Сара Фогбрайт в академии иллюзий

Глава 14. Первая часть сделки

Никогда не думала, что отпраздную день Благодарения в крошечной гномьей квартирке над сырной лавкой. В этой квартирке только и было, что кухня с балконом и две спальни, да и в тех не развернуться. Достаточно сказать, что в детской стоял шкаф-кровать, и больше ничего. Хильди спала внизу, на выдвижной полке, её братья — наверху, прямо внутри шкафа, а посередине размещались все их вещи. Днём нижняя полка задвигалась, иначе негде было стоять.

От стен у меня рябило в глазах. Кажется, господин Сторм собирал бесплатные образцы обоев, чтобы создать это великолепие. Что же касается пола, всюду лежали полосатые лоскутные коврики.

Сэмюэль тоже был здесь. Он мог провести этот вечер с семьёй, но неопределённо высказался насчёт матери, которой лучше не знать, что он сбежал с практики. Родители Хильди без лишних слов подтолкнули его к столу и выдали табуретку, миску и громадную ложку.

Балконная дверь практически не закрывалась. То и дело снаружи доносилось: «Мэгги! Эй, Мэгги! Вепрева рулька!», «Мэгги! Яблоки с рисом!», «Сладкий омлет, Мэгги, эй! От Поппи!». Госпожа Сторм немедленно бежала на балкон и возвращалась со свиной ножкой или чем-нибудь ещё в котелке с крюком. В котелок она тут же клала сыр, или бисквитный пирог, или овощной салат, вдевала крюк в петлю на ремне, вращала ручку шкива — и дар ехал на соседний балкон.

— Отправь дальше! — кричала она. — К Поппи! Ну, и себе отсыпь чё пожувать!

Иногда котелки отправлялись вниз или поднимались к нам.

Всё, что прибывало от соседей, немедленно делилось на восемь равных частей, и каждый из нас получал свою долю, благодаря чему в моей миске сладкий омлет соседствовал с бараньей лопаткой, огуречным сэндвичем и малиновым пудингом. Мама лишилась бы чувств, если бы увидела это. Хотя, пожалуй, ей стало бы дурно уже от сервировки стола, где не нашлось бы двух одинаковых мисок, тарелок, чашек, кружек, ложек или салфеток. Зато белоснежная скатерть, расшитая зелёными драконами, была выше всяческих похвал.

Я сидела на низком табурете, поджав ноги под себя. Госпожа Сторм выдала всем шерстяные носки (каждая пара не менее чем из трёх цветов пряжи, связаны будто на великана) и укутала шалями, чтобы мы не мёрзли из-за постоянно открытой балконной двери. Согревая нам спины, потрескивала дровяная печь. Над ней висела медная утварь.

На большой сковороде жарились пирожки, и Хильди время от времени взлетала на ступеньку, чтобы ловко их перевернуть или заменить следующими. В остальное время она успевала проследить, чтобы у каждого в миске не осталось ни капли свободного места, подливала в кружки пунш, утирала носы и рты братьям и тут же, упав на своё место, подпирала щёку кулачком и восклицала:

— Ведь говорила я, из подмены добра не выйдет. Надо ж, вот про Лауру никак не могла подумать дурного, а! Да как жа так?

Я была всем довольна и думала, что в жизни больше не пойду ни на какие званые вечера, если они не будут похожи на этот. Разве что испытала некоторое затруднение, не отыскав вилки для мяса, но господин Сторм тут же его разрешил вопросом:

— А у тя чё, рук нету?

Руки нашлись.

Рыжие братья Хильди — Джейси, Джаспер и Джок — галдели за шестерых и при этом успевали жевать, фехтовать на костях и стрелять из трубок горошком. Хильди время от времени отнимала трубки, но у этих парнишек их была сотня, не меньше.

— Ю-ху! — кричали они. — Завтра двигаем выручать Бернарда!

Брать их с собой, разумеется, никто не собирался.

Ближе к десяти с улицы раздались звуки трубы и тромбона, ещё нестройные, но вот зазвучал «Полёт дракона». Сперва низкий гул — горы стонут оттого, что дракон ворочается. Он засиделся взаперти, ему тесно, темно и плохо. Он больше не может так.

Барабаны, тарелки! Протяжный рокот. Гора поддалась, камни раскатываются, ширится трещина…

— Лампу, лампу! — закричала госпожа Сторм.

Мы погасили свет и поспешили на балкон, как были — спотыкаясь в смешных носках, кутаясь в шали, с кружками, я с окороком в руке. Во всём гномьем квартале одно за другим гасли окна, пока не стало черным-черно, ни зги, только звёздное небо над головой. Все звуки, кроме музыки, смолкли.

Бах! Обвал. Сыплются, сыплются камни — и вдруг тишина, аж в ушах звенит. Это дракон впервые увидел свет. Он стоит и не знает, что делать с этой свободой.

Не дыша, мы застыли на тесном балконе.

