Сара Фогбрайт в академии иллюзий

Глава 13. У комиссара

Я стояла у стены и давилась слезами и пирожком.

— Ну, вы бежали с таким лицом, как обычно, накидка сбилась, шнурки развязались, вот я и гляжу, что на мисс Диту не шибко похоже, — объяснял Сэмюэль. — Тут я припомнил, что она всё будто намекала на что-то, едва заходил разговор о практике, вот и предположил…

Он отвёл меня в сторону от дороги, где вручил свой недоеденный пирожок с печёнкой, обтёр ладони снегом и отряхнул мою коленку, а теперь перевязывал шнурки. Я ведь цепляла их за крючки как попало и не догадалась это исправить, пока ехала в аркановозе.

— А где… — спросил он, выпрямившись, и красноречиво поглядел на промасленную бумагу в моих пальцах, и я только теперь поняла, что пирожок он давал подержать на время. И верно, кто же станет предлагать другим надкусанные пирожки! Но я уже его съела.

Сэмюэль тактично сделал вид, что никакого пирожка не существовало, забрал у меня бумагу и сунул в карман. Из другого кармана он достал большие синие варежки и деловито натянул мне на руки.

— Во что вы встряли? — спросил он затем, вскинув широкую бровь.

Я всплеснула руками и, захлёбываясь словами, выложила ему всё, кроме того, о чём клялась молчать. Сэмюэль слушал, заложив руки в карманы и ёжась в своём тёмно-синем клетчатом пальто, уткнув подбородок в серый шарф. На голове его был смешной детский вязаный колпачок, красный, с длинной кистью.

— Так вы с мисс Дитой притворились друг дружкой, чтобы она поехала на практику вместо вас? — уточнил Сэмюэль.

— Ну да!

— Зачем?

— Как ты не понимаешь, — укорила его я. — Чтобы она была вместе с Персивалем.

— Угу, и при этом выглядела, как вы, и ещё с вашим голосом…

— Разумеется, иначе как бы она выдала себя за меня!

— Да я не об том. Я бы вот не смог целовать девушку, которую люблю, ежели б она выглядела как другая моя знакомая. Нет, умом-то бы я понимал, что это она, а всё остальное-то как? Неловко это.

Ох, а ведь мы об этом совсем не подумали! Я ведь и не спрашивала, как далеко у Диты зашли отношения с Персивалем. Если он целует её, а видит перед собой меня… Ох!

— К кому вас слал ейный отец? — деловито спросил Сэмюэль.

— К Торну… Торпу…

Порывшись в сумке, я достала блокнот.

— Вот, вот! Томас Твайн, это комиссар округа, безопасник. Из отдела по борьбе с магическими преступлениями.

— Знаю я, кто такие безопасники, — сказал Сэмюэль, и вдруг, что-то заметив, отнял у меня блокнот и перевернул страницу. — А это кто?

Я поглядела в его честные, карие с зеленью глаза и ответила, чувствуя, что краснею:

— Это отец Диты. То есть, что-то, отдалённо похожее на него. Я не очень хорошо рисую.

— А, вы его рисовали, — произнёс Сэмюэль без выражения. — Отчего же, хороший набросок. Ну так едем в Дамплок, времени-то у нас небось почти и нет.

— Но как же твоя практика, Сэм?

— Ну, местный художник наклюкался там, в погребке, в честь праздника, а всякую мишуру мы ещё вчера развесили, вот и вся практика. Да и вы думаете, меня заботит практика, когда такое творится?

Он попросил меня подождать минуту, забрал свою сумку из подсобного помещения, где жил, и мы поспешили на станцию. Через сорок минут как раз отходил вагончик до Дамплока, но Сэмюэль отчего-то задержался с покупкой билетов. Он сопел и выворачивал карманы, складывая монетки на ладони, и весь покраснел, как собственная шапка, но в карманах больше ничего не находилось, кроме шарика промасленной бумаги. Наконец я поняла, что ему едва-едва хватает на один билет.

— Я тоже не рассчитывала, что придётся платить за поездки, — сказала я, — но Шарлотта дала мне кошелёк. Я думаю, мы можем воспользоваться её деньгами, так будет честно.

Сэмюэль с облегчением согласился.

Остаток времени, пока ждали аркановоз, он учил меня играть в верёвочку. Мы сложили горы и кристалл, а когда делали снежинку, подали вагоны. Сэмюэль накрыл мои ладони своими, снимая верёвочку, и, мне показалось, задержал их на миг дольше, чем требовалось.

