Сара Фогбрайт в академии иллюзий

Глава 5. Как мы провели выходные

Всё воскресенье мы с Дитой молчали и не заговаривали друг с другом. Возникло тягостное ощущение, будто мы поссорились, хотя ведь мы совсем не ссорились. Я всё искала повод начать непринуждённую беседу и всё не находила.

В столовой за обедом, поглядывая на Диту, я наконец сказала:

— Знаешь, вчера я взяла в библиотеке Кеттелла…

Она тут же поднялась и сказала только:

— Прости, мне нужно идти.

А ведь в её тарелке ещё оставался суп! Дита отправилась к раздатчице, доедая на ходу, и у выхода задержалась, прежде чем поставить тарелку на столик. У неё вовсе не было повода так спешить, ни малейшего, да она и не спешила, пока я с ней не заговорила.

Это означало лишь одно: Дита всё-таки обиделась, что вчера я ушла, не выслушав её.

Свой обед я доела без радости. К тому же сегодня давали этот суп, до того странный на вкус, что не удавалось понять, рыбный он или мясной, и до того разваренный, что я не могла узнать добавленную в него крупу. Один только лук остался полусырым и то и дело попадался в ложке, тёмно-серый и глянцевитый, как мокрица. Он похрустывал во рту, и о мокрицах я подумала совсем, совсем напрасно!

Я вернула раздатчице тарелку с недоеденным супом и почти до вечера бродила вокруг общежития в надежде, что увижу Кристиана хоть издали. К сожалению, мне так и не удалось его заметить. Неужели он меня избегал?..

Так хотелось поговорить об этом хоть с кем-то, спросить совета, но у кого? Здесь у меня была только Дита, и она явно не стала бы слушать. Наверное, решила делать вид, что меня не существует, как поступали мама и Розали, а я по опыту знала, что эту стену не прошибить ничем — ни мольбами, ни слезами. Что ж, и пусть молчит!

Я бродила по двору, когда к входу с треском подкатил паромагический велосипед, чуть кренясь набок. За рулём, широко улыбаясь, сидел господин Сторм в чёрной кожаной куртке с заклёпками и в защитных очках, но без шлема. Его длинная рыжая борода от быстрой езды свесилась за плечо, как шарф, а лысина блестела от пота. Похоже, господин Сторм всю дорогу крутил педали, экономя топливо.

В коляске позади него находилось что-то большое и прямоугольное, завёрнутое в тёмную ткань. Этот предмет придерживала маленькая веснушчатая рука. Хильди вернулась и привезла новые рамы.

Её отец тут же пошёл договариваться с комендантшей и искать рабочих, и скоро в нашей комнате стало довольно шумно и тесно.

— Подымай! — басил господин Сторм, взмахивая руками. — Да куды, куды, выпустишь, оно как шандарахнется! А с этим-то чё? Эка его расколдобило!.. Левее, сказал жа, левее… Ух, ягодка моя, как ты ловко всё замерила, вишь, тютелька в тютельку встало.

— Дак чё ж я? Небось не криворукая, — довольно ответила Хильди.

Отец потрепал её большой ладонью по рыжей голове, и Хильди прильнула к нему. Её не беспокоило, что косы разлохматились. Поглядев на это, я отступила к общим умывальникам и там, пока никто не видел, погладила себя по макушке. Мой отец уж точно никогда не поступил бы подобным образом, а мне было интересно, что при этом ощущаешь.

Как назло, мимо прошла Дита, и я притворилась, что поправляю причёску.

Пока велись работы, в нашей комнате негде было сесть. Я не хотела вертеться под ногами, а потому опять вышла во двор. Уже вечерело, тянуло прохладой, но ещё не стемнело.

Я решила обойти здание общежития. Там, где оно примыкало к территории мужской академии, я нарочно замедлила шаг. На тренировочной площадке кто-то был, оттуда засвистели мне и замахали руками, однако я не заметила Кристиана и сочла, что лучше будет повернуть назад.

Сущие дикари! Это же надо — свистеть, будто я какая-то… Гномкам бы так свистели!

