Сара Фогбрайт в академии иллюзий

Эпилог

Субботним днём я сидела на подоконнике в комнате общежития и улыбалась, глядя в окно. Снег давно сошёл, и зимнюю серость сменили неразбавленные краски весны. Она выдавливала их из тюбиков и клала как есть: синий — на небо, белый — на облака, чёрный — на сырую землю. Зелёные пятна — трава, жёлтые брызги — одуванчики.

Всё было тревожащим и ярким, и птичьи стаи, подхваченные тёплым ветром, с криками проносились мимо. Яблони на тренировочной площадке махали им вслед и как будто пытались что-то сказать. Наверное, обещали, что скоро зацветут.

Когда я только поступила в академию — так давно, что и самой не верится! — я солгала, что выбрала эту комнату лишь из-за яблонь, а сама рассчитывала любоваться юношами. Удивительно, но теперь меня и вправду больше интересовали яблони. Улыбаясь, я опять заглянула в письмо, которое держала в руке, чтобы убедиться, что в своём ответе ничего не упустила.

Оказалось, сочинять письма не так-то и сложно, даже приятно, если пишешь друзьям.

Призрачный горностай вытянулся столбиком и поглядел в окно, смешно шевеля усами. Кажется, снизу кто-то махал рукой. Ничего, подождут.

Горностая мне подарил мистер Харден. Как он сказал, в знак благодарности, ведь дневник старого графа так бы никто никогда и не отыскал, если бы не череда моих нелепых решений… Ах, нет, он сказал: «если бы не ваше вмешательство», всё же он вежливый.

Я долго не хотела принимать такой дорогой подарок — даже Розали, моя сестра и гордость нашей семьи, не могла рассчитывать на часы с горностаем! — но мистер Харден настоял.

— Как только мы закончим копировать записи из дневника, отдадим их на расшифровку, — сказал он. — Я уже нашёл одного профессора, готового за это взяться. Если там окажется хоть что-то полезное о драконах, мы неприлично разбогатеем, так что эти часы — сущая мелочь. Берите их, Сара, вы заслужили. Уже придумали, как назовёте зверя?

Это он схитрил. Едва я подумала об имени, как горностай стал мне куда ближе и дороже, и расставаться с ним я уже не захотела.

Бернард — какое чудесное имя!

— Теперь вот что, — сказал мистер Харден. — Запомните: сокращённое имя служит для того, чтобы просто его позвать — например, для игры. Он появится и будет рядом. Но если вам понадобится мелкая услуга — к примеру, отыскать потерянную вещь… Сара, вы успеваете запомнить?

Я улыбалась, донельзя довольная. Никогда не задумывалась, как звучит уменьшительное от Бернарда. Наверное, Берни. Главное, чтобы мистер Харден не узнал… Я никогда ему не скажу.

— Сара? — позвал меня мистер Харден, возвращая в реальность. — Так вот, если захотите отдать зверю приказ, назовите его полным именем. Он послушает. Вы всё поняли?

— Да, конечно, — кивнула я, улыбаясь ещё шире.

У меня появится свой собственный Бернард! Так забавно.

Мистер Харден вложил часы мне в руки, но не отнимал своих ладоней и внимательно на меня глядел. Может, боялся, что я по рассеянности упущу такой ценный подарок.

— Итак, вы придумали имя, твёрдо в нём уверены и не хотите его менять? — спросил он серьёзно.

— Абсолютно уверена, — лукаво сказала я. — Самое лучшее, самое прекрасное на свете имя, и ни о каком другом я даже и думать не хочу.

— Точно?

— Точно.

— Менять не станете?

— Ни за что в жизни!

— Замечательно, Сара. И последний шаг: я открываю крышку. Громко назовите полное имя, чтобы привязать зверя к себе и активировать магию.

Ох. Я же не знала, что будет так! Но он уже щёлкнул крышкой и пошевелил бровями, призывая меня скорее говорить.

— Мармадьюк, — выпалила я первое, что пришло в голову.

— У вас, очевидно, имеется своё представление о прекрасных именах, — с некоторым удивлением сказал мистер Харден, отдал мне часы, и я стала счастливой обладательницей Мармадьюка.

Обычно я звала его Марми.

Мы кое-как втиснули в нашу комнатку стол, и сейчас он был весь завален книгами и бумагами. Я всерьёз взялась за учёбу. Просто счастье (и настоящее чудо), что мне всё-таки зачли зимнюю практику. Я знаю, что мистер Харден с мистером Твайном лично ездили в Беллвуд и что-то там наплели — словом, я получила зачёт, хотя так больше и не появилась в том театре.

Летнюю практику я собиралась пройти честно. Довольно с меня приключений! Хватит уже и того, что случилось.

