Сара Фогбрайт в академии иллюзий

Глава 8. Кто ты, Кристиан?

Я вернулась в комнату, так хлопнув дверью, что соседки выглянули узнать, в чём дело. Их встревоженные лица маячили за спиной Диты, когда та, помедлив, решилась повернуть ручку и войти за мной.

Хильди, мирно читавшая роман о любви вампиров и оборотней, вздрогнула и уронила его на пол.

— Чё стряслось-то? — спросила она.

— Сара, не горячись, — в который раз повторила Дита. — Давай спокойно всё обсудим и вместе подумаем…

— Нечего обсуждать! — воскликнула я. — Всё ясно и так: этот коротышка крутился вокруг меня, а когда понял, что надеяться не на что, решил оговорить дорогого мне человека. Почему я должна верить ему? Ведь у него нет доказательств, только слова!

— Просто будь осторожна с этим твоим Кристофером…

— Кристианом. Ты совсем ничего о нём не знаешь, даже не попыталась узнать, а сразу поверила неизвестно кому! Посмотри, этот портрет нарисовал для меня он. Разве тот, кому я безразлична, сумел бы вложить столько чувств? Разве стал бы он вообще тратить время?

— Ты права, — сказала Дита, — я совсем не знаю о нём. Давай ты расскажешь мне. Из какой он семьи, кто его родители? Назови фамилию, может, я её слышала. Сколько ему лет?

— Это неважно! — возмутилась я. — Ты как все взрослые. Тебе интересно лишь, из какой он семьи, сколько у них денег, какие связи, и так далее. Но это ничего не говорит о том, какой он!

— А тебе интересно лишь, что у него голубые глаза и что он хорошо целуется, а это, знаешь ли, тоже ничего не говорит о том, какой он!

— Говорит! — возразила я, оскорбившись до глубины души. — О, это говорит! Ты просто… Ты просто не понимаешь.

— Нет, это ты…

— Довольно! — вскричала я, закрыв уши руками. — Довольно, больше ни слова не желаю слышать. Если ты попытаешься ещё хоть как-то опорочить Кристиана, мы поссоримся!

Дита отступила, сердито блеснув глазами. Хильди подняла свою книгу, но её, очевидно, теперь больше интересовало произошедшее между нами.

— А чё… — вполголоса начала она, замялась и докончила со всей неуклюжей тактичностью, на которую была способна: — Дита, чё это у тя на носу? Давай выйдем, в зеркало поглядишь.

Они вышли (явно для того, чтобы сплетничать без помех), а я с тоской поглядела на портрет. Я ждала, что Дита и Хильди начнут расспрашивать и восторгаться, но совсем не ожидала, что они осудят меня.

О, Кристиан, я и правда знала о тебе так мало, но разве сердце обманывало меня? Ведь оно говорило, что ты хороший! Ты мог бы покорить любую красавицу, а выбрал неудачницу, дурнушку, и разве могла быть иная причина, кроме любви? Разве не поняли мы с первого взгляда, как нужны друг другу?..

Всё-таки чужие недобрые слова оставили след. Я начала сомневаться и на следующий день шла в библиотеку с немалой тревогой. В условном месте лежал сложенный вдвое лист с нарочито по-детски нарисованными деревьями и подписью внизу: «Дубовая аллея». В углу красовались часы, их стрелки указывали на шесть.

Ещё пять часов! О, я изведусь от тревоги… И отчего это Кристиан всегда приходил в библиотеку раньше меня?

Мне было чем заняться — к примеру, заучить с десяток заклинаний, их спросят завтра, или дочитать Лифорда, или практиковаться в иллюзии, воспроизводя рисунки в воображении. Но в голове ничего не держалось, оттого я решила позвонить маме насчёт платья. Кристиан ещё не пригласил меня на бал, но ведь я пойду туда в любом случае.

— Я договорюсь с миссис Белчер, чтобы она подобрала тебе что-то из готовых нарядов, — усталым тоном ответила мама. Она вечно говорила так, будто я её страшно утомила. — Пришлю к тебе Оливера на выходных.

— Из готовых? Но мама! — возразила я. — Ведь это мой первый бал. И разве ты не поедешь со мной, чтобы помочь выбрать?

— Ах, Сара, не смеши меня! Ну какой у вас может быть бал? Обычный вечер для студенток в большом зале. Приличное подходящее к случаю платье миссис Белчер подберёт и без меня. У меня нет ни сил, ни желания, только на этой неделе мы с Розали ездили на примерку два раза…

Я ещё немного поспорила, но мама пригрозила, что вообще не выделит денег на покупку нового платья, и я вынуждена буду взять одно из старых. Пришлось смириться.

Когда наступило время обеда, Голди и Дейзи опять зашли за мной. Я ничего не имела против того, чтобы хоть раз в день питаться нормальной пищей, к тому же с Дитой и Хильди мне говорить не хотелось. Они всё твердили, что я должна проявить благоразумие и осторожность, и отравляли мне всякую радость.