Скрипка, труба, удар тарелок! Первый взмах крыльев. Ещё, ещё! Ветер!

В этот миг золотой дракон вознёсся над городом. Я знала, что это иллюзия, я видела её каждый год, но никогда это не было столь прекрасно. На всех балконах завопили так, что не стало слышно музыки. Я тоже вопила, размахивая рукой с зажатым в ней окороком, и даже заплакала от избытка чувств. Свобода, тепло и любовь, никаких правил, музыка и звёздное небо — таким и должен быть день Благодарения.

После дракона в небе распускались цветы, огненные шары распадались на кольца, и целые россыпи звёзд загорались и падали метеорами. Мы то возвращались к столу, то выходили опять поглядеть, и музыка ещё играла, и отовсюду неслись голоса и смех. Но праздник уже угасал, и братья Хильди клевали носом, и наконец отец унёс их и уложил.

Усевшись за стол, мы принялись обсуждать план.

— Полицейский участок в Энсворде, — сказал господин Сторм. — Знаю, чё б не знать. Бумага есть? Схему накалякаю.

Порывшись в сумке, брошенной у стены, я с готовностью подала карандаш и блокнот.

— А откуда вы знаете, как участок выглядит изнутри? — с любопытством спросила я.

— Ну, откудова! Рази не всё одно? — проворчал господин Сторм, сдвигая в сторону миску с костями. — Знаю и знаю. Ишшо в Беллвуде такой жа, в Йеллоуфилде… По одним чертежам строили.

— Вы, должно быть, помогали строить? — догадалась я.

— Ты вот чё пристала, а? Помалкивай и гляди: туточки вход и дежурный, здеся у них столы, посерёдке кабинеты всякие, а камеры вот…

Надавливая на карандаш, господин Сторм провёл несколько жирных линий.

— Здеся три и здеся три. Давай-ка мы их пронумеруем: первая… ага… пятая, шестая. Во. Тока бы знать, в какой он камере, и можно заложить взрывчатку.

— Но откуда же мы её возьмём? — озадаченно спросила я.

— Дак в подвале поглядеть надо, вродь оставалось чё-то. От неслухов своих прятал.

— У вас в подвале? — изумилась я. — У вас в подвале есть взрывчатка?

— Ну да, а чё? Чё за гном, ежели у него нет динамита или вроде того? — тоже удивился господин Сторм.

Я поглядела на него с уважением.

Господин Сторм тут же, не теряя ни минуты, взял переносную лампу и спустился в лавку, прихватив с собой и Сэмюэля. Я слышала, как они возятся, что-то двигая с жутким скрипом. Потом раздался лязг — должно быть, открылась крышка люка.

В это время Хильди с матерью убирали со стола. Они до того ловко и слаженно вытряхивали объедки, мыли, протирали и ставили посуду на полку, что помощники им, кажется, вовсе не требовались. Всё-таки я предложила свою помощь.

— Вот ишшо, — фыркнула госпожа Сторм, — стану я гостей утруждать! Ты отдыхай, детка. И так уж сколько пережила, да и завтра день-то непростой. Отдыхай, мы туточки сами управимся.

Чувствуя себя ужасно бесполезной, я вышла на балкон. В доме напротив уже погасли почти все окна, только фонарь над аркой ещё горел. Гномы-музыканты давно закончили играть, убрали инструменты и теперь о чём-то беседовали, стоя в пятне жёлтого света и попивая яичный грог. Они кутались в такие длинные шарфы, что наружу торчали только носы. Сыпался мелкий снег.

Когда я праздновала день Благодарения дома, мы смотрели на золотого дракона, летящего над городом и ближайшими окрестностями, в полной тишине. Мама называла её торжественной. Полагалось также придать лицу соответствующее выражение, будто во рту лежит ломтик лимона.

Нет, всё-таки гномы здорово придумали играть «Полёт дракона» в десять часов! Хорошо, что им незнакомо понятие торжественности.

Я вернулась на кухню и от нечего делать прошлась туда-сюда. Четыре шага — дверь в спальню, пять, шесть — детская. В детской горел ночник. Господин Сторм, укладывая сыновей, извлёк из шкафа часть вещей и сгрузил на подоконник. Среди одежды, тряпичных кукол и деревянных игрушек я увидела туфельки в птичьей клетке. Должно быть, для них не нашлось коробки.

Ощущение праздника вмиг развеялось. Удушье накатило волной, будто миссис Тинкер вновь прижала меня к своей груди и певучим голосом, каким утешают детей, уговаривала напоить человека ядом.

Славные туфельки, но я теперь вовсе не могла на них смотреть. Хильди так ими гордилась. Она говорила, таких в целом свете всего две пары — у неё и… и у кого ещё? Зачем бы миссис Тинкер носить подобную брошь, да ещё и скрыто, не напоказ? Если только туфельки не имели для неё особое значение.