Дита устроилась на скамье у входа, но сидела с таким неприветливым лицом, что я не захотела составлять ей компанию. Куда ещё было идти? Я побрела к главному корпусу.

Над брусчаткой парили экипажи, мигая огнями — бронзовые с патиной и медно-рыжие, устаревшие. Студентки съезжались к началу новой учебной недели. Наверняка медные экипажи принадлежали тем семьям, чьи дочери учились на театральном отделении, а бронзовые…

— Са-ара! — услышала я знакомый голос, тягучий, как завязшая в зубах карамель. Голди Гиббонс.

Я обернулась и слегка растянула губы в подобии улыбки. Достаточно, чтобы меня не обвинили в невежливости, и недостаточно, чтобы могло показаться, что я действительно рада встрече.

Голди и Дейзи, ещё не в форме, а в шерстяных пальто и нарядных платьях, стояли передо мной. Нежно-розовые и сиреневые, кружевные, в облаке цветочных духов, они, должно быть, явились сюда прямиком от Эштонов.

Будто куклы в витрине, они синхронно склонили свои аккуратно причёсанные головки, тёмную и светлую, и снисходительно поглядели на мои простые косы. Их глаза ощупывали меня. Я ощущала, как под этими цепкими взглядами у меня выбиваются нитки из шва, и сползает чулок, и у губ проступает засохшее пятнышко супа, а сама я становлюсь ниже ростом, делаюсь крошечной, жалкой…

Есть же люди, обладающие такими противными способностями! И ведь это даже не магия. Им не запретишь глядеть на меня подобным образом.

Я подняла нос повыше и, стараясь не терять улыбки, сказала им:

— Добрый вечер.

— Что же случилось? — с притворным сочувствием спросила Дейзи и коснулась пальцами свежих бутонов, приколотых к её платью цвета пыльной розы. — Бедняжка Сара! Мы слышали, твоих способностей не хватило, чтобы поступить на бытовое отделение.

— Ах, бедная Сара, как жаль! — протянула Голди, покачав головой, отчего качнулись её жемчужные серьги и золотой локон у виска. — Но мы думали, ты проведёшь этот год дома. Кажется, твои мама и папа имели в виду именно это. Но — ох! — неужели ты так отчаялась, что пошла на театральное отделение?

— Твои мама и папа об этом молчали, — сказала Дейзи. — И твоя сестра тоже. Мы провели выходные в поместье Эштонов — ведь ты знаешь Эштонов?

— Ну что ты, Дейзи, — упрекнула её Голди. — Ты огорчишь бедняжку. Ты должна помнить, что она никогда не бывала у Эштонов.

— Ах, и верно, её туда не зовут. Но ничего, не огорчайся, Сара! Может, на будущий год…

— Да, может, на будущий год!

Они глядели на меня, сладко улыбаясь, и ждали, что я дам слабину. Я улыбнулась так же приторно и протянула им в тон:

— Я слышала, Эштоны ищут партию для своего никчёмного сына. Должно быть, поэтому вас и пригласили. Что же, правду говорят, будто Александр не отличается умом?

И, заметив, что улыбка Дейзи слегка потускнела, я прибавила, глядя ей в лицо:

— А может быть, ваши родители уже сговорились с Эштонами? Ах, Дейзи, неужто твои? Бедняжка! Ну ничего, зато их семья богата, и твоему отцу больше не придётся балансировать на грани разорения. Живут и с мужьями похуже!

Голди и Дейзи застыли в негодовании. Я ликовала, стараясь не слишком это выказывать. Нечасто мне удавалось одержать верх в подобных беседах!

К сожалению, именно этот момент выбрала Хильди, чтобы подойти и сказать, дёрнув меня за юбку:

— Окно-то нам уж поставили, теперя можешь топать в комнату.

— Что я слышу? — ахнула Голди. — Тебе приходится учиться с этими… низкорослыми?

— Тебе приходится жить с ними? — закатила глаза Дейзи.

Хильди засопела, уперев руки в бока, и прищурилась. Неужели она не понимала, в какое положение меня ставит? Может быть, даже думала, что я за неё вступлюсь?

