Самый жаркий день (СИ)

Глава 11

Поезд уходил от столицы на юго-восток, и сейчас из вагонного окошка мимо проносились с безумной скоростью в тридцать верст в час дворы Тосны. Путь я время от времени отмечала карандашом на карте. Наш состав следовал первым, и был предназначен для меня и господ офицеров. Мой вагон был ближе всего к паровозу, опыт подсказал, что дым из трубы стелется над ним, не успевая опуститься к крыше, и самое близкое к топке место оказалось самым чистым. Да и сам он больше напоминал небольшую квартиру с панорамным стеклом в центре, отдельной спальней и настоящим душем. Для Императора строили сейчас настоящий дворец на колесах, в который впихнули даже ванну, но для одной из хозяек русских колесопроводов такой роскоши не предусмотрели.

Офицерские вагоны были попроще, но и там нашлось место удобствам: отдельные комнатки, общий душ и отхожее место. Сначала в проекте было расположение апартаментов от одного борта до другого, но конструкторы настояли на другом варианте, в котором справа по движению оставался проход, и двери выходили в него. Пусть для пассажира осталось меньше места, зато он не оказывался заперт в каморке до следующей остановки: мог выйти и пообщаться с соседями или сходить справить нужду.

Остальные три поезда перевозили солдат, и были составлены из больших сараев, где спать полагалось по очереди на нарах, а для туалета использовали большое ведро в огороженном закутке. Можно было и возмутиться такой несправедливостью, но, во-первых, судьба такая у служивого — превозмогать трудности, во-вторых, как сказал один унтер, лучше несколько дней в тесноте, но с ветерком, чем месяц топтать дороги своими сапогами.

Между вагонами были организованы переходы, в теплое время и по сухой погоде пройти по ним было даже весело, а вот зимой одним ветерком беды не ограничатся — будет холодно, поэтому и организовали тамбуры, чтобы не запускать стужу при каждом открытии дверей. Сейчас по одному из таких лязгающих железных мостиков ко мне заявились артиллерийский полковник Петров и майор от инфантерии Кульмин Федор Владимирович. Они испросили разрешения погостить для разрешения якобы каких-то важных вопросов, но на самом деле просто хотели испить кофия в мягких, удобных креслах.

— Алексей Сергеевич, — спросила я артиллериста, — что Вы думаете о пушкарском деле?

Седой офицер удивленно посмотрел на меня. От молодой барышни такой темы для беседы он не ожидал.

— Русская артиллерийская школа сейчас — самая передовая. Великий князь Михаил Павлович свое ведомство держит крепко, многий беспорядок исправил.

В речи Петрова проскакивали обороты из екатерининских времен, хотя, казалось бы, в его чуть за сорок появиться им было неоткуда.

— Я не от том, — досадливо махнула рукой. — А именно о способе стрельбы. Ведь сейчас после каждого залпа ствол нужно пошебуршить ершиком…

— Пробанить, — поправил меня полковник.

— Пусть так. После со стороны дула запихивают порох, потом пыж, ядро, снова пыж…

— Пыж не обязателен.

— Не важно! В любом случае все это время солдаты стоят под пулями!

Здесь встрял Кульмин:

— Александра Платоновна, судьба солдата — стоять под пулями и не кланяться им.

Я вздохнула. Фатализм военных меня всегда удивлял, а сейчас пришлось столкнуться с ним в полной мере, и она — эта мера меня не устраивала. Остаться одной посредь трупов героически павших совершенно не хотелось.

— В том и дело, что голову сложить — дело нехитрое. Позвольте закончу, — пресекла я попытку офицеров меня с возмущением перебить. — Нам предстоит большая экспедиция за тысячи верст по не самым гостеприимным местам, в которых мало кто бывал.

— Господин Павлов вот, — напомнил Алексей Сергеевич.

Да, Нестора приписали к нашей команде решением Императора. Теперь уже законного, помазанного по всем правилам. Впервые коронация произошла настолько стремительно и блестяще: царский поезд доставил августейшую чету в Москву за один день, а потом вернул обратно, и празднование в двух столицах слилось в единое торжество.

Перед убытием в Оренбург с Николаем Павловичем я виделась всего дважды, благо занят он был преизрядно. В первую встречу мы говорили долго, обсуждая конечные цели всего предприятия.

