Самый жаркий день (СИ)

Глава 19

— Бондарь я, — хмуро ответил Михайло, еще больше подогрев мои подозрения.

Он покосился на стоявшего в сторонке Аслана, будто прознал как-то о таланте черкеса. И прямо говорить не стал ничего.

— Ну, Бондарь, так Бондарь. Но скажи-ка мне, а как это ты узнал, что до туркмена того триста двадцать сажен?

— Так это полковник Петров подсказал, — обрадовался мазурик смене темы разговора. — Исходя из известности роста всадника на лошади, соотносим с размером его в трубе, а дальше пропорция…

Тут бывший каторжный замолчал, и я только хмыкнула. Разбойник, убийца, Иван-непомнящий, но так лихо рассуждает о математике, что выдает у него приличное образование, какое не во всякой школе получишь. Впрочем, лезть в душу Бондарю не стала, но для себя запомнила, что не все так просто с этим человеком.

Вот Мартын — он понятный совсем, никаких тайн за ним не чувствуется. Мне удалось выяснить, что сослали его из-за ссоры с барином, поймавшим своего мужика за браконьерством. Ценный охотник отделался бы поркой, но взыграла гордыня, и крепостной пустился в бега. Только долго бегать не пришлось: поймали и определили на каторгу. Можно сказать, что даже повезло в чем-то.

Туркмены, получив жестокий урок, теперь старались держаться подальше, но вцепились в армейскую колонну, словно собаки, загоняющие медведя. Весть о поступке Мартына дошла до Ланжерона, и генерал своим приказом выделил эту парочку в отдельный отряд, подчинив его формально своему адъютанту. К рассказу о том, как стрелок приманивал врагов на крики раненого, француза не покоробил, тот высказался, мол, зачем басурман жалеть. У меня сложилось впечатление, что Александр Федорович сейчас больше заботился о сохранении войска, и готов закрыть глаза и не на такие вещи. Чем дальше, тем больше он завоевывал мое уважение своим отношением и к подчиненным, и к самому делу.

Игры с кочевниками продолжились еще три дня, но, когда армия спустилась с Устюрта, и признаки Хивинского оазиса стали неоспоримыми — тогда туркмены словно растворились в степи. Большинство офицеров вздохнули с облегчением, а вот Ланжерон лишь хмурился. «Не могут они так просто отстать, значит, задумали что-то».

Колонна двигалась вниз, слева раскинулось заболоченное озеро Айбугир, от вод которого несло тиной и тухлятиной. Давно страдающие от жажды солдаты лишь сухо плевались: они рассчитывали напиться вдоволь, но брать в рот мутную жижу никто не собирался и без истошных запретов Нестора Павлова.

— Это древний Ургенч, — показал мне на неказистые развалины Алмат. — Когда-то здесь был большой город, который стоял еще до прихода Пророка.

— А почему его забросили?

— Вода ушла, — махнул рукой старый кайсак. — А ведь еще на памяти людской здесь правил Мухаммад-хан из арабов. Он обманом выгнал отсюда яицких воров. Казаки захватили город, у хана не было сил их победить, а у тех не осталось лошадей. Мухаммад пообещал ворам, что отпустит их, если они отдадут город, но обманул и вырезал всех, когда казаки вышли за стены[1].

— Неправедно это.

— Слово, данное неверному, не стоит ничего. Помни это, дочь Мани.

Поверить в то, что когда-то здесь был огромный город, было решительно невозможно, но не верить Алмату повода не было. Он оказался источником самых невероятных историй. На вопрос, откуда ему все это известно, старик только улыбался и гладил седую бороду.

Жан меланхолично переставлял свои лохматые ноги, а его ноздри все шире раздувались. Что-то моего верблюда то ли беспокоило, то ли влекло. Кайсаки тоже выглядели возбужденными, все чаще улыбались и задирали киргизов. Те в долгу не оставались, весело кричали незлобливые ругательства в ответ. Мне казалось, что я уже научилась разбирать отдельные их слова. Скорее всего бранные. В конце концов, кочевники и сами первым делом научились произносить то, что в приличном обществе озвучивать не стоило бы.

И все же Жан чуял хорошее: радостные крики пронеслись по армии, передавая весть о большой воде, которой достигли передовые отряды. Я невольно подстегнула скакуна, а тот и сам ускорил шаг.