— Это… это просто… — замялась я. — Она просто сообщила, что нам починили окно.

И, кивнув Хильди, я сухо сказала ей:

— Благодарю.

Гномка крутнулась на пятках так, что её рыжие косы описали в воздухе дугу, и, чеканя шаг, направилась прочь. Её каблучки громко цокали по брусчатке.

— Что за беда с окном? — принялась расспрашивать Голди. — Неужели в твоём общежитии такие плохие комнаты?

— Да, да, я слышала, театралов и кормят ужасно, а комнаты! Сплошная грязь и тараканы, — зацокала языком Дейзи. — Бедняжка Сара, загляни как-нибудь к нам, хоть посидишь в тепле. Мы оставим тебе что-нибудь с обеда.

— Обязательно приходи, — кивнула и Голди.

Я поблагодарила их так же сухо, как Хильди, и соврала, что окно меняли просто оттого, что нам не понравилась форма прежнего, и мы попросили о замене.

— Но ты сказала «починили», — не поверила Голди.

— Оговорилась, с кем не бывает, — отмахнулась я, распрощалась с ними и ушла, впредь твёрдо решив делать всё, что в моих силах, чтобы не встречаться с этими двумя. До чего мерзкие! Вот бы Дейзи и вправду помолвили с этим грубым, невоспитанным, неразборчивым в связях сыном Эштонов. О, как бы я радовалась!

Дверь моей комнаты оказалась закрыта, и открыть её я не смогла.

Я постояла в недоумении, затем ещё подёргала ручку. Потом толкнула. Подождала и толкнула сильнее, навалившись плечом.

— Кого ишшо там принесло? — раздался приглушённый голос Хильди.

У меня внутри всё оборвалось. Это что же, они заперлись от меня? И не впустят? Нужно искать комендантшу, чтобы она велела им открыть, но вдруг они затаили обиду и начнут пакостить мне постоянно!

Я ещё толкнула, раздумывая, стучать ли. За дверями других комнат слышался негромкий шум, там звучали голоса и смех. Чего доброго, кто-нибудь выглянет, и все узнают, в какой нелепой ситуации я оказалась.

— Да кто там, чё молчишь? — спросила Хильди уже ближе. Видно, подошла к двери.

— Это я! — ответила я дрожащим от возмущения голосом.

Что-то заскрежетало, и дверь приотворилась. Хильди поглядела на меня снизу вверх так высокомерно, как только могла.

— А-а, я думала, ты не захочешь жить с этими… низкорослыми. Думала, можа, попросишь, чтоб тя отселили! Или ты за вещами явилась?

Я ощутила одновременно стыд и негодование. Как она могла, как смела говорить со мной в подобном тоне! Но в то же время, увы, я хорошо понимала, что чувствуют те, к кому относятся свысока.

Может быть, гномы вовсе не так толстокожи и привычны к пренебрежению, как о них говорят? Мог ли папа ошибаться в этом? Ведь он избегал близкого общения с гномами, так откуда ему знать…

Тем временем Хильди ждала, сложив руки на груди и оттопырив губу, как обиженный ребёнок. Её нога в пушистой розовой тапке чуть слышно постукивала по полу.

— Я была груба, — покаялась я, опустив голову, и хотела прибавить к этому ещё слова извинений, но они застряли в горле. Всё-таки это было уже немного слишком. И говорить я тоже старалась не слишком громко, чтобы никто другой не услышал.

Но Хильди удовольствовалась и тем. Она впустила меня, а после захлопнула дверь и заперла её на задвижку.

Этой задвижки ещё утром не было. Нам установили и новый подоконник из неокрашенного дерева, широкий, прочный, взамен рассохшегося старого, покрытого многолетними слоями белой краски. Стекло в раме больше не дребезжало от ветра, и по ногам не тянуло сквозняком.