— У нас нет задачи подмять всю Индию под свою руку, — сказал мне тогда еще официальный наследник. — И не удержим, и выглядеть будет так, словно забираем у англичан их собственность. Наш экспедиционный корпус должен стать той силой, которая сподвигнет туземцев к сопротивлению «красным мундирам». Обещайте все, что угодно, получайте обещания в ответ, не забывая о том, что слова не стоят усилий, затраченных на их произнесение.

— Это Свет? — спросила я.

— Да, — кивнул Николай Павлович. — Так правильно.

Во второй раз, уже перед самым окончанием сборов, меня вновь вызвали на прием, и в кабинете Государя скромно сидел Нестор Павлов.

— Забирайте с собой этого эскулапа. Здесь он своим нытьем о чистоте всех утомил, а Вам в походе пригодится. И как лекарь, и как проводник.

Отказываться я, конечно, не стала, такой подарок оказался очень кстати.

— Так вот, нас будет по примерным подсчетам одиннадцать тысяч человек. Вполне возможно, что пробиваться нам придется с боями через пустынные местности, через горы. Потом в самой Индии мы встретим английские войска. Пусть официально это охранные части Ост-Индской компании, но по сути — те же солдаты Его Величества Георга. И их там много, а нам подмоги ждать не придется. Поэтому я и настаиваю на том, чтобы геройствовали вы все с умом.

Такая мысль полковникам по душе не пришлась. Как-то Серж сказал мне, что гусар, доживший до тридцати лет — плохой гусар, и его можно уверенно подозревать в трусости. Я тогда пришла в гнев, назвав такую сентенцию форменной глупостью. Зачем мне героический, но мертвый Фатов, что мне с ним делать? Но такие настроения и для армии, и для гвардии оказались обычным делом.

— Я — барышня, да еще и промышленница, поэтому привыкла все считать. Если после одного боя мы не досчитаемся тысячи солдат, то в следующем будет сложнее, и потерь будет еще больше. Добавим к этому плохое питание и уход. Кстати, распоряжения Нестора Павлова я требую исполнять неукоснительно!

Офицеры заворчали, и стало понятно, что врач успел доконать и их, хотя еще и дня не прошло от момента отправления.

— Зануда он! — вскрикнул Кульмин. — Устраивает нам лекции о пользе мытья рук перед едой, о том, что солдаты не должны пить сырую воду, что перевязочные тряпки кипятить нужно.

— Так нужно же! Поверьте, сами удивитесь, что от поноса на марше у вас помирать перестанут. Нестор Иванович — человек уникальный, Мани дал ему удивительный талант, который спасет тысячи жизней еще.

— И соглашусь, — сказал вдруг Петров. — Довелось мне на лечении подивиться такому изобретению как микроскоп. И скажу Вам, Федор Владимирович, что при многократном приближении можно заметить множество живых существ, которых просто так глазом не узреть. Вот Нестор и твердит, что такие могут стать причиной и расстройств живота, и прочих болезней, в том числе холеры.

При упоминании страшной хвори полковник Кульмин перекрестился. О том, что в Индии прошла самая настоящая эпидемия, он знал, как и многие уже, и перспектива вступления в самый очаг заразы офицера пугала.

— Так к чему эта диатриба[1], Александра Платоновна? — вернулся к теме разговора Алексей Сергеевич. — Причем тут мои пушки?

— Вот, — я потянулась к столику, на котором лежал револьвер.

Это была совсем новая модель, кажется, инженер Кутасов вошел во вкус, и мастерил грозное оружие чуть ли не еженедельно. Пистолет, названный им игриво «Бонтон»[2], казался вершиной технического искусства, и как-то улучшить его не представлялось возможным.

Барабан на семь патронов, который менялся в два движения, как и в предыдущих творениях Семена при выстреле надвигался на ствол, надежно вжимая в него пулю и не давая сгоревшему пороху излишне прорываться наружу. От нарезов он практически отказался, заявив, что на тех дальностях, в которых следует использовать ручное оружие, они ни к чему. Зато механизм самовзвода оказался легок, и даже женской руки было достаточно для выстрела с поворотом каморы. Калибр еще больше уменьшился, зато рабочие успели выправить специально для меня аж две сотни патронов в латунных гильзах.