Впрочем, сегодня меня не утешили даже индюшачьи отбивные с горошком. Голди и Дейзи говорили только о будущем бале и о своих нарядах и украшениях.

— А ты, Сара, уже придумала, какое платье закажешь? — спросили они. — Лучше не медлить, не то начнётся сезон, и все швеи и вышивальщицы будут загружены. Чего доброго, придётся брать готовое платье.

— Ах, помнишь, Дейзи, когда мы собирались у вас, у Сары и Люси были одинаковые платья? — вспомнила Голди. — Ужасно неловко! Пожалуй, я не пережила бы такое, но Сара уже привычна. Я уверена, она стойко справится с любыми насмешками, даже если ей придётся надеть готовый наряд.

— А если так же будет одета какая-нибудь гномка? — всплеснула руками Дейзи. — Фи!

Я кашлянула, чтобы они умолкли, и солгала со всем достоинством, какое сумела в себе найти:

— Безусловно, мне сошьют особенное платье. На этот счёт можете не беспокоиться.

— Какого цвета оно будет? — тут же спросила Голди. — Я надеюсь, не слишком яркое, чтобы не подчёркивать несовершенства твоей кожи.

— И не слишком тёмное, ведь ты потеряешься в нём.

— И не слишком светлое, ведь ты с ним сольёшься!

Я улыбнулась, прижав салфетку к краешку губ, будто промокала соус (на самом деле я пыталась скрыть нервную дрожь), и ласково произнесла:

— О, пусть это пока остаётся секретом.

Как это Голди и Дейзи удавалось быть такими заботливыми, но при этом такими ядовитыми? Бал Первого Снега должен был стать для меня самым радостным днём, но теперь я ожидала его с ужасом и тревогой. Миссис Белчер, должно быть, опять подберёт для меня детское платье с бантиками, пышными рукавами и отложным воротничком, что-нибудь белое, в чём я буду как бледная моль! Моль в нелепых кружевах и бантиках!

Кое-как промаявшись до половины шестого, я торопливым шагом направилась к дубовой аллее. Мне уже почти хотелось, чтобы Кристиан не пришёл, чтобы он бросил меня, и вместо бала я с чистой совестью могла плакать в комнате. Как вышло, что вместо радости я ощущала лишь сомнения?

Наш учебный корпус высился брошенным тёмным замком, воздевая шпили к гаснущему небу. В окне башни отражался закат, и оно пылало, будто там разгорался пожар. Аллея, днём полная зелёного света, смеха и голосов, теперь казалась мрачной. Занятия давно кончились. Никто не спешил туда или обратно, никто не прогуливался под сенью пышных крон.

Впрочем, один человек шёл мне навстречу. Шарлотта.

Что она делала в корпусе театралов так поздно? Уж не за пылью ли ходила? Вот уж кого мне совершенно не хотелось повстречать! Судя по её лицу, и она не была рада встрече.

— Я тебя не боюсь! — гневно сказала я ей, поравнявшись.

На самом деле я боялась, так боялась, что подгибались колени, и я бы даже побежала обратно, если бы только не думала, что она всё равно догонит меня. Зачем, ах, зачем я пришла сюда так рано, ещё до того, как явился Кристиан? Теперь мне никто не поможет!

Шарлотта вздрогнула, отвела глаза и ускорила шаг. О, какое счастье, она не стала меня убивать! Я выдохнула с облегчением, глядя ей вслед.

Что-то коснулось моего плеча, и я вскрикнула.

— Ты пришла раньше, чем договаривались, — нежно сказал мне Кристиан. — Соскучилась?

— Ты тоже пришёл раньше, — сказала я.

— Тоже соскучился, — ответил он и, оглядевшись, увлёк меня в сторону.

Старый раскидистый дуб надёжно нас укрыл. Одна из его ветвей клонилась к земле. Кристиан расстелил свой пиджак, усадил меня и целовал, целовал, пока я совсем не задохнулась, а после обнимал за плечи и грел мои озябшие руки в своих тёплых ладонях.

— Ты слышала про бал Первого Снега? — спросил он. — До него ещё три месяца, но я подумал, что должен тебя пригласить. Не могу допустить, чтобы меня кто-нибудь опередил.

— О, Кристиан, разве я пошла бы с кем-то другим? — воскликнула я и благодарно обвила руками его шею. — Только с тобой!

Моя голова лежала на его плече, и я слышала, как он довольно и негромко рассмеялся, прежде чем осторожно взять меня за подбородок и опять коснуться губ.

Я сходила с ума от восторга, от одного лишь того, что у меня был он, и я могла его обнимать — не помню, чтобы кто-нибудь вообще обнимал меня, выражая любовь! Я могла касаться его плеч и волос, мягких на макушке и чуть более жёстких у затылка. Он пах сандаловым деревом, он был почти незнакомым, но моим. О, мой Кристиан!

Под вечер стало зябко, поднялся ветер, но всё-таки мы оставались вместе, пока не стемнело, и пропустили ужин, но я не жалела о том. Кристиан проводил меня, набросив свой пиджак мне на плечи. Он старался защитить меня от ветра, швырявшего нам в лицо сухие колючие листья, первые жёлтые листья этого года.