— Хильди, — спросила я, вернувшись на кухню, — а что было написано в том журнале про туфли с бабочками? Ты помнишь, кто их носил?

— Какая-то актёрка, которая жила лет двести назад, — пожала плечами Хильди. — Да ты у Сэма спроси, он, ежели что увидит, вмиг запомнит. Небось и её имя скажет.

Крепко держась за перила, я спустилась по крутой и скрипучей лестнице в тёмную лавку. Где-то здесь хранились и дозревали сыры, так что пахло сразу и чем-то кислым, вроде старых носков или квашеной капусты, и дымом, и молоком — чем повезёт. Делая вдох, я не знала, какой ещё аромат учую. Воздух казался густым и плотным, хоть режь ножом, но таким невкусным, что я бы его не ела.

Мне пришлось постоять, привыкая к запаху, и приглядеться. В углу горел слабый свет. Он исходил из раскрытого люка, и оттуда же доносились голоса.

Вниз вела широкая и пологая лестница без перил. С одной стороны на неё были брошены длинные доски — видно, чтобы выкатывать бочки. Я осторожно пошла по краю, надеясь, что не свалюсь, и ко мне тут же подскочил Сэмюэль.

— Руку, мисс Сара! — скомандовал он и помог мне сойти.

Господин Сторм тем временем уже извлёк из тайника в стене, устроенного за фальшивой кирпичной кладкой, потрёпанные бумажные свёртки и теперь осматривал их.

— Не отсырело, хо-хо! — с довольным видом заявил он, увидев меня, и глаза его блеснули. — Разнести бы там всё в щепки!.. Лады, лады, ограничимся одной стеной.

Сэмюэль между тем продолжал держать меня за руку, хотя это больше не требовалось. Чтобы отвлечь его, я спросила о туфельках. Задумавшись, он нахмурился, потеребил серьгу в ухе и ответил, когда я уже перестала ждать, как будто читал с листа:

— В них Изабелла Росси блистала на приёме в честь её триумфа в роли Миранды. Этот щедрый подарок ей преподнёс Лесли Дэкстерфолл, большой поклонник её таланта…

Я воскликнула:

— Изабелла Росси! Сэм, ты молодчина! В каком году это было?

Он припомнил, что это случилось в начале июня, семнадцать с половиной лет назад. Не то чтобы двести, как утверждала Хильди, но всё-таки немало.

— Сэм, а лицо Изабеллы Росси там было? — спросила я.

— Была афиша, — кивнул он. — Ну, и она на афише.

— Нарисуешь?

Он сходил за блокнотом и нарисовал. Я с сомнением уставилась на портрет: могла ли эта девушка, тоненькая и совсем юная, превратиться в ту самую пожилую даму, знакомую мне? Так измениться за семнадцать лет! Я бы сказала, минуло по меньшей мере сорок, и всё это были тяжёлые годы.

Нет, я не смогла бы утверждать, что это и есть миссис Тинкер.

— Вот чё вы ерундой страдаете? — заворчал господин Сторм. — Скоро выдвигаться надобно, нашли на что время тратить!

— Это может быть важно, — заявила я. — Возможно, мы раскрыли настоящую личность преступницы.

— И чё с того? Двигай наверх, обсудим план!

План был — проще некуда: узнать, в какой камере держат Бернарда, и взорвать стену. От меня требовалось только наложить иллюзию на взрывчатку, чтобы люди раньше времени не распознали, что несёт господин Сторм.

Я важно сообщила, что как раз сдавала экзамены по этой теме и даже практиковалась с пылью, так что непременно справлюсь с иллюзией первой ступени. В доказательство я придала взрывчатке вид очень кривого ящика для инструментов и вскоре узнала на практике, что мои чары держатся шесть минут, хотя в теории такая иллюзия у опытных магов длится до получаса.

— Ripeti avedo! — сердито воскликнула я, пытаясь ещё раз.

— Ну, может, шести минут нам и хватит, — попытался меня утешить Сэмюэль.

— С утреца народ ишшо отсыпаться будет, — пробасил и господин Сторм, хлопнув меня по плечу могучей рукой. — Небось ежели я прихвачу барабанщика да с шумом докачу до участка бочку пороха, они и тады не услыхают. Ничё, мисс, прорвёмся!

Я вздохнула и смирилась.

У господина Сторма нашлась и такая полезная вещь, как сигнальные шарики. «Незаменимы для тех, кто любит устраивать сюрпризы» — гласила надпись на упаковке. Шарики работали очень просто: с одной стороны кнопка, с другой лампочка. Если нажать кнопку на одном шарике, загорался красный огонёк на другом, и наоборот.

— Могём разойтись едва не на четверть мили, и он ишшо будет гореть, — сказал господин Сторм. — По меньшей мере, как старый Роско видит санитарного инспектора на своём конце улицы, он преспокойно может подать мне сигнал. Хорошая штука, с запасом купил, тока не затем, что люблю супризы, а оттого, что терпеть их не могу!