В вагоне он попытался ловко запрыгнуть на своё место, но не смог, а тогда выдвинул ящик-ступеньку из-под сиденья и забрался, весь багровый, сопя, и тут же отвернулся к окну.

— Ты бы сумел, — сказала я. — Просто у тебя тяжёлая сумка.

Он что-то буркнул, не оборачиваясь.

Помощник машиниста хорошо знал своё дело. Скоро меня убаюкало покачивание вагона, где, кроме нас, почти никого не было, и почти всю дорогу я проспала у Сэмюэля на плече.

— Просыпайтесь, мисс! — рявкнул помощник машиниста, нависнув надо мной. — Прибыли! Вставайте, а то бедняга не осмеливается вас будить. Дайте ж ему выйти!

Он поправил козырёк синей форменной фуражки и оскалил в улыбке крепкие зубы под серой щёткой усов.

Мы вылетели из вагончика, оба смущённые, и я возмутилась, отчего это Сэм не разбудил меня, а он утверждал, что пытался, но не смог. Я ему не поверила. Не так уж я и крепко сплю!

К набережной, где располагалось Центральное управление полиции, мы пошли пешком. От станции было недалеко, и вышло бы быстрее, чем ждать попутный транспорт. Город сегодня шумел и сверкал, празднуя, и толпы шатались туда-сюда, и отовсюду на нас глядели драконы: шарфы в виде драконов, сладкая вата, сливочно-пенный дракон в кружке кофе на столике у кофейни.

Дамы сегодня прикалывали броши на шляпки и пальто и носили сумочки, покрытые чешуёй. У одной витрины я засмотрелась на разделитель для книг в виде летящего дракона, пышущего огнём, у другой моё внимание привлёк сервиз. Особенно мне понравился соусник в форме золотого ящера с раскрытой пастью.

Впрочем, я не слишком задерживалась, помня о важности нашего дела. Разве только на миг. Не могла удержаться, ведь обычно я проводила праздники дома, в компании папиных гостей или в своей комнате, если считалось, что вечер только для взрослых.

На заснеженной набережной запускали жёлтых воздушных змеев. Взмахивая крыльями, они парили, величественные, отражаясь и дробясь в свинцовой воде озера, покрытой мелкой рябью.

— Как думаешь, Сэм, — спросила я, — в мире остался хоть один дракон? Хоть где-нибудь, далеко-далеко?

— Наверняка остался, — убеждённо ответил он. И, бросив на меня взгляд из-под бровей, добавил, будто открывал тайну: — Однажды я сыщу дракона. Есть у меня такая мечта. Клянусь долотом Первотворца, расколовшим горы, что сыщу.

— Я верю, что так и будет, — сказала я, хотя ни капли не верила.

Будто драконов не искали ради их слёз! Над этим трудились учёные, и королевские экспедиции отправлялись туда и сюда. Что сможет маленький гном-художник?

— А ты… Как думаешь, они уже… — я запнулась и сглотнула, а потом тихо задала вопрос, который мучил меня всё это время, как я ни пыталась отвлечься. — Думаешь, мистер Харден ещё жив?

— Я уверен, что жив, — кивнул Сэмюэль. — Небось безопасника не так легко одолеть.

Наверняка он верил в это не больше, чем я — в то, что можно отыскать дракона.

— Ведь это ж будет какой выплеск энергии, — спокойно продолжил он. — Хоть в подвале его запри, вспыхнет будь здоров, изо всех щелей как засветит! А на улицах народу полно, заметят. Я вот думаю, ежели б я хотел убить безопасника, так дождался бы ночи, когда в небо пускают огни. Вот и выходит, что времени у нас до ночи, а то и больше.

— Какой ты умный, Сэм! — с чувством воскликнула я. — Ведь я тоже знала о выплеске, но теперь от волнения позабыла.

— Ну, или они могут его подавить, так это ж маги нужны, равные ему по силе, — докончил Сэмюэль. — Небось у них этаких нет.

Он сказал об этом совершенно зря. Я не представляла, кем сейчас были студентки, в своё время проходившие практику у миссис Тинкер. Не было ли среди них безопасниц, готовых пойти на всё, лишь бы скрыть один прошлый грешок, о котором они, несомненно, до сих пор молчали?

— Ничего, мисс Сара, — сказал Сэмюэль, тронув мою ладонь. — Вот мы уж и пришли. Его живо выручат.