В конце аллеи мы расстались. Я вернула пиджак, получила в ответ поцелуй и заспешила к себе, окрылённая.

На первом этаже было людно и шумно. Девушки выходили из столовой, у коммутатора собралась небольшая очередь, придверница с кем-то беседовала, и я незаметно вошла с крыльца, жмурясь от яркого света и наслаждаясь теплом. Проскользнув за чужими спинами, я добралась до спасительного лестничного полумрака и там выдохнула.

У общих умывальников я задержалась, чтобы взглянуть в зеркало. Ах, неужели там отражалась я? На меня глядела незнакомка с алыми губами и сияющими глазами. Её щёки разрумянились от холода и поцелуев, её косы растрепал ветер — о, и даже украсил сухим дубовым листом.

Я сняла этот лист, намереваясь сохранить его так же, как портрет и записку. Я спрячу их в шкатулке, как самые дорогие сокровища, и однажды покажу нашим детям…

Стоило войти в комнату, как Дита и Хильди уставились на меня.

— О, явилася, — проворчала Хильди. — Топай за чаем.

Последнее, видимо, относилось к Дите, поскольку та моментально исчезла за дверью. Хильди, пошуршав в тумбочке, извлекла свёрток и подала мне.

— Булка с маслом, — пояснила она. — Для тебя из столовой вынесли, ты жа ужин пропустила…

Тут она недоверчиво прищурилась и прижала свёрток к груди.

— А можа, ты с теми фифами ужинала?

Я помотала головой, с отчаянием глядя на булку, и Хильди смилостивилась.

— На, — сказала она, — трескай. Сыр ишшо туточки у меня был…

Я устроилась у тумбочки. Дита вернулась и поставила передо мной чашку с дымящимся чаем.

— Я ничего тебе не говорю, — с упрёком сказала она.

— Вот и не говори, — согласилась я, откусывая булку.

Дита уселась на кровати, поджав ноги под себя, положила подушку на колени, упёрлась подбородком в сплетённые пальцы и принялась укоризненно на меня глядеть.

— Вшо? — возмутилась я с набитым ртом.

— Ничего, — ответила она, но тем не менее, тут же продолжила: — Мужчинам вообще нельзя доверять. Мой отец говорил, что любит нас, и мы были счастливы много лет, но всё кончилось в один день, когда он просто ушёл. Всё может кончиться в один день!

— А может и не кончиться, — не согласилась я.

— Они с мамой тоже познакомились, когда были совсем юны. Кажется, им даже пришлось жениться по специальному разрешению. Он рассказывал, что очень её любил — и очень любил меня. А потом очень полюбил какую-то другую женщину, и всё!

— Ну, хватит! — воскликнула я. — Ведь не все отцы и мужья такие.

— Туточки я согласная, — вставила Хильди. — Мой батя ни в жизнь так не поступит. Всё с мамкой смеются, всё цалуются — вона, доцаловались, что троих братьев мне народили. Думали, ишшо одного ребятёнка понянчат на старости лет, а нате-ка, трое разом! И таки уж проказники, мамка едва управляется. Меня одну слушают…

Хотя Хильди и пыталась говорить важно и строго, было видно, что она страшно довольна. По веснушчатому лицу, несмотря на все её старания, расползлась улыбка.

— Мой отец вынужден был бросить учёбу, когда я родилась, — с горечью сказала Дита. — Его считали способным, он мог бы больше, чем стать торговым представителем, но пошёл против воли семьи, когда женился на маме. Это перечеркнуло всё его будущее. Смотри, Сара, не дойди до такого! Может быть, твой Кристофер всего лишь ищет богатую невесту, но…

— Его зовут Кристиан! — воскликнула я и с грохотом поставила недопитый чай на тумбу. — Кристиан, и хватит с меня поучений! Я их не просила.

С этого дня я старалась держаться подальше от Диты и Хильди. Всё, что они могли сказать, я знала и так. Послушать их, так и вовсе не останется никакой радости, только тревожься и жди беды.

Мне даже больше нравилось дружить с Голди и Дейзи. Те хотя бы не считали, что меня непременно ждут разочарование и слёзы. Они спрашивали, какой я вижу свою будущую жизнь с Кристианом, и внимательно слушали, а я охотно делилась. О, как приятно было мечтать! Как приятно было говорить с кем-нибудь, кто не строит кислую мину и не ворчит: «Ты его совсем не знаешь, и это плохо кончится».

В субботу мама действительно прислала ко мне Оливера. Он ждал во дворе. У нас на этаже долго звенел особый колокольчик. Это означало, что нужно взять трубку и послушать, что скажет придверница, но только почти все разошлись, а из тех, кто остался, никто не знал, как это работает. Мы с Дитой глядели на колокольчик и нерешительно спрашивали друг у друга: «Может, взять слуховую трубку?.. А может, это не для нас?..».

Потом колокольчик умолк, и придверница, запыхавшаяся и сердитая, заглянула с лестницы и отчитала нас за то, что ей пришлось бегать.