Хильди, покончив с делами, тоже спустилась вниз, в лавку. Она протянула мне что-то на верёвочке и сказала:

— На вот, на удачу, тока после верни. Это из Расколотых гор, я сама его сыскала, ишшо как мы тамочки жили. Как война началася и мы бежали, я его прихватила, оттого нам в дороге везло и мы легко сюда добралися.

— Ага, — заворчал её отец. — Батя, значит, кондуктора подмаслил, чёбы в поезд без билетов пустили, после в гостиницах втридорога платил, тока бы вы с мамкой в тепле спали, чумаданы на себе пёр, а спасибо камушку! А кому ж ишшо? Не бате же, в самом-то деле…

— И бате спасибо, — проворковала Хильди, прижимаясь к его руке. — А тока без камушка б так легко не вышло!

Господин Сторм потрепал дочь по голове и широко улыбнулся: не сердился.

Камешек был самый простой, светло-серый, с дырочкой, на красном шнурке. Я надела его на шею и обещала беречь. В нашей ситуации нельзя было гнушаться ничем.

Мы решили выдвигаться в четыре, чтобы прибыть заранее, а до того подремать хоть два часа. Хильди великодушно уступила мне своё место, а сама ушла к родителям. Сэму постелили на кухне, прямо на полу у печи.

Но я слишком волновалась, чтобы уснуть, и к тому же не умещалась целиком на кровати, рассчитанной на гномов, а вдобавок Джейси, Джаспер и Джок ворочались на верхних полках и бормотали, и мне всё казалось, дверца вот-вот распахнётся, и они выпадут мне на голову. Я перелегла головой в другую сторону, под лестницу, и именно тогда мне в лицо угодил полосатый носок.

Вздохнув, я легла набок. Теперь ночник, сделанный в виде красноглазой рожи, глядел мне прямо в душу. Судя по каске со свечой, он изображал гнома-шахтёра. Но отчего у него были такие вытаращенные красные глаза?

Вздохнув, я села. Затем поднялась и тихонько прошла на кухню, чтобы выйти на балкон.

Снег перестал идти. Над крышей соседнего дома горела луна. Теперь только она освещала квартал, и всё стало чёрно-серым и плоским, мёртвым и пустым.

— Замёрзнете, — укоризненно сказал кто-то рядом, и я вскрикнула и чуть не выпала за перила.

Оказалось, Сэмюэль успел прийти сюда раньше меня. И пока я, не дыша, пробиралась через кухню, чтобы его не разбудить, он преотлично устроился на табурете, обложился ковриками, укутался шалью и любовался ночным пейзажем.

— Не спится, — пожаловалась я.

— Да это уж понятно, — согласился он и тут же уступил мне своё место, а себе приволок ещё один табурет и охапку шалей.

Усевшись рядом, какое-то время мы молча смотрели на заснеженную крышу напротив, на высокие трубы и бледную луну.

— Ежели б можно было наложить такую иллюзию, я б заместо вас пошёл, — сказал Сэм.

— Такую не выйдет, — сказала я.

Мы вздохнули и помолчали.

— Ты превосходно рисуешь, Сэм, — сказала я затем. — Но почему ты поступил сюда? Почему не в королевскую столичную академию? Ты достаточно хорош для них.

— Ну, — ответил он и почесал в затылке, — я туда и хотел. Только не на художника, а на инженера, выдумывать всякие машины, понимаете?

Он взглянул на меня.

— Мы вот как сюда приехали, ну, как началася война меж Подгорным Роком и Ригерином, мы с матерью… Отец там сгинул. Я-то ещё мал был, а она туда, сюда — никто не берёт работать. Гномов-то здесь не шибко ждали. Миссис Оукли нас, можно сказать, на улице подобрала и спасла.

Он плотнее укутался в шали и коврики и сказал из глубины:

— Ну, мы с её сыном, с Перси, вместе росли, так что и сомнений не было, учиться будем тоже вместе. Только миссис Оукли теперь всё прихварывает, как нам уехать-то?

— Ох, Сэм! — воскликнула я. — Но ведь ты не обязан был. Ведь это же твоя жизнь!

— Ну, есть такие вещи, что не обязан, а делаешь, — ответил он.

— Но ты, может быть, смог бы принести всем больше пользы, если бы стал инженером!

— Ну, что уж теперь, — проворчал он, окончательно окукливаясь, и совсем умолк.

Похоже, тема была для него болезненная. Мне очень хотелось его подбодрить, и я долго искала подходящие слова, но так их и не нашла.

Мы сидели, пока балконная дверь с грохотом не распахнулась и господин Сторм не рявкнул хрипло:

— О, а я уж думал, вы дёру дали. Четыре, подъём! — и, откашлявшись, прошептал: — Тока тихо, не перебудите неслухов моих.