Кирпичное, с отделкой из белого камня, трёхэтажное здание управления полиции возвышалось перед нами, глядя во все стороны десятками окон. На крыше лежал снег, лишь кое-где на коньках и скатах проглядывала серая черепица. Высокие трубы дымили. У арочного входа горел синий фонарь, и двое постовых по сторонам подпирали тумбы спинами, скучающе глядя перед собой. Они охраняли массивную дубовую дверь с полукруглым окном над ней.

Услышав, что мы хотим попасть к комиссару, они и не подумали нас пускать. Застыли чёрными неподвижными фигурами — только пуговицы блестят, из-под шлемов одни носы и видны, ни лиц, ни души.

— Мой отец работает здесь! — солгала я с колотящимся сердцем. — Разве вы не знаете мистера Хардена? Я его дочь.

И, порывшись в сумке, в доказательство предъявила студенческий билет.

Постовой изучил лицо на снимке и сравнил с моим. Я молила Первотворца, чтобы здесь не ставили у дверей безопасников, способных распознать обман. Но, видимо, безопасники были слишком ценными, чтобы морозить их на улице.

— Вроде и правда, — кивнул постовой и перевёл взгляд на Сэмюэля. — А это кто, младший сынок?

Постовые захохотали. Сэмюэль, без того румяный от мороза, покраснел ещё больше и засопел.

— Он со мной, — твёрдо сказала я.

— Больно много чести. Вас, мисс, мы пропустим, а этот пускай здесь подождёт.

Сэмюэль кивнул и отошёл, и я не стала спорить.

Постовой, не без усилия отворив дверь, крикнул в полумрак:

— Эй, Фицхью! Тут у нас дочь безопасника, Хардена. Проводи к комиссару!

И прибавил мне, махнув рукой:

— Ну, ступайте, ступайте, мисс.

Бросив последний взгляд на Сэмюэля, я вскинула подбородок, чтобы придать себе уверенности, и переступила порог. Фицхью, долговязый юноша с оттопыренными ушами и преувеличенно бравой выправкой, провёл меня по коридору, а затем по лестнице, ступени которой были уже истёрты сотнями ног. Жёлтые тусклые лампы помаргивали.

Должно быть, меня вели особым путём, каким не ходили рядовые посетители. Издалека доносился шум голосов, потом он совсем затих. Я шла, держась за холодные перила, и, казалось, слышала эхо каждого своего шага, каждого выдоха и вдоха. Воздух тут был холодный, неподвижный, тяжёлый.

Кабинет комиссара находился в конце длинного коридора. Над дверью горела жёлтая лампа, такая же тусклая, как и все, виденные мною тут. Фицхью постучал, сообщил, кто я, осведомился, не подождать ли ему снаружи, впустил меня и ушёл.

В противовес всему остальному, сам кабинет оказался светлым. Он располагался в угловой башенке, и стол комиссара стоял в эркере, где полукругом тянулись окна в деревянных решётках, обрамлённые зелёными бархатными занавесями. Войдя из сумрачного коридора, первым делом я только и разглядела, что светлое пятно окон и тёмную фигуру комиссара на их фоне.

— Мисс Харден? — спросил он, поднимаясь. — Не ожидал. Что вас привело?

И, обойдя стол, подвинул мне кресло.

Томас Твайн был невысоким, седеющим и полноватым, с коротко стриженными волосами, зачёсанными вбок, и аккуратными усами. Светлые глаза в тяжёлых веках внимательно взглянули на меня. Мог ли он уже понять, что на мне иллюзия? Впрочем, я всё равно должна рассказать всю правду.

— Мне некогда садиться, — сказала я. — Пожалуйста, дело срочное! М…

«Мистер Харден в беде», хотела сказать я, но струсила. Ведь придётся рассказывать, в чём я замешана, а доброго и понимающего Бернарда здесь нет. Вдруг меня теперь же бросят за решётку, а потом уже станут разбираться?

— Мой отец в большой опасности, ему грозит смерть! — выпалила я. — Умоляю, помогите! Он велел обратиться к вам, если это случится.

Брови комиссара взлетели.

— Вы знаете, где ваш отец? — спросил он.

— Да, в Энсворде, он…

— Ах ты, — перебил меня комиссар. — Значит, он всё же вернулся. Садитесь.

— Но времени нет, его держат в полицейском участке и в любую минуту могут убить, прошу, нам нужно ехать!

— Садитесь, — холодно повторил мистер Твайн, смерив меня тяжёлым взглядом. — Видит Первотворец, я уже сделал для него всё, что мог. Сядьте.

Ничего не понимая, я нерешительно села, сжимая сумку, а комиссар торопливо прошёл за стол и потянулся к коммутатору. Он вставил штепсель в гнездо линии, служащей для связи с Энсвордом, сверился со справочником и поместил шнуры с кристаллами в нужные гнёзда.