Полные глины воды Аму-Дарьи стали истинным услаждением для взора. Величественная река, берущая свое начало далеко и высоко в горах, конечно, — не Волга, но сейчас не было радостнее зрелища для измученных переходом людей. Верблюды и лошади потянулись к водопою, казаки с трудом удерживали своих коней, дабы те не подхватили горячку. По армии же пронесся приказ генерала о строгом запрете наполнять фляги без кипячения. Хмурый Нестор, пробегая мимо, сказал, что, если его не послушают, уже завтра большая часть армии сляжет с поносом, от которого помрет едва ли не четверть.

— В выгребной яме меньше поганой жизни! — в сердцах бросил он.

Алмат посмотрел вслед доктору и усмехнулся:

— Странный человек. Вода — это жизнь, зачем ее бояться?

— Он умный, уважаемый. В воде живут мелкие животные, которые приносят болезни. Если ее вскипятить, то они погибают не могут причинить вред. Не так давно же здесь холера была.

— Холера — это гнев Аллаха, — не согласился кайсак. — А для костров много дров нужно, а где их взять?

С топливом и в самом деле была беда. Запасы свои почти закончились, кочевники подбирали сухие лепешки навоз и жгли их. Воняли такие костры немилосердно.

Экспедицию Ланжерон поставил на привал в излучине, прижав к самой реке. Короткие споры пресек фразой: мол, лучше нас прижмут к воде, чем отрежут от нее. Но лагерь указал организовать по всем правилам, окопав его с запада невысоким валом, за которым разместил все имеющиеся легкие пушки.

Предусмотрительность генерала окупилась через три дня, в течение которых армия отдыхала, отъедалась и стиралась. Настроение у солдат поднялось, повсюду были слышны неказистые шутки, смех, кто-то пел. И когда казачий разъезд, отправленный дозором, влетел в укрепление, никто сперва даже не сообразил, что пришла беда. Урядник, чья голова обильно кровила, едва не свалился с тяжело дышащего коня у штабной палатки, был подхвачен под руки и отведен на доклад. Я подошла к остальным его бойцам и поинтересовалась произошедшем.

— Туркмены, барыня. Подловили меж сопок, троих наших посекли, одного схватили. Не смогли мы отбить, уж больно много их было, а предупредить надо было генерала.

Пока начальство выслушивало доклад, офицеры проявили инициативу и начали подгонять солдат. Те и сами привычно вооружались и занимали места за валом. Я отметила, что стрелки, вооруженные моими ружьями, оказались сведены в два отдельных отряда, которые были направлены на фланги. Артиллеристы снимали чехлы с жерл своих орудий, подтаскивали зарядные картузы и ядра.

Когда Ланжерон вышел, армия уже была готова к бою. Окинув ее взглядом, француз с удовлетворением кивнул, отдал несколько распоряжений и направился сколоченному помосту. Там он стоял долго, рассматривал степь, не выдававшей никакого движения. Повинуясь некоему порыву, я забралась наверх и пристроилась рядом.

— Никого.

— Они там, — указал Александр Федорович на далекие холмы. — Хороший полководец чувствует врага. Это некая помесь опыта и интуиции. Впервые это мне явилось при Журже, там я научился чувствовать и не стесняться своих чувств. Слепо верить им нельзя, но сейчас… Гроза будет, Александра Платоновна.

— Устоим?

— Конечно, устоим! Чтобы русский солдат был бит дикарями?

Уверенность генерала меня успокоила, пусть умом я и понимала зыбкость бравады Ланжерона. Но ведь если бы он стал рвать свои седые волосы и кричать, что все пропало, стало бы легче от этого?

Внушало спокойствие и то, с какой деловитостью готовились к бою наши воины. Ни криков, ни панических возгласов не было, лишь привычная работа. Бывшие крестьяне в большинстве своем, солдаты заряжали ружья и проверяли остроту штыков, словно снаряжали плуг перед пахотой.

Первые туркмены появились уже ближе к вечеру. Несколько всадников остановились далеко от русского лагеря и всматривались в его нехитрые укрепления. Наверное, оценили их в полной мере и скрылись за теми же холмами.

— Ночью они не пойдут, — спокойно сказал Александр Федорович. Место тут ровное, но лошади в темноте ноги поломают, а пехоты у туркменов нет. А вот нам спать не придется.