Комнату освещала лишь небольшая настольная лампа на кованой ножке, с коричневым абажуром, украшенным бисерной бахромой. В её неярком тёплом свете я не сразу заметила, что одна из тумбочек теперь придвинута к кровати. Сперва мой нос учуял запах яблочного сока, мясного рулета и сыра, а затем уже я заметила чашки и пирожки в промасленной бумаге.

Дита, поджав ноги, сидела на кровати с пирожком в руке. Хильди устроилась рядом. Я замешкалась (меня-то не звали) и собиралась с гордым видом заняться каким-нибудь делом, да вот хотя бы собрать сумку на завтра, но тут Хильди хлопнула по кровати.

— Чаво застыла? — сказала она мне. — Двигай сюды, да чашку свою прихвати!

Было почти восемь. Скоро колокол позвал бы на ужин, но я-то знала, чем нас обычно кормят, потому вскоре уже сидела рядом с Хильди с чашкой в руках.

Теперь у нас на полу появился новый ковёр, шерстяной, узорный, так что я разулась ещё у входа. Жаль было топтать его туфлями.

— Вона, сыр бери, — велела Хильди, придвигая ко мне свёрток с нарезанным сыром. — Будто из Южного Трегунда, а? Не отличить.

И, откусив сразу половину пирожка, она продолжила невнятно:

— Мой батя варит. А я гововю: куда тому Ювному Твегувду! Наф-то вкуфнее! Беви, беви…

Я взяла. Сыр господина Сторма и вправду оказал бы честь любому столу. Небось не хуже, чем на пикнике у Эштонов!

— И пивоги, — подтолкнула меня Хильди локтем. — Фама пефла.

И, наконец проглотив кусок, она прибавила:

— Хучь сёдня чаво-то пожавать, не то потом сиди всю неделю с пустым брюхом!

Я постаралась не думать о будущем. В руках моих была чашка с прекрасным, свежим, густым яблочным соком, пощипывающим язык, и жареный мясной пирожок, и у нас ещё оставалось достаточно сыра. И в комнате наконец-то было тепло и уютно, а если крошки и падали, то не на мою кровать — и всё, всё было великолепно, если бы только Дита не глядела на меня с таким суровым и мрачным видом!

— Вчера был мой день рождения, — с укором сказала она.

— День р… — начала было я, машинально собираясь её поздравить, и осеклась. День рождения! Он выпал на выходные, но отчего же Дита провела его здесь, а не дома?

Я вспомнила, как она сидела одна-одинёшенька в пустой комнате, на сквозняке у окна, и мне стало её жаль. Конечно, Дита сама хороша — могла бы сказать!.. Но ведь она и пыталась сказать, только я не послушала.

— Почему ты не праздновала с семьёй? — осторожно спросила я, припомнив, что до этого времени вообще не видела никого из её семьи.

Дита невежливо фыркнула в чашку с соком. Я ждала, но она не отвечала.

— Значит, тебе исполнилось шестнадцать? — задала я ещё более неловкий вопрос. Вдруг не шестнадцать? Вдруг ей не удалось сдать экзамен в прошлом году, и я наступаю на ещё одну больную мозоль?

— Семнадцать, — ответила Дита, не глядя на меня. — Я год готовилась к поступлению.

Тягостную атмосферу в какой-то мере скрасила Хильди. Она сделала громкий глоток, а потом зашуршала бумагой.

— Только я собиралась поступать не сюда, — продолжила Дита, — а в Эрхейвенскую академию отражений. Отец так мною гордился!

Я затаила дыхание. Дита поглядела на сок в чашке и сказала ему сурово:

— Он торговый представитель, мой отец. Его магии едва хватает, чтобы заверять сделки, а тут я… Он думал, я могла бы ему помогать с отгрузкой и тому подобным.

— Или заглядывать в прошлое и будущее, — осмелилась вставить я. — Лучше, чем делает эта задавака Кэтрин с её картами! Ты заранее знала бы, что принесёт выгоду.