Что значит «сделал всё, что мог»?

В камине потрескивали дрова, и тепло приятно обволакивало меня. Кабинет был уютным, коричневым и зелёным — обои со светлыми и тёмными полосами, дубовые панели, массивный стол с коммутатором и обитый бархатом диван у стены. Повсюду лежали деловые журналы и книги — и на полках, и на отдельном столе, ограждённые поручнями. Даже на полу, рядом с корзиной для бумаг, высилась стопка.

Мистер Твайн, постукивая по трубке, напряжённо ждал ответа. Потом сказал:

— Комиссар Твайн, Центральное управление. Я знаю, что у вас наш безопасник. Харден, да. Не смейте ничего делать до моего приезда. Последствия вы представляете.

Он отжал рычажок, переставил штепсель в гнездо линии, служащей для связи с Эрхейвеном, и быстро поместил шнуры в другие гнёзда, а затем набрал ещё и код на диске, в этот раз уже не сверяясь со справочником. Он звонил кому-то в столицу. Кому-то важному, раз был ещё и код. Кому?

Хмурясь, комиссар ждал. Потом справился насчёт лорда Камлингтона.

— У миссис Харден? — переспросил он. — Благодарю. Не нужно, номер я знаю.

И повесил трубку.

— Лорд Камлингтон? — спросила я. — Это ведь тот, кто изобрёл аркановоз? При чём здесь он?

Мистер Твайн поглядел на меня, прижав палец к губам. Он уже переключился на загородную линию Дамплока, опять переставил шнуры и перевёл рычажок в положение звонка.

— Томас Твайн, — представился он. — Мне нужен лорд Камлингтон… Милорд? Это я. Возможно, вам будет интересно узнать, что мисс Харден у меня. Да, в управлении. Жду.

Он отжал рычажок, выдернул штепсель и воззрился на меня.

— Скоро за вами приедут, мисс Харден, и отвезут к матери. Ожидайте.

— Я предпочла бы поехать с вами в Энсворд, — робко сказала я, но он принялся заполнять журнал и сделал вид, что меня не расслышал.

На столе боком ко мне стоял портрет в рамке. Стекло чуть отсвечивало, но я разглядела юношу лет двадцати, молодую женщину и строгую даму с поджатыми губами — вероятно, сына, дочь и жену комиссара. Интересно, они тоже верили ему, как себе? А если бы им грозила смертельная опасность, он тоже счёл бы, что бумаги куда важнее их спасения?

Рядом лежала стопка газет. Моё внимание привлёк заголовок: «Таинственное исчезновение! Неужели проклятие предков настигло графа Камлингтона?». Я невольно вчиталась: конечно же, всё обман. Граф Камлингтон проиграл на скачках целое состояние и перестал выходить в свет, только и всего, а молва уже вспомнила о самом первом носителе этого титула, который действительно исчез, и его так никогда и не нашли. Какое же это проклятие, если за двести лет пропал только один человек? А нынешний граф, судя по всему, вовсе и не пропал. Эти газетчики всегда хитрят!

Старая газета, ещё летняя. Зачем комиссар её хранил? Я протянула руку, но мистер Твайн, заметив мой интерес, тут же схватил всю стопку и убрал под стол.

— Ничего здесь не трогайте, — строго сказал он и вернулся к работе.

Напольные часы отмеряли мгновения — тик-так, тик-так. Два часа, начало третьего. Тик. Так.

Почему граф Камлингтон? Почему, чтобы Диту забрали и отвезли к матери, комиссар звонил не самой матери, а этому графу?

— Когда вы поедете в Энсворд? — спросила я. — И почему вы ни о чём меня не расспрашиваете? Разве вам не хочется знать, почему мой отец оказался в тюремной камере? Вам всё равно, что его жизни угрожает опасность? Он говорил, что верит вам, как себе!

Комиссар устало поглядел на меня и сказал:

— Хотите совет, мисс Харден? Не прекословьте людям, у которых больше власти, чем у вас. Бернард прекословил, и потому, в общем-то, всё равно, куда ещё его угораздило встрять. Это не самая большая его проблема теперь. А вы не спорьте и не задавайте вопросов. Поймёте, когда за вами приедут.

— Кому он прекословил? Что случилось? — немедленно спросила я, но мистер Твайн уже принялся писать и ответил только, не поднимая глаз:

— Я работаю, мисс Харден.