— В чем преимущество этого прекрасного орудия убийства?

Офицеры на мгновение задумались, выискивая каверзу в простом вопросе.

— Скорость стрельбы? — предположил инфантерный полковник.

— Скорость заряжания? — так же логично сказал артиллерист.

— И это тоже, — согласилась я, — но есть еще одно преимущество. При стрельбе я могу укрыться, даже имея один заряд, но быстро перезарядить, не подставляясь под неприятельские пули.

— С обычным пистолетом так тоже можно, — не согласился Кульмин, хотя покосился на новенький револьвер на своем поясе.

Я встала и осторожно, стараясь попасть шагами в такт раскачивающемуся вагону, подошла к роскошному резному шкафу, место которому было в каюте богатого парусника, но никак не в сухопутном путешествии. Даже боюсь представить, какое богатое убранство будет в царском поезде, который все еще снаряжался в гатчинских цехах.

В моих руках вытащенное на свет ружье казалось громадным. Калибр его был уже внушительнее — три с половиной линии, что все равно меньше привычного для армии. От обычного это оружие отличалось и способом заряжания и стрельбы.

Оба полковника пребывали в изрядном удивлении. Казалось бы: после револьверов совсем просто было додуматься до такой придумки, но нет, смотрят, как бараны на новые ворота.

— А преимущества вот этого винтовального ружья перед простым штуцером вам очевидны, господа? — спросила я.

Кульмин просительно потянулся к оружию и, получив его, внимательно осмотрел барабанный механизм. Ответа от него не требовалось, ведь и так было понятно, что солдат с этим разросшимся револьвером сможет сделать шесть выстрелов подряд, не снаряжая каждый из них, а потом быстро поменяет барабан на полный и продолжит бой.

— Заметьте, перезарядить можно и лежа, лежа же можно вести стрельбу, не стоя под пулями в плотном строю.

— Пулям кланяться русский солдат не привык, — проворчал Федор Владимирович, но очевидно, что все преимущества он уже оценил.

— Русский солдат привык и пешком версты покрывать, а теперь мы мчим быстрее ветра, — возразил полковник Петров. — Все меняется, мон ами[3], и быстрее, чем мы можем воспринять. Александра Платоновна, так какова Ваша мысль по поводу артиллерии?

Я вновь устроилась в своем кресле, Кульмин в это время пробовал вкидывать ружье, изображать прицеливание, исследуя новый баланс.

— Я не знаток больших пушек, но вижу, что совершенствование и прогресс должны идти по этому пути. Заряжание с казны, может быть, даже револьверное, обслуга должна быть прикрыта от вражеского огня щитами.

Алексей Сергеевич задумался и, слегка растягивая слова, добавил:

— Можно и одним щитом, установленным сразу на орудие. Про револьверное заряжание не скажу, но силы зарядов в артиллерии таковы, что ни один механизм долго не выдержит. Но Вы правы, мысль эта интересная и дельная. Если спрятать артиллериста от пуль и картечи, то и польза от него в бою будет больше. Сможете своим инженерам такое задание дать?

— Нет, — сразу отказалась я. — Литейное дело у нас не применяется почти, заказываем то, что самим нужно. Вам идея дана, Вы ее и продвигайте по своему ведомству.

Полковник же от инфантерии все еще крутил в руках ружье. Он сам разобрался, как достать барабан, убедился, что патронов в нем нет, пощелкал спусковым крючком, приложив механизм к уху. В оружии господин Кульмин явно понимал хорошо, поэтому и высказал сомнения о дороговизне большого револьвера, и я вынуждена была тут согласиться. Но удешевить сильно не получится, если не строить отдельный большой завод, ибо мне давно стала ясна простая истина: чем больше производить, тем меньше затрат будет на один товар.

И предложение отказаться от механизма прижатия барабана было мной сразу же раскритиковано, потому что Кутасов чуть руки не лишился при испытаниях именно такого образца: бумажные припасы вспыхнули одновременно от прорвавшихся между цевьем и каморой пороховых газов. Рвануло знатно, и Семен в большой ажиотации заявил, что ни за какие блага не станет делать проект переделки кремниевых замков с полкой под револьверный тип, что не станет зачинателем сотен смертей стрелков. Выстрелы латунными патронами прошли успешно, без таких неприятностей, но без длинной кожаной перчатки и здесь было не обойтись: без плотного прижатия барабана рука в любом случае опалялась и секлась свинцовой стружкой.