— А то, можа, стала бы боевым магом, — внезапно мрачно сказала Хильди. — Были у нас такие, когда Подгорный Рок сцепился с Ригерином. Оно хотя покуда и тихо, да батя говорит, ещё полыхнёт, всё к тому идёт. Перевели б вас всех на боевой, чуть подучили, да в самое пекло! Мы-то как выезжали, я видала, лежат у реки, хотели магичить с отражением, да их там огнём и накрыло… Мне пять было, в эти годы чё думаешь? Ну, лежат и лежат — можа, так и надо. Уж после прочла, третьекурсники, едва получили первую ступень. Это ж вот как мы почти!

В комнате стало очень тихо.

— Если полыхнёт, то и нам найдут применение, — негромко сказала Дита. — Иллюзию тоже используют в бою. Но мы девушки и младшекурсницы, таких не ставят в первые ряды.

Было так дико слышать об этом в нашей маленькой тихой комнате! Безусловно, я знала, что десять лет назад случилась война, и Параверия тогда помогла Подгорному Року, и мы установили контроль над Эмлуном, где добывали драконьи слёзы. Но с тех пор прошло уже так много лет, и всё было спокойно, и папа ворчал, что гномы давно могли бы вернуться к себе. К чему заговаривать о всяких ужасах?

— Ничего не полыхнёт, — сказала я. — Папа бы знал, а он говорит, что всё будет хорошо…

— Ах, да они все говорят! — внезапно вскричала Дита. — Разве можно им верить? Знаешь, мой отец всё твердил, что гордится мной, что я свет его жизни, его радость, что я… А потом встретил другую женщину и бросил нас. Просто собрал вещи и ушёл, раз — и нет его, даже не попрощался, не поговорил со мной напоследок. Понимаешь? Все эти слова, всё, что было до этого — всё ложь!

— Да как жа так! — возмутилась Хильди.

— А вот так, — горько сказала Дита. — Ещё накануне всё было хорошо. Мы говорили о будущем, строили планы, смеялись — а через день он ушёл и не удостоил и словом объяснений. Уже знал, что уйдёт, и лгал. Я никогда не думала, что он такой!

И тут она заплакала, громко, некрасиво, прямо с чашкой и пирожком в руках. Я не знала, что делать в подобных случаях. Маме или Розали я подала бы стакан воды, пока они промокают глаза кружевным платочком…

По счастью, Хильди сообразила быстрее: забрала у Диты из рук всё лишнее, а взамен дала большой клетчатый платок, в этот раз зелёный. Я спохватилась, что синий так и не вернула, и, стремясь сделать хоть что-то полезное, робко сказала:

— Может, всё не так плохо? Помнишь, Кэтрин тебе гадала. Она сказала, ты обижена, но тот человек не виноват, и однажды правда откроется. Может, она говорила о твоём отце?

— Да что она понимает! — воскликнула Дита. — Она ничего, ничего не знает! Он говорил, гордится… Готовил меня к поступлению… Я так старалась, а он — назло пошла сюда — а ему всё равно! Прислал дурацкие конфеты…

— А что написал? — спросила я. — Ведь было ещё письмо.

— Поздра-а-авил с поступлением! — провыла Дита в платок.

Я неловко её обняла. После Хильди обняла её тоже. Дита плакала, пока не начала икать, и мне всё-таки пришлось бежать к общим умывальникам за водой.

Прежде чем Дита успокоилась, она несколько раз сообщила, как сильно ненавидит отца. Своим поступлением сюда она рассчитывала уязвить его, к тому же думала, что здесь он нескоро её найдёт.

— Думала, захочет поговорить — а вот ему! Прие-едет в Эрхейвен, а меня нет. И пусть ищет! Мама клялась, что не скажет ему, где я, а он нашё-ол…

Обиднее всего ей казалось не то, что нашёл — само собой, она хотела, чтобы отец её разыскал! — а то, что он и теперь не захотел встретиться и поговорить. Вместо этого мистер Харден прислал конфеты, будто хотел сообщить: я знаю, где ты, но видеться не желаю. К ним он присовокупил поздравления — равнодушные пустые поздравления из тех, что шлют посторонним людям, а не собственной дочери. Он повёл себя так, будто Дита и собиралась поступать на театральное. Будто они не сидели вместе над книгами весь последний год, заучивая принципы магии отражений!