Тогда я сунула руку в сумку и тихо, как только могла, вырвала лист из блокнота. Затем, отыскав карандаш, написала вслепую, не вынимая руки: «Меня везут в дом Харденов. Я не доверяю Т. Т.»

Раз или два комиссар поднимал взгляд, будто проверял, на месте ли я. Я нервно улыбалась ему.

В половине четвёртого на коммутаторе загорелась зелёная лампочка и зазвенел колокольчик.

— Лорд Камлингтон? — спросил комиссар, подняв трубку. — Проводи их ко мне, Фицхью.

Скоро в дверь постучали. Лопоухий Фицхью, нещадно перетянутый ремнём, заглянул и только набрал воздуха, чтобы доложить, как мистер Твайн поднялся и кивнул:

— Милорд, миссис Харден… — и добавил, махнув рукой в сторону Фицхью: — Иди, иди, подожди за дверью.

Я вскочила с места, не в силах и дальше сидеть.

В кабинет вошли двое: мужчина в цилиндре и тёмном сюртуке и изящная женщина, которую я сперва приняла за девушку. Прежде всего меня поразили её льдисто-голубые глаза. Казалось, всё в ней безупречно: тонкие, изящные черты лица, нежный румянец, тёмно-русые волосы.

Приглядевшись, я всё же заметила, что цветом лица она в значительной степени обязана румянам и пудре, и кожа её не так упруга, как это бывает в юности. Она походила на цветок, начавший увядать — всё ещё прекрасный цветок, тем не менее.

В лице Диты было мало сходства с матерью — может быть, только форма носа.

Мужчина был мне знаком по портретам в газетах: граф Камлингтон. Волевой подбородок, непослушные тёмные волосы, жгучий, почти чёрный взгляд, горделивая посадка головы и высокий рост — о… О! Догадка осенила меня.

— Граф Камлингтон, позвольте представить вам мою дочь Бернардиту, — негромким чарующим голосом сказала миссис Харден.

Граф оглядел меня с головы до ног и, похоже, оценил невысоко.

— Тебе придётся заняться ею, Элеонора, — сказал он. — Она выглядит неподобающе. Почему её волосы обрезаны?

Неподобающе! Я подумала, что мне, по крайней мере, не дорисовывают волосы на портретах, как ему. И кончик носа у него красный не от мороза, а от излишеств. И губа оттопырена, и подбородок дряблый.

Но вслух я этого не сказала.

— Я хотел бы обсудить кое-что, связанное с Харденом, но не при дамах, — сказал комиссар.

— Элеонора, ступайте, подождите меня в экипаже, — велел граф.

Фицхью проводил нас, ещё сильнее выпячивая тощую грудь, чем прежде. Миссис Харден не говорила мне ни слова и вообще на меня не смотрела. Пользуясь этим, я сунула руку в сумку, взяла в кармашке карандаш, нащупала лист, прижатый к блокноту, и дописала: «Спаси». Я могла только надеяться, что буквы разборчивые. Затем скатала лист в комок и сжала в ладони.

Зря я не слушала миссис Спиллер, когда она говорила, что каллиграфия пригодится нам в жизни!

Мы вышли в морозный день. Перед входом парил экипаж, бронзовый, но не такой большой, как у моего папы, и без коммутатора. Водитель, немолодой и представительный, вышел, чтобы открыть нам дверь. У него были до того длинные усы и бакенбарды, что они, расчёсанные на две стороны, доставали до плеч. Круглое лицо с лысеющим лбом напоминало перевёрнутое яйцо.

Сэмюэль, маленький верный Сэмюэль всё ещё ждал на улице, продрогнув до костей. Он переступал с ноги на ногу, стоя чуть в стороне от входа, а его губы совсем посинели. Я сумела только бросить отчаянный взгляд, а потом, понадеявшись, что никто не увидит, без замаха метнула бумажный комок. По счастью, ветер погнал его в сторону Сэма, и он наступил на записку ногой. Постовые пялились на миссис Харден, и никто ничего не заметил.

Когда мы сели, миссис Харден сказала холодным голосом, глядя перед собой:

— Я в ярости, Бернардита. Ты знала, что этот обманщик — вовсе не торговый представитель?

— До вчерашнего дня — нет, — честно ответила я и бросила взгляд на Сэма. Он отошёл ещё дальше и теперь стоял с озадаченным лицом, разглядывая записку. Ох, только бы он разобрал мой почерк!

— Ты виделась с ним? — спросила миссис Харден. — Что ещё он тебе наплёл? Ведь ты понимаешь, что человеку, который всю жизнь тебе лгал, нельзя верить? И я зла на тебя. Я велела тебе приехать домой на праздники, и где ты была?