Оказалось, я соскучилась по Оливеру, да и он явно был рад меня видеть. День был прохладный, но солнечный — самое то для прогулки по городу. Дамплок, правда, в любую погоду был колючим и серым и кутался в дымную шаль, но Оливер направил экипаж через квартал, где жили гномы.

Прежде я не бывала здесь и теперь глядела во все глаза.

Гномы красили стены домов в бледно-жёлтый, нежно-голубой или светло-розовый, ярче запрещал закон. Но закон ничего не говорил про рамы и ставни, и те расцветали вспышками, зелёными, алыми, синими и лиловыми. Под окнами висело, развеваясь на ветру, пёстрое бельё, и повсюду, где только можно, красовались цветы в горшках.

Круглолицые соседки переговаривались с балконов. Одни прямо тут же стирали вещи в тазах, закатив рукава, другие убегали на кухню и что-то помешивали в кастрюлях, и в раскрытые двери валил пар и пахло стряпнёй. Один старичок при дороге играл на тромбоне, а другой на трубе. По тротуару бежала ватага ребятишек, преимущественно рыжих, а за ними, вывалив язык, трусил чёрно-белый пёс.

Наш экипаж проскользил мимо, паря над брусчаткой. Дети кричали и махали нам, и Оливер им посигналил. В глубине одного из переулков я заметила храм — простой белый куб, где, как говорили, ничегошеньки нет, кроме большого камня, привезённого из Расколотых гор. Мы свернули, проехали мимо парка с фонтаном, мимо прядильной фабрики, и скоро добрались до ателье.

Миссис Белчер, напудренная, похожая на перекормленного рыжего мопса, встретила нас до того радостно, что, казалось, будь у неё хвост, она виляла бы им.

Она была уже предупреждена и вынесла мне для примерки именно то, чего я так боялась — ужасное розовое платье с короткими пышными рукавами, изобильно расшитыми белым кружевом, с гладким лифом и юбкой. Ни одного украшения, лишь атласная лента на поясе! Я надела и стала похожа на зефир. На старый, засохший зефир на палочке, на который никто не польстится.

— Улыбку, дитя! — скомандовала миссис Белчер и улыбнулась сама, тряхнув щеками и многочисленными подбородками, где прятались нити жемчужных бус. Её пухлые пальцы ощупали меня здесь, дёрнули там. — Не дыши, подколем булавками… Прелестно, прелестно! Подчеркнём талию…

Единственное, что подчёркивал этот фасон — отсутствие груди и бёдер. Мои плечи, раздутые кружевом, казались излишне массивными. Никакая улыбка не могла это спасти, никакая.

Миссис Белчер пообещала, что платье будет готово через неделю, и спросила, не огорчаюсь ли я. Я сказала, что совсем не спешу. Если бы они не успели его подшить до бала, я бы вовсе не огорчилась.

— Неужели всё так плохо? — спросил Оливер, когда мы сели в экипаж. — Я совсем не разбираюсь в платьях. Чем они отличаются друг от друга?

— В этом я некрасивая, Оливер! — с отчаянием воскликнула я. — Некрасивая, а ведь это мой первый бал, и мы пойдём туда с Кристианом…

Слово за слово, и я обо всём ему рассказала, предварительно взяв обещание, что он не выдаст моей тайны маме и папе. Оливер слушал очень внимательно и порой задавал вопросы — эти скучные взрослые вопросы о семье, о доходах и прочем, — но не упрекал меня, если я не знала ответов. За это я была ему страшно благодарна. Он также не стал предрекать мне несчастье и нищету, лишь всё зачёсывал свои каштановые волосы пятернёй, пока они не встали дыбом — верный признак того, что Оливер крепко задумался.

— Ведь ты не выдашь меня папе? — с подозрением спросила я. — Ты обещал.

— Что вы, мисс Сара, — ответил он. — Конечно, не выдам!

Мы отправились в кафе и ели мороженое, и Оливер был так мил, что выслушивал мои мечты о собственном театре, о Кристиане и о наших будущих детях. Всё-таки Оливер достаточно долго был моим единственным другом. Кто, как не он, лучше всех мог меня понять?

Я рассказала ему и о том, что мы примирились с Голди и Дейзи.

— Иногда люди меняются, — согласился он. — А иногда не меняются. На вашем месте, мисс Сара, я не спешил бы им доверять.

Я успокоила его, сказав, что всегда начеку и предельно осторожна.

— Теперь от них никакого вреда, одна лишь польза, — с улыбкой добавила я. — Хотя бы обедаю нормально.

Оливер, вопреки ожиданию, не развеселился, а обеспокоенно поглядел на меня.

— Вас плохо кормят? — спросил он. — Может быть, мне поговорить с вашим отцом, мисс Сара? Не дело, чтобы вы водили дружбу с неприятными людьми только ради еды.