У меня заныло внутри, как будто струну натянули, зацепив за самые чувствительные места, и теперь дёрнули. Я очень, очень жалела, что вместо меня не может пойти никто другой, но напомнила себе о Бернарде. Кто ещё мог его выручить, если не мы трое?

Сборы не отняли много времени: я набросила накидку и взяла сумку, Сэм натянул пальто, господин Сторм — кожаную куртку, вот и всё. Госпожа Сторм обняла и расцеловала нас всех.

— Береги девочку! — велела она мужу. — Вот ишшо возьми, я вам собрала, чё пожувать. Небось этого запертого бедолагу и не подумали накормить, ну, ты и сам знаешь. Тока не попадись, слышь ты, как в прошлый раз!

И опять его обняла.

Хильди тоже обняла нас крепко-крепко, будто пыталась задушить.

— Спасите Бернарда, потому как он и есть для Диты настоящий батя, — сказала она сурово. — А графу утрите нос!

Мы пообещали, что так и будет. Господин Сторм повесил на плечо ящик, набитый взрывчаткой, мы спустились и вышли через лавку. Хильди махала с балкона.

Было совсем темно, фонари не горели. Город крепко уснул после весёлой ночи и совсем опустел. Только луна светила в спину, и по серому снегу перед нами бежали три тени — две коротких и одна длинная. Мне казалось, если кто-нибудь нас увидит, ему станет ясно, что мы преступники, потому что нормальные люди в это время не ходят. Я жалела, что самая высокая, а значит, самая заметная из всех.

Между тем господин Сторм прошёл мимо проулка, ведущего на задворки, где в пристройке хранился его велосипед.

— Куда мы идём? — спросила я. — Ведь мы не пешком отправимся в Энсворд?

— Вот ишшо, пешком! — фыркнул господин Сторм, перехватывая ящик поудобнее и поправляя на плече кожаный ремень. — На аркановозе доедем. Нынче и так одни расходы, не могу стока топлива жечь, да и одно дело — везти козявку навроде тя, а другое — Бернарда этого. Вона, одно имя сто фунтов весит! Небось сядет такой в коляску, так и с места не сдвинемся, всё полицейское управление животики надорвёт…

— А что было с вами в прошлый раз? О чём говорила госпожа Сторм?

— Это те и вовсе знать не надобно. Двигай-топай!

Моё любопытство разгорелось, и я почувствовала, что мне крайне важно об этом знать, но — увы! — господин Сторм не желал делиться.

Мы пришли не на станцию, а туда, куда сходились блестящие в лунном свете рельсовые пути — к приземистому зданию из кирпича и стекла, внутри которого, как кони в отдельных стойлах, ночевали вагончики аркановозов. Двор был ограждён забором, кованые решётчатые ворота заперты на цепь. Мирно горел фонарь.

— Слишком рано, — вздохнула я. — Все машины ещё в парке. Как долго придётся ждать?

— Ну, я открою ворота за полминуты, — сказал господин Сторм. — А вон тамочки, впереди, замок похитрее. Сэм, ну-ка метнись, погляди, где сторож!

И пока я хлопала глазами (я даже умудрилась наивно спросить: что же мы, и билет не купим), Сэм вернулся и доложил:

— Дрыхнет в сторожке. Храпит, аж эхо идёт!

Господин Сторм тут же зачерпнул снега, скатал снежок, залепил в фонарь и разбил его. Потом достал из ящика здоровенные кусачки, и цепь хрустнула, звякнула и распалась надвое. Полминуты не прошло.

— Сэм, придержи пока, чтоб не скрыпели, — прошипел господин Сторм. — Живо, мисс, живо, двигаем-топаем!

И потащил меня вперёд.

Пока я оглядывалась, заламывая пальцы, он ковырялся в навесном замке. Скоро и тот поддался и упал в снег.

— Открывай створку! — велел мне господин Сторм и сам распахнул вторую.

Он щёлкнул ручкой, и мы забрались в вагончик. Та струна, что была натянута у меня внутри, уже не просто ныла, на ней вовсю играли траурный марш.

— Ну, раскладуй пасьянс, — потребовал господин Сторм. — Да живёхонько, мисс!

— Но… но я не умею! — воскликнула я.

— Да как жа? — озадаченно крякнул он и почесал лысый затылок. — Да быть не может! Все девушки умеют складывать пасьянсы, гадают там… на жанихов, али чё. Хоть какой сложи!

— Но я никакой не умею! Это всё стереотипы. О гномах тоже говорят, будто они любят всё взрывать, а на самом деле…

— Чё на самом деле? Это у меня, по-твоему, ящик с цветочной рассадой? Неча прибедняться, складуй!

Что было делать? Я взяла верхнюю каменную карту со стопки и положила в углубление на столе перед собой. Кристаллы на рисунке загорелись, вагончик чихнул и дёрнулся.

— Во, — одобрительно сказал господин Сторм.