— Ох, это очень обидно, — сочувственно сказала я. — Может, он просто боится, что ты с ним и говорить не захочешь?

Но Диту не особенно утешила эта мысль.

Мы доели всё до крошки и ещё поговорили о разных пустяках, отпраздновав её день рождения хоть так, а после собрали сумки и легли. Дита всю ночь ворочалась и бормотала во сне, и я совершенно не выспалась.

Наступила вторая неделя обучения.

Теперь я совершенно точно поняла, какой предмет нравится мне меньше всего. Разумеется, то была алхимия! Вовсе не потому, что её вела противная, злая, высохшая миссис Зилч, о нет, а потому, что приходилось делать так много расчётов! Нам следовало точно знать, какое количество порошка уйдёт на преобразование вещи в зависимости от её веса и материала, а также от того, какое время должна продержаться иллюзия. Весь урок мы заполняли ужасно скучные таблицы и писали формулы — и никакого, совершенно никакого волшебства, ни малейшего!

Но все мы с нетерпением ждали вторника. Нам обещали совместное занятие со старшекурсницами. Можно будет посмотреть, как они создают движущиеся декорации, и тоже попробовать. У нас, конечно, ничего не получится сразу, но главное — практика.

На перерыве Алиса и Аделаида собрали всех вокруг себя, рассказывая о пикнике у Эштонов. Я сомневаюсь, чтобы их звали туда. Скорее всего, мать Алисы, владелица модного салона, сплетничала с клиентками, а отец Аделаиды, управляющий лодочным заводом, получил сведения от рабочих, обслуживающих яхту и лодки Эштонов.

— Ах, какие были наряды! — восклицала Алиса.

— Расскажи, расскажи! — заходилась восторгом подлиза Кэтрин, и каждая кудряшка на её голове дрожала от нетерпения.

Далее следовало подробное и скучное описание, вплоть до мельчайшей пуговки.

Мы с Дитой развлекались тем, что смотрели в окно, на внутренний сад, и попеременно зевали. Зато Хильди слушала очень внимательно, то и дело касаясь пальцами форменного платья, будто прикидывала, где находятся все эти пуговки, и кружева, и броши, и живые цветы.

— Ох, а что творил Александр Эштон! — сказала Аделаида, не выдержав того, что всеобщее внимание приковано не к ней. — Если бы вы только видели!

Я хмыкнула, поскольку была уверена, что она и сама не видела, но всё же прислушалась. Само собой, мне было интересно, что творил этот загадочный Александр! Оказалось, что о нём даже не все слышали прежде, хотя все, кто здесь собрался, знали Эштонов. Видимо, Александра давно и хорошо скрывали. Может, он с раннего детства проявлял дурные наклонности?

Аделаида поведала, что он пил вино из горлышка, одну бутылку за другой, и, забравшись на стол, распевал похабные песни. Он дал волю рукам, причём его не волновало, была перед ним девица или замужняя дама.

— Их это не волновало тоже! — заявила Аделаида, понизив голос. — Он красавчик, и Эштоны так богаты, любая почтёт за честь… Говорят, он будет помолвлен с Дейзи Когранд, но это ещё не точно.

— Дейзи Когранд! Кажется, она учится с нами, на бытовом…

— А что их мужья? Ну, тех, замужних?

— Что же им, ссориться с Эштонами? Стерпели! Я думаю, они не останутся обижены. Наверняка им выдадут займы под выгодный процент или что-то вроде того!

Аделаида рассказала, как гости проводили вечер на яхте. Вокруг плавали лодки с музыкантами, над волнами горели огни, и тут, прямо при всех, Александр сбросил с себя одежду и прыгнул в воду.

— Его не могли выловить целых полчаса! — округлив глаза, сообщила Аделаида. — Поднялся страшный шум. Он перевернул несколько лодок, а потом исчез, и его никак не могли отыскать, подумали самое плохое! Его мать лишилась чувств. Оказалось, он нарочно нырнул и добрался до берега, чтобы всех напугать, а после выкрикивал непристойности из лабиринта. Он скрывался там, пока его отец, раздосадованный, не приказал вырубать живые изгороди, и тогда Александр вышел, пошатываясь — всё ещё без одежды! — и его стошнило вином на белый фрак отца.