Я уверила его, что дружу с Дейзи и Голди не только ради еды, и всё-таки он обещал, что пришлёт мне продуктов, хоть я и сказала, что в комнатах ничего не позволено хранить. Мы ещё немного покатались по городу. Я купила рамку для портрета, а потом в одной крошечной лавке увидела серебряную брошь в виде дракона. Мне так захотелось подарить её Кристиану!

Моих карманных денег не хватило, но Оливер одолжил недостающую сумму. Всю обратную дорогу я сидела со счастливой улыбкой, разглядывая дракона. Он был такой милый и совсем как настоящий с его коготками, чешуйками и хитрым зелёным глазом. Я была совершенно, совершенно счастлива, почти забыла о дурацком платье и с сожалением попрощалась с Оливером.

А всего через несколько часов, вечером, Оливер позвонил.

— Мисс Сара, — спросил он с ноткой беспокойства, — уверены ли вы, что Кристиан — первокурсник? Дело в том, что я совершенно случайно узнал: на первом курсе академии художеств не учится никого с таким именем.

— И ты туда же! — вскричала я. — Что значит «совершенно случайно узнал»? Как это вышло?

— Это вышло совершенно случайно, — упрямо повторил Оливер. — Я отвёз вас и поехал домой, но тут в экипаже что-то забарахлило — вы знаете, как это бывает. Как нарочно, проклятая колымага встала напротив академии художеств и отказалась двигаться, хоть ты тресни. Подошёл любопытный парнишка, затем другой, и пока я возился под капотом, мы разговорились…

Я перебила его, кипя от возмущения.

— Оливер! Я уверена, у тебя ничего не барахлило. Никогда, никогда больше не смей так делать! Может быть, я ошиблась. Мне неловко спрашивать у Кри…

Я осеклась и закашлялась, вспомнив, что придверница со своим бесконечным вязанием сейчас рядом и слышит каждое слово.

— Мне неловко спрашивать, на каком он курсе, — прошипела я, прикрывшись ладонью.

— Но мисс Сара! Как же можно, вы совсем ничего о нём не знаете.

— Ах, самое главное я знаю! Прекрати вынюхивать, Оливер, или мы поссоримся. А если бы к тебе подошёл именно он, и ты у него начал бы это выпытывать? О, какой стыд!

— А неплохо бы вам было иметь его портрет, не так ли, мисс Сара? — ловко сменил тему Оливер. — И мне бы однажды показали. Уж тогда я бы точно его узнал, если бы встретил…

— До свидания, доброй ночи! — сказала я и нажала на рычаг, не желая разговаривать с ним дальше.

Зачем, вот зачем ему всё это понадобилось? Почему он не мог просто порадоваться за меня? Отчего им всем так хотелось уличить Кристиана в чём-то дурном? Я пыталась бороться, но мне передавались все их сомнения и тревоги.

Вместо того чтобы мечтать о прекрасном будущем, половину ночи я тихо проплакала.

Я едва дождалась понедельника, когда мы с Кристианом вновь повстречались под лестницей, и всё хотела его спросить, на каком он курсе, но долго не решалась. Мне казалось, теперь спрашивать об этом поздно и глупо. Но он сам заметил мои терзания и спросил, в чём дело.

— Ты, должно быть, сочтёшь меня легкомысленной, — запинаясь, сказала я, — но ведь я не знаю о тебе ничего, кроме имени и того, что ты учишься на первом курсе…

— Почему на первом?

— Но ведь вы тоже читаете Лифорда, и я подумала…

— Читали в том году, глупышка. Иначе откуда бы я знал финал? Я на втором. Но какая разница, ведь мы здесь не для того…

Я согласилась.

Я подарила ему брошь, но под лестницей было темно, и он её даже как следует не разглядел, но обещал носить.

Среди девушек в моду вошли открытки. Алиса и Аделаида мастерили их на перерывах из плотной цветной бумаги и украшали перьями, лентами и кружевом, а ещё наклеивали вырезки из журналов. Дита делала успехи в каллиграфии, так что её упросили писать пожелания цветными чернилами. Открытки выменивались на что-нибудь съестное или на услугу. Наши гномки были в восторге, и каждая собирала коллекцию. Старшекурсницам тоже понравилось.

Я подбирала обрезки и украдкой, когда никто не видел, мастерила крошечные открытки для Кристиана. Я вкладывала их в «Проблемы методологии» и мечтала, что Кристиан точно так же станет хранить эти знаки моей любви, как я храню портрет, сухой дубовый лист и его коротенькие записки с указанием места встречи. Однажды мы покажем их нашим детям…

Открытки, может быть, выходили немного кривыми, но Кристиану нравилось, и это главное. И он носил брошь, подаренную мной, хотя и подкалывал к внутренней стороне пиджака. Как он объяснил, чтобы не возникало ненужных вопросов.

— Мне, право, неловко, — сказал он однажды, когда мы повстречались в библиотеке. — Ты столько делаешь для меня, и я не могу просить о большем, но как у тебя с сочинениями?

— А что? — спросила я. — Кажется, неплохо.

