, чтобы устроить нам проблемы…

Я почти не слышала его. В ушах, казалось, шумел ветер.

Я оглянулась в гневе. Сэмюэль, Дита и Хильди стояли в стороне и беседовали, поглядывая на нас.

— Пойдём, — сказала я и потащила Персиваля к столам.

Осмотревшись, я нашла подходящий табурет, на котором стоял горшок с магнолией. Рядом сидела госпожа Нунн, сжимая в зубах белый цветок.

— Можно взять табурет? — на всякий случай спросила я у неё.

— На кой? — уточнила она.

— Для танцев, — пояснила я, указав глазами на Сэмюэля.

— А! Бери, — с готовностью согласилась госпожа Нунн, затянулась и выдохнула клуб ароматного синего дыма, прикрыв нас. Никто даже не заметил, что мы с Персивалем едва не уронили горшок, пока его снимали.

Я подхватила табурет и, вернувшись к нашей компании, с грохотом поставила его рядом с гномом.

— Спасибо, Персиваль, — сказала я. — Ты очень меня поддержал, но я больше не смею мешать тебе проводить время так, как ты хочешь. Сэмюэль, потанцуешь со мной?

Тут мне стало ужасно стыдно. Лишь теперь я подумала, как это выглядит. Сэмюэль был довольно рослым для гнома и почти доставал мне до плеча, но всё-таки нам было бы неудобно танцевать. Табурет бы помог, но не обидится ли Сэмюэль? Это всё равно что в глаза назвать его коротышкой…

Но он подтолкнул табурет ближе к центру зала, ловко запрыгнул на него, подал мне руку и сказал, блеснув глазами:

— Почту за честь, мисс!

И мы танцевали!

Плечи Сэмюэля были широкими, а ладони горячими, и он смущался, но держал меня крепко.

— Потому что, мисс, когда ещё выпадет такая удача? — пояснил он.

Я старалась смотреть только на него, потому что вокруг шептались и косились. Потому что танцевать с гномом было почти неприлично, и я уверена, что папа не пережил бы, если б узнал. Но так уж вышло, что Кристиан… что Александр Эштон, юноша из уважаемой семьи, оказался мерзавцем, а Сэмюэль был во много раз честнее и лучше него.

И когда я всё-таки увидела Александра с Дейзи, когда они проплыли мимо, глядя друг на друга, я опустила голову на плечо Сэма и, может, обронила одну-две слезинки, а он бережно обнял меня, всё понимая без слов. И незаметно сунул в руку платок.

И мы смеялись и шутили, что мы идеальная пара, потому что я не оттопчу ему ноги. А после он танцевал с Дитой, и с Хильди тоже — с ней он лихо отплясывал без табурета, и они совершенно случайно толкнули Голди, когда та оказалась рядом.

И мы пили чай и ели пирожные, а потом вместе с другими вышли в морозную полночь и глядели, как вспыхивают огни в стылом небе. Я была так благодарна им всем, так горячо благодарна, потому что без них бы не справилась. Без них я не нашла бы силы присутствовать здесь, наблюдая, что каждое мгновение проходит не так, как мечталось.

Сэм и Персиваль проводили нас до общежития, и здесь мы неловко распрощались.

На этаже стоял шум. Несмотря на позднее время, никто не хотел спать. Кэтрин попыталась зазвать нас к себе, обещая погадать (на самом деле, скорее всего, ей хотелось вытянуть из нас что-нибудь для сплетен).

— Прости, но я больше не верю в гадания, — сказала я. — Ты пророчила мне возлюбленного, который никогда не предаст, а вышло совсем не так.

Кэтрин ещё похвалила моё платье, сказала, что мы бунтарки, раз танцевали с гномом, а потом неохотно отстала. В общем-то, ничего другого ей не оставалось, поскольку Хильди закрыла дверь у неё перед носом и заперла на задвижку.

Я ещё поплакала, как без того. Мне было обидно и больно, и требовалось привыкнуть к новой реальности, и больше не нужно было держать лицо. Дита и Хильди старались меня утешить, придумывая месть за местью для Дейзи и Александра.

Лёжа в постелях, мы обсуждали, как можно поступить: и облить их краской, и забросать снегом, и подкупить кого-нибудь, чтобы им в шампунь добавили средство для удаления волос, или протухший рыбий жир — в духи.

Мы немного развеселились, и я не заметила, как уснула.

На другой день после занятий я позвонила домой. Близились праздники, и я не хотела задерживаться в общежитии ни одного лишнего дня.

— Ах, какая у меня новость, Сара! — воскликнула мама, отняв трубку у папы. — Ни за что не угадаешь. Радуйся! Ты радуешься? Танцуй!

— Я вся танцую, — ответила я, накручивая провод на палец. — Что за новость?

— Мы едем в горы! День Благодарения отпразднуем там. С нами едут Гиббонсы и Когранды — ах, ты точно будешь рада провести время с Голди и Дейзи! А ещё, Сара, к нам присоединятся Эштоны. Возможно, ты уже слышала, что Дейзи помолвлена…

Я дёрнула палец, но он застрял в проводе. Мамин голос в трубке с восторгом вещал о домике с камином, и о дружеских посиделках, и о катании на коньках по замёрзшему озеру, но я не особенно вникала.

— Ты радуешься, Сара? — спросила мама. — Ты в восторге? Почему ты молчишь, связь прервалась? Алло, алло!

— Да, что-то со связью, — сказала я. — Но как же моя практика? Я думала, что пройду её дома. Вы даже не предупредили.

— Ах, да зачем тебе эта практика! Всё равно ты выйдешь замуж после второго курса. Не отчислят же тебя, если ты её не пройдёшь. Представь, какие чудесные три недели мы проведём вместе…

Три недели вместе! Ох, нет!

— Я заболела, — в панике сказала я первое, что пришло в голову.

— И может быть, среди гостей мы подыщем тебе жениха… Что?

— Я заболела, едва стою на ногах. Горло болит ужасно.

Для убедительности я покашляла.

— Но… Сара, но как ты могла! Ты нарочно не береглась? Ты хочешь испортить нам праздники?

Я стоически выслушала мамино возмущение, и как только сумела, вставила, что вполне могу поболеть в общежитии, и за мной присмотрят, а потом попросила дать Оливеру трубку, чтобы я продиктовала ему список лекарств.

— Мисс Сара? — раздался в трубке его озабоченный голос.

— Приезжай, Оливер! — прошипела я, чтобы никто рядом с ним не услышал. — Срочно приезжай, ты мне нужен!