Однако, в своих предположениях Ланжерон оказался не прав. С рассветом перед нашим войском предстала целая толпа, которую сложно было бы назвать армией, но то, что это не мирные землепашцы, было очевидно. Одетые, кто во что горазд, узбеки пытались изобразить подобие строя. Отсюда было плохо видно, но вооружены враги были в большей своей части саблями, ружей в достаточном количестве пока не обнаруживалось. Генерал долго рассматривал хивинцев в подзорную трубу и, наконец, сказал:

— Давно ли на службе у шаха есть европейцы?

Он передал зрительный прибор мне и показал, куда смотреть. И впрямь: рядом с всадниками в богатых одеждах русские укрепления разглядывали три человека в красных мундирах.

— Англичане, — зло выплюнула я.

За ночь солдаты проделали большую работу, засыпав в каждый сохраненный мешок песок, который тут был вокруг. Теперь скромный вал превратился в подобие стены.

— Ваше Высокопревосходительство, — обратился к генералу полковник Петров, закончивший перестановку своих пушек. — А ведь подозреваю, что наш быстрый марш для врага оказался полной неожиданностью. Думаю, хотели нас встречать еще на сходе с Устюрта, где мы бы остались без воды. Все же придумка Александры Платоновны с этими котлами на телегах дала нам большой выигрыш во времени.

— Это не моя идея, — отказалась присваивать чужие достижения я.

На самом деле мое предложение изменить подход к питанию войска заключался лишь в том, чтобы кормить солдат из общих котлов, а не ограничиваться выдачей им крупы. Польза тут была и в том, что каждый служивый получит свою порцию каши — и даже с мясом, — и в экономии на дровах. Ведь жечь огонь под несколькими большими чанами все равно выгоднее, чем раскладывать десятки костров. А вот в интендантстве — настоящем, не некрасовском — кто-то додумался приделать к котлам колеса и организовать под ними жаровни. И пока армия на марше, кашевары уже начинали готовить горячее. Тем самым удалось сократить дневные стоянки и дать людям больше времени на отдых.

То, что наша экспедиция не оказалась зажата где-нибудь в пустыне, действительно было счастьем. Аму-Дарью перекрыть не удастся никому, поэтому хотя бы без воды не останемся. Нестор все бурчал про то, что пить некипяченое нельзя, но ему уже пообещали набить морду, если не перестанет докучать. Его наставления уже были признаны полезными и правильными, вот только если случится битва, то никто не будет отвлекаться на соблюдение медицинских требований. Мучимый жаждой солдат — не воин.

— И даже без парламентеров, — хмыкнул Ланжерон.

Хивинцы безо всякого предупреждения с истошными криками кинулись в атаку. На позициях прозвучали команды, и пушки дали первый залп.

Я впервые оказалась в самом настоящем бою. Не знаю, как оно было во времена похода русской армии против войск Марата, как сражались против шведов — эта баталия совсем не напоминала те, которые были изображены на картинах художников. Не было ни ровных колонн, ни гарцующих кавалеристов: только орущая толпа и большой, но убогий редут, ощетинившийся сотнями стволов.

Сразу все войско генерал в бой не ввел, однако и тех, кто сейчас укрылся за импровизированными стенами, оказалось достаточно, чтобы внести полную сумятицу в ряды атакующих. Фигурки людей падали одна за одной, о них спотыкались бегущие сзади, но даже отсюда ощущалась ярость хивинцев, направленная на пришедших в их земли чужаков.

— Ах, хорошо палят! — крикнул улыбающийся генерал. — Майор! Поменяй роту стрелков! Передвинь с севера тех, что со скорострельными фузеями!

Узбеки наступали вдоль берега, торопясь добраться до наших позиций, чтобы перейти врукопашную. В душе моей поселился липкий страх, ведь если такое произойдет, то бой завяжется уже внутри лагеря. Опыта в оценке численности врага у меня не было, но на первый взгляд солдат у наших противников было как бы не в пять раз больше.

Я подняла так и оставленную мне подзорную трубу и посмотрела туда, где видела англичан. Один из них сейчас что-то объяснял важному хивинцу, размахивая руками. Через мутные стекла подробности разобрать было сложно, но, кажется, офицер был в ярости.

С той стороны прилетело несколько пуль, не нашедших своих жертв. Стреляли хивинцы бестолково, а вот огонь с наших позиций оказался исключительно меток. Чужие солдаты падали десятками, и в какой-то момент они не выдержали, понеслись прочь!

— Первый акт за нами, — Ланжерон подергал сам себя за бакенбард. — Но это только начало. Сейчас их приведут в чувство и погонят снова в атаку.