Кутасов вообще утверждал, что револьверное ружье — путь ложный, а для истинного у него уже есть мысли, но все упирается в необходимость применения латунного патрона, который пока получался едва ли не золотым. Полковник Кульмин все это внимательно выслушал и попросил по возвращении из похода устроить ему знакомство с инженером.

— Я-то могу, Федор Владимирович, но прилично ли Вам? Вы — дворянин, а Семен — простой мещанин. Если ваша офицерская братия и над несчастным Нестором издевается сейчас, не принимая его титул, дарованный, кстати, лично Императором…

Офицеры переглянулись и в некотором смущении принесли мне извинения, на что мной было замечено, что прощения надо просить у господина Павлова. Конечно, сложно преодолеть сословный гонор и относиться к вчерашнему беглому крепостному, как к равному, но Нестора я полагала одним из ценнейших участников экспедиции, и его душевное спокойствие принимала за необходимость.

Поезд вдруг дернулся и принялся спешно тормозить. Первая мысль была об аварии, и стала она очень неприятной, ведь движение сейчас осуществлялось со скоростью, прежде человеку недоступной. Картина смятого металла, перемешанного с человеческими телами, возникла в голове, однако свой страх я сумела обуздать. Сразу же после полной остановки в салон ворвался Аслан, сжимающий в правой руке шашку, а в левой большой револьвер второй модели, к которому привык. Снаружи послышался выстрел и крики. Как и было давно уже заведено, одна графиня, вечно влезающая в приключения, не стала показывать норов и, повинуясь жесту черкеса, нырнула под стол, прижавшись к стене вагона. Кульмин выглянул в окно, и злая улыбка скользнула на его лицо.

— Не верю своим глазам! Господа! Нас разбойничают!

Я даже сначала не поняла, о чем идет речь, а потом возмущенное недоумение — остановить для грабежа вершину технического прогресса — поезд! — сменилось весельем.

С точки зрения лихого человека паровоз с вагонами мало чем отличается от обычного купеческого каравана, более того — даже удобнее, ведь телега может пройти любой дорогой, а паровая машина намертво привязана к колесопроводу. Догадываюсь, что где-то на путях устроили завал, и машинисту пришлось спешно сбрасывать давление в цилиндрах и блокировать колеса, останавливая состав. Вот только первое в истории ограбление чугунки пришлось не на пассажирский курьер и не на сараи с товарами, а на вагоны, полные вооруженных офицеров императорской армии.

Федор Владимирович все еще держал в руках револьверное ружье, глянул на меня, и я кивнула, показав на открытый по-прежнему шкаф, где лежали несколько снаряженных барабанов. Петров тоже достал свое оружие, и вовремя: в двери уже настойчиво стучали, и звонкий голос потребовал отворять и выкладывать ценности.

— Постарайтесь не испортить интерьер, — попросила я.

Первым вступил в бой Андрей. Просьбу он выполнил, сам распахнул створку, и прозвучал выстрел. Мне было очень любопытно посмотреть, но нарушать договоренности с охранниками было бы неправильным. Шальная пуля могла свести на нет всю их опасную работу.

Пальба же вдруг началась такая, словно вокруг разверзлось натуральное сражение, и мой праздный интерес к созерцанию боя вмиг испарился. Я даже прикрыла голову руками, а рядом, как тень, замер Аслан, которого ничто не могло сбить со счастливого настроя. Пусть свадьбу его и Таньки отпраздновать удалось скромно и в спешке, незадолго до отбытия Марго шепнула счастливому мужу, что супруга его понесла.

— Молодец, манихей, хорошо потрудился в первую же семейную ночь. Сын у тебя будет.

— Точно сын, сударыня?

— Ты меня тут не озаряй! Мой талант говорит, что сын, а уж за здоровьем Татьяны я прослежу, роды приму сама, как и обещала. Береги Шуру!

Закончилась суета очень быстро, но еще минуту черкес не позволял мне шевелиться и отпустил только тогда, когда Тимофей подал ему знак. Снаружи господа офицеры споро вязали плененных разбойников и брезгливо поглядывали на несколько неподвижных тел.