Я положила рядом следующую карту, но в этот раз ничего не произошло. Господин Сторм почесал в затылке, подскочил к двери, свесился наружу и заорал:

— Сэмюэль! Сэм! Пасьянсы знаешь?

— Знаю, — донеслось от ворот.

— Дуй сюды!

Ворота страшно заскрипели, открываясь. В этот миг на пороге сторожки возник заспанный сторож и в ярком свете луны увидел частично выехавший вагончик.

Сэм уже летел к нам. Господин Сторм подхватил его и втянул, а после запер двери.

Сторож на миг исчез и вернулся уже с ружьём.

Сэм лихорадочно перекладывал карты. Они только постукивали.

— Стоять, гады! — заорал сторож, кидаясь нам наперерез.

Господин Сторм подпрыгнул и повис на петле гудка. Тот заревел. Струна у меня внутри больно оборвалась. Сторож дёрнулся, едва не выпустив ружьё, и какое-то время ловил его, перебрасывая с ладони на ладонь, как горячий пирожок.

В это время Сэм воскликнул: «Есть!», вагончик чихнул и уверенно двинулся по рельсу. Сторож, выкрикивая ругательства, отскочил и выпалил в воздух, но мы, набирая ход, проехали мимо, выкатились за ворота — и дальше, дальше! Вперёд, по пустынным улицам!

— Борода Джозайи мне в глотку! — хрипло воскликнул господин Сторм и расхохотался. — Чуть не попались, а? Эх, веселье, прям как в молодые годы…

— Вы угоняли аркановозы? — спросила я, цепляясь за спинку кресла.

— Ну, такое скажешь! Их тады ишшо не изобрели. Всё, не отвлекай, не то не туды свернём!

Усевшись в кресло машиниста, он пошевелил один рычаг, затем второй. Я надеялась, он знает, что делает.

— Идите сюда, мисс Сара, — позвал Сэмюэль и подвинулся, уступая мне половину соседнего кресла. — Давайте я вас научу складывать пасьянсы, вдруг пригодится. Ну, и поможете — вдвоём нужную карту искать быстрее.

Усевшись рядом, мы уставились на карты.

Скоро мы определили опытным путём, что «Треугольник» позволяет развивать наибольшую скорость, однако существует риск замедлиться, а то и остановиться, если долго не попадается нужная карта. «Пилигрим» не всегда сходится, зато обеспечивает ровный ход, а «Осаждённый замок» лучше и не начинать, если нет желания ползти со скоростью улитки.

— Мать моя, — говорил Сэмюэль, — с миссис Оукли всё, бывало, карты раскладывают — ну, я и запомнил, как не запомнить. Вот это семёрка с красным камнем, кладите её сюда, под синюю восьмёрку…

Когда мы добрались до Энсворда, я чувствовала, что уже могу устроиться работать помощником машиниста. Это придётся весьма кстати, если меня исключат из академии.

Мы катили по пустынным окраинам, решая, где лучше остановить вагончик, чтобы незаметно сойти.

— А прям туточки, — внезапно сказал господин Сторм, когда мы свернули в узкий переулок с глухими стенами без окон.

Сэм крепко сжал мою руку, и мы спрыгнули в высокий сугроб на ходу. Больше всего я боялась, что ящик господина Сторма взорвётся прямо теперь. Я мало что знала о взрывчатке.

Вагончик, предоставленный сам себе, покатил дальше, замедляя ход, а мы вернулись на широкую улицу. Перед этим я наложила иллюзию на ящик, превратив его в большой снежный ком на ремне. Я могла использовать только то, что видела прямо перед собой, а на углу как раз стоял снеговик.

— Чё я как дурак со снежным комом? — ворчал господин Сторм. — Кто вообще так ходит, а?

Через шесть минут он держал под мышкой шикарную розовую сумку с перьями. В точности такую, как на витрине, мимо которой мы проходили.

— Это чё? — возмутился он.

— Уж простите, но я не вижу ничего другого, подходящего для иллюзии! — сердито сказала я. — Или вы пойдёте так, или с ящиком, у которого на боку написано: «Динамит».

Уже светало, так что господин Сторм поворчал и согласился на розовую сумку.

Далее он попеременно нёс: стопку женских корсетов, книгу «Грех чревоугодия», подушку в шёлковой наволочке и урну для мусора.

— Да ты нарочно такое выбираешь! — возмутился он.

— Как же нарочно? — не согласилась я. — Лавки ещё закрыты, почти на всех витринах ставни. Будьте благодарны, что мы можем использовать хотя бы это! Почему вы сразу не уложили динамит в какую-нибудь неприметную сумку?

— Дак ты ж сказала, что накладёшь иллюзию. Откудова ж я знал, мисс, что это будет такая дрянная иллюзия!

— Я только на первом курсе, — оскорблённо сказала я и надулась.

Он дёрнул меня за рукав и сказал:

— Да ладно, хорошая иллюзия, это я так, ворчу. Наклади ишшо, да погуще, не то опять слетает.