— А вот я пишу их ужасно медленно. Боюсь, мы не сможем видеться всю будущую неделю. Нам задали одно, довольно сложное, и я должен стараться, если не хочу, чтобы меня исключили. Если бы ты хоть чуть подсказала, о чём писать…

С немалым трудом я убедила его, что мне будет только в радость помочь. Он ушёл, а я теперь же попросила нужную книгу и села её читать.

На другой день, когда я трудилась над планом, в библиотеку зашла миссис Гудинг. Её симпатия ко мне так и не прошла, так что она, конечно, поинтересовалась, чем я занята.

— Вирджиния Потт! — с одобрением воскликнула она, поглядев на обложку. — Опережаете программу, мисс Фогбрайт. Приятно видеть столь похвальную тягу к знаниям…

Тут миссис Гудинг заметила листок с планом.

— «Значение символов в рассказах Вирджинии Потт…», вот как, м-да… Юная мисс, не припомню, чтобы я задавала вам подобное. Зато совершенно точно знаю, что художники пишут эссе на эту тему. Вы что, помогаете кому-то из них?

Я опустила взгляд и промямлила:

— Это не то, что вы думаете… Мне просто интересна тема…

— Мисс Фогбрайт, — с упрёком сказала миссис Гудинг, выкатив на меня водянистые глаза. — У вас светлый ум, и мне будет жаль, если вы попадётесь на удочку какого-нибудь коварного проходимца. Разве тот, кто даже не способен изложить свои мысли на бумаге, достоин вас? М-да. Я надеюсь, вы одумаетесь.

Она величественно кивнула и отошла. Мои уши горели до конца дня, но всё-таки я дописала сочинение. Я не могла подвести Кристиана!

Он был очень благодарен и после принёс мне розу из оранжереи. Как достал, не сознался. Он сказал, прежде у него не было таких высоких оценок за сочинение, и я с готовностью обещала писать ещё. Если брать книги с собой и работать в комнате, никакая миссис Гудинг ничего не узнает и не пристыдит меня!

Дите и Хильди я ничего не говорила. Они и так упрекали меня, что я трачу слишком мало времени на подготовку к занятиям и уже отстаю в алхимии, да и в иллюзии не делаю новых успехов. Госпожа Нунн давно уже не хвалила меня, и даже Лаура больше не предлагала замолвить словечко, чтобы меня взяли на практику. Кажется, она присматривалась к Дите.

Зато мы отлично ладили с Голди и Дейзи и теперь всегда обедали вместе.

Дейзи всё-таки получила от Александра в подарок часы, о которых мечтала, и теперь постоянно играла с ними, вызывая зависть остальных. В часах жила призрачная белая мышка. Она умела кланяться, кувыркаться, притворяться мёртвой и делать другие забавные трюки.

— Александр подарил мне духи — те самые, о которых все говорят, «Лаванду», — хвалилась Дейзи, держа мышку на ладони, — и подарит изумрудное ожерелье под цвет глаз. А после ожерелья не знаю, о чём просить. Может быть, браслет? О чём ты попросила бы, Сара? Что Кристиан дарит тебе?

Я замялась. Я просила его портрет, и он обещал, но пока не успел нарисовать, а больше мне ничего и не было нужно. Выпрашивать у него подарки? Я бы сгорела со стыда!

— Он дарил мне розу, — сказала я и поправилась: — Много роз! А ты не разоришь Александра? Столько подарков, и все весьма дорогие.

Дейзи хищно усмехнулась, прищурившись, и сжала ладонь в кулак. Мышка развеялась дымом.

— Александр виноват передо мной, — сказала она, — а тех, кто виноват, я заставляю платить по счетам. Мистер Эштон долго закрывал глаза на выходки сына, но в этот раз выразился предельно ясно: если наша помолвка окажется расторгнута, Александра лишат содержания, а то и вовсе отправят на военную службу. О, Александр будет делать всё, что я велю!

Мне стало интересно, в чём он провинился, но Дейзи не сказала. Впрочем, учитывая всё, что я знала о её женихе, должно быть, он совершил что-то постыдное, чем Дейзи не хотела делиться. Я могла её понять.

Дни шли. Дубы роняли жёлуди и желтели, а потом оголились, и наше заветное место, где мы с Кристианом любили встречаться, было потеряно. Теперь листва не прятала нас. Зачастили дожди.

Кристиану задавали всё больше работ. Художников так нагружали! История, литература, сценические решения, тайные смыслы картин… Я помогала ему, как могла, но он просил у меня помощи едва ли не при каждой встрече. Порой я откладывала собственные задания ради него, но боялась о том заикнуться. Стоило завести речь хоть о каких-то занятиях, связанных с магией, и Кристиан мрачнел и уходил, и мои записки могли дожидаться его по три дня, накапливаясь в «Проблемах методологии».

Я старалась успеть всё. В конце концов, это ради нашего будущего!

— Мы откроем наш театр в Дамплоке? — спрашивала я. — Или в другом городе?

— Сперва доучимся, а после решим, — говорил Кристиан.

— Ты ещё не рисовал, каким он будет? Нарисуй! Я так хочу посмотреть…

— К чему? Успеется.