— На практике. Это важно для моей учёбы…

— Учёба не важна, не будь дурой. Главное — хорошо устроиться в жизни. Ведь мы с тобой знаем, что ты поступила в какую-то захудалую академию просто от отчаяния, так может, хватит притворяться?

И она властно сказала водителю:

— Выйдите! Мне нужно поговорить с дочерью.

— Как скажете, миссис Харден, — с достоинством ответил тот и вышел, почти беззвучно прикрыв за собой дверцу.

Я оглянулась, будто бы для того, чтобы проследить за ним, а сама поискала глазами Сэма. Тот исчез.

— Слушай меня внимательно, Бернардита, — сказала моя так называемая мать, вперив в меня ледяной взгляд. — В твои годы я совершила ошибку. Большую ошибку. Я любила достойного человека, но Бернард оболгал его. Он хотел, чтобы я стала его женой, и своего добился. А потом всю жизнь упрекал меня в том, что я не могла отдать ему своё сердце. Но все эти годы оно принадлежало другому.

Она выдержала драматическую паузу. Я ещё раз обернулась: Сэмюэля нет. Куда он ушёл?

— Все эти годы… — с упрёком сказала миссис Харден. — Ты не слушаешь, Бернардита. Я любила другого. Лесли, графа Камлингтона. И он, моя дорогая, твой настоящий отец.

— Я уже догадалась, — рассеянно сказала я и поглядела, нет ли Сэмюэля с другой стороны. Его не было.

— Отчего ты всё вертишься? — начиная сердиться, сказала миссис Харден. — Будь добра, слушай меня с уважением! Ты хоть поняла, что я сказала? Граф Камлингтон — твой настоящий отец, и едва только добьюсь развода с этим обманщиком, отнявшим у нас годы, я наконец воссоединюсь с тем, кого люблю. Он признает тебя. И, моя дорогая он уже подыскал тебе подходящего мужа. Для того, чтобы вы познакомились, мы и ждали тебя на праздники. Ты слышишь?

Ох, знала бы Дита! Наверняка ей подыскали не Персиваля.

— Но к чему такая спешка? — удивилась я. — Кажется, графа не заботило, как мы живём, и вдруг он объявился — и сразу же хочет выдать меня замуж!

— Моя дорогая, конечно, его заботило! Он справлялся о нас. Мы всеми силами пытались заставить Бернарда дать мне развод, пытались его убедить через комиссара, но он твёрдо решил разрушить наше счастье!

— Но к чему мне замуж теперь же, почему я не могу сначала выучиться?

— В связи с некоторыми событиями лорду Камлингтону необходимо упрочить своё положение. По счастью, у него есть ты, и сын маркиза Скарборо станет тебе замечательной партией.

— Ха! — сказала я. — Иными словами, он вспомнил о дочери лишь потому, что теперь может извлечь из этого выгоду.

Миссис Харден склонилась ко мне, до боли сжав мои руки. В её ледяных глазах вспыхнула ярость.

— О, так и есть, дорогая, — сказала она. — Все ищут выгоду, на том и держится мир. Ты появилась на свет лишь потому, что я надеялась стать женой Лесли тогда же. У тебя не может быть никаких своих целей, ты понимаешь? Ты служишь моей цели. После того, что я пережила, ты не имеешь права мне перечить!

Миссис Харден так стиснула мои руки, что я вскрикнула. Мне показалось, она переломает мне кости.

— Но ты не приехала, демонстрируя своё непослушание, а теперь я нахожу тебя здесь, и в каком виде! Отчего твои волосы обрезаны? Ты выглядишь неряшливо! Ты хоть понимаешь, чья ты дочь? Ты должна ему понравиться! Я должна была стать его женой много лет назад. Если ты, моя дорогая, помешаешь мне, ты пожалеешь.

Её красивое лицо казалось мне совершенно безумным. О, я прекрасно понимала теперь, отчего Дита не стремилась домой! Как Бернард вообще мог полюбить эту женщину? На его месте я дала бы ей развод немедленно и каждый год праздновала этот день.

Вот только тогда он потерял бы дочь. О, бедный Бернард! Сердце моё преисполнилось жалости.

В это время граф Камлингтон вернулся и занял место впереди.

— Скоро ты станешь свободной женщиной, Элеонора, — сказал он, не оборачиваясь. — Харден больше никогда не сможет чинить препятствия.

— Что вы с ним сделаете? — воскликнула я.

— Боюсь, девочка излишне к нему привязана, — холодно усмехнулась миссис Харден.