Комиссар беседовал и с нашим ректором, уж не знаю, о чём, но ужасно долго. Нам с Хильди велели сидеть в комнате, но мы решили прогуляться по двору, и кто бы нам это запретил? Жаль, придверница не впустила нас погреться в главный корпус, а то бы мы ещё и подслушали.

Миссис Зилч вызывали, и вышла она сама не своя, будто её как следует прополоскали и выжали. Госпожа Нунн как раз курила на крыльце и спешно провела рукой, превращая папиросу в алый мак. Миссис Зилч отняла у неё мак и так затянулась, что лепестки опали, а стебель на глазах пожух и осыпался пеплом.

К нашему удивлению, она продолжила преподавать, но только больше не язвила, никого не наказывала и не кричала, словно её подменили.

После зимней практики многое переменилось.

Шарлотта досрочно сдала экзамены и ушла. Она действительно стала безопасницей, и её послали набираться опыта в маленький городок. Мне она не писала, но Дита вроде бы поддерживала с ней связь.

Не вернулась Лаура. Она предпочла уехать с миссис Тинкер, и наша Алиса с тех пор стала необычайно тихой, даже рассорилась с Аделаидой, которая всё расспрашивала её о сестре. Лауру многие знали и любили, так что бедной Алисе пришлось нелегко. В конце концов она отговорилась тем, что Лаура тяжело болеет и уехала лечиться к морю, и мужественно терпела постоянные расспросы и добрые пожелания. Только мы с Хильди знали правду, но, разумеется, никому не рассказали.

Вырывая меня из раздумий, открылась дверь, и Хильди, легка на помине, боком вошла в комнату. Она поставила у порога увесистые сумки, и, отдышавшись, сообщила:

— Батя краску раздобыл да лестницу покрасил, а краска дрянная, не сохнет, и вонища такая, что сдохнуть можно. Ну, не зря ж её кто-то выкинул. Так я прихватила чё пожувать и назад, дома неча делать, мои по соседям живут. Ну, чё сидишь, воду согрей!

Горностай от шума спрятался в часы, но теперь понял, что это Хильди, и выбрался. Лёгким прыжком он оказался у сумок и принялся их обнюхивать и осматривать, будто в самом деле мог чуять запахи.

Я сходила за водой к умывальнику, заперла дверь и разложила портативный обогреватель. Если бы о нём узнали, нам бы здорово влетело. Но возможность пить чай в любое время была так привлекательна, что мы с Хильди шли на риск. И, кроме того, наш обогреватель ловко маскировался под устройство для заточки карандашей, и мы держали его прямо на столе, на виду, и когда к нам заходили с проверками, на него даже и не глядели.

— Первокурсника внизу встретила, — деловито сказала Хильди, сдвинув бумаги в сторонку и раскладывая пирожки на тканой салфетке. — Того, что с большими ушами. Спрашивал, чё там с его сочинением, а то в понедельник сдавать кровь из носу.

Спасибо Кристиану за идею, я теперь подрабатывала тем, что писала для юношей некоторые работы. Хильди служила посредницей и получала треть дохода.

— И куда он спешит? — пожала я плечами, отмеряя заварку. — До понедельника уйма времени! Уже почти готово.

Тут совесть слегка меня уколола. На самом деле я пока лишь прочла тему, и всё. Должно быть, виновата весна: попробуй сосредоточься, когда так и хочется петь, и лететь, и вообще что угодно, только не сидеть над тетрадями! Но я мигом придумала себе оправдание:

— Это тонкая работа, стоило бы понимать! Написать сочинение сможет любой дурак, а вот написать, сделав такие же ошибки, которые он сам бы сделал, чтобы миссис Гудинг ничего не поняла, да притом ещё написать на хороший балл…

Мы устроились на кроватях — стол как раз стоял между ними — и принялись за еду.

Третья кровать, всегда аккуратно заправленная, пустовала. Дита больше не жила с нами. Она успешно сдала экзамены, перевелась в академию отражений и теперь училась в столице.

Граф с лёгкостью от неё отказался. Мистер Харден сказал, что не отдаст ему дочь, а тот лишь устало махнул рукой и равнодушно ответил: «Хорошо. Я больше не хочу детей, это слишком утомительно». Так что никто даже и не узнал всей правды о Дите, разве только маркиз Скарборо, но он обещал молчать.

Зато какая поднялась шумиха из-за того, что нашлись сокровища предка графа Камлингтона, а вдобавок и сам предок! В газетах только об этом и писали, а ещё о том, что граф теперь — самый завидный столичный холостяк.

Мистер Харден тоже перевёлся в Эрхейвен, чтобы быть рядом с Дитой.

Он довольно быстро получил развод и право воспитывать дочь. Я думаю, его жена рассчитывала тут же выйти за графа Камлингтона — но едва она стала свободна, как граф, не известив её, внезапно покинул столицу и отбыл куда-то к морю. Смех, да и только!