— О, Кристиан! — с упрёком говорила я. — Так легче идти к мечте. Я вот пишу заметки, чтобы всё-всё учесть.

Я читала ему заметки, и он, улыбаясь, слушал. В эти минуты я была так счастлива, что, казалось, сердце моё разорвётся. И, похоже, моё счастье радовало его.

Теперь я жалела, что решила пройти практику дома. Я узнала, что желающих распределяли также и в театры, и при небольшом везении мы с Кристианом могли бы попасть в один и тот же.

— Не огорчайся, — говорил он. — Всё равно распределяют по жребию, так что не факт, что мы оказались бы вместе.

Дни летели, и бал Первого Снега приближался.

Моё уродливое платье было доставлено и теперь висело в шкафу, в самом дальнем углу, навевая на меня уныние одним своим видом. Я слышала, что Дита собирается надеть старое платье, и это меня немного утешало — до тех пор, пока я не увидела её старое платье. Оно было великолепно! Вообще не то, что снисходительно называют «старым платьем» и что я ожидала увидеть.

Даже Хильди получила туфли своей мечты. Однажды, вернувшись с выходных, она сунула их нам под нос — расшитые бабочками, яркие, как ставни в гномьем квартале — и взахлёб принялась рассказывать, как её отец увидел рисунок, и как он втайне сделал заказ, и как она проснулась, а туфли стоят у кровати, и вся семья ждёт за дверью, затаив дыхание. И теперь таких две пары на свете — у неё и у какой-то актрисы, в прошлом знаменитой (а теперь Хильди даже не смогла припомнить её имени).

У нас был почти один размер, так что Хильди заставила нас тоже примерить туфли и пройтись по комнате, чтобы мы разделили с ней счастье. Наверное, нехорошо, но я была вообще не счастлива.

— Откуда ты взяла рисунок? — поинтересовалась я. — Вырвала страницу из журнала?

— Вот ишшо, буду журналы портить! — ответила Хильди. — Сэмюэль срисовал, да так точнёхонько, будто моментальный снимок сделал…

— Сэмюэль? — с подозрением спросила я. — Это кто?

Небось это был тот самый назойливый гном. Не иначе, потому что я ещё раз или два замечала, как Дита беседует с его другом. Эти два дурака пытались оговорить Кристиана, но Дита и Хильди продолжали с ними общаться! Предательницы!

Я высказала им всё, что думаю, и мы окончательно рассорились. За последнюю неделю до бала не обменялись ни словом. Если бы не Голди и Дейзи, не знаю, что бы я делала.

— Перед балом приходи к нам, — велела Голди. — Мы поможем тебе уложить волосы.

— И подкрасить лицо, — кивнула Дейзи.

— Я одолжу тебе что-нибудь из своих украшений.

— А я, если хочешь, сбрызну тебя духами. Теми самыми, что мне дарил Александр.

Конечно, я с благодарностью воспользовалась их приглашением.

День был солнечный. За ночь всё замело, и теперь снег, пушистый и рыхлый, покрывал всё вокруг — землю, кусты и деревья. Он спрятал дорожки. Во дворе у сугроба жужжал и дымился магический уборщик, а рядом стоял гном с лопатой и чесал в затылке. Он пнул уборщика раз-другой, понял, что толку не будет, и сам взялся за лопату.

Я пробралась к корпусу бытовиков по чьим-то следам, кутаясь в меховую накидку и поднимая подол, чтобы не промок. К боку я прижимала сумку с туфлями, чтобы позже переобуться.

В общежитии царили шум и суета, все готовились к балу. Девушки сновали из комнаты в комнату, одалживая то щипцы, то расчёску, то серьги, и даже не закрывали двери. Голди и Дейзи, обе в папильотках, радостно встретили меня, но притихли, когда я сняла накидку.

— Вот это и есть твоё новое платье? — спросила Дейзи, вскинув брови.

— Ничего! — воскликнула Голди, толкнув её локтем. — Всего лишь нужно сделать так, чтобы все смотрели на лицо. Немного румян и туши…

Я помогла им собраться, а затем они принялись за меня. Они вертели меня, красили и начёсывали, сбрызгивали духами и снова красили, пока не остались довольны. Голди даже несколько раз бегала к соседкам за шпильками и за кулоном, который хорошо смотрелся бы с розовым платьем. Я была так горячо им благодарна! Хильди и Дита вообще не предложили мне никакой помощи.

— Готово, — наконец сказала Дейзи. — Мне кажется, вышло довольно мило.

— Можно взглянуть в зеркало? — спросила я, осторожно ощупывая причёску.

— Я разбила своё карманное. Такая досада! — воскликнула Дейзи. — Но в маленьком ты всё равно ничего бы не разглядела. Давай выйдем к общему.

Мы пошли к умывальникам, но увы! Всё зеркало было покрыто мыльной пеной, и какая-то девушка тёрла его губкой. Она виновато поглядела на нас и объяснила:

— Испачкала тушью. Нужно скорее отмыть, пока не заметили и не отругали.