— Так приструни свою дочь, Элеонора, займись этим. Или ты не способна даже на это? Я рассчитывал, что мы договорились, и больше не потерплю никаких отклонений от намеченного!

Он стукнул кулаком по дверце. О, вот уж и вправду истинная любовь! Но что с Бернардом?

— Мой отец жив? — спросила я. — Если вы только тронете его, я устрою такой безобразный скандал, я…

— Элеонора, — повелительно сказал граф Камлингтон, чуть повысив голос.

Я успела только подумать, что так отдают команды зверю, как холодная рука стиснула моё горло, лишая дыхания.

— Тебе предлагают блестящее будущее, неблагодарная дрянь, — прошипела миссис Харден, приблизив своё лицо к моему, и сжала пальцы так, что я захрипела. — Подносят на блюдечке. Вознесут на такие вершины, о которых ты не могла и мечтать. Ты недостойна этого, не прилагала усилий и даже не понимаешь своего счастья! Ты должна молиться на меня за то, что я позволила тебе жить. Должна целовать ноги своему отцу!

И она отвесила мне звонкую пощёчину.

В этот миг я больше всего боялась, что она распознает иллюзию. Мне нестерпимо хотелось прижать ладонь к горящей щеке и растереть шею, но я не сделала ни того, ни другого. Я дёрнула ручку, желая сбежать, но та была заблокирована, и водитель стоял с другой стороны. И куда мне было бежать?

Граф Камлингтон сделал знак водителю. Тот сел, и мы поехали. Я в последний раз оглянулась, надеясь увидеть Сэмюэля, но его нигде не было. О, Сэмюэль! Хоть бы ты что-то придумал!

Всю дорогу до особняка в экипаже стояло тяжёлое, удушающее молчание.

Кажется, у Диты был довольно милый дом — небольшой, но изящный, светло-серый, с аккуратной подъездной аллеей и заснеженным садом, но меня заботило другое, и я ничего толком не разглядела. Миссис Харден втащила меня по лестнице и втолкнула в комнату.

— Сейчас половина пятого, Бернардита. В семь состоится праздничный ужин, и ты должна спуститься и произвести хорошее впечатление.

Она принялась рыться в шкафу и бросила на постель сначала платье, затем бельё и чулки.

— Граф Слопмонт, твой будущий муж — сын маркиза Скарборо. У тебя будет всё — титул, средства, положение в обществе. Любое желание исполнится по щелчку пальцев. Я не верю, что ты этого не хочешь. Все этого хотят. Соберись, будь мила и улыбайся, большего от тебя не требуется.

И, выпрямившись, миссис Харден уставилась на меня и добавила:

— Если хоть что-то пойдёт не так, дорогая, я тебя выпорю. Ты помнишь, как бывало, когда ты перечила мне, а Бернард был в отъезде? О, я знаю, ты помнишь, и ты до сих пор боишься! Я дала тебе жизнь, и я её отниму, если мне покажется, что ты бесполезна.

Жестокая усмешка исказила её лицо. Эта женщина была совершенно, совершенно безумна! О, бедная Дита!

— Я сделаю всё, что нужно, — пообещала я, склонив голову. Я была готова наобещать что угодно, лишь бы только она вышла и оставила меня.

Конечно, дверь за собой она заперла на ключ.

Я огляделась в поисках выхода. За себя я тревожилась мало. Наверняка в любой момент можно объявить, что на мне иллюзия, и они не смогут меня удерживать и к чему-либо принуждать. Но что сделают с Бернардом? Не решат ли они в конце концов, что его не стоит оставлять в живых?

И, ох, бедная Дита! Если она попадёт им в руки, что её ждёт?

Я выглянула в окно. До земли было высоко. Я читала в одном романе, как девушка сплела верёвку из собственных чулок, чтобы явиться на свидание, и в книге это казалось хорошей идеей, но в действительности… Я с сомнением поглядела на тонкие чулки, свисающие со спинки кровати.

А ещё я чувствовала обиду. Страшную обиду на то, что кто-то любит таких, как миссис Харден. Кто-то идёт ради них на жертвы. Пусть она трижды ядовитая змея, имеет значение лишь то, что она красивая!

Я посмотрела в зеркало в надежде доказать себе, что и я не так уж плоха, позабыв, что моё настоящее лицо спрятано за иллюзией. О, если бы я хоть в достаточной мере владела магией! Что я могу? Ничего такого, что спасло бы меня!

Я опять выглянула в окно. Даже если спущусь, что дальше? До города далеко. Вон стоит экипаж, но я не умею водить — ах, отчего я не просила Оливера научить меня!