Меня привлекали фигурки в красных мундирах. Они в окуляре были все же мелкими, но вновь старший что-то доказывал узбекскому военачальнику. На этот раз всадник кивнул англичанину и принялся раздавать указания. В войске врагов наметилась какая-то упорядоченность, от которой для нас могли быть только беды.

— Александр Федорович, — обратилась я к генералу. — Вам ведома моя нелюбовь к подданным Георга, но взгляните сами на штаб супостата.

Он забрал из моих рук трубу и всмотрелся туда, куда я ему указала. И выругался на французском. Что ж, любви у этих двух наций не было и не будет никогда. А я предложила позвать самого меткого нашего стрелка. Ланжерон усмехнулся и пресек все разговоры стоящих вокруг офицеров о якобы нерыцарском способе ведения войны.

— Мы не на гвардейском параде, господа! Смотрите сами, сколько нам противостоит врагов! Сейчас это разрозненная толпа, но, не приведи Господь, если кто-то сможет использовать ее грамотно! Кличьте сюда этих каторжников!

Не все согласились с этой речью, а вот я ее горячо поддерживала. Нам ведь нужно не геройство проявлять на берегах Арала, а дойти до самой Индии. И проделана лишь малая часть пути.

Мартын и Бондарь бегом забрались на помост, откуда стрелять было бы сподручнее всего. Ланжерон сам отдал им приказ, и оба стали изучать далекую цель через зрительную трубу. Парочка о чем-то шепталась довольно долго, кто-то даже стал терять терпение, но вот охотник сдвинул один мешок, полный песка, и улегся на доски, еще недавно бывшие телегой. Прохудилась она совсем, чинить было бессмысленно, вот и сколотили из нее кособокую башенку.

— Четыреста, — тихо сказал Бондарь.

— Поболее, — ответил Мартын. — Уж поверь мне. И Ваше Высокопревосходительство! Велите спуститься всем. Кроме Вас и Александры Платоновны. Шатается, — пояснил он, стукнув по дереву.

Александр Федорович лишь грозно сверкнул очами, и помост очистился. Мы же с ним замерли, стараясь не дышать. Генерал было протянул мне свою подзорную трубу, но я пожалела его немолодые глаза. Мартын долго лежал неподвижно, вдруг глубоко вздохнул, отстранился на миг от приклада и одним движением прильнул к нему снова, одновременно произведя выстрел.

Красный мундир, тот самый, который давал указания узбеку, вскинул руками и повалился в песок.

Отсюда плохо было видно, но, кажется, изумление двух остальных англичан и хивинца ощущалось даже с такого расстояния. Наверное, они приняли сие происшествие за случайную пулю, так неудачно прилетевшую с русских позиций. И остались на месте.

Внизу радостно кричали офицеры, даже те, кто еще несколько минут назад бурчал о бесчестии подобной охоты. Коллегиальная солидарность отступила перед азартом.

А Мартын лязгнул замком, вставив в камору новый патрон. На этот раз целился он не так долго, но результат вышел столь же впечатляющим: еще один человек в красном упал замертво или с тяжелым ранением.

Один раз — случайность, два — совпадение, а вот три — уже закономерность. Для вражеских начальников хватило второго попадания, чтобы решить для себя — такие случайности не повторяются просто так. Хивинец развернул коня и галопом отступил куда-то за свое войско, оставшийся англичанин остался один на холме, но тоже не стал задерживаться, упрыгал вниз на своих двоих. Мартын обиженно крякнул, когда Бондарь, не стесняясь в выражениях, озвучил сей факт.

— Глаза меня порой уже подводят, — сказал Ланжерон, — но, кажется, ты застрелил двух старших.

— Именно так, Ваше Высокопревосходительство, — ответил Мартын, не решаясь почему-то встать, от чего как-то даже вытянулся во фрунт лежа. — Третий совсем молодой, поэтому оставил его последним. Но сбежал-с.

Узбеки, лишенные в данный момент какого-либо руководства, стремления атаковать не выказывали. Еще больше это желание в них преуменьшало количество убитых сородичей, первый из которых не смог приблизиться к валу ближе, чем на сто шагов. Трупы, раненые — ужасная картина, радующая глаз. А вот наше войско не потеряло ни единого человека.