— Хорошие пистолеты у Вас получились, Ваша Светлость, — выразил благодарность свою гвардейский капитан Григорьев, когда мне помогли спуститься из вагона. — Солдату такое оружие вредно, ведь расстреляет в пустоту все пули, а вот в такой ситуации — любо-дорого посмотреть. Плотность огня мы замечательную выдали, словно батальон стрелял!

Я вежливо кивнула. Из паровоза спрыгнул испуганный машинист. Нам всем очень даже повезло, что злодеи устроили завал на прямом участке, и места для остановки оказалось достаточно, не приведи Господь, если бы такое случилось сразу за поворотом, потому как завалили пути качественно: четыре толстых бревна лежали поперек колесопровода.

— Помощника отправил в конец состава с сигналом о происшествии, — доложился начальник паровоза. — Встречных по расписанию нет до вечера.

Полковник Кульмин хотя и не был официально назначен старшим над остальными офицерами, но его лидерство как-то само собой было признано всеми, и пусть отдавал он не приказы, а пожелания, те без пререканий и вежливо исполнялись. Сейчас Федор Владимирович распорядился направить пленных очищать путь, а сам привел ко мне плюгавого мужичка, отрекомендовав его как атамана разбойничьей шайки, напуганного до икоты и без моего вмешательство.

— Ваша Светлость, позвольте представить Вам Ивана Иванова. Брешет, конечно, собака, но мне его имя и без надобности. На него показали как на организатора этого дурацкого происшествия.

Мужичок всхлипнул и с мольбой уставился на меня. Какой-то ненависти к нему я не испытывала, но рассчитывала обойтись с этим разбойником жесточайшим образом. Ведь сейчас он напал не на мой поезд, а на будущее всей страны. Страшно представить, если такие иваны начнут устраивать катастрофы с поездами ради банального грабежа.

Конечно, не мне самой устраивать наказание, но полковник согласился, что лиходея следует передать властям в Новгороде с наказом доставить в Петербург для показательного суда. А все обстоятельства я подробно опишу в соответствующей бумаге.

И ведь место выбрали глухое — болота кругом, колесопровод на насыпь пришлось укладывать, как только телеги протащили.

Удивительно, но при всей нелюбви господ офицеров к Тайной полиции предложение обратиться к Бенкендорфу поступило от одного из них. Слишком ярко каждый из оберов представил, что могло произойти сегодня, и чем опасны такие нападения вообще. Судьба Ивана Иванова должна стать показательным примером для любого разбойника.

Тронулся в путь состав только через час, к тому времени позади показался дым следующего паровоза. Система сигналов была введена сразу же, как только побежали по колесопроводам первые поезда, и никаких неприятностей больше не произошло, тем более что в вагонах там ехали наши же солдаты, воспользовавшиеся остановкой для проветривания своих «хором».

— А ведь были шансы на успех, — заметил Григорий. — Будь вместо нас обычные пассажиры, раздели бы их до нитки.

— Хорошее начало экспедиции, — проворчала я.

— Мне тревожнее было бы, если б все гладко шло, — сказал Тимофей. — Всегда неприятности имеют свойство накапливаться, чтобы потом разом свалиться. Я вообще полагаю, что общее количество неудач — оно конечно, поэтому пусть лучше будут мелкие такие, чем одна, но сразу большая.

— Да ты философ, — хохотнул Гриша.

— Подопечная у нас такая, что начинаешь тянуться за ней к знаниям, — парировал главный охранник. — Почистите оружие.

Я с улыбкой слушала их перепалку, сама же писала Бенкендорфу обо всех обстоятельствах нападения на поезд и свои мысли, почему такие преступления следует считать едва ли не равными покушению на Государя. Думаю, что генерал в этот случай вцепится клещом, ведь после провала на «Саванне» начало его карьеры на новом месте службы оказалось с преизрядной кляксой. Как раз с такой, какую и я поставила, когда вагон качнулся на неровностях колесопровода. Сложно его через болота тянуть, особенно если в спешке все делается.

[1] Диатриба — (устар.) обвинительная, саркастическая речь, часто с нападками личного характера.

[2] Бонтон — светское, учтивое поведение.

[3] Mon ami (фр.) — мой друг