Я вздохнула и огляделась, пытаясь найти предмет, образ которого можно использовать, и тут поняла, что мы почти пришли. Впереди проглядывала знакомая площадь с драконом.

Навстречу нам, сунув руки в карманы, с мрачным лицом спешила Шарлотта.

Я застыла. Господин Сторм ещё подёргал меня за рукав, потом проследил, куда я гляжу, и спросил:

— Это как, свои али нет?

— Это Шарлотта, — ответил Сэмюэль, который её узнал, и на всякий случай вышел вперёд, заслонив меня плечом.

Шарлотта остановилась перед нами, красноречиво поглядела на надпись на ящике, затем на меня и сказала:

— Ну здравствуй, Сара Фогбрайт. Я почему-то так и думала, что ты вернёшься.

— Но как ты… — удивлённо начала я, но она прервала меня.

— Кошелёк с маячком. Я дала тебе кошелёк, помнишь? Тебя ждут в участке, но безопасника всё равно убьют, как только тебя сцапают. Как думаешь, если я вам помогу, он сможет вытащить меня из того, во что я вляпалась?

Тут Шарлотта протянула руку.

— Ripeti avedo, — сказала она и превратила ящик господина Сторма в такую же коричневую сумку, как у меня. — Так ходить опасно.

— О! А чё, так можно было? — спросил господин Сторм и посмотрел на меня.

Я сделала вид, что не расслышала. Ведь сумка была у меня под мышкой, а я о ней даже не вспомнила. Как неловко!

Мы выехали с запасом, и у нас оставалось ещё два часа. Шарлотта повела нас в тесный и тёмный подвальчик с единственным закопчённым окошком, где пахло кислым. Господин Сторм немедленно заказал себе пива, а нам рыбы с картошкой.

— Мою тётку давно убеждали подделать бумаги, чтобы часть пыли уходила на сторону, — сухо и без выражения рассказывала Шарлотта, подавшись к нам. — Она не соглашалась. Но когда со мной произошёл несчастный случай, она вышла на тех людей. Выбора не было, нужны были деньги. Но они не давали их сразу. Пока тётка подала документы, пока пришла пыль, стало уже слишком поздно для помощи.

Криво усмехнувшись, она продолжила:

— Но эти люди не отпустили её. Убеждали, что мне самой пригодится пыль, чтобы скрывать внешность. И вот мы обе в этом так глубоко, как только можно вообразить, разве что на убийство ещё не шли. Я хочу соскочить. Твой безопасник поможет, Сара Фогбрайт?

— Не знаю, — растерянно сказала я. — Нужно его спрашивать.

— Ну так хоть солги, — горько сказала она. — Ясно, что мне уже не помочь, но я хочу это прекратить любой ценой. Миссис Тинкер крутится возле участка. Она на короткой ноге с местным инспектором, он держит её в курсе, но теперь в дело замешаны такие люди, тягаться с которыми им не по зубам. Из того, что я поняла, тебя дождутся и дадут поговорить с безопасником. Потом тебя увезут, и его увезут тоже — только его больше никто никогда не увидит. Так я надеюсь, твой план был не в том, чтобы просто поговорить?

И она выразительно посмотрела на ящик с динамитом.

— А я надеюсь, твой план не в том, чтобы выспрашивать про наш план, а после сдать нас с потрохами! — заявил Сэмюэль, наверняка обиженный тем, что Шарлотта обращалась только ко мне, а гномов будто не замечала.

— Это был бы слишком глупый план, малыш, — сказала она, мрачно на него уставившись. — Зачем бы я тогда отпускала мисс Фогбрайт, когда её собирались убить? К слову, — и Шарлотта перевела взгляд на меня, — миссис Тинкер всё ещё хочет тебя убрать, чтобы ты не болтала. Сейчас обстоятельства не на её стороне, но она постарается это осуществить, будь уверена.

Невероятно подбодрённая этими словами, я кое-как высидела следующие два часа. Ближе к восьми я заперлась в тесной вонючей уборной и не хотела выходить.

— Эй, мисс! Пора! — звал меня господин Сторм, колотя в дверь.

— Я не могу… Должно быть, это всё рыба…

— Да ты к ней и не притронулась! Ну, выходи давай!.. Ну ладно, не выходи, пущай они укокошат того бедолагу, а потом эта ведьма тя отыщет и тоже кокнет.

Я дёрнула защёлку и вышла.

К полицейскому участку мы пробирались задворками, мимо заколоченных ставней и дырявых навесов, мимо пустых разбитых ящиков и сломанных тележек. Если миссис Тинкер ждала на подступах, она могла попытаться меня перехватить.

Мы осторожно выглянули из-за угла: у входа и правда маячил Шэди.

— Я отвлеку, — сказал Сэмюэль и принялся лепить снежок.