Дита писала мне, что её мать не смирилась с участью брошенной женщины и пустилась на поиски графа. Мне его немного жаль. Надеюсь, она его не найдёт.

Сэм и Персиваль тоже переехали в Эрхейвен, чтобы учиться в королевской художественной академии (и я подозреваю, что за них замолвил словечко сам маркиз по просьбе господина Пинчера). Как бы там ни было, они перевелись и оканчивали первый курс уже столичными студентами. Кто-то щедрый оплатил им учёбу.

Жили они теперь в доме господина Пинчера одной большой семьёй, к общему удовольствию. Госпожа Кларк вела хозяйство, а господин Пинчер в свободное время обучал Сэма своему делу. В последнем письме тот хвалился, что они мастерят какое-то необычное кресло для миссис Оукли, и обещал нарисовать, когда оно будет готово.

Мы с Хильди искренне радовались за них.

Нам остались теперь лишь строчки, написанные их рукой, моментальные снимки и рисунки, которые Сэм вкладывал в свои письма — вот они в парке аттракционов, а вот в музее, а вот на кладбище, где похоронен Кеттелл, и Персиваль с унылым лицом возлагает к надгробию алые розы. Вот они на мосту запускают змея, вот кормят лошадей в зоологическом саду — всегда трое, Дита, Персиваль и Сэм. Я скучала по ним. Мне их не хватало.

Я писала письма, и Оливер приезжал по субботам, чтобы взять их и отправить. Но где лежит сегодняшнее письмо? Все бумаги перепутались…

— Мармадьюк, ищи! — скомандовала я, и призрачный горностай вспрыгнул на стол, а оттуда — на пол. Письмо, как выяснилось, застряло между ножкой и стеной. Долго же я бы его искала! Ну хоть пирожок в этот раз на него не положила, и то славно.

Взяв самопишущее перо, я приписала в конце листа: «Скоро лето, и мы обязательно увидимся. Дождаться не могу!».

Стрелки часов показывали полдень. Оливер как раз должен был приехать, а даже если придётся его подождать, не беда. Погода чудесная, солнечная, пусть и сырая, и в воздухе так и пахнет весной!

Я уже не боялась, что наткнусь на Дейзи или Голди, и уж тем более не боялась увидеть Кристиана, потому что он тоже больше здесь не учился. Кто-то сказал газетчикам, что непутёвый младший сын Эштонов — студент художественной академии. Знатный вышел скандал! Газетчики пытались прорваться в общежитие, смаковали отсутствие магического дара и вообще знатно перемыли Эштонам кости, несмотря на все их деньги, так что Кристиану пришлось не просто уйти, а бежать. И в свет, насколько мне известно, он с тех пор не выходил.

Я встретила Дейзи вскоре после того, как это случилось.

— Это ты виновата, — прошипела она. — Я знаю, это ты решила отомстить Александру!

— Чтоб ты знала, я давно и думать о нём забыла, — ответила я, нисколько не кривя душой. — Вспомни лучше, как ты кричала во дворе в день бала: «Это мой жених, Александр Эштон!». Как думаешь, сколько людей тебя услышало? Поди теперь угадай, кто выболтал всё газетчикам. Но если хочешь кого-то винить, вини себя.

Она прикусила язык и отошла, а я чуть позже на всякий случай спросила Оливера, не имеет ли он к этому отношения.

— Что вы, мисс Сара! — оскорбился он так искренне, что я сразу поняла: имеет. Всё-таки мы с ним давно и хорошо знали друг друга.

А из-за этого случая с практикой он уже почти совсем и не сердился.

Я собрала листы, вложила в конверты и спустилась по лестнице вприпрыжку. На крыльце задержалась, подставив лицо солнцу. Оливер уже приехал, я видела, что он стоит у экипажа в компании мисс Брок, и не хотела им мешать. Но он заметил меня и помахал рукой.

Я побрела, огибая неглубокие лужи на мостовой. В них отражалась синева. Вот уже стало слышно, о чём говорят эти двое.

— Посмотрите, Оливер, — сказала мисс Брок и, жмурясь, указала на небо. — Облако похоже на дракона.

Они стояли так близко, что их плечи соприкасались. И мне казалось, Оливер так старательно приезжает каждую субботу не только затем, чтобы взять у меня письма.

— Я думаю, Ада, это хорошая примета, — ответил он с улыбкой. — А вы как думаете, мисс Сара?

Я тоже думала так.

Я делала успехи в учёбе и знала, ради чего стараюсь. Я начала понимать что-то о себе — не о той, которой меня учили быть, но о той, кем на самом деле являлась. Близилось лето и долгожданная встреча с друзьями.

Когда жизнь прекрасна, мир полон хороших примет!