Девушки хором ахнули.

Я усмехнулась: хороший же муж достанется Дейзи! Что ж, мне было ничуточки её не жаль. Интересно, Эштоны и дальше станут прикрывать все безобразия Александра, когда он женится, или это станет заботой Дейзи?

Наши родители приятельствовали, и считалось, что мы тоже дружим. Голди и Дейзи и вправду порой вели себя чуть дружелюбнее обычного — как правило, затем, чтобы надо мной посмеяться. Однажды разговор зашёл о будущих мужьях, и Дейзи важно сообщила, что её устроит лишь богатый и знатный юноша — самый богатый и знатный, какой только есть в Дамплоке. О, и он непременно должен быть одарён Первотворцом! Какого-нибудь несчастного, не обладающего магическим даром, она бы не потерпела.

«Я не смогла бы его уважать», — так объяснила Дейзи.

Дейзи и Голди тогда выспросили, какого мужа я хочу. Что за глупости я наболтала! Непременно сероглазый и темноволосый, и, конечно же, одарённый, как без того… Я сказала примерно то же, что Голди и Дейзи, но почему-то над собой они не смеялись, а надо мной ещё долго подтрунивали и прочили мне в мужья любого темноволосого мужчину в поле нашего зрения — и конечно, старались выбирать наиболее неподходящих.

Я невольно вспомнила о Кристиане. Что же, что у него нет дара! Мы ведь можем дополнять друг друга и работать вместе, и я ни словом его не упрекну. Я чувствовала, что вовсе не стала уважать его меньше за то, что он не владеет магией. И отчего я выдумала мужа с тёмными волосами? Теперь я совсем не помнила, почему так сказала. Ведь золотые волосы и голубые глаза куда красивее!

Но куда же он пропал, и когда мы увидимся снова?..

Тут я спохватилась, что на перерыве хотела взяться за пьесу Лифорда и хотя бы бегло её просмотреть. Я всю неделю таскалась с этой проклятой книгой, но так и не продвинулась дальше первых трёх страниц.

К несчастью, тут зазвонил колокольчик.

Порог кабинета я переступала с очень тяжёлым сердцем. Я только надеялась, миссис Гудинг опять забудет, где находится, и не станет ничего спрашивать, но увы! Она необычайно приободрилась, увидев меня, и её водянистые выпуклые глаза блеснули.

— Как вас зовут? — спросила она. — Сара Фогбрайт? Что же, мисс Фогбрайт, какое настроение у вас сегодня, если выражаться строками Кеттелла?

— Розы на чёрных камнях мостовой, — пробормотала я в отчаянии, поскольку ничего другого так и не выучила.

— Розы под тяжким судьбы колесом! — с воодушевлением продекламировала миссис Гудинг, воздевая руку и напирая на меня пышной грудью. — Ах, но вы ещё так юны, так юны! К чему эта печаль?

Её лицо было слишком близко, и от неё исходил удушающий приторный запах, а её зубы, кажется, были вставными. Я что-то пробормотала и сама не поняла, что. Сейчас я ненавидела Кеттелла больше всего на свете. Всё из-за него!

— Что ж, а как вам пьеса Лифорда? — с улыбкой спросила миссис Гудинг.

— Она великолепна, — обречённо сказала я и тут вспомнила, что говорил Кристиан. — Как жаль, что влюблённые не убежали…

Я вот была не прочь убежать куда угодно, лишь бы подальше отсюда.

— Они не решились пойти против воли родителей, в том и трагедия! — воскликнула миссис Гудинг. — Бедные, бедные Люсьен и Миранда! Ах, как прекрасна была Изабелла Росси в роли Миранды! Печальная, печальная судьба. Кто сегодня помнит Изабеллу Росси?.. М-да. Похвально, мисс Фогбрайт, что вы составили собственное мнение.