День угасал. Скоро небо расцветят огни, и если они решили убить Бернарда… Если они решили…

Я кинулась к двери и застучала.

— Откройте! — кричала я. — Откройте немедленно!

Я хотела просить, чтобы они сохранили ему жизнь, а в обмен я вела бы себя на праздничном ужине как полагается. Но никто не услышал и никто не явился.

Я распахнула окно и попыталась оценить, достаточно ли мягкий снег там, внизу, и уцелею ли я, если прыгнуть.

Из окна открывался вид на сад и на дорогу, которая дальше сворачивала к подъездной аллее. По дороге кто-то ехал. Сумею ли я привлечь их внимание, если закричу и замашу руками? Впрочем, захотят ли незнакомцы узнавать, отчего какая-то девушка им машет? Или это и вовсе съезжаются гости. Может, тот самый граф Слоппенбрук, или как его там, которого прочат Дите в мужья…

Моё сердце упало, но в следующий миг забилось часто-часто. Потому что теперь я разглядела: это трёхколёсный паромагический велосипед, а лицо водителя хотя и скрыто чёрными очками, но эту рыжую бороду не спутать ни с какой другой. А в коляске сидит кто-то в красном колпачке!

И я замахала руками. Потом для верности схватила белый чулок и принялась им размахивать, чтобы вышло заметнее.

И они заметили!

Они притащили лестницу из сарая, приставили к стене и держали, пока я спускаюсь. Первым делом я упала на колени и в порыве чувств обняла отца Хильди.

— Как я рада вас видеть, господин Сторм! — воскликнула я.

— Ну, чаво уж там, — смутился он. — Сэма вон благодари. Ну, двигаем-топаем, покуда нас не сцапали!

И мы двинули. С треском продрались через облетевшую живую изгородь и по высокому, лишь чуть утоптанному снегу добежали до дороги, где паромагический велосипед пыхтел и трясся, ожидая нас. Прыгнули в коляску, а господин Сторм за руль — и ходу!

В коляске было тесно, мы еле втиснулись на сиденье. Сэм натянул мне на голову свой колпачок и придерживал за талию, чтобы меня не трясло, а я взахлёб рассказывала и о том, что грозит Дите, и о том, что грозит Бернарду, наплевав на все обещания и тайны, потому что — как иначе объяснить?

Господин Сторм только цокал языком и выжимал из своей машины всё, на что она способна.

— Напридумали графов всяких, — обернувшись, крикнул он сквозь гул мотора и свист ветра. — Носы дерут, а сами-то! Чё вот это такое — граф? А Бернард, по всему видать, мужик хороший. Выручать надо!

Навстречу нам проехали два экипажа. Я злорадно подумала, что это могут быть гости. Меня тревожило только одно: чтобы никто не заметил, что я пропала, и не пустился следом, потому что, как господин Сторм ни крутил педали, как ни чихал велосипед облачками пара, он всё-таки не мог сравниться по скорости с экипажем.

По счастью, мы успели въехать в Дамплок, а там смешались с другими участниками дорожного движения, и никто нас не настиг. Город теперь, под вечер, шумел и сверкал ещё больше, полный музыки, смеха и праздничной суеты.

Мы остановились у городского междугородного пункта связи. Там я выстояла очередь, страшно нервничая от ожидания, прошла в кабинку и набрала на коммутаторе номер особняка Харденов. Мне даже не пришлось листать адресную книгу: когда Сэм искал, где живёт Дита, он запомнил всё в точности и теперь подсказал.

Я попросила к трубке графа Камлингтона и сказала ему:

— Возможно, вы уже заметили, что я пропала. Увы, не смогу присутствовать на сегодняшнем вечере — придумайте, как объяснить графу Слопмунку, или как бишь его, моё отсутствие. У меня условие: Бернард останется жив. Завтра я приеду в Энсворд, где его держат, и уговорю развестись с женой. После я сделаю всё, что от меня требуется, и буду мила с графом Снобсоном, и вы вообще ни в чём не сможете меня упрекнуть — но Бернард должен жить, это ясно?

В трубке царило молчание, и я встревожилась, что связь прервалась и моя прекрасная речь пропала впустую.

— Алло! — воскликнула я. — Это выгодные условия, милорд! Вы слышите? Но если вы его хоть пальцем тронете, я сделаю так, что вы вообще пожалеете, что у вас есть дочь, ясно? Вам будет так стыдно, что вы умрёте.

— Я согласен, — ответил граф без выражения. — Завтра, в восемь, я жду.