— Ах, Сара, уже почти три часа! — всплеснула руками Дейзи. — Разве ты не условилась встретиться с Кристианом без пятнадцати три?

Я забыла следить за временем!

Они все уверили меня, что я выгляжу неотразимо — и Голди, и Дейзи, и эта девушка с губкой, и другие их соседки. Голди и Дейзи проводили меня к лестнице.

— Мы выйдем чуть позже, — сказали они. — Всё равно тебя ждут, мы будем только мешать.

— Удачи, — добавила Дейзи, улыбаясь, и коснулась моего плеча. — Я уверена, этот бал запомнится тебе навсегда.

Я тоже была в том уверена. Я сбежала по лестнице, совершенно счастливая, ловя на себе потрясённые взгляды. Я спешила по высокому снегу. Кристиан сказал, будет ждать снаружи, у входа, без пятнадцати три. В три начинался бал. Мы станем танцевать, танцевать до вечера, а после смотреть, как в вечернем небе расцветают огни. Он увидит меня со взрослой причёской, с умело подкрашенным лицом, знакомую и незнакомку, и влюбится заново. Мы никогда не позабудем наш первый праздник!

Кристиан запаздывал. Я стояла у главного корпуса, сжимая в руках сумку с туфлями. Гном с лопатой добрался сюда. Я мешала ему, он предлагал мне войти внутрь, но ведь Кристиан просил ждать снаружи! Он придёт, не отыщет меня, будет ждать, мёрзнуть…

Девушки уже сходились, румяные, весёлые, такие красивые с высокими причёсками и локонами. В длинных платьях, окутанные облачками духов, они скользили мимо, улыбаясь мне издалека. Прошли и юноши, засмеявшись. Их смех показался мне обидным.

Кристиана всё не было.

Гном с лопатой теснил меня, и я неловко отходила, пока не зашла на ступени. Затем он принялся за ступени, и я спустилась. Почему он не закончил работу до трёх? И почему пришло так мало людей? Бал уже должен был начаться, но в главном корпусе стояла тишина.

Пошёл мелкий снег. Я озябла, а Кристиана всё не было. Может, что-то случилось? Может, он ждал внутри?

Послышались голоса и смех. Кто-то шёл, целая группа. Я опять приободрилась: наверное, он среди них! Сейчас они выйдут из-за угла, но я не буду смотреть, чтобы он не подумал, что я заждалась…

Что-то жёсткое и холодное ударило меня в лицо. Я утёрлась, моргая, а когда подняла глаза, Дейзи стояла передо мной, отряхивая перчатки от снега.

— Так даже лучше, — усмехнулась она. — А теперь познакомься, Сара: мой жених, Александр Эштон.

С самодовольной улыбкой она взяла под руку светловолосого юношу.

— Кристиан? — спросила я, ничего не понимая. Губы не слушались.

— По понятным причинам он учится под вторым именем, — пояснила Дейзи. — Когда Голди заметила вас, она думала, ты поступила так мне назло, но потом открылось, что ты просто чудовищно глупа. Ах, Сара, должна тебя поблагодарить. Я так позабавилась! И Александр не дарил бы мне все эти чудесные подарки, если бы за ним не водился грешок.

— Это шутка? — спросила я у него. — Ведь шутка? Скажи!

Он отвёл глаза. На его лице промелькнула тень досады.

— Но и ты должна благодарить меня, — сказала Дейзи. — Если бы я не придумала этот милый розыгрыш, Александр давно бы тебя бросил. Ты давно бы ему наскучила! О, я так щедра, что подарила тебе несколько месяцев счастья. Слышала бы, что он говорил о тебе! Верно ли, что в твоём читательском билете написано «Док. Сара»? Он шутил, что это значит Докучливая Сара. Он едва тебя терпел.

— Кристиан! — сказала я из последних сил, топнув ногой. — Разве ты лгал… Разве ты мог так поступить? Да скажи хоть слово!

— Покажите ей, на кого она похожа! — велела Дейзи. — Покажите!

Девушки обступили меня, протягивая зеркала. Они стояли с насмешливыми лицами — те самые девушки, что недавно так мило улыбались мне. Зеркала в их руках дрожали, квадратные, круглые, овальные, и в них отражался кто-то с тёмными кривыми бровями и лиловой помадой. Снег размазал тушь, и по красным щекам чёрными ручейками уже текли слёзы.

— Теперь проваливай! — засмеялась Дейзи. — Проваливай, и я надеюсь, ты отчислишься после такого позора. Будешь знать, как трогать моё! Как ты посмела думать, что достаточно для него хороша?

Во дворе стало людно. Именно теперь сходились все. Раньше, должно быть, пришли только самые нетерпеливые. Должно быть, мне назвали неправильное время, а я не проверила.

— Уходи уже, наконец, — сказал Кристиан. — Посмеялись и хватит.

Красивый и чужой, он стоял, подняв воротник. На золотые волосы опускались снежинки. Его лицо задрожало, расплываясь. Все лица задрожали, весь мир задрожал и расплылся.

Я закусила губы и заспешила прочь, проталкиваясь сквозь толпу.