Она велела нам садиться и весь урок допрашивала, выпытывая мельчайшие подробности.

— Что символизировал вьюнок на ограде? Мисс Дэкстерфолл!

Кэтрин не знала и лишь растерянно качала головой.

— Мисс Спаркборн?

— Любовь? — предположила Алиса. — Прочную связь?

— Вы огорчаете меня! — воскликнула миссис Гудинг и хлопнула ладонью по столу. — Бетси Пакер!

Светловолосая гномка даже подпрыгнула и, втянув голову в плечи, робко сказала:

— Ну, в монастыре сажали цветы. Значит, они сим… симливизировали то, что у них тамочки был садовник?

Миссис Гудинг закатила глаза и простонала:

— Мисс Фогбрайт, скажите же им!

Ох, нет!

— Э-эм, — сказала я, лихорадочно размышляя, уместно ли сейчас попроситься выйти. — Вьюнок на ограде, он цепкий, он вьётся… Он цветёт…

— Верно! — яростно кивнула миссис Гудинг. — Он цветёт, как любовь Миранды и Люсьена, но обратите внимание: он вянет, когда влюблённые перестают бороться. Он вянет, когда они сдаются. Как стыдно, девушки, что из вас одна лишь мисс Фогбрайт читала и анализировала текст!

Я думала, что умру от стыда прямо там, но это был ещё не конец. Миссис Гудинг продолжила нас гонять, пока все не получили плохие отметки, кроме меня и тихой темноволосой девушки, Евфимии Вайрвуд, но она-то свой высший балл заслужила честно.

— Что ж, до встречи на следующем занятии, и в этот раз подготовьтесь как следует, — напутствовала нас миссис Гудинг, а после добавила персонально для меня, приложив ладонь к груди и смягчив тон: — Пусть розы, прижатые к сердцу, пышно цветут!

Я нервно улыбнулась в ответ, повторив её жест, и с облегчением ушла.

Надо ли говорить, что одногруппницы сочли меня выскочкой? Они посчитали, я как-то успела подлизаться к миссис Гудинг. Моих объяснений, что всё вышло случайно, никто не слушал. Мне показалось, даже Дита и Хильди глядят на меня с недоверием.

Сразу после занятий я поспешила в библиотеку, чтобы сдать Кеттелла. Я не собиралась его читать и не собиралась ничего заучивать, чтобы понравиться миссис Гудинг! Пусть этим занимаются другие, если хотят.

Был приятный солнечный день, тёплый и безветренный. Студентки, болтая и смеясь, шли кто в общежитие, кто в главный корпус. Далеко впереди я видела наших гномок, Матильду и Бетси. Держась за руки, они направлялись к ближайшей станции аркановоза: они жили недалеко и не нуждались в общежитии. Именно потому Хильди и подселили к нам. Других, более подходящих соседок для неё попросту не нашлось.

Я зашла в библиотеку с Кеттеллом наперевес и тут же наткнулась взглядом на Кристиана.

Он сидел за столом напротив входа, на том же месте, где я ждала его два дня назад, и теперь улыбнулся и, поднявшись, едва заметно кивнул, будто звал за собой. Обо всём забыв, я пошла.

Он пришёл, он меня ждал!

Мы шли мимо столов, за которыми юноши и девушки что-то писали, чертили или сидели над раскрытыми книгами. Погружённые в свою работу, они не обращали на нас внимания, лишь порой кто-нибудь шёпотом переговаривался или шуршал страницами.

Кристиан свернул в узкий сумрачный проход меж высоких полок и оглянулся, улыбаясь. От одной этой улыбки я забыла, как дышать. Здесь мы были почти что одни.

— Почему ты тогда не пришёл? — спросила я, волнуясь и стискивая пальцы на томике Кеттелла.

— А ты ждала?

Его лицо было так близко, что я, смутившись, отступила и спиной наткнулась на полку. Ладони Кристиана тут же легли на книги справа и слева от меня, и я оказалась в кольце его рук.

— Попалась, — негромко сказал он. Я ощутила его дыхание на своей щеке, и почти сразу — его мягкие губы на своих губах.