— В арку и налево, мисс, — дал последние наставления господин Сторм. — Запомни: в арку и налево!

Я кивнула в знак того, что ничего не соображала. А Сэм уже открыто вышел на дорогу.

— Эй, здоровила! — крикнул он, дождался, что Шэди обернётся, и угодил ему снежком прямо в глаз.

Шэди опешил. Второй снежок ударил его в грудь.

— Догони меня, каланча усатая! — крикнул Сэм и побежал со всех ног.

Шэди выругался и бросился вдогонку. Он пронёсся мимо закоулка, где мы ютились, и ничего не заметил.

Шарлотта толкнула меня в спину. Я тоже побежала, задыхаясь от волнения. В арку и налево… но там не было никакой двери! Только стена!

«Мисс Сара, — прозвучал в моей голове голос Оливера, будто наяву. — Другое лево».

Да благословит его Первотворец, сколько раз он давал мне подобные ценные советы! Я развернулась в другое лево и обнаружила дверь.

— О, спасибо, Оливер! — воскликнула я, хотя он никак не мог меня услышать, и ворвалась в участок.

Я думала, все обернутся на шум, но меня даже не заметили. Все столпились у коммутатора и горячо спорили. Здесь же был и комиссар из Дамплока, Томас Твайн.

— Повторяю: это не наша зона ответственности, — сердито говорил он. — Вагончик нашли в Энсворде, на вашей территории, так что вам и искать угонщиков. У нас есть дела важнее.

— Но аркановоз угнали в Дамплоке! — задыхаясь, возразил толстяк с пышными седыми усами. — В Дамплоке, у вас!

— А теперь он у вас!

Тут закричали сразу все. Они махали руками и трясли какими-то уставами. Похоже, никто не хотел искать виновных, и каждый был не прочь передать дело другому отделению. Я скромно стояла в стороне, делая вид, что знать не знаю ни о каких аркановозах.

Тут я встретилась взглядом с графом Камлингтоном. Он поднялся с кресла, сделал знак — и все затихли и застыли. Одинокая бумага, кружась, слетела на пол.

— Я выполню свою часть уговора, — храбро сказала я, сглотнув комок в горле. — Только дайте мне поговорить с Бернардом.

Граф Камлингтон вцепился в мой локоть, будто боялся, что я найду способ исчезнуть. Меня вели, а я пыталась вспомнить схему участка, нарисованную господином Стормом. Свернули направо… Камера посередине… На схеме мы обозначили её цифрой пять.

Свободной рукой я нащупала в кармане сигнальный шарик, отыскала кнопку и вслепую нажала пять раз подряд.

Мистер Харден сидел в глубине на лавке, уронив лицо в ладони. Он поднял голову и с удивлением посмотрел на меня. Бедный, он выглядел совсем измученным, и немудрено, если уже знал, что все его предали — даже те, кому он верил, как себе. Хорошенький же у него вышел день Благодарения!

— Я пришла поговорить, — сообщила я. — Поднимайся, иди сюда, я скажу кое-что важное. Давай же, скорее!

— Что ты задумала? — спросил он и встал на ноги. — Зачем ты сюда явилась?

— Говорю же, сказать кое-что важное… Да отпустите вы меня? — обратилась я уже к графу. — Вы мешаете.

— Беседуйте так, — холодно сказал граф. — Вам нечего скрывать, не так ли?

Мистер Харден подошёл к решётке, и я изо всех сил надавила на кнопку сигнального шарика.

— Только два слова, — сказала я. — Голову береги!

— Что? — с недоумением спросил граф Камлингтон.

Ничего не произошло. Я успела подумать, что неверно рассчитала номер камеры, что нажала кнопку не пять раз, а меньше, что господин Сторм пришёл не к этой стене, что его взрывчатка испорчена, что их схватили и сейчас приведут, и мы все угодим в тюрьму, в соседние камеры…

Грохнуло. Мистер Харден успел протянуть руки, схватить меня и дёрнуть вниз. Осколки кирпичей разлетелись повсюду, загремели по решётке, застучали по стенам, и всё заволокло дымом и рыжей пылью. Полицейские закричали.

Моргая слезящимися глазами, сквозь рыже-серый туман я увидела пролом в стене. Не слишком большой, но пробраться можно.

— Беги! — воскликнула я. — Уходи, скорее!

Мистер Харден оглянулся, всё ещё удерживая меня за плечи.

— Это уже больше, чем два слова! — крикнул он. — А ты?

Я толкнула его.

— Беги уже!

По счастью, он спорить не стал: метнулся к пролому, скользнул в него большой тёмной рыбой — и исчез.

Меня дёрнули под руки, вынуждая подняться. Граф Камлингтон стоял с перекошенным лицом, протирая глаза платком. Я гордо выпрямилась, вскинула подбородок и с улыбкой сказала ему:

— Благодарю, милорд, что позволили нам побеседовать. Что ж, перейдём к моей части уговора?