Пока солдаты отдыхали после скоротечного боя, офицеры делились своими впечатлениями. Основные споры велись вокруг новых ружей. Все признали исключительную эффективность скорострельного оружия, однако не сложилось единого мнения о целесообразности его. Противников смущал расход припасов, ведь их не бесконечное число. Опять этот дурацкий вопрос о том, что дешевле: рекрут или порох. Черту под разговорами провел сам Ланжерон, указавший десницей в белой перчатке на предполье:

— Вот там лежат две сотни басурман, а наша бригада цела и невредима. В этом суть войны, господа офицеры. Чтобы врагов осталось, как можно меньше, а ваших солдат — как можно больше. Набрать мужиков из деревень — дело не хитрое, только представлять они собой будут толпу сродни вот этим хивинцам.

— А Александр Васильевич говорил, что пуля — дура, а штык — молодец! — позволил себе не согласиться с генералом майор Гончаров.

Этот присоединился к экспедиции уже в Оренбурге, чем-либо мне не запомнился до сего момента.

— Генералиссимус был великим полководцем, — кивнул Александр Федорович. — Однако времена сейчас стремительно меняются, и нам, господа, никак нельзя оказаться позади прогресса. Попомните мои слова: пройдет немного времени, и решать исход битв будут не столько большие батальоны, сколько масса и частота залпа. И я счастлив сейчас, что стою у истоков новой тактики.

Он заложил руку за спину и с видом профессора в университете продолжил лекцию:

— Индивидуальное геройство скоро не будет решать ничего, а лишь грамотное руководство стрелками и налаженная интендантская служба.

— А еще увеличатся армии, — тихо вставила я.

Офицеры посмотрели на меня, в большинстве своем — со скепсисом. Еще бы! Юная девица имеет смелость рассуждать о военном деле.

— Думается, графиня, что наоборот, — сказал тот же Гончаров. — Ведь меньшее количество солдат причинит больше урона.

— Отнюдь, господин майор. Если скорострельными ружьями будет вооружена только одна сторона, то так и выйдет. А если обе, то потери будут огромными с обеих сторон, и рекрутировать придется больше.

— А ведь права Александра Платоновна, — согласился со мной Ланжерон. — Уменьшится важность маневра на поле боя, если не надо ставить на удар штыком. И под ружье можно будет ставить больше солдатиков. И будут огромные армии, проливающие ужасающее количество крови.

— Эдак можно и миллион забрить! И пять!

— А кормить их кто будет? — буркнула я. — Война — дело дорогое.

— А артиллерия как же? — усмехнулся полковник Петров.

Ну этот без своих любимых больших стволов никуда!

— А Вы сами ведь со мной думали о казнозарядных пушках. Вот и представьте себе, что орудия станут стрелять так же часто, как новые ружья.

Кажется, такая картина будущего проняла офицеров. Если пробиваться сквозь частые стаи пуль им не виделось чем-то особенным, то вот батарея, посылающая заряд картечи сразу за следующим… Воображение у всех оказалось должно богатое.

С час ничего не происходило, когда с северного конца лагеря послышались крики: «Туркмены!» Не меньше сотни всадников попытались сходу приблизиться к валу, нарвались на разрозненную стрельбу обычных ружей и откатились назад. Потеряли при этом человек пятнадцать, расстройства же внешне не проявили. Судьба разбойного кочевника переменчива, и туркоманы отнеслись к смерти товарищей с видом истинных философов.

Появившийся подле меня майор Кульмин лишь презрительно скривился от такой атаки. Мол, наскоки без единого плана не имеют никакого смысла.

А солнце постепенно клонилось к закату, исчезая в стороне, где на другом берегу далекого даже отсюда Каспия сейчас служил мой Серж.

Первый день завершился полной победой русского воинства, вот только мысли меня посещали все же мрачные.

Сколь долго сможем мы держаться здесь?

Что будем делать, когда закончится порох и свинец?

Через сколько дней иссякнет провизия?

Портить своим видом настроение воодушевленным солдатам я не стала, ушла ночевать в палатку. Уже совсем в ночи в нее проскользнул Надежда-Александр и долго смотрел на меня, делавшую вид спящей. Он осторожно провел пальцами по моим волосам и устроился на своей кровати.

[1] Казаки старшины Нечая Старенского с налета захватили Ургенч в 1603 году захватили и разграбили Ургенч. Сведения о последствиях разнятся: по одним источникам казакам ужалось вернуться с богатой добычей, по другим — Мухаммад-хан в самом деле обещал пропустить их из города на север, но нарушил слово и отдал приказ убить всех до единого.